4
Сергей Музы́ка проснулся рано: только начало светать. Не спалось ему в родном доме, где не был он уже полных десять лет. Как ступил он в свой двор, как отбили вместе с другом Михаилом и соседом Васей Хомутом заколоченные крест-накрест двери и ставни пустовавшей хаты и вошли в нее, так и пошло наплывать на него детство. Увидел старенький столик, за каким готовил уроки, пенал в чернильных пятнах, ручку со ржавым перышком "пионер", увидел кушетку с верблюжьими горбиками, на которой спал, и высокую родительскую кровать, покрытую пикейным старым одеяльцем. Десять лет никто не входил в эту хату, не топил печи, не открывал окон - оттого и пыль в палец, и углы шкафа обвила зеленая плесень. Из шкафа остро дохнуло сладковатой сыростью - это одежда родителей все еще удерживала запах старых духов.
У Сергея защемило сердце, глядя на эти, будто ожившие вдруг вещи, и не захотелось ему пить положенную в честь приезда чарку. Однако поднять чарку пришлось: неловко было перед соседом Васей Хомутом, которого сам же зазвал.
Вася Хомут чутко уловил душевное состояние Сергея Музы́ки, утратившего охоту к шуткам и вообще к разговору. Он сам притих, запечалился и как-то виновато взмаргивал запавшими серыми глазками, точно не мог решить, как вести себя в такой обстановке: поддерживать ли молчание, или заговорить о чем-нибудь таком, что развеяло бы печаль Сергея Музы́ки. Но, выпив вторую чарку да так ничего и не решив, Вася Хомут счел нужным попрощаться и удалиться.
А вот Михаил Чернов, хорошо знавший характер своего друга, с которым уже пять лет рыбачил на траулере "Дерзкий" (Чернов ходил стармехом, а Сергей штурманом), понял, что отвлечь друга от скорбных мыслей может только работа.
- Э, Серега, плохо дело: скоро склянки отбой пробьют, а у нас на шхуне полный непорядок. Давай-ка мы с тобой авральчик сыграем. Тащи швабры, ведра, да и дровишек бы надо… Если в темпе - к отбою твои каюты блистать будут.
Дотемна они скребли и драили, топили печь-голландку и грубку, выгоняя из дому застоявшийся сырой дух, И навели идеальный порядок.
Спать легли за полночь, оставив нараспашку окна и двери.
- Благодать, - сказал Михаил, с наслаждением вытягиваясь на высокой кровати с ноющими пружинами в матрасе. - Ты верно говорил: воздух в вашем городе божественный. Вот, слышишь? - Он шумно потянул носом. - Чем-то здорово пахнет. Интересно, что за цветы такие?
- Не цветы это, Миша, - полынь, - ответил со своего "верблюда" Сергей. - Раньше ее во дворе не водилось. Как, впрочем, и лопухов с крапивой.
- Полынь? Хм-м… А мне нравится запах, - ответил Михаил. И, зевнув, добавил: - Ну, гуд бай. Считай, я уже уплыл в небытие.
Через минуту он захрапел здоровым мужским храпом. А Сергей все ворочался, все думал, вспоминал. Молоденький месяц глядел в окно так же, как глядел много лет назад, и так же, как много лет назад, на печке-голландке шевелились тени листьев. И Сергею казалось, что он никуда не уезжал из этого дома, а всегда был здесь, спал на этом "верблюде", видел этот голубенький месяц за окном и шевеленье листьев на глазуревом кафеле голландки. Он думал о рано умерших родителях (мать он совсем не помнил, а отца потерял в четырнадцать лет, потом его забрала к себе в Мурманск сестра отца, там он и поступил в мореходку) и думал об этом доме, который собирался за время отпуска привести в порядок. Несколько лет назад он получил от здешнего горсовета письмо с предложением продать городу свой пустовавший дом, но от предложения отказался. Сергей хотел сохранить родительское гнездо. И теперь, приехав сюда, в свое детство, он понял, как верно поступил, не продав дом. Он думал даже, что в будущем, когда женится и обзаведется семьей, будет каждый год приезжать сюда с женой и детьми на время отпуска, потому что здесь его родина и с этим нельзя порывать.
