РЕЦИДИВИСТ ПАВЛИК
Вначале Васька не замечал мороза, но когда совсем стемнело и морозный туман, обволакивая дома, пополз по улицам, и его начало пробирать. Заметив это, Василий Андреевич скомандовал:
- Побежали, ну, резвее!..
Васька побежал ленивой рысцой, а Василий Андреевич, работая локтями, как на беговой дорожке, вырвался вперед. Тогда Васька раззадорился, поднажал и скоро перегнал своего провожатого. Бегал Васька отлично, но тут понял, что соперник у него тоже бегун не из последних, и потому старался изо всех сил. Словом, когда добрались они до отделения, оба так дышали, что дежурный милиционер спросил:
- Попытка к бегству, товарищ лейтенант?
Вытирая лицо платком, Василий Андреевич весело ответил:
- Едва догнал.
- Но? - удивился дежурный. - Смотри-ка, шпингалет какой бойкий…
Милиционер был маленький, пожилой черноусый, и когда он удивлялся, на его лице все лезло вверх - и косматые брови, и глаза, и усы. Ваське показалось, что даже шапка приподнимается над головой.
Василий Андреевич спросил:
- В десятой есть кто-нибудь?
- Да Павлуша же, - засмеялся милиционер.
- О, второй привод за неделю.
- Теперь дорогу узнал, так сам является, и прямо в десятую.
- Рецидивист, - засмеялся и Василий Андреевич. - Вот тебе, тезка, и не скучно будет. Пошли за мной!
Следуя по коридору за Василием Андреевичем, Васька со страхом ожидал встречи с закоренелым преступником, отчаянным Павлушкой, который совершает по два преступления в неделю, после чего нахально сам является в милицию.
Не без опаски приблизился Васька к двери; с цифрой "десять". После пробежки по морозу лицо его пылало, а в груди вдруг стало так холодно, будто он на спор съел шесть порций мороженого.
Дверь распахнулась, отчаянный Павлушка сидел на опрокинутом стуле. У него на голове старая милицейская фуражка. Увидав лейтенанта, он закричал:
- Дядя Вася пришел!..
- Вот тебе товарищ, - сказал Василий Андреевич, подталкивая ошалевшего от неожиданности Ваську. - Он тут с тобой поиграет, а скоро, наверное, и бабушка заявится.
Васька возмущенно захлюпал носом. Здорово его разыграли: ожидал попасть в компанию матерого бандита, а вместо этого подсовывают самого обыкновенного, ничем не замечательного мальчишку. Лет ему не больше четырех, он весь еще какой-то розовый, пухлый, вихрастый, в коричневом вельветовом костюмчике с большим белым воротничком. Чтобы ловчее было играть, он снял валенки и остался в одних чулках.
Упоминание о бабушке ничуть его не обрадовало.
- А я не хочу! - жизнерадостно заявил он.
- Но ведь ты знаешь, бабушка нас с тобой не спрашивает. Она у тебя, знаешь, какая. О!
Василий Андреевич поднял палец и вытаращил глаза, показывая, какой у бабушки крутой характер и что с ней шутки плохи.
Он ушел. Васька стоял у двери. Он уже понял, что попал в детскую комнату, и был убежден, что мера эта временная. Наверное, Василий Андреевич надеется на Вась-кино чистосердечное признание. Не знает он, чем пахнет это признание! Забьет его Капитон до полусмерти - это уже обязательно. Нет, лучше колония для малолетних, по крайней мере, жив останешься.
А Павлик, весело глядя на него, спросил:
- Ты тоже потерялся?
Не поняв вопроса, Васька мрачно отвернулся, а Павлик продолжал:
- Ты боишься, что тебя не найдут? Да?
- Никто меня не терял.
- Сам прибежал?
- Ну, сам… А тебе что?
Оглянувшись на дверь, Павлик заливисто засмеялся, подбежал к Ваське и потянул его за рукав. Васька присел, и Павлик сейчас же приник к его уху всей своей пухлой мордочкой. Теплые губы зашевелились около уха, теплый смех заиграл, и Васька услыхал теплые слова:
- Они думают, что я все теряюсь, а я и не теряюсь вовсе. Я сам прихожу.
