- Снимаюсь, - почему-то вздохнул человечек. - Короля изображаю. Подлец страшный. Да к тому же еще и нетопырь. Я всю жизнь или подлецов играл, или дураков.
- Ну что ж, - тоже вздыхая, проговорила чебуречница. - У каждого своя морока. Мальчик этот тоже оттуда? - спросила она.
- Нет, - ответил Васька, приготовляясь к бегству. - Я совсем из другого места.
- А я гляжу: рыжий и нездешний. Не тебя ли это по всему городу разыскивают?
Дело принимало опасный оборот. "Самое время смыться", - подумал Васька.
- Чего меня разыскивать, - проговорил он и не спеша, чтобы не подумали, будто он чего-то боится, спустился с веранды.
Он отправился к тому месту, где оставил свое пальто. Вот сейчас под кустом он выспится, а потом придумает, как прожить до приезда цирка. По правде говоря, надоела ему такая заячья жизнь: все время ходи да оглядывайся, каждого шороха бойся, от всех бегай. Да, нелегок путь к новой жизни! Может быть, в самом деле вернуться к старшине Семену Терентьевичу и в тишине дождаться, пока эта новая жизнь сама отыщет своего приблудного сына.
Так рассуждая, вышел Васька на ту аллейку, где находился его куст, и сразу привычно отскочил в сторону. По дорожке неторопливо шагал старшина, поглядывая по сторонам. И такой у него был вид, словно он был уверен, что где-то неподалеку, под этими кустами, и залег Васька. Вскоре он и в самом деле обнаружил оставленные им вещи.
Вот так старшина! С изумлением наблюдал Васька, как Семен Терентьевич неторопливо ощупал пальто и потом снова положил на место с таким расчетом, чтобы хозяин, вернувшись, ничего не заподозрил. Этот знает дело, от него второй раз не вывернешься. Но и Васька тоже не простак, его тоже так запросто не поймаешь второй-то раз.
Свернув с аллеи, Васька неторопливо пошел вдоль берега. Надо уйти как можно подальше. А пальто пусть старшина постережет, если ему больше делать нечего…
Жизнь приучила Ваську все принимать так, как оно есть, не пытаясь ничего изменить. Радость - давай сюда! Горе - переживем, не заплачем. А главное - не зевать! Всегда ждать подвоха, и в случае чего не растеряться, и если надо - дать сдачи.
Следуя этим нехитрым правилам, он прожил первый свой день в городе, где все так не похоже на то обычное, с чем он привык встречаться прежде. Новая жизнь требовала новых навыков, которыми приходилось овладевать на ходу.
Вспоминая снега родного Нашего города и счастливо посмеиваясь, он снял рубашку, полежал на теплых камешках пляжа. Море продолжало бушевать. Зеленая волна накатывалась на берег и, гремя галькой, уползала обратно, а на берег уже налетала новая волна. Осмелев, Васька подошел поближе и получил огромное удовольствие, когда его окатило с головы до ног.
Вот это жизнь! Захотел есть - тут же в парке оказывался киоск или лоток с бутербродами, пирожками и даже с пирожными. Захотел пить - на каждом повороте газировка. Устал - под любым кустом тепло и сухо.
Незаметно подошел вечер, а Васька все еще блаженствовал на пляже, не задумываясь о ночлеге. Да что тут раздумывать-то? "Летом каждый кустик ночевать пустит", - легкомысленно рассуждал он, поднимаясь в приморский парк.
Солнце засмотрелось в бушующее море, как нерешительный купальщик, набирающийся отваги для безумного прыжка. На чудесных деревьях расцветали чудесные цветы, чудесные птицы хором заводили свои вечерние песни. И Васька, посвистывая, как птица, высматривал тот самый кустик, который укроет и пригреет горемычного, но, несмотря на это, беспечного постояльца.
Парк притих в ожидании, когда зажгут фонари, загремит музыка на танцевальных площадках и в открытых кино и начнется веселая вечерняя жизнь. Среди афиш на огромном щите выделялась одна, напечатанная оранжевой краской:
РЫЖИЙ МАЛЬЧИК
"Интересное какое кино", - подумал Васька и подошел поближе. Сердце его почему-то трепыхнулось в груди, как птица в кустах.
ВНИМАНИЕ!!!
Кинофабрике срочно требуется
РЫЖИЙ мальчик 10–12 лет.
"Чисто сделано, - подумал Васька, - вот как хитро подъезжают. Знаем мы эту "кинофабрику". На дурачка ловят".
Обмирая от внезапно возникшей опасности, он кинулся подальше от этой афиши и тут же наткнулся на другую, точно такую же. Приклеена к столбу и громко, на весь парк, орет:
"ТРЕБУЕТСЯ РЫЖИЙ МАЛЬЧИКИ!"
