Тогда Монд втайне от друга, работая по ночам, приготовил из бутылок от рома несколько больших стеклянных баллонов, наполнил их таинственным пещерным газом и запаял. Баллоны он уложил в большие тюки и уверил Шульца, что в тюках образцы местной алмазоносящей горной породы.
Чтобы вынести громоздкие тюки с баллонами из черной пустыни и доставить их в целости в ближайший порт, Монд купил у Делинга за огромную цену молодого красавца пипикуаса, совсем еще не отравленного газом. И дал ему имя - Хольтен.
И привез его с собою в Лондон.
Двадцать лет работал Монд над содержимым баллонов, вывезенных из черной африканской алмазной пустыни. Газ упорно сохранял свою тайну.
Монд выстроил для сложнейших исследований специальную лабораторию. Все средства и все силы свои отдал этому делу. И в конце концов газ был расшифрован.
Более того - Монду удалось воспроизвести газ синтетическим путем.
В химически чистом виде бессонный газ Монда обладал необычайной силой действия. Вдыхания его в самых ограниченных количествах было достаточно, чтобы лишиться сна навсегда.
Регулируя концентрацию газа и смешивая его с другими, можно было лишать животных и людей способности спать на любой срок.
Монд назвал этот страшный газ в честь дочери своей - сусанитом.
И проверил действие его на Хольтене.
Хольтен не спал никогда.
Сознавая, что сусанит при благоприятных обстоятельствах может стать могучим и решающим оружием, Монд все опыты свои и открытия держал в строжайшей тайне.
ГЛАВА 21
Что могут англичане, как подкожные железы помогают БОРОТЬСЯ С БОЛЬШЕВИКАМИ, и от чего бывает сахарная болезнь
- Что может негр, то может и всякий англичанин, а следовательно, и вся английская нация.
С таким заявлением выступил неожиданно Монд перед собранием. Заявление звучало почти оскорбительно. Ученые джентльмены были шокированы.
- Этот негр, - продолжал Монд, указывая на Хольтена, стоявшего с ним рядом, - не спит уже пятый год, и нет оснований думать, чтобы он хоть раз, хоть на минуту заснул бы в течение всего остатка своей жизни. Сон совершенно не свойственен его организму. Как несвойственно крысе летать или мухе плавать. Хольтен просто не умеет спать. Все время бодрствуя, он сохраняет все время и полную работоспособность. Кто не спит никогда, тот не нуждается и в каком-либо ином отдыхе. Ибо усталость это только преддверие сна. Хольтен в течение четырех лет служит на трех службах одновременно - дневной, вечерней и ночной. На каждой из них он исполняет обязанности свои одинаково хорошо. Вот владельцы тех заведений, где работает и служит Хольтен, - пусть они подтвердят пред вами справедливость моих слов.
Красные, потные, взволнованные совладельцы хольтеновской бессонницы табунком взошли на возвышение кафедры. И фабрикант, и содержатель пивной, и хозяин ночного кабачка, очень боявшийся, чтобы его не оштрафовали за незаконное производство ночной торговли, в один голос рассказали о необычайной работоспособности, трудолюбии и неутомимости Хольтена. Сказав, что нужно, и совершенно обессилев от робости перед ученой и хмуро-солидной аудиторией, счастливые совладельцы удалились.
Тогда вся аудитория поднялась, как один человек, и в руках у ученых засверкали десятки трубок для выслушивания, молоточков для выстукивания, термометров, шприцев, пинцетов и разных иных медицинских инструментов.
В минуту Хольтен был раздет донага, уставлен трубками, обстукан молоточками, проткнут шприцами во всех направлениях.
Его укладывали, ставили на ноги, снова укладывали, заставляли мочиться, выделять слюну и пр.
То и дело раздавались возбужденные возгласы:
- Пульс 73, ровный, хорошего наполнения.
- Зрачок нормален.
- Температура 36 и 6.
- Реакция Флистермана положительная.
- Диазореакция Эрлиха отсутствует.
- Давление крови нормальное.
Вдруг среди ученых произошло какое-то смятение. Плотное их кольцо, окружавшее безмолвного и покорного пипикуаса, разбилось на отдельные группы.
Жестикулировали, возбужденно выкрикивали латинские названия.
Можно было уловить отдельные слова:
- Белок.
- Сахар.
- Огромные количества.
Наконец смятение улеглось. Видимо, договорились. И всей гурьбой направились к Монду, не принимавшему никакого участия во всей этой суете и спокойно стоявшему в сторонке.
Монд с саркастической улыбкой глядел на приближавшихся к нему сотоварищей по ученому ремеслу.