- От бабушки удираешь. Да?
- Ну что ты! Нет. Бабушка от меня удирает!
Васька отстранил от себя мальчика и поудобнее уселся против него на ковре. Нет, тут что-то не так. Этот парнишка не так прост. Он скорей всего наученный парнишка. Подсаженный. Такие тоже соображают.
- Врешь ты все, - мрачно перебил его Васька.
- Да нет же… - Павлик округлил глаза и снова потянулся к Васькиному уху.
- Ты мне в ухо не нашептывай. Говори нормально.
Все время посмеиваясь и поглядывая на дверь, Павлик начал рассказывать что-то про бабушку, про кино, про детский сад… Васька сразу ничего не мог понять, а когда разобрался, то восхищенно воскликнул:
- Вот это бабка! Вот это сообразила! Значит, сама в кино, а тебя в милицию? Ловко!
Дело обстояло так. В детском садике не хватало мест, а у Павлика кроме папы и мамы, которые весь день на работе, была еще и бабушка. А это значит, что ребенок присмотрен и может подождать, пока выстроят еще один детский сад. О том, что ребенок за это время вырастет и пойдет в школу, никто и не думал.
Бабушка и в самом деле хорошо ухаживала за внуком. Он всегда ходил чистенький, вовремя накормленный и оттого жизнерадостный. В общем, бабушка любила своего внука, но это не означало, что любовь заменяла ей прочие радости жизни, доступные ее возрасту. Она посещала все агитпункты своего района, и если было время, прихватывала и соседние районы. Нечего и говорить, как обожала она кино.
Вот этого увлечения своей бабушки Павлик не разделял. Там надо было сидеть спокойно, а он этого не умел. Больше пяти минут он не выдерживал. А так как характер у него был веселый, то он вообще не мог сидеть в темноте и смотреть, как на экране что-то происходит без его участия. И он не выносил одиночества, ему требовалось общество.
Зрители не разделяли этих его желаний. Они жаловались на него директору кинотеатра, и тогда перестали пускать в зал зрителей с маленькими детьми. Это был удар для бабушки. Она слегка поскандалила с билетершей и, ничего не добившись, вышла из кино и бессильно присела на скамеечку у чьих-то ворот.
А Павлик между тем прогуливался по тротуару и забрел очень далеко от того места, где бабушка медленно приходила в себя. Когда она наконец начала соображать, что творится вокруг, то прежде всего хватилась внука.
Павлика нигде не было.
Она всполошилась. Бросилась в одну сторону, в другую, добежала до угла и должна была прислониться к стенке и перевести дух. И тут она увидела внука. Он сидел на руках у милиционера, пытаясь завладеть полосатой палочкой.
Сгоряча бабушка бросилась к внуку. Ну, конечно, не очень-то стремительно это у нее получилось. Просто ей казалось, будто она рванулась к внуку, а в самом деле она несколько раз качнулась из стороны в сторону. А пока она раскачивалась, милиционер дошагал до своего отделения и скрылся там вместе с Павликом.
К этому времени бабушка окончательно оправилась и даже сообразила, что все получилось как нельзя лучше. Теперь вся милиция охраняет ее внука и несет за него полную ответственность. Она была городская, житейски очень грамотная бабушка и отлично разбиралась во всех своих гражданских правах и обязанностях.
Сообразив все это, она отдохнула и спокойно пошла в кино. Когда кончился сеанс, она тут же из автомата позвонила в отделение милиции. Охая и причитая, она спросила, не попадался ли им мальчик в коричневой меховой шубке, подпоясанный красным пояском. "Такой уж он у нас непоседливый, такой вертолет, стоит на минутку отвернуться, как уж его и нет… Искали его искали, все ноги обили, спасибо, добрые люди надоумили…"
А Павлик отлично проводил время в детской комнате и ни за что не хотел уходить домой. Здесь ему все очень понравилось: и ковер на полу, и всевозможные игрушки, а главное, старая милицейская палочка.
