- Ты, наверно, проболтался? Ну-ка, посмотри мне в глаза, - сказала внуку Олимпиада Ивановна. - Сейчас узнаю, лгун ты или нет.
Игорь вытаращил глаза и застыл на мгновение.
- Теперь расскажи, как было, - потребовала Олимпиада Ивановна.
- Я ему сказал, как ты сказала: "Дядя, это чужая книжка, за ней тетенька пришла", - докладывал Игорь, честно глядя в глаза Олимпиаде Ивановне. - А он сказал: "Твоя бабушка обманщица. Эту книжку ей твой папа подарил".
- Что, съели, Олимпиада Ивановна? - едко заметил Поликарп Семенович. - Налицо характеристика вашей персоны.
- Нет, это вам наука, Поликарп Семенович, - не менее едко отвечала Олимпиада Ивановна. - Чтобы не выносили тайно из дому мои вещи. Вы думаете, я не вижу, а я все вижу. И теперь вам будет стыдно идти к Огурцам. А я знаю, что вам очень хочется сходить. Спасибо, Игорек, - Олимпиада Ивановна погладила внука по аккуратно причесанной головке. - Теперь спрячь книгу в диван и возьми себе за это конфетку в шкафчике.
- Спасибо, баб, - вежливо ответил внук и убежал в дом.
- Ведьма купеческая! - тихо сказал жене Поликарп Семенович.
- Черт дворянский! - тихо ответила она.
И опять их обмен любезностями был прерван стуком в калитку. Дремавшая у гаража Пирка немедленно пробудилась, залаяла и забегала, гремя цепью.
- Открой, пожалуйста. Это к тебе, - сказала мужу Олимпиада Ивановна.
- Нет, ты открой, пожалуйста. Это к тебе, - ответил он, продолжая читать брошюрку.
Поскольку Пирка исходила лаем, нужно было кому-то встать и открыть запертую калитку. Поликарп Семенович пошел к воротам.
Оказывается, пришла жена машиниста Колотухи, которую Поликарп Семенович, конечно же, знал, с которой, конечно же, здоровался при встрече, но которая, конечно же, никогда прежде к ним не заходила.
- Здравствуйте, Поликарп Семенович. Может, вы отдыхали, а я помешала? - извинительно начала она.
- Нет, ничего, - ответил он и спросил: - Вы ко мне или к жене?
- К вам, Поликарп Семенович, лично к вам, - ответила Настя. - У меня большая просьба. Такая большая, что прямо от вас все зависит.
Поликарп Семенович приготовился выслушать Настю. Но тут подошла к ним и Олимпиада Ивановна.
- Вы ко мне или к мужу? - спросила она Настю, которую, конечно, тоже знала и здоровалась с нею при встрече.
- Да, наверное, к вам обоим, - ответила ей Настя. И повторила, уже для Олимпиады Ивановны: - Большая у меня к вам просьба. Вы уж только не откажите. Сын наш Толик женится, и мы с мужем решили…
И стала Настя рассказывать, что решили они с мужем. А решили они встретить сына, который будет ехать из Чернигова с молодой женой, на машине Поликарпа Семеновича. И красиво, чтоб запомнилось молодым и всем другим, въехать на двух машинах в город. Пусть люди видят, что у них свадьба.
- Понимаю ваше желание, - ответила, выслушав Настю, Олимпиада Ивановна. - Но у нас машина не на ходу.
- Нет, Липочка, почему же? - вежливо ответил жене Поликарп Семенович, желая тут же доказать ей, что не она, а он распоряжается машиной. - Наша "Победа" в прекрасном техническом состоянии, нужно лишь колеса надеть.
- По-моему, на "Победе" треснул кардан, - вежливо, но твердо сказала Олимпиада Ивановна, давая понять мужу, что выезда не будет.
- Ты просто забыла, Липочка, что на прошлой неделе я его подварил, - сказал Поликарп Семенович, давая понять жене, что выезд состоится.
- Ох, какое ж вам спасибо! - обрадовалась Настя. - А я боялась, что вдруг откажете.