Он долго не мог уснуть, а когда забылся коротким сном, увидел покойную мать и покойного отца. Мать вроде бы надевала на него новую белую рубашку и причесывала его перед зеркалом большим гребнем, а отец стоял тут же и говорил ему, сердито насупясь: "Ну, приехал, молодец? Наплавался по морям-окиянам? А раньше о чем думал? А-а, раньше ты мать с отцом позабыл-позабросил? Так и мы тебя знать не желаем!.." И еще что-то обидное говорил отец, сердито дергая себя за длинный ус.
Сергей проснулся, испугавшись чего-то во сне. Сердце у него стучало, лоб покрывала испарина. Он встал, натянул на себя спортивный костюм и вышел во двор.
Утро только занималось, и солнце еще не начало всходить. Роса лежала на земле, на огромных лопухах, на листьях подорожника и на бурьяне, заполнившем весь двор. Двери сарая заросли высокой крапивой, а на дощатой крыше того же сарая вымахала какая-то зеленая хворостина.
Сергей обошел вокруг дома, приминая ногами росный бурьян, оглядел его со всех сторон. Потрогал в одном месте съежившийся край венца - из-под руки посыпалась серенькая труха. Низенький цементный фундамент осел по углам, желоба на крыше светились решетом, оконные рамы снаружи расщелились и покоробились. Словом, домишко был плох и требовал серьезного ремонта. Браться за ремонт вдвоем с Михаилом или нанимать частников было пустым делом. Сергей счел за лучшее связаться с какой-нибудь городской стройконторой, уплатить нужное и быть спокойным, что все сделают как следует.
"Сегодня не стоит, а завтра с утра поищем эту контору", - решил он.
Он поднял валявшуюся в бурьяне палку, посбивал ею крапиву у сарая, открыл вгрузшую в землю дверь, нашел в сарае ржавую тяпку и принялся уже всерьез выкорчевывать крапиву и лопухи.
Когда Михаил проснулся и вышел на крыльцо, половина двора была уложена поваленным бурьяном.
- Фю-ю, да ты, похоже, и не спал! - присвистнув, сказал Михаил. - Вот что с человеком частная собственность делает: человек для себя не щадит себя! Подсобить тебе, что ли? А то неловко получается: гость почивает, а хозяин надрывается.
Сергей бросил тяпку, сказал Михаилу:
- Все, финита на сегодня. Пойдем на речку искупнемся. Неси-ка мыло и полотенца.
Они быстро собрались и минут через пятнадцать, выйдя к железнодорожному переезду и пройдя по тропке, петлявшей вдоль болота, подошли к высокому железнодорожному мосту, обогнули дамбу и очутились у реки. Река была не широкая, по ней плыла густая ряска, чешуйчато поблескивала на солнышке. Весь зеленый бережок украшали коровьи лепешки, и две рогули мирно паслись в сторонке.
При виде такого изумительного пейзажа Михаил выразительно прокашлялся и сказал:
- Ну, Сергей Николаевич, насчет воздуха я не спорю. Но море ваше… вы меня простите! - И он снова выразительно кашлянул.
Сергей Музы́ка тоже с удивлением глядел на реку.
- Ты знаешь, что-то она не того… - наконец сказал он. - Ведь была широкая.
- В розовом детстве, конечно?
- Да нет, даю слово: была вполне приличная река.
- И, конечно, казалось будущему штурману Музы́ке больше Большого Тихого океана? - подначивал Михаил.
Но Сергей, не обращая внимания на его слова, смотрел на реку и с сожалением говорил:
- До чего ж она пересохла. И заросла вся. И ряской взялась. А была чистая…
- Была так часто вами вспоминаема, - продолжал Михаил. - Помнишь, когда штормовали на банке Джорджес, ты всю ночь морочил мне голову своим Сновом? Но так и быть - омоемся! - заключил он, раздеваясь.
