Старик называл звезду за звездой, созвездие за созвездием. Около Полярной звезды хищно изогнулся Дракон, он замкнул в свой извив Малую Медведицу, беспощадно душит бедного небесного зверя. А здесь, чуть пониже четырехугольной головы Дракона, крохотный ромбик Лиры и в нем великолепная звезда, одно из лучших светил неба, белая Вега. Взгляните, как она чиста, как строга, как торжественно мелодична, воистину лира - эта красавица Вега! А напротив, через Полярную звезду, Капелла - тоже хорошая звезда, лучшей и пожелать трудно. А чуть в стороне от Капеллы, за руслом Млечного Пути, красноватый Альдебаран, разъяренный глаз быка, ринувшегося в атаку - созвездие так и называется Телец. А теперь сам Млечный Путь, величайшая река Вселенной, поток миров, выхлестывающийся за берега! Нет, это изумительно: он волнуется, когда поднимает вверх голову, ему кажется - протяни руку и схватишь звезды в кулак, как орехи!
Вера зевнула и уставилась на огонь. У Георгия болела шея от напряжения. Млечный Путь, точно, был сработан великолепно. Георгий сказал, что астрономам не приходится скучать. В детстве он мечтал быть киномехаником: крути моталку и смотри кинофильмы. Хороша специальность, где руки трудятся, а глаза - наслаждаются.
- Если вас заинтересовала астрономия, приходите ко мне в библиотеку, - предложил Чударыч. - Там имеется книга, которая вам понравится. Она так и называется: "Вселенная".
Георгий пообещал прийти. Вера молчала, не отрывая глаз от костра. Чударыч понял, что надо подняться. Он сидел перед костром, смеясь своей неподвижной улыбкой. Ему было трудно оторваться от костра, от лиственниц, от этих славных молодых людей.
Он встал и потопал ногами, чтобы разогнать кровь.
- Так я вас жду. Обязательно приходите.
- Приду, приду, какие разговоры! - Георгий повернулся к Вере. - Забавный старичина, правда?
- Нудный, - сказала Вера. - Хороший, но нудный. Георгий лег и притянул Веру. Снова налетел ветер.
Лиственницы закричали, размахивая ветвями и осыпаясь. Костер клокотал, светящаяся полоса дыма уносилась в недра леса. Звезды вдруг пропали, мир стал глух и холоден. Георгий и Вера придвинулись к костру, его жар и гудение мутили голову.
Вера тесней прижималась к Георгию. Он жадно целовал ее. Было хорошо, как еще не бывало.
5
Потом Вера оттолкнула Георгия и приподняла голову.
- Костер погаснет, добавь огня.
Он подбросил сучьев и хотел снова улечься рядом. Она отодвинулась, он удивился:
- Ты чего, Верочка?
- Хочу поговорить с тобой. Скажи, ты доволен?
Он посмотрел на нее. Она была хмура. В багровых бликах костра ее лицо то светлело, то темнело.
- Доволен, конечно. - Георгий растянулся на примятой траве. - Все законно - водочка, лесок, огонь, звездочка над головой и милая девушка под боком! Ничего больше не надо.
- Мало же тебе надо.
- Тебе потребовалось больше? Давай повторим сначала за минусом водочки - вся!
- Мне не повторений нужно, а - другого.
- Огорчений вместо наслаждения?
- Не знаю. Смотря какое огорчение. Думаешь, без огорчений обойдется при таких наших удовольствиях? Надя начнет расспрашивать, куда ходила, с кем, почему так долго - что ей соврать?
Он понял, куда она метит. Она уже не раз говорила о двусмысленности своего положения - не свободная и не жена. Эти разговоры следовало оборвать.
- Забраковаться захотелось? Потребовалось официальное благословение загса, чтоб продолжить то, что мы и без загса успешно начали? Придется повременить. Нет у меня пока охоты топить свою молодую жизнь в семейном болоте. Оженю Сашка, там и мой черед подоспеет.
Она воскликнула в негодовании:
- Так чего же ты приставал ко мне?
Он ответил хладнокровно:
- А чего все пристают. По предписанию: рыба - где глубже, парень - где легче…
- Тогда знай - больше ко мне и не пытайся!..