Не успел он сделать и двух прыжков, как налетел на забор. И здесь те же красные афиши. Три штуки подряд.
"ТРЕБУЕТСЯ РЫЖИЙ МАЛЬЧИК!.."
"ТРЕБУЕТСЯ РЫЖИЙ!.."
"ТРЕБУЕТСЯ!.."
И куда бы он ни кинулся, со всех заборов и щитов срывался этот неумолкаемый крик, оповещающий всех жителей Теплого города и всех курортников о Васькином бегстве. Он был уверен, что весь этот переполох затеян именно из-за него и что его красная голова, как фонарь в темноте, выдает его. На одном из спусков к пляжу он увидел киоск "Все для курортника". Там еще горел свет. Васька купил пестренькую пляжную кепочку с зеленым прозрачным козырьком и немедленно натянул ее на свою красную, такую приметную голову.
ГОРОД, КОТОРОГО НЕТ НА СВЕТЕ
Совсем неожиданно перед ним на отлогом каменистом склоне возник необыкновенный город. Короткая улица, вымощенная булыжником, спускалась почти к самому морю. И все здесь было выкрашено одной только серой краской. Дома, заборы, ворота - все было серым, как пыль. В палисадниках росли серые колючие кустарники. Крапива и чертополох пробивались в просветы заборов, угрожающе лезли из всех щелей. Нигде ни цветочка, и только за пропыленными стеклами хмурых окошек виднелись колючие лапки кактусов. И ни за одним окном не блеснет огонек.
Скучный какой город. Даже вечернее солнце никак его не оживляло. Вечернее солнце, которое богато раскрасило горы и разожгло в море такой пожар, что на него весело глядеть. Вечернее, сверкающее золотом солнце ничего не могло поделать с этим городом.
И как только люди могут здесь жить? Но вот людей-то как раз и не было. Наверное, все повымерли со скуки или разбежались кто куда, и видно было, что совсем недавно. Убежали, бросив все как есть. Вот кузница: широкие двери настежь, на них развешаны подковы, цепи, ножи и другие кузнечные изделия. Вот открытая лавчонка. Товары разложены на прилавке и развешаны - приходи и бери что хочешь. А дальше гончарная мастерская - тоже всё нараспашку. Пирамидки горшков стоят прямо на земле. Перед мясной лавкой на железном крюке вывешена целая туша, а кругом колбасы и окорока. У другой лавки на лотках разложены горы каких-то невиданных овощей и фруктов.
Оглянувшись, Васька подошел, потрогал - все ненастоящее, вылеплено из чего-то. Постучал по мясной туше - гремит, как деревянная. "Киносъемка, - подумал он уважительно, - чисто сделано", - и пошел дальше. Остановился около одного самого большого дома, составленного, казалось, из одних только колонн, серых, шершавых и до того скучных, что хотелось убежать от них подальше. Но бежать было уже некуда, оставалось одно: получше все рассмотреть и отыскать надежное место для ночлега. Васька огляделся. На фронтоне прочел:
ХРАМ САМЫХ СТРОГИХ ПРАВИЛ
Строгие правила. Васька тоскливо зевнул, клацнув зубами, как голодная собака. К одной из колонн прислонен огромный щит, на котором одной только черной краской написано:
СЕГОДНЯ
Большой осенний бал!!!
Перед началом доктор всех главных наук Тот Строгач прочтет лекцию о вреде смеха.
Вокальный квартет "Вздох".
Массовые стенания и др. игры.
Новая программа
"Улыбнулся и тут же загнулся" - скетч.
Несравненный подражатель волчьего воя Гардон Бедолага.
Новые заграничные мелодии.
В перерывах однообразные движения и танцы.
Оркестр унылых дударей под управлением С. Зануды.
Явка всех жителей Серого города обязательна.
КТО НЕ ЯВИТСЯ - ПЕНЯЙ НА СЕБЯ…
Прочитав эту афишу, Васька опасливо плюнул на колонну. Подумал, снова плюнул, но уже смелее, и пошел дальше. По пути ему попалась деревянная будочка с верандой, обсаженной вокруг огромными лопухами. На будочке вывеска:
КАФЕ
"Несмеяна"
"Пейте наш фирменный кофе "крапивное семя" и вам никогда не захочется улыбаться".
На противоположной стороне площади, возвышаясь над скучным пустым городом своими черными башнями, стояла тюрьма, тоже, по всей видимости, пустая, хотя на железных воротах висел тяжелый замок. Над воротами огромная летучая мышь раскинула железные крылья.
Тоже все ненастоящее - это Васька уже разглядел. И дома, и храм, и тюрьма - все было сбито из досок и фанеры, но так здорово раскрашено, что и не отличишь от настоящего.