Как уже было сказано, человек он был жизнерадостный, считавший, что все на свете принадлежит ему. Дома это его мнение не всегда встречало поддержку, а вот здесь захотел палочку - дали, потребовал милицейскую фуражку - где-то нашлась старая - дали. Вот это жизнь!
В следующий раз, когда Павлик с бабушкой очутился около кино, он долго не раздумывал. По нахоженной дорожке добежал до постового милиционера, и тот, признав знакомого нарушителя порядка, отнес его в детскую комнату.
А потом, не обнаружив постового на его постоянном месте, Павлик не растерялся, сам прямым ходом направился в отделение. Бабушка стояла за углом и наблюдала, чтобы внук не сбился с дороги. Когда он добрался до знакомой двери, она спокойно направилась в кино. Так у них и пошло: внук - в милицию, а бабушка в кино или еще куда-нибудь по своим делам.
Однажды, когда она явилась за внуком, ее проводили к самому начальнику.
- Плохо наблюдаете за внуком, гражданка, - с официальной строгостью сказал он. - Который раз он у вас теряется.
- Ох, и не говорите!.. Только отвернусь, а его уже и нет.
- А вы не отворачивайтесь.
По бабушкиному румяному лицу пробежали многочисленные лучики морщинок, таких улыбчатых и светлых, словно весенние ручейки. Она вдруг сделалась до того похожей на своего внука, что суровый начальник не выдержал. Он засмеялся и сказал вовсе уж неофициально:
- Да ну вас…
- …Вот так я сюда хожу и хожу. А бабушка все говорит: "Ну, я теперь за Павлика спокойна". А когда ты вошел, я подумал, медведь, а это у тебя шуба такая лохматая, как собака…
И хотя Васька, занятый своими невеселыми мыслями, ничего не ответил, Павлик все продолжал что-то болтать и заливаться своим теплым, домашним смехом.
А тут и бабушка явилась. Сразу было видно, что пришла Павлушкина бабушка, - она была такая же маленькая и очень разговорчивая.
- Что это ты, такой большой и потерялся? - спросила она у Васьки.
- Он по делу, - пояснил черноусый дежурный, стоя в дверях.
- Смотри-ка, такой маленький и уж по делу? - опять удивилась она, разглядывая Ваську своими веселыми глазками. - А родители у тебя есть?
- Есть, - горько вздохнул Васька.
- В какой школе учишься?
Все разузнав и про школу, и в каком Васька классе, она спросила:
- Как звать учительницу?
- Да зачем вам все это? - не выдержав допроса, воскликнул Васька.
Но бабушка строго на него глянула и сказала:
- Да, пожалуй, и не говори. Я и сама все знаю: Мария Николаевна у вас учительница.
- Хочу к маме! - заявил Павлик.
И, собирая внука, она не переставала говорить:
- Да ты хоть минутку постой! Только отвернешься, а его уж и след простыл. Детскую комнату, спасибо, при кино открыли, так он и оттуда убегает. Прямо беда. Пока сеанс высидишь, ну вся как есть переволнуешься.
- Плохо у вас, видать, получается, - не без ехидства посочувствовал черноусый дежурный.
- Это у вас в милиции плохо получается! - накинулась на него бабушка. - Ишь ты, какой усатый. Сами ребенка привадили, сами и отваживайте. А у меня так очень прекрасно все получается… Ну, всего вам хорошего… Павлик, дай дяде ручку.
Но Павлик, глядя на дежурного блестящими глазами, взял под козырек.
- Ого, службу знает! - засмеялся черноусый и тоже взял под козырек.
ВАСЬКА ПРИЗНАЛСЯ
Ушла бабушка и увела своего веселого внука; а Васька остался дожидаться неизвестно чего; а они сейчас идут себе по улицам, торопятся; а дома Павлушка, может быть, расскажет, какую он видел мохнатую куртку, похожую на медведя.
Расскажет и заливисто рассмеется - чего ему, любимому, согретому, накормленному. Ему хорошо. Вон, даже милиционеры играют с ним. Милиционеры! О родителях уж и говорить нечего.
А Ваську кто любит? Кому он дорог? Вот сидит, дожидается какого-то поворота своей мачехи-жизни.
