Через мгновение на месте светловолосой девушки появилась рыжеволосая.
- Вам кого?
Стахов понял, что его разыгрывают. Девчата просто хотели посмотреть, кому понадобилась Белла.
- Заходите, она сейчас придет.
- Нет, подожду здесь.
Ждал недолго. Она действительно скоро появилась в дверях цеха. Вслед за ней вышел майор Жеребов. Только его и не хватало! Они остановились друг против друга, опершись о дверные косяки. Говорил майор, а она, опустив голову, вставляла короткие реплики.
"О чем они?" - с тревогой подумал Стахов. И тут же у него возникла мысль: а что, если замполит печется о Мешкове, может, уговаривает Беллу вернуться к нему? Жеребов ведь, как всегда, в курсе всех событий. "Она, кажется, соглашается", - решил Стахов, не спуская глаз с Беллы, кивавшей в ответ на слова Жеребова. Стахов направился в их сторону. Майор пожал девушке руку и ушел.
- Это очень плохо, - сказал он ей на прощание.
Увидев Стахова, Белла как-то вся напряглась, полные, чуть приоткрытые губы так плотно сомкнулись, что от них даже кровь отхлынула, и они казались белыми.
Стахов невольно замедлил шаги.
- Здравствуйте, Белла.
- Здравствуйте, - ответила, но руки не подала.
- Хотелось поговорить, - начал Стахов со стереотипной фразы, которую произносят, чтобы выиграть время.
Она посмотрела на часы.
- Спешите?
- У меня занятия, - и показала на обернутые газетой, книги.
- Почему вы сторонитесь меня? - спросил Стахов.
Она на мгновение задумалась, сведя к переносице брови:
- Вы, как говорят в таких случаях, ошиблись адресом.
- А мне, между прочим, хотелось сказать, что я не тот, за кого вы меня принимаете. Честно!
- Человек, говорят, узнается по делам. А вот за какие-такие дела вы приняли меня не за того, кто вам нужен? Это так унизительно. - В ее тихом глуховатом голосе не было раздражения. В нем звучала давно выстраданная обида и горечь.
- Видите, мы оба ошиблись, - с живостью ухватился Стахов за ее слова. - Давайте простим друг друга.
Она усмехнулась, слабо, едва уловимо:
- Странная логика.
- Почему странная?
Она помолчала, точно раздумывая, стоит ли продолжать этот разговор.
- Я должна просить прощения за то, что вы ударили меня по щеке, а я не подставила вторую?
- Вы меня не поняли, Белла! Я, возможно, виноват. Как говорится, не созрел еще тогда. Думал иначе. Но какое это сейчас имеет значение! Ведь мы…
"Надо быть смелым и не отступать на полдороге к цели, - решил Стахов. - Женщины любят смелых". - И он объявил с некоторой торжественностью:
- Белла, теперь я решил жениться на вас. Безоговорочно.
Он увидел, как вдруг расширились и потемнели ее зрачки.
"Это у нее от неожиданности, - мелькнуло в его голове. - Сейчас она спросит, хорошо ли я все продумал, напомнит, что у нее ребенок".
- Я все продумал, - начал он, не дожидаясь вопросов. - И ваш сын не будет помехой. Мы с ним поладим. Я ведь такой. И знаете: может, сегодня наплюем на ваши уроки-мороки. Пойдем-ка сейчас прямым порядком в загс и подадим заявление. А потом сходим поужинать. Эх, и закатим пир…
Белла порывалась что-то сказать. Ему казалось, что хотела поблагодарить за оказанную ей честь, но он не давал ей раскрыть рта. Ему не нужна была ее благодарность.
- Скажу без утайки. Мне бы хотелось, чтобы рядом со мной всегда находился друг, - продолжал он, любуясь самим собой, своими словами. - Вы можете быть другом, таким, какой нужен мужчине. Я понял: вы самая чудесная женщина на земле. Вы…
- Да подождите вы, наконец! - почти выкрикнула Белла. И это ее восклицание было таким неожиданным, что он умолк на полуслове. Лицо у нее было бледным и растерянным.
