От воспитанника до мичмана, "Капитан, улыбнитесь", От лейтенанта до старшего лейтенанта, Наши университеты, Вопят огнями тишину, Непутевая тетка непутевого племянника, Еще про объединение, Счастливая старость, Чуть-чуть о Вере Федоровне Пановой, "НЕ МИР ТЕСЕН, А СЛОЙ ТОНОК?" (Из писем Л. Л. Кербера), Судьба семьи, О Викторе Платоновиче Некрасове, Из последних писем Л. Л. Кербера, ПАРИЖ БЕЗ ПРАЗДНИКА (В. П. Некрасов), Смерть в чужой квартире, Письма, полученные после публикации "Парижа без праздника", "У КАЖДОГО БЫЛ СВОЙ СПАСИТЕЛЬ" (О "Блокадной книге" А. Адамовича и Д. Гранина), Из переписки В. Конецкого с А. Адамовичем.
КТО Ж У ВАС СМОТРИТ НА ОБЛАКА? (А. И. Солженицын)
Капитан Георгий Кононович, Всего две встречи, Капитан Георгий Яффе, Он поэмы этой капитан (С. А. Колбасьев), Капитан Юрий Клименченко, Россия океанская.
От Верочки Адуевой, "Я буду в море лунной полосой…", Перестройка, или Пожар в бардаке во время наводнения, Жизнь поэта - сплошной подвиг.
ОПЯТЬ НАЗВАНИЕ НЕ ПРИДУМЫВАЕТСЯ (Ю. П. Казаков).
Начну с конца, с последнего письма, Нам с Казаковым под тридцать, Перевалило за тридцать, Как литературно ссорятся литераторы, Прошло одиннадцать лет, Из дневниковых записей на теплоходе "Северолес", Эпилог.
ОГУРЕЦ НАВЫРЕЗ (А. Т. Аверченко)
ЗДЕСЬ ОБОЙДЕМСЯ БЕЗ НАЗВАНИЙ (В. Б. Шкловский)
Из писем О. Б. Эйхенбаум и Е. Даль
БАРЫШНЯ И РАЗГИЛЬДЯЙ (Б. Ахмадулина и Г. Халатов)
Встречи разных лет
Разгильдяй Грант
ПРИЯТНО ВСПОМНИТЬ (Р. Орлова, Л. Копелев, Д. Стейнбек, Э. Колдуэлл)
На полчаса без хвоста (У. Сароян)
Архисчастливый писатель (А. Хейли)
ПРИШЛА ПОРА ТАКИХ ЗАМЕТОК
ДВЕ ОСЕНИ
Содержание:
КЛЯКСЫ НА СТАРЫХ ПРОМОКАШКАХ 1
ПАМЯТИ ВИКТОРА КУРОЧКИНА 46
КТО Ж У ВАС СМОТРИТ НА ОБЛАКА?(А. И. Солженицын) 49
КАПИТАНЫ 51
ИЗ ЗАЗЕРКАЛЬЯ 65
КЛЯКСЫ НА СТАРЫХ ПРОМОКАШКАХ
Жизнь каждого порядочного гражданина нашей великой страны состояла, состоит и будет еще долго состоять из клякс, которые, оставаясь за кормой и покрываясь дымкой Времени, сливаются в сплошную гоголевскую лужу из Миргорода (в то "водное пространство", которое иные дураки-губернаторы называют озером).
Вот автор и задается целью восстановить в памяти некоторые кляксы из своей ранней литературной жизни, чтобы оставить их для примера и в назидание будущим поколениям российских сочинителей.
Начинает он с эмбрионального состояния своих писательских амбиций. Затем следуют воспоминания о детских болезнях, то есть левых и правых уклонах в его творчестве. Юношеский период опускается, ибо автор тогда просто валял дурака и в жизни, и на бумаге.