А море по-прежнему шумело и с грохотом обрушивалось на каменистый берег. Воздух был влажен и чист. Из большого Теплого города доносилась красивая музыка. Солнце садилось в море где-то совсем неподалеку. И вдруг начало темнеть, да так неожиданно скоро, что Васька не успел даже пройти до конца этой скучной серой улицы. Он уже подумывал, а не лучше ли вернуться обратно, но задержался, услыхав, как кто-то, спускаясь с горы, развеселым голосом напевал очень грустную песенку:
Соловей-соловушка,
Буйная головушка…
Камешки летели из-под ног идущего, скатывались с горы и ударялись о стены домов гулко, как о фанерные ящики.
Ты звени, звени, звени -
Горе разгони…
Васька приготовился бежать. Большая белая собака кинулась к нему и угрожающе зарычала. Но Васька не очень испугался. У него с собаками всегда устанавливались хорошие отношения. Он тихонько посвистел и похлопал себя по колену, что на собачьем языке означало:
"Да ты что? Своих не узнала?"
Собака сконфузилась, вильнула хвостом и ткнулась мордой в Васькин живот. Достав из-за пазухи кулек с помятыми чебуреками, Васька отломил кусок и сунул в собачью пасть. Собака мгновенно проглотила, восторженно закрутила хвостом и даже тихонько заскулила, как бы заверяя:
"Да я для тебя что хочешь!.."
- Снежок! - послышался из темноты грубый голос. - Вот подлый пес… Это ты с кем там?
С горы спускался большого роста человек.
- Подлец ты, Снежок, и все поступки твои подлые. Эй, что там за человек?
- Это я, дядечка, - отозвался Васька.
- Кто ты?
- Просто одинокий человек. Вот и все.
Снежок весело залаял, как бы заверяя, что никакой опасности тут нет и все в порядке.
- Замолчи, собачье отродье, - совсем не грозно прорычал человек, подходя к Ваське. - Да ты, оказывается, и не человек вовсе, а всего полчеловека… Откуда ты, прелестное дитя?..
Человек этот определенно добрый, об этом Васька догадался еще когда только встретился со Снежком. У злого хозяина не может быть доброй собаки. Но где же тот второй, который пел там на горе жалобным тонким голосом? Но сколько Васька ни выглядывал, никакого другого человека он не увидел.
- Ты что не отвечаешь? - спросил хозяин доброй собаки.
- Я, дядечка, из Нашего города.
- Ого! Далеко тебя забросило! Только знаешь что: не зови меня дядечкой, поскольку я тетечка. И зовут меня вполне по-женски - Марфа Игнатьевна. А для тебя я буду тетка Марфа. Так и зови.
Да, действительно - тетечка. Тетка. Васька рассмеялся и удивленно покрутил головой:
- А-яй, как же это я не разглядел. Тут у вас так скоро темнеет, что я еще не приморгался.
Посмеиваясь, она опустилась на какой-то каменный выступ, Васька тут же устроился против нее на теплой траве. Снежок прилег, положив голову на Васькины колени.
- Ночь только начинается, - проговорила тетка Марфа, - и, значит, давай разговаривать, время убивать.
- А про что разговаривать?
- А про что хочешь. Вот, к примеру, есть очень занимательный разговор про то, как ты с самого Урала да к Синему морю махнул?
Васька сразу заскучал - все как сговорились: расскажи, да расскажи про себя. Кто ты, откуда и зачем.
- Спать я хочу, вот что. Целый день бегаю, - признался он.
- Я так и поняла. Надоело тебе дома жить, потянуло в дальние страны. Как разбежался от самых Уральских гор, так и остановиться не можешь.
- Дальние страны… - Васька усмехнулся. - Это, тетечка, для дураков приманка.
- Вот даже как! Тогда что же тебя, такого рассудительного и умного, из дома выманило?
Нет, видать, от нее не отбрешешься. Васька широко и так сладко зевнул, что Снежок тревожно поднял уши. Хорошо этой тетке, днем выспалась, так теперь ей поговорить охота. Хоть со Снежком, если никого нет. Не очень вежливо, только чтобы она отвязалась, Васька ответил:
- Обезьяна меня выманила.
Пусть обижается.
Но она не обиделась.
- Какая обезьяна? - спросила она с такой доброй заинтересованностью, что Васька слегка застыдился:
- Такая, в красных штанах. Я тогда еще и в школу-то не ходил. Вот она меня и поманила…
И он рассказал все как было. Тетка Марфа, слушая Васькину историю, то шумно вздыхала, то посмеивалась и даже всплакнула под конец над горькой Васькиной долей.
А когда Васька рассказал, как он убегал от плакатов, требующих рыжего мальчика, она даже привстала и наклонилась к нему.
- А ты что? Рыжий разве?
- Как есть, рыжий, - признался Васька и сдернул с головы курортный картузик.