Васька взял полосатую милицейскую палочку, и ему показалось, что она еще немножко теплая от пухлых ладоней Павлика. Это ребячье, домашнее тепло окончательно добило Ваську. Вдруг вспомнилось все, что пришлось пережить за последние дни, когда он только что, еще несмело, начал понимать, что он не последний в школе человек. Какое богатство держал в руках! И все сгорело сразу, в одну минуту.
Черноусый объяснил: "Этот по делу". Вот и все, что осталось. Дело. Васька - вор! Ох, и тяжело же бывает человеку в детской комнате, среди игрушек, за решеткой.
А Павлушке и милицейская палочка - игрушка, и милиционеры - добрые друзья. Хорошо жить на свете честному человеку!
До того Васька задумался-загоревал, что не заметил Василия Андреевича.
- Отогрелся? - спросил он.
- Ага… - Васька судорожно глотнул воздух и опустил голову, чтобы скрыть непрошеную слезу.
Но Василий Андреевич и сам не захотел замечать Васькиной слабинки, он даже отвернулся, чтобы подобрать разбросанные Павликом игрушки. Будто у старшего лейтенанта только и забот, что подбирать игрушки.
А Ваське нечем даже слезы утереть, они капают, себе да капают прямо на ковер. Пошарил по карманам, нашел варежки, которые Володя сунул ему в последнюю минуту, и еще больше расстроился. И на слезы обозлился.
- Совсем отогрелся? - спросил, наконец, Василий Андреевич.
- Со-совсем, - озлобился Васька, не в силах справиться с противной дрожью во всем теле.
- Да ты что же это?
- Не видите разве.
- Все я, брат, вижу.
- Ну и нечего тут.
- Я тебя, тезка, понимаю, ты не думай.
- А чего мне думать-то.
- Думать всегда не мешает.
- Вам хорошо, вы за решеткой не сидели.
- А ты сидел?
- А я сижу.
- Это еще не та решетка, за которой сидят. Это, учти, детская комната.
- А решетка?
- Решетка нам по наследству досталась. Придет время - снимем.
Засовывая варежки в карман, Васька спросил:
- В колонии тоже, скажете, решеток нет?
- В какой колонии?
- Будто не знаете.
- Я-то знаю, а тебе зачем знать?
- Куда же меня теперь?
- Вот я и сам думаю: куда же тебя теперь? - вздохнул Василий Андреевич. Он сел на стул против Васьки и, пристально глядя на него, спросил: - Куда тебя?
Васька растерялся. Еще ни один человек на свете никогда не раздумывал, куда бы его пристроить.
- А мне это все едино.
- Дома у тебя плохо… - продолжал Василий Андреевич.
- Сами знаете.
- Не все я еще знаю, вот беда.
Оба они задумались. Василий Андреевич безнадежно спросил:
- А в школе у тебя как?
- В школе! - Васька просиял и неожиданно для себя и для своего собеседника с откровенной гордостью проговорил: - Хорошо у меня в школе.
На одно только мгновение блеснула улыбка на измученном Васькином лице. И все его веснушки, и покрасневший от слез носик-репка, и глаза, и следы слез на щеках - все вдруг расцвело и заликовало.
И этого мгновения было довольно, чтобы заметить, как вдруг открылось в человеке все, что в нем есть самого лучшего.
Спрашивая о школе, по правде говоря, Василий Андреевич и не надеялся услыхать ничего сколько-нибудь утешительного. Ведь даже не зная Ваську, по одному только его виду каждый бы определил: да, мальчик этот не из первых учеников, школа для него тяжелая обязанность, и ходит он в школу только потому, что его посылает отец, а отец посылает, потому что нельзя не посылать. Попробуй-ка не пошли - неприятностей не оберешься, а их у базарного завсегдатая и без того хватает.
Васькино признание очень удивило Василия Андреевича. Он начал было расспрашивать, но Васька не мастер был объяснять тонкости своего душевного состояния, тем более, что и увлечение театром, и связанные с этим увлечением успехи свалились на его рыжую голову как снег с крыши.