При всем при том не ожидайте найти в книге хоть какой-нибудь сюжет или даже слабенькую фабулу. Потренируйте свои крутые скулы, ибо их не один раз сведет судорога зеленой скуки. Любая теория, включая теорию художественной литературы, требует от постигающего ее волевого напряжения, потому тренируйте волю, чтобы добраться до последней страницы. Правда, здесь есть некоторая неточность. Книгу можно читать с конца или с того места, где она откроется. Автор всю сознательную жизнь плавал в морях и писал морские байки. Здесь моря будет чуточку. И пусть простят автора читатели-моряки.
Каких-то больших глубин в луже или кляксе не бывает. Потому нырять за философским камнем с риском заболеть кессонной болезнью нужды не будет. Да и какие философские тайны могут обнаружиться в произведении усталого "пятидесятника"?
Вода, вода, кругом вода.
И ни грана соли.
От воспитанника до мичмана
06.06.1948. Финский залив, борт шхуны "Учеба".
Исполнилось 19. Воспитанник Ленинградского военно-морского подготовительного училища. Роса этот флаг целовала, Туман его прятал густой. В краю полуночных видений Он мчался попутной звездой. Флаг Англии! Ветра дыханье Навстречу бросается вам, Но вам нипочем - вы пройдете вперед По кипящим морям! Вперед же, вперед - он там…
Это я под Киплинга хотел, но не пошло. До чего жрать охота!
30.09.1948. Ленинград, Приютский переулок, д. 3.
День принятия присяги. Переведены на первый курс 1-го Балтийского высшего военно-морского училища. Под грохот оркестра и шелест знамен На плечи взвалили мы тяжесть погон. Не думая душу народу отдали И строчки присяги, спеша, прочитали Пусть тошно, пусть страшно так жить, Клянусь, проклиная, я честно служить.
Далее без дат.
Изменять что-либо - часто значит сохранять. Говард Фаст говорит, что творческий процесс - это отбор фактов для создания типичного, а определяется процесс мировоззрением пишущего.
Насилие подразумевает неравенство. Неравенство - следствие неравномерности развития. Неравномерность - закон природы… "За Петропавловкой заря яичным порошком на небеса бросалась".
"Океанская волна просаливала гранит у мола". Вопросы для разработки: 1. Империализм с особенностями и перспективами его самой-самой последней фазы. 2. О недиалектичности основных положений диалектики, самого материализма да и метафизики".
"Чеканясь в марше, идут колонны. Горящей сталью пусть песня льется"… Записи этого года заканчиваются образцом "Заявления в Центральное справочное бюро СССР о розыске перемещенных лиц". Это я пытался искать пропавшего без вести в боях подо Мгой двоюродного брата Игорька.
01.09.1950. Борт учебного корабля "Комсомолец".
Порт Калининград. Погрузка угля. Пятница. Вечером политзанятия. Из последней "Правды":
"Письмо тов. И. В. Сталину от работников сахарной промышленности Украины. "Марксизм не может считать язык надстройкой над базисом… Великим вкладом в сокровищницу марксизма-ленинизма являются классические труды тов. Сталина по вопросам языкознания. Труды тов. Сталина совершили переворот в языкознании, открыли новый этап в развитии советской науки. Труды тов. Сталина вооружают преподавателей русского языка и литературы в борьбе за преодоление недостатков в преподавании языка и других дисциплин".
Из высказываний командира нашей бравой роты капитана III ранга Стельмашенко (прозвище - Студебеккер):
"Я проверяю наличие морских мешков на предмет их подписания".
"Приказываю возложить курсовые знаки на старшин классов".
(Дело идет о получении курсовых нашивок в баталерке и раздаче их курсантам.) Вчера утром является в роту уже пьяный. Выходит к середине строя. Мы все - сто парней - с большим любопытством пялимся на отца-командира.
Студебеккер:
"Эй, притупите бдительность!"
Осенью 1952 года прибыли мы на стажировку в звании мичманов на эскадренные миноносцы Северного флота. Я попал на эсминец "Осмотрительный", тип "30-бис". Головным в этой серии был эсминец "Сталин". Как и на всяком головном в серии сооружении, чуть не при каждом выходе в море на "Сталине" случались тяжелые ЧП. А так как в любом ЧП виноват командир, то менялись командиры в режиме чехарды.