И, когда приблизились, заговорил первый:
- Временное сохранение полной работоспособности, прогрессивно развивающиеся диабет и анемия. Этот богатырь проживет еще года три. Лондонский житель, самый здоровый, не протянет более трех лет со дня отравления газом.
Ученые молчали в глубоком удивлении.
И медленно постигали.
На одной чаше весов жизнь и здоровье всего лишь нескольких миллионов рабочих, на другой - вся колониальная политика Великобритании.
Для "истинного" англичанина не было выбора и колебаний.
Монд разъяснял своим коллегам:
- Непосредственно под кожным покровом у животных залегает целая сеть маленьких железок. По внешнему виду своему они так мало отличны от клеток эпителия, среди которых расположены, что до самого последнего времени об их существовании не знали.
Монду принадлежит честь их открытия.
Они названы - железы Альфа-Монда.
В спокойном состоянии эти железы не функционируют. Они выделяют секрецию только при раздражении. Раздражающе действуют на них всякое сокращение произвольных мышц и всякая работа произвольных центров нервной системы.
Железы выделяют токсин, по химической природе своей весьма близкий к морфию.
Сон есть результат отравления организма этим токсином.
Во время сна железы Альфа-Монда не функционируют, зато приходят в действие расположенные в том же слое подкожного эпителия железы Бета-Монда. Последние выделяют секрецию свою лишь тогда, когда организм находится в состоянии покоя.
Железы Бета-Монда выделяют антитоксин, который нейтрализует и поглощает токсин желез Альфа.
Сон человека продолжается до тех пор, пока Бета-Монда не выделяет столько антитоксина, сколько нужно, чтобы уничтожить весь скопившийся в организме сонный токсин.
- Физиологическая природа сна изучена мною досконально и исчерпывающе, - закончил Монд эту часть своей речи.
И продолжал дальше:
- Но мною сделано еще более великое открытие. Равного ему еще никогда не удавалось сделать физиологу. Мною открыт реактив, который, будучи введен через дыхательные пути или иным каким-нибудь способом в кровь человеческого организма, разрушает железы Альфа-Монда. Полностью или частично - это зависит от степени концентрации реактива и введенного количества. Подвергнутый действию этого моего реактива человек лишается, так сказать, самого источника сна. Реактив мой - бесцветный тяжелый газ без запаха и вкуса. Имя его - сусанит.
Хольтен вдыхал этот газ в концентрации 1/1000 в течение одного только часа, и вот он не спит уже пятый год. По-видимому, все железы Альфа-Монда уничтожены у него полностью и без остатка.
Но железы Бета сохранились у него в неприкосновенности. И едва Хольтен на несколько мгновений сохраняет полное спокойствие, тотчас же железы эти начинают вырабатывать свой антитоксин. Деваться этому антитоксину некуда, и он в больших количествах скопляется в крови, достигая постепенно предельных степеней концентрации.
Кровь человека, насыщенная таким образом антитоксином, приобретает способность в свою очередь влиять на железы Альфа, вызывая более или менее полный их паралич.
Кровью человека, не спящего год под влиянием сусанита, можно прививать бессонницу морским свинкам и крысам. Через два года кровь отравленного сусанитом может привить вечную бессонницу лошади и человеку.
Хольтен не только феномен бессонницы, он источник ее, настоящая фабрика неутомимости и вечной работоспособности.
Двух литров крови Хольтена достаточно было бы для того, чтобы все докеры Лондона приобрели способность работать беспрерывно и бессменно, не нуждаясь во сне.
Нескольких тонн сусанита достаточно для того, чтобы весь Лондон выбросил за ненадобностью все свои постельные принадлежности в Темзу.
Сусанит дает возможность принести свой сон в жертву на алтарь отечества.
Сусанит даст возможность Англии вырабатывать военное снаряжение в утроенном количестве.
Сусанит позволит осуществить ипритовую блокаду Индии и Китая и тем избавит мир от социалистической революции.
Сусанит, наконец, - это средство, облагораживающее каждого человека в отдельности. Удлиняет жизнь его на одну треть и избавляет его от многих пороков, связанных с необходимостью спать.
Слушая все это, Хольтен стоял, прислонясь к кафедре, и веки опущенных глаз его нервно вздрагивали. Если бы цвет кожи его не был так безупречно черен, он, наверно, побледнел бы от волнения.
Когда Монд кончил замечательную речь свою, Хольтен вдруг выпрямился и голосом, полным горечи, воскликнул, обращаясь к профессору:
- Привили ли вы себе и своей дочери эту облагораживающую бессонницу, сэр?
- Мы не негры и не чернорабочие, - надменно ответил Монд.