- Переживу, Верочка, не смертельно.
Она опустила голову на траву и заплакала. Он подбросил сучья в костер. У нее тряслись плечи. Он обнял ее. Она отшвырнула его руку, он опять обнял. Он заговаривал ее горе - по-своему, ласково и бесжалостно. Он срывал розовые покровы с того, к чему она стремилась, показывал, какой она будет - тяжкой, неприбранной, неудобной жизнью, вряд ли следует ее осуществлять. Ну, обженятся они, окатаются этим тестом благопристойности, а что дальше? Квартиры нет, может, выгородят уголок в комнатушке, на большее и не рассчитывай! А в уголке - кровать, колыбелька, пеленки, вечные пеленки, запах пеленок, ночи без сна, день, как в тумане, сплошная беготня - то в аптеку, то в магазин, то с судками в столовую. Кому-кому, а ей достанется. Мужчина остается мужчиной, ему вынь да подай! "Верка, почему кровать не застлана? Живем, как в свинюшнике! Верка! Носки постирала? А зашивать кто? Папа Римский? Приготовь чистое белье - иду в баню!" Вот во что она выльется, эта благопристойная жизнь - волком выть!
Она повернула к нему заплаканное лицо. Он еще не видел у нее таких счастливых глаз.
- Ничего так не хочу! Слово даю, ни единого упрека не услышишь!
Он, озадаченный, отодвинулся.
- Тебе, кажется, муки захотелось? Тоскуешь по страданиям?
Она покачала головой.
- Не муки! Не хочу страданий, верь мне. Но эти легкие удовольствия - душу воротит! Пусть трудно, пусть - переживу… Но серьезного, Жора, настоящей жизни! В Москве удовольствий хватало. Ты не один, кто на меня заглядывался. А я уехала, и для чего? На голом камне, среди комаров, после тяжелой работы - те же развлечения? Как ты не понимаешь, здесь же нельзя так! Здесь надо все страшно по-серьезному, чтобы душа замирала!
- Серьезность мне и в колонии надоела. Теперь одного хочу - шуток.
- Делаешь-то ты серьезные дела, - заметила она.
- О чем по-серьезному не сказано, то - несерьезно.
- Может, поэтому ты опасаешься хорошего слова? Облапить, навалиться - всегда пожалуйста. Руки красноречивые, а язык отказывает.
- Чего тебе надо? - проговорил он, теряя терпение. - Объявить с дрожью в голосе, что ты единственная, поразительная, великолепная, необыкновенная красавица, чудное мгновение, сладкий миг, растянутый на целую вечность? Что только и свету мне во всем мире, что в твоем окошечке? Что одна цель в жизни у меня - бежать всюду за тобой?
- Да, - сказала она. - Что-нибудь такое, но не так грубо. А от тебя только и услышишь: "Вкусненькая моя, вкусненькая!" Словно кусок колбасы…
- Другие слова у меня не получаются. Не выпихиваются сквозь зубы. Такие уж зубы придирчивые - перекусывают ложь на корню.
- Лжи мне на надо. Я о правде говорю - чтоб за душу брало…
- Тогда послушай правду и не обижайся. До тебя у меня была не одна, сама понимаешь. Стало быть, каждой говорить, что она - единственная? Что я в нее втюрился и до последнего вздоха? Куры же обхохочут, пойми!
- Не хочешь ли сказать, что я у тебя на время, как и те, до меня? На время я не гожусь. Пробовала - не понравилось. Так что, если собираешься быть со мной, а бегать за всеми бабами, лучше нам разойтись до скандала.
- За всеми бабами не угонишься, - сказал он зло. - Их за миллиард на шарике - невпроворот. А закон такой: всех денег не переберешь, весь спирт не перепьешь, всех женщин не перецелуешь, а стремиться к этому - надо. Вот и буду стремиться, пока ноги держат.
Она вскочила и в ярости ударила ногой по костру. Горящие сучья и ветки посыпались во все стороны, к лиственницам взвился столб искр. На щеки Георгия упали первые капли дождя.
- Кобель несчастный! - кричала Вера с рыданием, - Уйди, чтоб больше тебя не видала!
Он насмешливо поклонился.
- Уйти могу. Куда только ты без меня в лесу денешься?