- Почему же мы должны отказать? - ответил ей Поликарп Семенович. И стал спрашивать, в какой день и в котором часу Настя с мужем хотят встретить сына.
Настя ушла от Кожухов очень довольная, сто раз поблагодарив Поликарпа Семеновича и Олимпиаду Ивановну.
Поликарп Семенович закрыл за ней калитку на крючки и на засов и вместе с Олимпиадой Ивановной вернулся к скамье, где они до этого сидели.
- Учти, ты никуда не поедешь! - сказала ему Олимпиада Ивановна.
- Позвольте спросить, почему вы так думаете? - ответил Поликарп Семенович, снова берясь за брошюрку о целебных свойствах пчелиного меда и яда.
- Потому, что вы негодяй. Я имею такое же право на "Победу", как и вы. Если вы не отдадите ее Гене, я распилю ее пополам, как вы распилили шкаф и диван. И отдам свою половину сыну.
- Сын будет достоин вас, если возьмет.
- Лучше не морочьте людям голову и пойдите откажитесь.
Поликарп Семенович внимательно читал брошюрку.
- Не притворяйтесь, будто вы читаете. Вашу слепоту не спасут даже тройные линзы.
Поликарп Семенович молчал.
- Вы ведете себя не по-дворянски: вас спрашивают, а вы молчите. Вы отдадите машину или нет?
Поликарп Семенович отложил брошюрку, повернулся к жене, скрутил толстый кукиш и поднес к самому носу Олимпиады Ивановны. Потом поднялся и направился к погребу.
Олимпиада Ивановна принялась спокойно перекалывать шпильки в голове, поправляя распавшийся на затылке пук седеющих волос.
На крыльцо выбежал внук.
- Баб, а где деда? - спросил он. - Пусть включит телевизор, сейчас "В мире животных" начнется.
- Иди ко мне, Игорек, - позвала его Олимпиада Ивановна.
Она усадила внука рядом, погладила по зачесанной головке.
- Твой дедушка пьяница, - доверительно сказала она ему. - Он опять пошел в погреб пить вино. Ты никогда не бери с него пример. Всегда слушайся меня, я у тебя хорошая бабушка. Я хочу, чтоб дедушка переписал "Победу" на твоего папу, и папа этого хочет, а дедушка жадничает. Ты понял, что хочет бабушка?
- Все понял, - ответил внук.
- Только ты никому из чужих не говори, что твой дедушка пьяница. Сам знай, а другим не говори, иначе они будут над нами смеяться.
- Я никогда не говорю, - ответил внук. - Мне и папа не велит ничего говорить.
- Умница, - похвалила внука Олимпиада Ивановна. И, взяв его за руку, сказала: - Пойдем, я сама включу тебе "В мире животных".
9
Татьяна Пещера, в прошлом бухгалтер "Райплодоовощторга", посещала церковный хор по желанию. Не то что городской. В городском стоило пропустить две-три репетиции - и непременно услышишь: "Пещера, кончайте нарушать дисциплину. Или ходите регулярно, или мы вас отчислим". В результате строгий руководитель отчислился первым: сбежал в Нежин, бросив хор на произвол судьбы.
В церковном хоре порядки были иные: никто никому не выговаривал, никто не требовал являться на каждую службу. Захотелось Татьяне Пещере сходить попеть - пошла, а нет такого желания - не пошла. И Татьяна Пещера посещала церковь, сообразуясь со своим желанием, в основном же по большим праздникам. Большие праздники были у нее выписаны по числам в тетрадку, имелись у нее и отдельные тетрадки со словами икосов, тропарей, величаний и всяких молитв, предназначенных для пения хором. Так что Татьяна Даниловна в любой праздник могла явиться в церковь во всеоружии: с нужной тетрадкой, то есть с текстом, соответствующим прославлению данного праздника, и влиться в ряды хористов.