Холодная вода леденила тело, водоросли обвивали ноги, и никакого удовольствия такое купание не доставляло. Сергей и Михаил поскорей выбрались на берег, счистили с себя налипшую ряску, оделись и отправились домой. По дороге они купили буханку хлеба в ларьке, потом заглянули на базарчик, нагрузились помидорами и огурцами, а также трехлитровой банкой утрешнего молока, заплатив хозяйке и за молоко и за банку, перебрались по кирпичам через лужу и пошли по сухому песочку к дому. И когда уже совсем подошли, из соседнего двора вышла девушка в пестром летнем платье. Она чуть приостановилась, подняла на них большие синие глаза и сказала: "Здравствуйте".
- Здравствуйте, - удивленно ответили они девушке с пшеничными косами и удивительно синими глазами.
Девушка пошла своей дорогой. Сергей и Михаил недоуменно переглянулись, и тут Сергей все вспомнил.
- Саша! - окликнул он девушку.
Она оглянулась и тоже остановилась.
- Неужели Саша? - спросил Сергей, не смея шевельнуть сложенными на груди руками со столь прекрасным натюрмортом из огурцов, помидоров и зажатой между ними трехлитровой банки с молоком.
- Саша, - застенчиво улыбнулась она.
- Ох, как ты изменилась! Ты же вот такой была… Сколько тебе было, лет десять?..
- Наверное, - ответила она, еще больше смутясь.
- Если бы встретил тебя не у дома, ни за что бы не узнал!
- Обязан был узнать, - вмешался в разговор Михаил. - Ведь соседи. Правда, Саша?
Саша неуверенно пожала плечиком. Застенчивость делала ее очень милой. Щеки зарделись, длинные золотистые ресницы то опадали над синими глазами, то поднимались к густым пшеничным бровям. Видя, что она очень смущается, Сергей спросил, не задерживают ли они ее.
- Да, мне на работу, - торопливо ответила она, неловким жестом убирая упавший на лоб светлый локон, еще не просохший от умывания.
- Ну, беги, - сказал ей Сергей тоном старшего. - Да заходи к нам в гости!
Саша вновь пожала плечиком и быстро пошла от них.
- Кто бы мог подумать! - покачал головой Сергей. - Бегало по улице что-то тоненькое и худое, - и пожалуйста!
- Да-а, я тебе скажу!.. - отозвался Михаил. - Между нами говоря, красивая девчонка.
- Между нами говоря, друг мой Миша, ты прав. И я почти влюбился, - сказал Сергей.
- Между нами говоря, я почти тоже, - сказал Михаил, и они пошли к своему дому.
После завтрака они воевали во дворе с бурьяном. Потом надели чистые рубашки и отправились "посмотреть город", то есть вышли на центральную площадь, окруженную двумя магазинами (продмагом и хозяйственным), кинотеатром "Полет", газетным киоском, столовой-рестораном (днем - столовая, вечером - ресторан) и зданием банка, а также каменной трибуной для произнесения речей по праздникам.
Площадь в этот дневной час была безлюдна и безмашинна. Только трое мужчин с испитыми лицами лениво возили метлами возле трибуны на виду у милиционера, сидевшего на высокой бровке тротуара и курившего. Легко было догадаться, что это пятнадцатисуточники с помощью метел лечатся от трудно излечимого порока.
Сергей с Михаилом заглянули в магазины, где в ожидании покупателей дремали и позевывали продавщицы. Купили у полусонной киоскерши пачку вчерашних газет, ибо сегодняшних еще не было, прочитали все афиши на щите у кинотеатра, узнали, что в "Полете" вечером пойдет "Путевка в жизнь", а на танцплощадке состоятся танцы под баян, и, не зная, куда им еще направиться, вернулись к полусонной киоскерше и спросили, где находится городская стройконтора.
В результате этого своевременного вопроса уже через час во дворе Сергея Музы́ки расхаживало четверо представителей стройконторы во главе с самим товарищем Кавуном.
Внешним видом товарищ Кавун мало походил на начальника хотя бы потому, что на голове у него был нацеплен весьма замызганный картузишко, на ногах были стоптанные сапоги, а телогрейка, несмотря на жару, была застегнута на все пуговицы. Из остальных троих представителей один являлся прорабом, второй был не кто иной, как Вася Хомут, а кем являлся третий - оставалось неизвестным. Но именно этот третий бегал вокруг дома с рулеткой, раскручивал и скручивал ее и сообщал свои измерения прорабу, который все записывал на бумажку.