Тогда она кинулась с холма в чащу. Ошеломленный, он схватил пальто и поспешил за ней. В темноте Веры не было видно, лишь откуда-то доносился хруст веток. Ветер раскачивал деревья, вспыхнула молния и хлынул дождь.
- Вера! - кричал Георгий. - Вера, остановись! Ты же заблудишься, сумасшедшая!
Он нагнал ее минут через десять. Измученная и мокрая, она стояла у черной пихты, обхватив ствол. Георгий увидел Веру при вспышке молнии и побежал изо всех сил, чтоб не потерять ее, когда опять станет темно. Недалеко от нее он упал в грязь и, поднявшись, снова поскользнулся. Ветер несся стеной, дождь хлестал, как из трубы, вода рычала в траве, боролась с корнями, сносила упавшие сучья и хвою.
- Не смей дотрагиваться! - закричала Вера, когда он схватил ее за руку.
- Верочка, пойдем! - молил он. - Простудишься, глупая! Это же страшно - такой ливень!
- Оставь! Пусть простужусь! Я не хочу с тобой!
Ему удалось уговорить ее, она бросила спасительную пихту. Они шли в темноте, проваливаясь в ямы, наталкиваясь на стволы и колоды. Первый напор дождя схлынул, теперь он лил размеренно и обильно. Георгий одной рукой поддерживал Веру, вторую протягивал вперед, отыскивая дорогу. Во всех сторонах были одни метущиеся ветки и вода, она заглатывалась даже при вдохе. В отчаянии он снова выругался.
Через некоторое время Вера объявила, что дальше не пойдет, лучше уж на месте умереть. Он немного отошел и увидал вдали огни поселка. Вера не хотела верить, он потянул ее. Вскоре и она разглядела расплывающееся в толще дождя отдаленное зарево. Потом они выбрались на укатанную тропку. Ноги скользили на каждом уклоне, зато было ясно направление. Вера выдернула руку и шла за Георгием.
Добравшись до первого фонаря, она осмотрела себя. Платье было разорвано, все в грязи и мокрых листьях.
- Прекрасная память о хорошей прогулке, - сказала она горько.
- Верочка, - сказал он, - не надо ссориться.
- Уйди! - ответила она. - Исключи меня из миллиарда женщин, за которыми тебе надо ухлестывать! Не хочу, чтоб ты провожал дальше.
Он посмотрел, как она бредет к бараку, чавкая туфлями в раскисшей глине, и повернул в столовую. В гардеробе он долго очищал брюки и пиджак и, не дочистившись, пошел в зал.
За столиком сидело несколько человек, среди них Лена. Георгий с подносом направился к ней. Он сделал это по привычке.
Вражда, начавшаяся у них по дороге в Рудный, все более разгоралась. Лена ненавидела Георгия до того, что у нее вспыхивали глаза при встречах. Он из забавы подогревал эту беспричинную неприязнь. Лену сердила даже вежливость Георгия, он скоро открыл, что простое: "Здравствуйте!" выводит ее из спокойствия. Он стал переходить через улицу, чтобы кивнуть ей головой. В столовой он старался сесть с ней за один столик и изводил шутками.
- Вам места не хватает? - раздраженно спросила Лена. - Кругом свободно.
Она была в одном из своих модных платьев. Платье осунулось и потускнело, словно уставший человек, оно уже не подчеркивало своей нарядностью, что Лена некрасива. Лучше от этого Лена не стала. "Заносчивая уродина!" - хмуро думал Георгий.
- От ненависти до любви - один шаг, - сказал он. - Не кажется ли вам, Леночка, что вы как раз делаете этот шаг?
Она схватила тарелки и перебралась за другой столик. Он тут же забыл о ней. Ссора с Верой торчала в сердце, как шило. Он вяло жевал и думал, что был неправ, нужно говорить осторожней, выбирать выражения деликатней. Руками ошибаться простительно, языком - ни в коем случае! Любовь держится на словах, кто этого не знает? Теперь надо поправлять хорошим словом то, что напортило слово плохое. Я это сделаю завтра же, в воскресенье. Дождь перестанет, гнев утихнет - они снова - уже по-другому - погуляют в лесочке.