Девятнадцатого августа, на спас, Татьяна Даниловна провела в церкви полный день. Вдоволь напелась, потом смотрела, как батюшка Павел, обходя вокруг церкви, кропит святой водой яблоки, груши, мед и цветы, щедро разбрызгивая малярной кистью святую воду, налитую в алюминиевый чайник. Татьяна Пещера тоже подставила батюшке Павлу корзинку с десятком яблок и груш, и он по знакомству, как божьей хористке, так тряхнул кистью, что освятил не только корзинку, но и руки, платье и туфли Татьяны Даниловны. Потом она поговорила с матушкой Феодосией, которую хорошо знала. Матушка рассказала ей, что ждет в гости сыновей: младшего за хорошую службу в армии наградили десятидневным отпуском, а старшему и без награждения положен отпуск. А Татьяна Даниловна рассказала матушке, что страдает бессонницей, и та посоветовала ей пить на ночь отвар сон-травы. Потом Татьяна Даниловна поговорила с одним-другим, с третьим - десятым, в результате чего прозевала автобус. Пришлось возвращаться из Гороховки пешком, а новые туфли жали, и Татьяна Даниловна приковыляла домой с туфлями в руках и с кровавыми волдырями на обеих ногах.
Теперь Татьяна Даниловна сидела дома, лечила водянки на ногах и шила сестре Насте сразу два платья к свадьбе сына - кримпленовое и крепдешиновое (первое Настя собиралась надеть в первый день свадьбы, второе - на другой день). Как портниха Татьяна Пещера тем отличалась от других портных, что делала бесчисленное множество примерок и заставляла своих заказчиц по часу и по два выстаивать в напряженной позе, пока она на них подгоняла, сметывала и переметывала. Зато получалось не хуже, чем в столичном Доме моделей. А поскольку женщины городка Щ. тоже жаждали выглядеть по-столичному, то у Татьяны Даниловны не было отбою от модниц. Однако церковный хор, поглощавший немалую долю ее свободного пенсионного времени, не позволял ей целиком и полностью посвятить себя швейной машинке, и многим приходилось отказывать. Возможно, этим-то и объяснялось резкое разностилье в одежде женщин городка Щ., где допотопные фасоны, к сожалению, заметно превалировали над криком последней моды.
Все это рассказано лишь для того, чтобы читателю стало ясно, что Татьяна Пещера ни в коем разе не собиралась посетить церковь в ближайшую субботу. Во всяком случае, в четверг еще не собиралась. Но в пятницу ее внезапно навестила Харитина Стародуб, моложавая старушка семидесяти пяти лет, недавняя приятельница Татьяны Даниловны по церковному хору. У старушки Харитины Стародуб было отлично сохранившееся сопрано, которое сохранилось, как она сама считала, потому, что она никогда не болела. А не болела она, как она сама считала, потому, что никогда не простужалась. А не простужалась потому, что никогда не застужалась. А не застужалась потому, что тепло одевалась. И, словом, Харитина Стародуб сообщила Татьяне Пещере, что встретила сейчас в промтоварном матушку Феодосию, та сказала, что в нынешнюю субботу состоится два венчания, и еще сказала, что было бы славно, если бы лучшие голоса (Харитина Стародуб и Татьяна Пещера, естественно, были лучшими голосами) пришли в церковь.
Лестный отзыв матушки Феодосии, а также, тот факт, что венчание в церкви случалось не часто, заставили Татьяну Даниловну, невзирая на незажившие водянки, срочно закончить Насте оба платья и в субботу отправиться в Гороховку.
В этот день венчались сразу две пары.
Сперва батюшка Павел, облаченный в парчовую ризу, подвел к алтарю первую пару. Хор пропел: "Гряди, гряди, голубица", что означало: "Приди, приди, девица", и умолк, ожидая, когда батюшка приведет к алтарю Другую пару, чтоб снова пропеть: "Гряди, гряди, голубица" и затем надолго умолкнуть, позволяя батюшке в тишине свершать ритуал.