Поэтому допрос несколько затянулся, пока выяснилось, что школа для Васьки с некоторых пор перестала быть обузой. Скорее наоборот, именно в школе нашлось для Васьки живое дело.
- А теперь я что-то тебя совсем не понимаю, - сказал Василий Андреевич.
- Все, по-моему, понятно.
- Это по-твоему.
- А по-вашему?
- А по-моему, заврался ты окончательно.
- Я вам всю чистую правду…
- Где же тут правда: хочешь стать актером, а таскаешь какие-то запасные части. Зачем они тебе? Вот если бы ты техникой увлекался, тогда бы я тебе поверил… Ну, чего притих? Наверное, говорить нечего.
- А если мне от вас доверия нет.
- Доверие, тезка, заслужить надо.
Спрятав нос в свой лохматый воротник, Васька тихо сказал:
- Убьет он меня, вот что.
- Отец?
- Он. Убьет.
- За что? Ты же еще ничего не сказал.
- Потому и не сказал.
- Отца прикрываешь? А я и без тебя все знаю. Хочешь, скажу? У вас там целая компания работала: одни воровали, другие продавали, а третьи прикрывали. Верно? Я вот не знаю только, чем ты занимался.
- Ничего я не делал.
- Правильно. Ты воров прикрывал. А это, знаешь, самое последнее дело. Молчишь. Тебе отец велел всю вину на себя принять, с маленького спросу меньше. Им - тюрьма, а тебе ничего не будет. Вот они тобой и прикрылись. Так ведь дело-то было?
- Так, - с отчаянием признался Васька. - Все так и было. А теперь мне что?
- А теперь иди домой и молчи. Спросят, говори, что никого не выдал. И никого не бойся.
СОБАЧЬЕ БОГАТСТВО
Входная дверь скрипнула и захлопнулась. В дядиной комнате все притихли, прислушиваясь, но никто не вошел, ничьи шаги не прозвучали в сенях.
- Боитесь, - злобно прошептала тетка.
Муза тихонько заныла, заскулила, но тетка замахала на нее рукой, и она притихла.
Володя отодвинулся от двери. Хотя, как всем известно, человек он был не робкий, однако сейчас бы не решился один выйти в сени - неизвестно еще, кто там притаился в темноте и для чего притаился.
- Ага. А говоришь - нет бога, - прошептала Тая. - А сам боишься.
- Дура. Я жуликов боюсь. А вовсе не вашего бога.
Снова громко хлопнула входная дверь, но на этот раз послышались торопливые тяжелые шаги, дверь распахнулась, и в комнату, трудно и часто сопя, вбежал дядя. Он так резво вбежал, что всем показалось, будто он с разгона не смог остановиться, и дал еще два круга по комнате. В самом деле, он бегал по комнате, осматривая вещи. Володе показалось, что он даже обнюхивает их, как большая собака. После такого беглого осмотра он повалился на стул и снял шапку.
- Что нашли? - хриплым шепотом спросил он.
- Да чего у нас-то искать? - ответила тетка. - Ничего и не нашли. Вот у соседа…
- А собака где? - перебил ее дядя.
Тая сказала:
- Я ее к Володе унесла. Сейчас привесу.
- Не надо. Пусть там постоит. Ты не возражаешь? - спросил он у Володи.
- А мне что? Пусть стоит, - согласился Володя.
Разматывая шарф, дядя посоветовал Музе:
- Шла бы домой. Капитон ждет.
- Пришел? - засуетилась Муза.
- Ступай, говорю, ступай, дожидается.
Заохав, Муза убежала домой.
- Намаялся я на сегодняшний день, - прогудел дядя и спросил у Володи: - Ваську не видал?
- В милицию увели.
- Убьет его Капитон.
- Ах, тошно мае, - прошептала Тая, прикладывая ладони к щекам.
Володя спросил:
- Как это убьет?
Не отвечая, дядя; сказал:
- Дураки. Воровать, берутся, а сами не умеют. Ну, ступай, Володька, домой.
В столовой ярко светила лампочка над столом. На сундуке стояла белая собака и удивленно посматривала на Володю. Он вздохнул.
- Эх ты, собака!