Белла уже достаточно изучила Стахова за время их знакомства. Он нравился ей - своей увлеченностью, уверенностью, решительностью. Чего таить, она даже влюбилась в него. Но она успела узнать и то, что Стахов человек неуравновешенный, "сумасбродный" - как сказал однажды о нем ее отец, готов на все ради удовлетворения своего самолюбия. "Как же так, - думала она с горечью, - даже и не попытался узнать, согласна ли я стать его женой. Просто сообщил о своем намерении - и все, как будто речь шла о каком-нибудь однодневном туристском походе".
Это обидело Беллу не в меньшей степени, чем обидела его недавняя попытка поволочиться за ней, убить время.
- Не надо все это говорить, - тихо и не сразу промолвила Белла; - Ни к чему это. Мы разные люди.
- Нет! - Он сжал Белле руку повыше локтя: - Это не помеха… Это хорошо.
Белла поморщилась.
- Простите, я не хотела вас обижать, но вы очень самоуверенны. Даже сейчас только о себе думаете, о своем заботитесь.
- Я буду другим. Что мне стоит постараться для вас, Беллочка.
- Это нужно не для меня.
Стахов понимал, что разговор не получился. Он где-то с самого начала, как видно, взял фальшивую ноту.
- Лучше оставим это. - Белла снова посмотрела на часы.
- Вы уходите?
- Пора. Мне нужно еще… - она не договорила, взяла с подоконника книги.
Он загородил ей дорогу:
- Ведь еще ничего не потеряно, Белла.
- Нет, потеряно.
- Что?
- Время.
- Мы наверстаем упущенное.
- Это слова. Жизнь - не кинолента. Ее назад прокрутить нельзя.
Стахов попытался вникнуть в ход ее мыслей. Почему между ним и Беллой пролегла пропасть? Неужели она из тех, кто, раз заподозрив человека, уже никогда не верит ему?
- Что же мне делать? - спросил он. Она пожала плечами:
- Вы сильнее меня и найдете выход.
- Не найду. - Стахов понимал, что становился в позу. И что это может вызвать только иронию, но ничего не мог с собой поделать.
Белла в третий раз посмотрела на часы:
- Не думала, что с вами так трудно будет разговаривать.
- И я, между прочим. - Он нервно кашлянул. Его охватывало чувство обиды.
- Пропустите меня. - Она увидела проходивших по цеху подружек и крикнула: - Девочки, подождите.
И совсем как школьница, убегающая от преследования мальчишки-задиры, юркнула под его руку, которую он положил на швейную машину.
Страница шестая
Певцы, которым я аккомпанирую, надо сказать, неплохо владеют голосом, чувствуется, руководитель хорового кружка много с ними поработал.
Только мне больше всех нравится Лера, хотя она не поет и не танцует. Нравится, как передвигается по сцене в белых туфельках на каблучках, чуть расставив и согнув в локтях гибкие, подвижные руки, словно слегка балансируя ими. Кажется, она ходит не по сцене, а по невидимой жердочке. Нравится ее голос - нервный, трепетный, так говорят обычно люди, которые все близко принимают к сердцу, но не подают виду, хотят казаться спокойными и рассудительными. Всякий раз, когда она приближается к рампе, чтобы объявить номер, я весь превращаюсь в слух.
Называя певца, она не забывает упомянуть и мою фамилию, при этом поворачивается ко мне всем корпусом, прижимая сцепленные пальцы к груди, и улыбается сдержанной скользящей улыбкой. Она заставляет меня подняться со стула, если певцу долго аплодируют.
А когда я исполнил третью часть "Аппассионаты" Бетховена, она взяла меня за руку и вывела на середину сцены.
Настроение у всех у нас отличное. Единственно, что беспокоит майора Жеребова и нашего конферансье доктора Саникидзе, это то, что куда-то запропастился мой командир Стахов, который должен показать несколько фокусов с исчезновением шаров от пинг-понга.
И вот уже, можно сказать, под занавес он появляется. На нем лица нет. Но Саникидзе не замечает этого, для него главное - не ударить лицом в грязь перед шефами, набрасывается на Стахова с упреками.