Вася Хомут, в свою очередь, щелкал стальным метром, лазил на чердак и на крышу, откуда тоже сообщал разные цифры прорабу. Вася был абсолютно трезв, и вид у него был сосредоточенно-озабоченный. Несколько раз Вася подавал Сергею Музы́ке какие-то тайные знаки: подмигивал, вращая запавшими глазками, резко перекашивал губы, но Сергей, к сожалению, ничего не замечал.
Когда все обмерили и подсчитали и когда прораб вручил свои подсчеты товарищу Кавуну, оказалось, что товарищ Кавун - дядька толковый и дело не в его телогрейке. Он задал прорабу несколько уточняющих вопросов, перечеркнул его подсчеты, прислонив бумажку к стенке сарая, в минуту все сосчитал по-своему и тогда уж сказал Сергею тоном, присущим только начальникам.
- Так вот, ваш объект работ составит две тыщи двадцать шесть рублей ноль-ноль копеек. Это исключая веранду. В случае веранды, четыре на два с половиной метра, низ кирпичный, верх шелевка, Плюсуем семьсот сорок рублей ноль-ноль копеек. Итого - две семьсот шестьдесят шесть ноль-ноль копеек.
Сергей Музы́ка пожелал с верандой. Всего две недели назад он вернулся из четырехмесячного рейса в Атлантику, всего неделю назад получил полный расчет за рейс, к нему - отпускные, и денег у него было более чем достаточно. Единственное, о чем он попросил товарища Кавуна, это не затягивать с началом работ.
- Трудновато. Сам понимаешь, лето - жаркая пора, - ответил ему на это товарищ Кавун. Но тут же сдвинул на затылок свой картузишко, подумал и сказал: - Сделаем. Как исключение. Если сегодня же внесешь деньги в банк на наш лицевой счет. Тогда начнем прямо с понедельника.
В это время Вася Хомут опять повращал глазами и скосил рот, а Сергей, опять ничего не заметив, сказал Кавуну, пожимая ему руку:
- Спасибо, товарищ Кавун. Готов сейчас же внести деньги.
После этого Сергей с Михаилом снова пошли в контору к товарищу Кавуну, получили от него нужную бумагу с печатью и за пять минут до закрытия банка внесли деньги на лицевой счет конторы.
Они вышли из банка как раз в то время, когда закончился рабочий день и площадь заполнялась народом, спешившим в магазины и домой.
- Смотри, она! - Михаил тронул за руку Сергея.
Саша вышла из-за угла столовой-ресторана, и они остановились, ожидая ее. Теперь она шла домой, и теперь им было по пути.
- Еще раз здравствуйте, Саша. Это опять мы, - сказал Михаил, когда они оказались рядом. - Вы домой?
- Домой. - Она вновь зарделась, как при первой встрече.
Они пошли в направлении своей улицы.
- Сашенька, а что вы скажете, если мы пригласим вас сегодня на танцы? - спросил ее Михаил.
- Нет, я не могу, - ответила она.
- А если в кино?
- Я этот фильм видела.
- Сколько раз?
Саша удивленно приподняла брови и ответила:
- Один раз.
- Всего-то? - изумился Михаил. - А вот мы с Сергеем недавно четыре месяца болтались в море и четыре месяца наш кок, он же киномеханик, крутил нам по вечерам "Путевку в жизнь". Мы выучили ее наизусть, но готовы посмотреть еще раз.
- Нет, я просто не могу, - ответила Саша.
Они приблизились к луже, и Саша первой перешла ее, быстро переступая по кирпичикам стройными загорелыми ножками.
- Ладно, дело не в танцах и не в кино, - сказал Саше Сергей, когда подошли к ее дому. - Ты просто заходи к нам вечером. Хорошо?
- Хорошо, - кивнула она.
Она как-то странно посмотрела на Сергея, будто хотела еще что-то сказать, и, не сказав, скрылась за калиткой.