Я разок узрел очередного офицера, назначенного на эту высокую должность. Понуро и обреченно поднимался он по трапу на борт корабля, носящего имя благополучно здравствующего вождя.
Через неделю у них произошел затяжной выстрел из орудия главного калибра. Замок открыли раньше расчетного времени - торопились от волнения. Взрыв снаряда произошел в закупоренной башне. Хоронить там было некого.
Наш "Осмотрительный" стоял на противоположной от "Сталина" стороне пирса.
Я был назначен дублером командира штурманской боевой части. Звание у командира БЧ было старший лейтенант. Через сутки после прибытия на корабль я автоматически оказался с ним и на дежурстве по кораблю.
Накануне мы ходили в сопки, нажрались каких-то зеленых ягод и меня мутило.
В то же время я был горд возможностью нацепить пистолет и повязку "рцы". В дежурной рубке висело зеркало, и, хотя брюхо болело все сильнее, мне нравилось разглядывать свое лихое отображение.
Теперь вспоминаю, что никакого зеркала в дежурной рубке, конечно, не было. Был там на переборке ящик для корабельных ключей, закрытый стеклянной дверцей. В этом стекле и отражалось все великолепие новеньких мичманских погон и сияние новенького козырька и капусты.
Для начала следовало вызубрить соответствие числа звонков должности прибывающих для проверки начальников.
Погода была дрянная, шел тягучий заполярный дождь. Старлей, которого я дублировал, сделал то, что и я обязательно сделал бы на его месте: спихнул на меня дежурство и ушел дрыхнуть в каюту.
Помню, как я принимал баржу-водолей, изображая из себя знающего и понимающего начальника. Помню, как принял рапорта дежурных по боевым частям на вечерней поверке. Здесь еще выяснилось, что наш "Осмотрительный" сам заступил дежурным по бригаде. Об этом (к его глубокому неудовольствию) я доложил командиру корабля. Тот приказал выставить вооруженных вахтенных на пирс.
Около полуночи стоящий вторым корпусом "Отрывистый" снялся со швартовов и ушел в море. Дождь был такой плотный, что "Отрывистый" сразу исчез из видимости.
Верхние палубы эскадренных миноносцев представляют собой обыкновенную сталь, которая еще покрыта (от ржавчины) пленкой жирной смазки. Во время дождя по жирной стали извиваются бурные потоки воды. Ходить скользко, вернее, просто-напросто опасно.
Начался отлив, и с обсушек потянуло замогильным запахом гнилых водорослей. Где-то далеко в сопках глухо ухали какие-то взрывы.
Около часа ночи я спустился в каюту, чтобы переодеть промокшие ботинки. По дороге разнес дневального в матросском кубрике. Дневальный сидел, а не стоял, как это положено.
Я начал понимать, что заболел, и заболел серьезно, ибо ощущал озноб и уже большую температуру. Но сказать о болезни, отказаться от дежурства, когда ты всего двое суток на корабле, конечно, было невозможно. Логично было попросить кого-нибудь из ребят о подмене. Но мой сосед по каюте Мишка Куражов (Царствие ему небесное - сравнительно недавно помер в море на подходах к Камчатке) занеможил с похмелья в тот паскудный североморский день. Кроме того, мы - пятеро мичманов - бросали на морской счет и дежурить выпало мне, а закон морского счета нарушить так же невозможно, как заставить Землю крутиться в другую сторону. ("Морской счет" это такая штука. Все участвующие выкидывают любое количество пальцев. Общее количество выкинутых пальцев подсчитывается. Затем от главного инициатора затеи ведут отсчет суммы, на ком цифирь кончается, тот и проиграл.)
Часам к трем ночи ни пистолет, ни фуражка уже не скрашивали дежурства. Знобило, в глазах троилось.
На минутку мелькнул мой старлей и сделал втык за то, что при отходе соседнего эсминца я не врубил обязательные гафельные огни.
Часиков до семи я старательно утешал себя тем, что, например, Седову, когда он брел к Северному полюсу и заболел, было значительно хужее, нежели мне в Североморске.