Стоя на возвышении для хористов, Татьяна Даниловна с интересом разглядывала молодых, которые были далеко не молодыми, а этак лет под пятьдесят каждый. И зашептала на ухо старушке Харитине Стародуб, спрашивая, отчего "молодая" без положенной фаты, отчего нет шаферов и нет светелочки, то есть маленькой девочки, несущей венчальную свечу впереди молодых? Харитина Стародуб, будучи хористкой с многолетним стажем, стала шепотом объяснять, что у "молодых" не первое замужество, а раз не первое, то так и полагается. Но тут она прервала себя и затянула высоко-высоко: "Гряди, гряди, голубица", так как к алтарю подошла вторая пара, с шаферами и со светелочкой.
И тут Татьяне Пещере показалось, что вторая невеста, которая выгодно отличалась от первой чудесным белым платьем, фатой с длинным шлейфом и белым восковым венком на голове, что эта невеста ей знакома. Татьяна Даниловна полезла в сумочку за очками, ибо была немного близорука, надела их и теперь уже ясно увидела, что не ошиблась: венчалась Поля Огурец с ихней улочки, дочь Таисии Огурец. (Так как Татьяна Даниловна последние дни лечила свои водянки, шила сестре платья и не выходила на улицу, до нее не дошли даже отдаленные слухи о предполагавшемся венчании Поли Огурец.) На радостях Татьяна Даниловна стала тихонько рассказывать свободным от пения хористам, кто такая Поля, кто ее мать, кто ее дядя и прочее, прочее.
Тем временем батюшка Павел делал свое дело: читал венчальные молитвы, подносил молодым для поцелуя золотые венцы и икону, водил их вокруг аналоя, надевал им на руки кольца, подносил чашу с вином, спрашивал, по доброй ли воле венчаются рабы божьи Полина и Андрей, Агния и Алексей (так звали вторую пару), часто повторял: "Жена да убоится мужа своего", - в общем все шло как надо. И дошло до того места, когда пробил час появиться родителям молодых. Они появились с иконами, покрытыми рушниками, и Татьяна Даниловна тотчас снова полезла в сумочку за очками, потому что ей показалось…
Татьяна Даниловна торопливо сняла очки, протерла их платочком, снова надела, еще раз сняла, протерла и надела, И окончательно убедилась, что рядом с Таисией Огурец, которая держит икону, стоит Филипп Демидович Огурец и тоже держит икону. Тут она снова зашептала хористам, и те начали вытягивать и выворачивать шеи, чтобы получше разглядеть такого важного человека, оказавшегося в плотной толпе молодых, их настоящих и посаженых родителей, шаферов и шаферинь и совсем затерявшейся среди них пятилетней светелочки.
Но тут батюшка скороговоркой поздравил молодых, хористы перестали шептаться и единым духом грянули: "Многая, многая, многая лета!" Загудели басы, высоко взлетели дисканты, и таким сильным было звучание хора, что в церкви заколебался воздух и заметалось пламя в свечах.
Татьяна Даниловна с большим внутренним волнением и с большим напряжением связок трижды пропела вместе с хором "Многая лета" и, не мешкая, кинулась вниз, желая поздравить Полю.
Филипп Демидович первым удалился из церкви и сейчас протирал ветошью припылившееся смотровое стекло "Жигулей" и нетерпеливо поглядывал на церковные двери.
С утра он был в неважном настроении. Отец и мать Андрея отчего-то не приехали, хотя и обещали приехать. Уже одно это испортило ему настроение перед выездом в Гороховку. Хотя Филипп Демидович, как известно, относился к венчанию, как к некой забаве, все же что-то удержало его от соблазна вместе со всеми войти в церковь. И он остался сперва в машине. Но потом решил поглядеть на обряд. Вошел в церковь и стал глядеть, ничего всерьез не принимая. И все было бы нормально, если бы не подвел человек, обещавший быть посаженым отцом Андрея, вместо неприехавшего родного отца. Посаженый отец отчего-то не явился, и Таисия, потеряв всякое соображение, сунула в руки Филиппу Демидовичу икону, и он, не успев ничего сообразить, очутился с этой иконой у алтаря. И теперь он злился на себя за этот свой выход к алтарю.
Наконец все вышли: Поля с Андреем, Таисия и Виолетта Кирилловна, а с ними какая-то пожилая женщина, У всех рты были до ушей.