А вечером опять взошел тонкорогий месяц, засеребрил воздух, крыши, сонные деревья. Во дворе резко запахло полынью и привядшим за день бурьяном. Сергей похаживал по двору, курил и поглядывал на соседний дом. Михаил в комнате слушал транзистор. Кухонное окно соседнего дома было повернуто на дом Сергея. В окне горел свет, и Сергей видел Сашину мать, Груню Серобабу, то входившую на кухню, то исчезавшую в комнатах. Саша в окне не появлялась. Где-то через полчаса у соседей скрипнули двери, кто-то сошел с крыльца и легкими шагами подходил к освещенному окну. Сергей неслышно приблизился к забору, встал на пенек и осторожно заглянул в соседний двор. Саша закрывала на кухне ставни.
- Саша, - тихо позвал он ее.
- Ой, кто это? - испуганно оглянулась она.
- Саша, подойди к сараю, там нет доски в заборе, - шепотом сказал Сергей.
Саша затворила ставни и быстро пошла вдоль забора к сараю. Сергей легко снял с гвоздя еще одну доску и очутился в соседнем дворе.
- Слушай, Саша, я скажу все сразу, - торопливо заговорил он, оказавшись возле Саши. - Будь моей женой. Мы уедем с тобой в Мурманск. Я все решил. Ты согласна? - Он взял ее за руку.
- Сережа, пусти… Что ты делаешь? - испугалась Саша.
- Нет, ты скажи, согласна? - настойчиво шептал Сергей.
- Пусти!.. - вскрикнула она. И, вырвав из его рук свою руку, побежала по огороду к дому.
На следующий день, как только взошло солнце, Михаил с Сергеем снова собрались на реку. Какой невзрачной ни показалась она им вчера, а все-таки река была пригодной для купания.
Выйдя за калитку, они нос к носу столкнулись с Груней Серобабой. Повязанная по-монашески темным платком, Груня шла на работу в пионерлагерь, неся в каждой руке по пустому ведру.
- Здравствуйте, Агриппина Сидоровна, - приветливо поздоровался Сергей, хотя и помнил, что когда-то Груня Серобаба враждовала с его покойными родителями из-за вредного своего характера. - Узнаете меня?
- Узнавать узнаю, только вы мне своей музыкой вчера спать не давали, - сказала она, едва разжимая сухие губы. - Разве не знаешь, что музыка разрешена до одиннадцати?
Сергея несколько ошарашило такое начало встречи с Сашиной матерью, но, памятуя, что она Сашина мать, он решил пошутить:
- Да ведь я сам Музы́ка, потому и музыку люблю. Вот начнем хату ремонтировать, будет не до музыки.
- А толку что? С нее ж труха сыплется. - Груня оценивающе поглядела на его осевший по углам домик и перевела взгляд на свой высокий, большой дом, как бы сравнивая их. - Продал бы лучше да какой-никакой кооператив заимел.
- Зачем мне кооператив? - улыбнулся Сергей. - У меня квартира есть. Приезжайте ко мне в Мурманск, гостьей будете.
Груня и эти его слова приняла всерьез.
- Когда это мне по гостям разъезжать? Мне за работой дыхнуть некогда. А в субботу дочку замуж выдаю. Тоже хлопоты немалые.
И, сказав это, Груня зашагала прочь от них, вытянув, как солдат, по швам руки с пустыми ведрами.
Оглушенный ее известием, Сергей не трогался с места.
- Что за ведьма такая? - спросил его Михаил, поглядев вслед удалявшейся Груне.
- Это мать Саши, - ответил Сергей. - Слышал, Саша замуж выходит?
- Ах, вот что-о! - протянул Михаил. - Между прочим, коварная красотка. Краснела, бледнела, а сама…
- Между прочим, да, - уныло согласился Сергей. - Что-то мне не хочется никуда идти.
- Э-э, Сергуня, так не годится. Ты меня за ноги с кровати стащил, а теперь тебе не хочется, - сказал ему Михаил. И крепенько подтолкнул его в плечо: - Нет уж, идем! Посмотрим, как там сегодня твой хваленый Тихий океан.