ГЛАВА 22
С пространным объяснением ЧЕРНЫХ ПЯТЕН, некоторых событий в степи и разговора Ганса-Амалии Кюрре
Ганс Кюрре ехал верхом рядом со своей женой-монголкой Кызымиль Хохтаевой. Выжженная на огромное пространство степь простиралась перед ними. Столбы отживающего свою жизнь телеграфа торчали еще кое-где. Они были из бетона, и потому никто их не стащил на топливо.
Ганс многого не понимал, и киргизке, по-видимому, не хотелось объяснять ему тайну похищения. Ночью, когда она приходила к нему, переводчики не требовались, а днем Ганс презирал и ее, и себя. Себя - за связь с монголкой.
Он, качаясь в седле, негодовал вслух:
- А еще коммунисты, - не могли в горах контроль над производством ввести: сколько скота у ней. Что хочет, то и делает.
Больше всего его возмущало - пришлось нарядиться в халат из дешевой московской материи и брюки носить из ситца.
Но, с другой стороны, его радовало - здесь в степях нет ни милиции, ничего не слышно о войне, и даже лень было думать, что в папке лежит секрет целлюлозы Ши.
Вдруг вдали на холме они увидали облако пыли.
Оно желтело и пухло, и вскоре далеко по пустыне Ганс услышал характерный звук бегущего автомобиля.
Тракт натягивался, как жила.
Наконец можно было разглядеть не один, а добрый десяток автомобилей.
Они мчались нестройно, перегоняя друг друга и словно понукая друг друга раздраженными гудками. Какие-то желтые цветы блестели внутри машин.
Вот один из них поравнялся со всадниками, и Ганс увидал там несколько людей, вооруженных автоматическими ружьями. Люди густо обросли волосом, настолько, что Ганс невольно пощупал себя. Женщины держали в руках хоругви и раскрашенные доски, которые русские называют "иконами".
И все мчащиеся автомобили плотно забиты такими волосатыми людьми и иконами, на которых святые еще больше обросли волосом.
Золото риз блестело, их хоругви походили на золотые паруса. Автомобили все прибывали и прибывали и все направлялись к горам.
Вспух тракт высоко у вершин гор - вспух от пыли.
Никто ничего не мог объяснить.
Но вот, наконец, новое облако пыли вдали, и новый, болезненно раздраженный треск мотора.
Ганс скорее сердцем, чем глазами, разглядел красные шапки милиционеров. Здесь-то он порадовался своему монгольскому костюму и что у него так отросла бородка, делавшая его неузнаваемым.
Сворачивать было поздно, и автомобили погони приблизились.
Ганс первый, дабы они не задержались подле него, указал им на пыль умчавшихся в горы.
Но автомобиль остановился, и человек в красной шапке окрикнул Кызымиль.
- Гражданка, подойдите сюда!
Гансу стало жалко свою новую подругу. Он вдруг понял, что привык к ее миловидному, бодрому лицу, а его возмущало, что она носит гребенки самые дешевые, из бумаги.
Но из автомобиля показался человек в белом халате с бритвой. Другой белый халат подставил стул монголке. В мгновение ока белые халаты густо намылили голову монголке и, не обращая внимания на ее вопли, обрили ее.
- Следующий, - проговорил белый халат.
Ганс закричал, указывая на свою давно, на монгольский вкус, обритую голову.
- Не хочу.
- Борода, - указал ему белый халат.
Ганс вспомнил свой шрам и понял, что таким способом, обривая все население, ищут его, Ганса Кюрре.
- Видно, ничего не поделаешь, - проговорил он, садясь в складной стул. - Хотелось бы мне только посмотреть, какой фирмы употребляете вы гребенки.
И, к радости, он увидал мелькнувшую в руках парикмахера гребенку знакомых очертаний.
- Следующий, - крикнул парикмахер, протерев голый подбородок Ганса дешевым одеколоном.
Ганс пощупал свой шрам.
Смелость возвратилась к нему.
- Простите, не откажете ли вы сообщить мне, что за люди, за которыми вы гонитесь?
- Раскольники.
- Чем же они провинились?
- Отказываются бриться.
- Странная манера бороться с религиозными взглядами. Не объясните ли мне?
- А разве вы не знаете, что иприт остается на волосах, - возразил цирюльник.
Выдав каждому по универсальной гребенке и по наставлению, как ими бриться, милиция погналась дальше за раскольниками. Кызымиль тихо плакала, ее черные волосы лежали в пыли тракта, как темное пятно, как засохшая кровь.
Но скоро и Гансу пришлось чуть ли не плакать.
Выданные гребенки имели все свойства универсальных гребенок великого Эдгарда - и брили, и чесали, но на них не было его фирмы, а еще - они были из целлюлозы Ши.