Успокоенный, он пошел спать.
Дождь лил, не переставая, всю неделю.
6
Лето свертывалось, осень расширялась, а новоселы с удивлением открывали, как много в их жизни зависит от погоды. Это было давно, еще до дедов, утраченное ощущение, теперь оно возобновлялось, первозданное и всеобъемлющее. Раньше погода была деталью, с ней считались, как с мелкой частью бытия, большего она не стоила: на дворе дождь, значит, влезай в калоши, снег - натягивай перчатки и доставай шапку, солнце и цветы, - кончено, можно в тенниске! Скажи кто, что у него плохое настроение из-за туч на небе, на него посмотрели бы, как на шутника. Погода не прорывалась в жизнь, ее отстраняли стены домов, электрические лампы, кино и трамваи, цветы на окнах, центральное отопление и газ. А сейчас на какой-то срок - главным в жизни стала погода. Светлана восклицала, поглядывая на мутноватое вечернее небо: "Ах, девочки, я не засну - завтра дождь!" С ней соглашались - да, похоже, дождя не избежать, как тут выспаться?
А погода не радовала. Жаркие дни сменились прохладными, засуха - дождями. Прежде мучил гнус, всякая крупная и мелкая мошкара. Но от гнуса имелась защита - накомарники, дым, полотенца и платки. От дождя спасения не было, он тек струйками по спине, томил ноги сыростью. Когда вечернее радио передавало на завтра: "Во второй половине дня - дожди", - было не до веселья.
В один из дней с утра над лесом проносились темные облака. Потом облака легли на деревья, и хлынул дождь. Игорь таскал с Лешей кирпичи, скользя по доскам. Леша упал и встал весь грязный. Он толкнул ногой носилки.
- Иду искать сухое местечко. Хватит с меня - насквозь!
По лицу его текла вода, он согнулся и дрожал. Игорь чувствовал себя не лучше. К ним подошли Миша и Виталий, приготавливавшие раствор, из котлована вылез Саша.
- Айда! - закричал Саша. - Перекур до солнца!
Под березой, стоявшей около будущего дома, сгрудилась вся Васина бригада, под другими деревьями укрылись соседние бригады - на всей площадке остановились работы. Потом показался Вася, он бежал из конторы и издали кричал:
- Почему ушли с рабочих мест? Кто разрешил?
Он обращался ко всем, но смотрел на Сашу, уверенный, что работа прекращена по его настоянию.
- Я разрешил, - сказал Леша хмуро. - Ну, и чего тебе?
Вася заспорил с Лешей. Тот оборвал его:
- Ладно, ты небольшой начальник, хоть каждые полчаса куда-то убегаешь. Слушаться тебя не обязательно.
Саша насмешливо добавил:
- За каждого работающего ему накидывают три процента к зарплате - можно отлынивать!
- Придет прораб, он с вами поговорит! - пригрозил Вася.
Прораб появился с Кургановым, оба были одеты в брезентовые плащи. Дождь шумел в ветвях, взмыленными потоками несся по глине. На подошедших глядели мокрые, смущенные лица. Курганов засмеялся и пошлепал Игоря по плечу.
- Трудновато, малец? - Он обернулся к прорабу. - Оборудуй на площадке сарайчик с хорошей крышей. Безобразие, ближе леса негде укрыться!
- Слышал, как разговаривают настоящие начальники? - с негодованием сказал Леша, когда Курганов прошел дальше. - Не чета тебе!
Вася, подавленный, потоптался немного под березкой и убрался к котловану подальше от товарищей. Здесь он присел на стопку кирпичей. Когда пришло время уходить, Миша с Игорем пошли за ним. Вася не сразу отозвался. Он плелся, понурив голову, шагая по лужам. Миша выругал его:
- Ну, чего ты психуешь? Лешку, что ли, не знаешь? Сболтнет, не подумавши, через час забудет.
Вася покачал головой.
- Не в Леше, Муха… Слышал, как Сашка толковал о моих бригадирских процентах? Думают, что я из корысти… Сегодня подам заявление, чтоб сняли.
Миша пуще рассердился. Игорь тоже считал, что заявление - дезертирство. Вася, не слушая, уговоров, пошел в контору, чтоб сразу со всем разделаться. Миша схватил его за рукав.