И здесь происходит такое, что вспоминать не хочется. Короче говоря, Стахов громогласно, как говорится, при всем честном народе заявляет, что его совершенно не волнует сейчас наша программа концерта, что лучше будет, если его оставят в покое. Выпалив все это единым духом в лицо опешившему доктору, Стахов уходит, с силой отпихнув ногой стоявшую на пути табуретку.
Страница седьмая
После концерта - танцы под джазовый оркестр. Играют фабричные парни, и так фальшивят, что слоны не захотели бы танцевать. Но ребята и девчата танцуют вовсю.
Если бы я тоже умел танцевать! Может быть, пригласил бы Леру, которая теперь кружится с Германом. А ведь не научился потому, что считал это бесполезным занятием. Ну и наивным же я был.
Народу в фойе много, и я отхожу в сторонку, сажусь у стены, на которой висит фабричная Доска почета. Очень удобное место для наблюдения.
Полковые ребята из числа старичков имеют на фабрике подружек. Танцуют с ними все подряд. Неизвестно, когда еще удастся вырваться в город. В следующее воскресенье очередь другим идти. В лучшем случае можно увидеться с девушкой через полмесяца. А в худшем? Об этом не стоит и говорить. Солдатская служба плохо к свиданиям приспособлена.
Новички вроде меня жмутся к стенам, приглашать девушек стесняются. Впрочем, не танцуя, можно интересно провести время. Например, смотреть, кто как танцует.
Ко мне подсаживается Бордюжа. Бритая голова его блестит, как дыня. Спрашивает, почему не танцую.
- Не умею.
- И я не умею, - пыхтит он. - Если бы ярославскую кадриль играли, я бы оторвал подметки. - Он смеется над своим остроумием.
- Можно заказать.
- Посидим. Экие крали здесь. А прически!
Прически у Девчат и в самом деле необычные: огромные, колыхающиеся… И все они словно пожаловали с витрины столичного универмага.
- А вот та рыженькая на мою похожа, - с радостью объявляет дядюшка Саня, потом вздыхает. - Только моя без хвостика на затылке. А такая же с виду пугливая. И бесенята в глазах, как у моей.
Я вспоминаю, что его провожала низенькая, пришибленная горем молодая женщина в таком же, как он был сам, сером бумажном пиджачке с ребенком на руках. Они все шептались с Бордюжей, косо и даже с опаской поглядывая на окружающих. А в ногах у них лежал баян.
"Ну не странно ли это, - думаю я. - Оба умеем играть, и оба не танцуем".
- Давно женат? - спрашиваю я.
- Давненько. А что?
- Так просто.
- Рановато, конечно, обзавелся семейством. Согрешили мы раньше времени. Ну и вынудились. Конечно, не тужу. Она бабка хозяйственная и пригожая. С ней не заскучаешь.
Меня смущает откровенность Бордюжи. Он улыбается:
- А ты, наверно, еще и живой женщины не щупал? В точку попал?
Я чувствую, как краснею. Он смеется. Его голос заставляет некоторых оборачиваться.
- Разве в этом дело? - говорю я, досадуя на то, что он подсел ко мне.
- А в чем же?
Я пожимаю плечами, не зная, как отвязаться от этого грубоватого, недалекого парня. "Пресняк" - так однажды назвал его Мотыль. Сам не знаю, почему я вдруг вспомнил об этом.
- Давай лучше послушаем музыку, - говорю Бор-дюже.
- Как хошь, - отвечает он. Посидев немного молча, поднимается с лавки, потягивается. - Пойду попью.
Едва он скрывается за поворотом, я тоже встаю, намереваясь сменить место.
И тут меня увидел Герман. Он снова танцует с Лерой. Нахально обнял девушку за спину обеими руками и, склонив голову к ее блестящим гладкозачесанным волосам, что-то рассказывает ей доверительно. Когда танец кончается, он и Лера подходят ко мне.
- А мы, коллега, хотели тебя с собаками искать, - улыбается Мотыль. - Клянусь!
Музыканты начинают играть танго. Мотыль подмигивает мне и говорит:
- Станцуйте, а я покурю.
- Пожалуйста, - соглашается Лера.