- Ну, парень, это судьба! - торжествующе воскликнула тетка Марфа, и так же торжествующе прошептала: - В самое время ты подоспел. Если, конечно, у тебя талант. Ох, этот талант! Без него плохо, а с ним…
Она шумно вздохнула, словно талант - такая тяжесть, тащить которую ох как нелегко. Но Васька еще ничего такого не знал и потому решительно заявил:
- Есть во мне талант!
- О!.. Да ты отчаянный.
- В школе все говорили, есть.
- В школе? Там чего не наговорят. И меня самое такими разговорами с толку сбили. Ну да я не в обиде. А что еще Грак скажет…
Васька насторожился:
- Какой еще Грак?
- А вот узнаешь, какой, - угрожающе пообещала тетка Марфа.
Она привела Ваську на самую окраину скучного города, где под горой стоял каменный домик. Это у него только одна стенка раскрашена под серый камень, а в самом деле домик сколочен из неструганых досок и внутри приятно пахло сохнущим деревом и свежей смолой.
В углу стоял низенький лежак, совсем такой же, какие Васька видел на пляже.
- Это я тут днем отдыхаю, а, случается, и ночью. Давай-ка ложись. Уходился за день-то, убегался…
Васька разулся, лег на лежак, и сейчас же его закачало, словно в лодке, и ему сделалось так хорошо и спокойно, как давно уже не было.
- Спи, - сказала тетка Марфа, - может быть, приснится тебе твоя обезьянка, помашет тебе хвостом. Хорошая это мечта тебя поманила. Веселая. Ты спи, а я потихоньку говорить буду. У меня такая привычка поговорить с добрым человеком: хоть с тобой, хоть со Снежком, хоть сама с собой. Меня тоже, как и тебя, из дома выманили. Увидала я - девчонка - Любовь Орлову в кино и больше ничего уж не замечала. Как ослепла для всей остальной жизни. Одна она передо мною: идет по белой лестнице и поет:
Сердце в груди, бьется, как птица…
Это тетка Марфа пропела так жалобно, что Васька рассмеялся и открыл глаза, но тут же снова задремал под басовитый рокот ее голоса:
- Выманила меня из родительского дома Любовь Орлова. Все я бросила, приехала на кинофабрику. Вот она - я! Новая звезда взошла на синем небе.
И снова разбудил Ваську тоненький голосок:
Кудрявая, что ж ты не рада
Веселому пенью гудка…
- Эту песню я не допела. Я ее только начала, как смотрю: режиссер Иван Яковлевич посинел лицом да как рассмеется! Чуть со стула не упал. И тут же без всякого перехода в крик ударился:
- Кто ее допустил? Уберите от меня это чудо природы!
И снова его на смех повернуло. Когда уж он вволю и насмеялся и накричался, то говорит:
- Кто это тебя надоумил в кино податься?
- Никто, - говорю, - сама дошла.
- А ты сама на себя в зеркало глядела когда-нибудь?
- Ну и что? Сколько раз. Девка я все-таки.
А я вроде тебя смелая была, отчаянная: мне слово - я два. Когда человек мечтой живет, он страха не признает. Все ему нипочем.
- Ну, вот что, - говорит Иван Яковлевич, - насмотрелся я на тебя, наслушался, а теперь вот тебе мой совет: займись делом, которое тебе предназначено по твоим силам, по таланту, по разуму. Артисткой тебе не быть, уж это ты мне поверь. Да с такой, как ты, ни один актер и играть-то не отважится. Тебе под пару какого богатыря надо, а у нас их пока что не видать.
- Нет, - говорю, - не уйду. Добьюсь своего.
- Поговори еще, я тебя так налажу, что и дорогу к нам позабудешь…
- Ах, вот какой у нас пошел разговор!
Тетка Марфа рассмеялась так, что дрогнули стены легкого домика.
- И знаешь, что я сделала? На что отважилась в отчаянии чувств? Я этого режиссера, этого Ивана Яковлевича, подхватила на руки, как малое дитя, и понесла его по коридору. Народ кругом, а я его, миленького, баюкаю. А он ничего, сидит и не ворохнется. Потом спрашивает:
- Долго носить будешь?
- Пока к месту не определите.
- Ну, хватит. Будет тебе место во всю твою силу таланта.
Опустила его на пол и замерла в ожидании. И он стоит на своих ногах и произносит следующее.
- Вот, - говорит, - смотрите на это дитя природы. Ей двадцать лет и зовут Марфой. Шуток не признает, хотя отлично их понимает. Хочет служить нашему киноискусству в любом качестве. Исходя из всего сказанного, иди-ка ты, Марфа, в сторожа. Охраняй дорогое тебе киноискусство.
- Ладно, - говорю, - для начала и эта должность подойдет. А в дальнейшем посмотрим.