- Черт с тобой, подавай, если друзьям не веришь! Но отложи до завтра. Перед сном еще потолкуем.
- До завтра погодить могу, но толковать бесполезно.
Миша шепнул Игорю, чтобы тот не упускал Васю из виду: скажут что-нибудь еще, он взовьется снова. Миша побежал отыскивать Лешу, вечернее совещание следовало хорошенько подготовить. Игорь шагал рядом с Васей, заговаривая то об одном, то о другом. Васю покинула обычная энергия, он завалился на кровать, едва добравшись. Игорь сидел у стола, притворяясь, что читает книгу, и размышлял о Васе.
С Васей творилось неладное. В другое время он и ухом не повел бы при столкновении с Лешей или с Сашей, причина не стоила нервов. Игорь догадывался, что с ним происходит. Он затосковал по Москве. Тоска охватила его, как пожар, она разрасталась, такую тоску не залить жиденькой водицей уговоров. Она питалась разветвленными корнями, проникала глубоко в душу - Игорь понимал это лучше Миши. Вася вдруг ощутил, что они в таежной глуши оторваны от всех важных событий.
Все это лето в мире накапливались важные перемены. В далеком Египте освободившиеся от иноземных хозяев арабы послали к черту своих недавних господ. Господа замахнулись палкой. В Нью-Йорке одно заседание Совета Безопасности сменялось другим, в Лондоне собралась Международная конференция, испытанные дипломаты метались из столицы в столицу, как угорелые коты. К Египту стягивались морские флоты, перебрасывались воздушные эскадры, подвозилась пехота - в воздухе запахло порохом. Мир охватило возбуждение. К слабенькой стране подбирались жадные пасти, ее хотели сожрать. Московское радио передавало о митингах на заводах и в колхозах, о протестах и предупреждениях - миллионы рук поднимались на защиту отважных феллахов. Вася в часы последних известий не отрывался от репродуктора. О чем бы Вася ни говорил, он сворачивал речь на эту бурную тему дня. Он пожаловался Игорю, что уехал из Москвы не вовремя. Он горячей всех рвался в тайгу, он первый охладевал к ней. Жизнь шумела и била крыльями в отдалении, здесь простирался сонный покой, звенел гнус, лили дожди, тускло тлели мелкие дрязги. "Миша его не уговорит, - размышлял Игорь, - ссора с Лешей - предлог, а не причина. Вася задумывает отъезд".
- Что нового, ты не слыхал? - осторожно заговорил Игорь. - Как радио?
- Мы же вместе с тобой слушали, - равнодушно ответил Вася. - В Совете Безопасности согласовали шесть пунктов примирения. Никакого примирения не будет. Они, конечно, постараются сгавчить арабов.
Он замолчал, уставясь глазами в потолок. Он не хотел больше разговаривать.
Наконец появились Миша с Лешей. Леша, красный, стал оправдываться:
- Слушай, Вася! Мне Муха насчет заявления… Глупость же!..
Вася спустил ноги с кровати.
- Не глупость, а продуманное решение. Я так: семь раз примерю, а потом - раз! Больше не могу бригадиром…
- Но почему? - настаивал Леша. - Почему, спрашиваю?
- А потому! Говорить не хочется!
- Нет, ты скажи!
Вася сказал. Мало, что его ославили бюрократом, чуть ли не эксплуататором. Важно, кто замахнулся. Сашку всерьез не возьмут. Виталия тоже. А если свои, тут - все! Я так считаю, что Леша поддается влиянию темных элементов, скоро, видимо, и сам с ними пойдет пихлюйствовать. Оставаться на нынешнем посту, значит, прикрыть своим авторитетом отступничество товарища, пойти на это не могу.
- Вася! - сказал Леша. - Не отступничество… Рассердился по причине дождя…
Вася отвел его оправдания. Дело не в дожде, а в душе. Сила ломит соломинку, трудности - слабых людей. Один крепкий дождь, и нет прежнего Леши.
- Ну, и сам ты держишься не как сильный, а как надломленный, - вмешался Миша. - Ты тоже не прежний.
- Докажи! - закричал Вася. - Я требую, чтоб ты доказал.