На дежурстве читать можно, а я как раз изучал Зубова о героизме отечественных исследователей морей и океанов.
Неукротимость Седова в его стремлении к полюсу связана с критикой планов экспедиции правительством. А у Георгия Яковлевича в крови было все свершать начальству вопреки. Да и великий Амундсен уже пожелал "Святой Фоке" счастливого плавания. Я еще и выписки делал, они сохранились:
15.08.1952. Ваенга.
Г. Я. Седов не знал и не мог предположить, что националисты из "Нового времени" Суворина, поднявшие шумиху вокруг его плана экспедиции к полюсу, преследовали единственную цель - отвлечь внимание народа от назревающих в стране революционных событий.
Они образовали так называемый "Седовский комитет", позднее переименованный в "Комитет для снаряжения экспедиции к Северному полюсу и по исследованию русских полярных стран". Комитету было разрешено собирать пожертвования повсеместно в России. Деньги поступали слабо. Не выросли они заметно и после опубликования в газетах призыва Седова: "Русский народ должен принести на это национальное дело небольшие деньги, а я приношу свою жизнь".
Откликнулись главным образом простые русские люди и некоторые представители прогрессивной интеллигенции: Шаляпин, Нежданова, Собинов и другие. Они передали Комитету свои фотографии с автографами - для продажи. Одновременно издатель "Нового времени" Суворин сделал своеобразный жест: открыл из собственных средств кредит на организацию экспедиции, рассчитывая в дальнейшем возместить его из поступлений добровольных пожертвований.
И Георгий Яковлевич наконец начал реальную работу по организации экспедиции. (Не забыть о детском рисунке Александра Блока "Фока" во льдах" и вообще об ударенности поэта морем: гибель "Петропавловска" с адмиралом Макаровым, "Девушка пела в церковном хоре"…)
Увы, ни Седов, ни Блок мне не помогли, когда прихватило брюхо на дежурстве по эсминцу "Осмотрительный".
Саму эвакуацию с борта помню в тумане. Точно одно: в машине "скорой", которая ползла по размытой дороге через сопки к Мурманску, так трясло, что я, без дураков, готовился отбросить копыта.
Диагноз поставили "беспоносная дизентерия". Как может быть заразная болезнь кишок без кровавого поноса - Бог знает. Но я же во всем и всегда был неповторимый уник!
19.08.1952. Мурманск. Заразный барак Военно-морского госпиталя № 74.
Немного очухался. Сегодня показывали первую серию "Живого трупа".
Вино, Бетховен, цыгане, черные глаза, Николай Симонов, колоссально! Все-таки Толстой был неплохой дядька. Только очень слабый в сильном и очень сильный в слабом. Еще парочка таких картин, парочку беспоносных дизентерий, парочку таких жутких бараков, в который я сейчас угодил, и я сам стану Федей Протасовым.
Вторая серия много хуже - сбились на банальную детективщину.
О соседях по палате. Название: "Тоскливо все это, братцы".
В палате сорок три человека. Из моряков я один. Остальные - солдаты по первому или второму году службы. Все заразные, потому никакой связи с внешним миром нет. По званию я самый старший, ибо мичман. Итак, в палату вводят нового больного. В руках у него книга. Сестра почему-то отбирает. Кто-то спрашивает название. Оказывается, "Тихий Дон". Из разных углов: "О! Да! Во, это книга!!" - и так далее - сплошные восхищенные крики. Не успеваю я позавидовать широкой популярности и народности Шолохова, как слышу уточняющий комментарий:
- Там все про блядей да про блядей - замечательная книга!
Затем группа пробует читать газеты. Следует и соответствующий комментарий:
- В Пехьяне двести домов сожгли!
- Во! Дають стране угля!
Рты у солдатиков приоткрыты от какого-то вечного удивления перед жизнью, зубы подсыхают на воздухе. Движения вялые и неуклюжие. Любят разговаривать о сложных вещах. Например, о распространении электромагнитных волн: "От дождя радиво сильнее или слабже?" Обсуждают устройство радиорепродукторов: "Ежели в него пальцем ткнуть, ударить током или не ударить?"