- К сожалению, не танцую этот танец, - извиняюсь я, хотя, если бы заиграли фокстрот или вальс, я вынужден был бы сказать, в общем, то же самое.
- Если действительно к сожалению, то я научу, - говорит девушка и смотрит на меня вопросительно. - Это просто. Особенно вам.
- Почему так думаете? Я страшно неповоротлив, знаете ли.
- Господи, да вы же музыкант. А здесь главное ритм. И больше ничего.
К нам пробирается, лучезарно улыбаясь, заведующий клубом Полстянкин. Галантно кланяется, приглашая Леру на танец. Сквозь редкие, смазанные чем-то блестящим волосы виднеется белая, как пергамент, проплешина.
- Опоздали, Леонтий Спиридонович. - Она поворачивается ко мне и подает руку. Полстянкин извиняется, ретируясь, прикладывает к груди руку.
- Я ведь ни разу не танцевал, - вырывается у меня. - Ни разу в жизни. Честное слово!
- Это ничего. - И она кладет свою руку мне на плечо. - Увереннее надо, чтобы я чувствовала вас, понимаете? - говорит Лера. - Не бойтесь, не обожгу.
- Я вовсе и не боюсь, - зачем-то начинаю оправдываться. Прижимаю выпрямленную ладонь к Лериной спине. Пальцы упираются в лопатку. Девушка смотрит, как мне кажется, поощрительным взглядом.
- А теперь два шага вперед и шаг в сторону. Начинайте.
И я начинаю.
- Не делайте большущих шагов, - говорит Дера. - И не гните ноги в коленях.
Я, как испортившийся автомат, двигаю ногами, толкая танцующих. Лера словно слилась со мной, чувствует каждое мое движение, предугадывает.
- Еще меньше шаги, - подсказывает она. - Представьте, что ваши ноги спутаны. Направляйте меня в ту сторону, где меньше народу.
Нас тоже толкают. Несколько раз наступаю сапожищами Лере на ногу.
Мне хочется разговаривать с Лерой беззаботно и непринужденно, как это умеет делать Герман. Я все думаю, что бы такое ввернуть для начала, но ничего не могу придумать, кроме очередного - уже сотого - извинения, когда кто-то толкает нас.
- Ничего, - говорит она и на этот раз смотрит мне в лицо. Я тоже смотрю. Ее глаза так близко, что вижу в темных зрачках свое отражение.
Она улыбается милой, чуть дрожащей улыбкой и, осторожно сняв с моего плеча руку, вынимает из-за рукава крохотный розовый платочек. Вытирает мне лоб и виски. От платка пахнет духами.
Я так растрогался, что позабыл ее поблагодарить.
Музыканты кончают играть, ребята ведут девушек на места, поддерживая за руку. Я поступаю таким же образом, взяв Леру за хрупкий острый локоток. Она идет, как по проволочке, оттянула пальцы в стороны. Пока мы не дошли до места, мне хочется сказать ей что-то очень необычное. Я испытываю и радость и сожаление. Боюсь, что нас поджидает около кадки с пальмой Герман. Заиграет музыка, они уйдут танцевать. А этого мне больше всего не хочется.
Однако Герман нас не поджидает. И тогда я пугаюсь, не зная, что делать с девушкой. Встаем к стене.
- Вы, наверно, давно танцуете? - спрашиваю, лишь бы поддержать разговор.
- Когда училась еще в техникуме. "Вот как! Уж окончила техникум!"
- Какой же? - спрашиваю у Леры.
- Что какой? - не понимает она. Да, меня трудно понять. Совсем растерялся.
- Я про техникум.
- Ах вот что… Химико-технологический.
- А сейчас?
- Работаю технологом.
Я не очень-то слушаю ответы девушки. Все смотрю поверх голов, ищу Германа. Только он может снасти меня.
- Где же запропастился Мотыль, - говорю я, чтобы не молчать.
- А он вам нужен? - спрашивает Лера.
- Конечно, - вру я. - Просто очень нужен.