- Дядя Филя, узнаешь? - сказала ему Поля, указав на женщину.
Филипп Демидович не мог не узнать Татьяну Пещеру. Когда-то, в далеком детстве, она угощала его тянучками и лимонадом за то, что он бегал ей за керосином в лавку, а за ним тогда были громаднейшие очереди. Иногда она давала ему контрамарки в клуб на концерт художественной самодеятельности, где пела романсы и народные песни.
- Отчего же не узнать? Здравствуйте, Татьяна Даниловна, - поздоровался с нею Филипп Демидович.
- Красивая свадьба, ох красивая. Такая пара! - похвалила Полю и Андрея Татьяна Даниловна.
- Тетя Таня, поедемте с нами, - предложила Поля. - Нас пятеро, но как-нибудь втиснемся.
Татьяна Даниловна, помня о своих незаживших водянках, с радостью согласилась быть "втиснутой".
Проезжавший мимо мотоциклист затормозил и с любопытством стал смотреть на них. Потом достал из футляра фотоаппарат и пощелкал им.
- Эй, парень, оставь адрес! - весело крикнул ему Андрей. - Придем за карточками!
- Приходи. Третья береза в лесу возле елочки! - ответил парень.
- А ты, собственно, зачем фотографируешь? - поморщился Филипп Демидович.
- А что, нельзя? - оскалил зубы парень и газанул от них.
Уже в "Жигулях", по дороге домой, Огурцы-Секачи пригласили Татьяну Даниловну к себе на обед. Но она должна была присутствовать на свадьбе племянника и не знала, началось там уже что-то или нет. И у Огурцов ей хотелось побывать, тем более что они сказали, вроде она - единственный человек, кого они приглашают. Поэтому, прибыв в вишневых "Жигулях" прямо во двор Огурцов, Татьяна Пещера выбралась из машины, сказала, что сейчас же придет, и быстро-быстро, насколько позволяли незажившие, к тому же сильно затекшие от неудобного сидения ноги, пошла к сестре взглянуть, что там делается.
Сперва, увидев у ворот Колотух легковую машину, она подумала, что приехал Толик с молодой женой, оттого вокруг машины и собралась толпа. Однако это не Толик приехал, а Настя с Петром да школьные товарищи Толика собирались ехать встречать его на черниговскую дорогу. Остальные же провожали их, обступив убранную цветами и лентами машину Поликарпа Семеновича. На капоте "Победы" первого выпуска сидела кукла в платьице - намек на то, чтоб у молодой четы первым ребенком была девочка.
Тут Татьяна Даниловна увидела Кондрата Колотуху, родного брата Петра, известного оперного певца, и его жену-скрипачку, и родную сестру Петра, врача-невропатолога, прибывших из Киева. Увидела и своих двоюродных и троюродных сестер, родных и двоюродных теток, пожаловавших на свадьбу из села Новые Мельницы. Она стала со всеми целоваться и так разошлась, что начала целовать и сестру Настю, которая уже садилась в машину, высоко поднимая, чтоб не смять, новое кримпленовое платье, совершенно позабыв, что кримплен тем и хорош, что не мнется.
Настя же, счастливо взволнованная и полыхавшая румянцем, отчего-то подумала, что сестра Татьяна целуется с нею лишь потому, что тоже хочет сесть в машину и ехать с ними, и сказала ей:
- Ой, Таня, некуда уже. Поликарп Семенович только четверых берет, больше в "Победу" не положено. Ты с нашими побудь, пока гости начнут сходиться. Мы скоро вернемся.
Поликарп Семенович, одетый в наглаженный полотняный пиджак, в шляпе и в очках с двойными линзами, обошел машину, сохраняя на лице печать торжественной муки, плотно закрыл все дверцы, сел за руль, поправил очки, затем нажал ногой на стартер, а рукой на рычаг скорости. В машине что-то по-бычьи рыкнуло, она рванулась вперед, откатилась назад, еще раз дернулась вперед и назад и покатилась по песку к луже, которая за последние два дня так хорошо подсохла, что ее можно было не только обойти, но смело объехать.