Говорят и даже утверждают, что воинское звание Сталина - "гений-исисус". Мне такое и не произнести.
Забивая козла, они делают все возможное, чтобы показать мыслительную напряженность: морщат лбы, рты открывают еще шире; настороженно и дико, как собака под занесенной над ее головой палкой, шмыгают глазами по рукам, грохающим очередную костяшку. Во время еды они мертво молчат, шумно дышат и хлюпают носами даже без намека на насморк. Вся дрянь, которая выдается, доедается до самого конца и алюминиевые миски вылизываются. Ну, я делаю так же уже одиннадцать лет. После еды они ложатся "завязывать сало". Они любопытны без определенного желания узнать что-либо. Если ты получил письмо, то садятся на стул, кладут руки на его спинку, на руки склоненную голову и смотрят на тебя внимательным и в то же время тусклым взглядом. Если ты решишь ответно взглянуть на них, то опустят глаза, а если какая-нибудь из их ног свободна, то начинают болтать свободной ногой в воздухе; затем воровато зыркнут и, если ты отвел взгляд, опять уставятся тебе в лоб. Сперва это развлекало, теперь уже раздражает. Они все верят в чертей, ведьм, лешего - все! все верят! Верят и в то, что бабы живут с кобелями и рожают щенят.
Чтобы кобель перестал жить с твоей бабой, надо надеть на него два намордника и, взяв за шкуру, шваркнуть об пол.
Рассказ ефрейтора:
"Бабка у меня есть - соседка. Стелет отлично здоровому внуку кровать и вдруг думает, эт что, коль внук помрет, то ему гроб надо будет делать. Потому как большой внучок уже подрос, без гробика не похоронишь. На следующий день внучок - Колька его звали - в лес с ребятишками пошел, костерчик они разложили. И разложили они - как хотите, так верьте, - костерчик прямо над миной. Кольку изрешетило всего, остальные детишки со страху разбежались да и попрятались. Он кровью-то и истек прямо там в лесу. Вот оно как бывает с этими старухами-бабками"…
ФЗО официально расшифровывается как "фабрично-заводское обучение". Они толкуют по-своему: "физически замученный осел". ХТЗ (Харьковский тракторный завод) - название трактора; у них - "хрен, товарищ, заведешь!"
Продолжаю рассказы ефрейтора.
До войны был у него школьный дружок Павлик, из ставропольских немцев, которых там проживало много. В начале сороковых по просьбе Гитлера Сталин многих фрицев отправил в рейх.
Сорок первый год. Оккупация. Павлик, который теперь уже Пауль, возвращается в пригород Ставрополя немецким офицером - закончил училище под Берлином. Служил в штабе. Хочет перейти к партизанам. Они ставят условие: добыть секретную документацию. Условие он выполняет, уходит в партизаны. Дальнейшая судьба неизвестна.
Еще одна история.
Такой же ставропольский немец, по наклонности музыкант, не расставался со скрипкой. Собирал сельских ребят, играл им русские песни и "Интернационал". Когда немцы уходили, он попросил одну русскую девушку его спрятать. Она побоялась. Немцы музыканта нашли и расстреляли, но торопились и он остался жить. Теперь - директор школы. От этого немца мой сосед и заразился пением.
Многие его истории мне кажутся пересказом кинофильмов, но иногда мелькают такие подробности, до которых наши режиссеры никогда не докопаются.
Записи подлинные. Сейчас удивляет отсутствие жалоб и стонов на "окружающую действительность". Барак госпиталя № 74 мало отличался от зоны. Заплесневелые от экскрементов матрасы, паскудно-диетическая жратва, вши. И ведь не из страха, что комиссар-замполит нос сунет в записки мичмана, я обо всем этом умалчивал. Нет! Обыкновенная привычка к скотскому существованию - эка невидаль!
Но одно стыдливое умолчание есть. Я рожал первый рассказ. Фабула любовная. А опыт в любви у меня был уже значительный - я потерял голову от страсти во втором классе начальной школы. У моего предмета была замечательная коса, пятерки по всем дисциплинам, серые глаза - маленькая принцесса грез.