- Придется помочь горю. - Она отступает шаг назад, и я вижу Германа в трех метрах от себя. Беседует с Зиной. Темное платье с высокими разрезами по бокам юбки, отороченной заячьим мехом, так облегает ее небольшую плотную фигурку, что просто невозможно понять, как девушка ухитрилась влезть в него. Рядом стоящие парни с нее глаз не спускают. Откровенно завидуют Мотылю.
Он, как видно, навсегда оставил нас.
- Может, не стоит им сейчас мешать, - говорю я, вопросительно глядя на Леру. Но тут же мне становится ясно, что с головой выдал себя.
- Конечно, не стоит! - отвечает она.
Начинаю краснеть, оттого, что сознаю это, краснею еще больше.
- Может, выйдем ненадолго на улицу. Подышать кислородом, - предлагаю я, удивляясь своей смелости. Впрочем, в критические минуты смелость у меня всегда ходит об руку с робостью. И мне самому не известно, кто из них сделает первый шаг.
- С удовольствием, - отвечает Лера.
Идем в раздевалку и подаем номерки. Помогаю девушке одеться. В пальто с маленьким белым воротничком из меха, в вязаной шапочке Лера кажется девочкой переростком. Я подхожу к зеркалу и надеваю шинель и ушанку Семена, которая, по его словам, делает меня образцовым солдатом. Впрочем, я в этом не больно уверен: как только выходим на улицу, стоящие у дверей патрули с красными повязками как по команде поворачиваются в мою сторону, а один из них направляется прямо ко мне. У него сурово сдвинуты брови. Он наделен властью и хочет использовать ее, я это сразу почувствовал. И Лера почувствовала. Она берет меня под руку и, подняв голову, гордо смотрит на патруля. Он, кажется, теряется. А может, просто щадит мое самолюбие и сворачивает в сторону.
Страница восьмая
Некоторое время идем молча. Лера все также держит меня под руку. В спину дует ветерок, лениво метет по тротуару снежную порошу. Вдруг девушка останавливается:
- Куда мы идем?
- Не знаю, - говорю я. - Вам не холодно?
- Нет. И вам, надеюсь?
- И мне.
Мы смеемся, хотя, в общем-то, смешного ничего не произошло. Я чувствую, как меня познабливает. Это от волнения. Потом возле фонарного столба смотрю на часы. В моем распоряжении еще целых три часа.
- Удивительно теплый вечер, - говорю я, вспомнив разглагольствования Германа по поводу тридцати трех способов знакомства с девушками. "Если не о чем говорить, - говори о погоде, это помогает нащупать тему".
- Даже без варежек не холодно, - отвечает она, высвобождая руку. - В такие вечера хорошо кататься с нашей набережной на санках. В теплые воскресные дни у нас полгорода там.
- Вы тоже ходите?
- Еще бы! Даже старики ходят. Это у нас - как национальный вид спорта. Иные семьи имеют многоместные самокаты с рулями. А вы не ходите? Ни разу вас не видела. А некоторые военные ходят.
- И не могли увидеть. Я недавно из военной школы. Так что впервые в увольнении, - признаюсь я.
- Как это хорошо! - восклицает она, хотя мне, признаться, не понятно, к чему относятся ее слова. - Если бы я была на вашем месте, - продолжает Лера, - ни за что больше не пошла бы сегодня в клуб.
- Почему?
- Так. Бродила бы по городу. Ведь наш город очень старинный, можно сказать, музейный. В нем много исторических мест и уникальных зданий. Прошлась бы по набережной, осмотрела бы кремль. В нем были женский монастырь, гостиные дворы, соборы, звонницы. Вы любите древность?
"Зачем это она говорит? - думаю я. - Чтобы отвязаться от меня? Не похоже. Могла бы ведь и не идти со мной. И потом надо было слышать, как она все это говорила. Сколько восторженности в ее словах!"
- Да, люблю древность, - отвечаю я и верю, что это так, хотя еще минуту назад не питал к ней особого интереса. Набравшись храбрости, продолжаю: - С удовольствием осмотрел бы город… вот если бы вы согласились быть гидом на те два с половиной часа, которые остались в моем распоряжении…
- Только два с половиной! - вырывается у девушки. - И потом вы снова должны исчезнуть?
- До следующего увольнения всего лишь.
- А когда оно будет?