Рядом с гербом Ипатьевска: пустыня и на ней тень огромной красной звезды - был непонятный лозунг: "Брейся каждый день, но не чеши".
Унылые, отягощенные непонятным происшествием, возвращались всадники в аул.
Монголы, огорченные бритьем женщин, решили откочевать в глубь гор. Уже из юрты в юрту ходили слухи о тяжелом, несущем смерть дыме, тумане.
Туманы гор понятнее были их сердцу.
А Гансу казалось, что эти горные туманы совсем поглотят его европейскую душу.
И тогда он в отчаянии, что киргизы в точности исполняют предписание лозунга - бреются, а не чешутся, - изобрел универсальный гребень для лошадей.
Обрадованная Кызымиль схватила гребень и побежала чесать кобылиц. Скоро гривы и хвосты коней были шелковые, и Ганс сразу приобрел уважение среди монголов, и ему показалось, что можно надеяться на объяснение причин его похищения. И ему сказали - любовь. Монголы, тесно прижавшись друг к другу, рассматривали хитрый механизм универсального гребня. Туда вошли и пружинки от стенных часов, и ненужные части - атавизм - универсаля великого Эдгарда.
Ганс разъяснял.
Набежавшая облачная тень затруднила рассматривание механизма.
Ганс раздосадованно поднял глаза к небу.
Облако потертое и изношенное, но все-таки на нем можно было рассмотреть остатки фраз декрета Реввоенсовета СССР.
Там кратко говорилось, что последние изобретенные французами газы имеют невыясненную еще способность приставать к волосам, по ним заражая кожу, - приказывается всем гражданам бриться каждый день и бесплатно каждому гражданину СССР выдается по универсаль Ши.
Россия, главный покупатель гребенок, была уничтожена.
Это обстоятельство заслоняло от Ганса новую мировую войну, новые газы и смерть, ставшую вновь, как в доисторические времена, непонятной. Человек мог умереть и от газов, и от эпидемий. И что от разума человека?
Ганс установил приемник радио и стал давать радиоконцерты для лошадей. Полюбил он животных за то, что лошадям разрешено не бриться.
А кочевье подымалось все выше и выше. Альпийские луга открылись пред глазами путешественников. Люди уходили глубже и глубже в меха. Животные по утрам покрывались снежным инеем и дрожали.
Однажды утром Ганс увидал, что огромные альпийские луга в некоторых местах свою зеленую окраску внезапно сменили на черную. Приглядевшись, он заметил, что черные пятна в степи расположены довольно правильно и даже как будто напоминали какую-то фигуру. Так портные выводят на материи отдаленный силуэт человека.
А вечером он понял, почему так странно была размечена степь.
Примчавшиеся монголы из других аулов сообщили: горы и пастбища разделены на равные площади - прилетают аэропланы и заливают их жидкостью - вонючей и грязной.
И в политых местностях не растет трава, сохнут деревья, подыхают животные и земля превращается в пыль.
А немного спустя голубые полупрозрачные аэропланы снизились над равниной, где паслись стада аула Кызымили и Ганса.
Неведомый сеятель выкинул стальные зерна.
Скот заревел, забился и помчался в скалы. Там, в неприступных ледниках, пещерах и пропастях, раздробляя от непереносимой боли черепа, пытался он скрыться.
Но арсины проникали везде. Так же, как листья на деревьях, свертывались сердца у животных.
Птицы подымались высоко над отравленной землей.
Долго парили в недосягаемой высоте и, устав, снижались наконец на землю, дабы по формулам европейских химиков умереть в намеченный срок.
Ганса из отравленной пустыни увезли завернутого в мокрую кошму. Монголы и лошади их были в противогазах.
Но черные пятна медленно и неустанно двигались вслед за кочевниками. Земля была как шашечная доска, и газ был в дамках.
Земля сужалась.
Как черной оспой - земля покрылась пятнами.
Где-то высоко, в облаках, в ледяном глетчере, только что покрытом черными пятнами, Ганс нашел брошенный аппарат радио. Несколько трупов в красноармейских шинелях валялись подле скал и аппарата. Их, наверное, уничтожил неприятельский аэроплан. Был ли это сторожевой пост или наблюдатели - Гансу не хотелось знать.
Он сел за аппарат и со слезами на глазах стал вызывать Европу и бога Река. Долго он настраивал аппарат.
Ему долго не отвечали, и когда голос двоюродного брата зазвучал в приемнике, Ганс не заметил в нем большой радости. Брат даже не спросил: откуда Ганс говорит. Бог прочитал ему шаблонную молитву и дал благословение на спасение.
- Ты спасешься через три дня, - сказал он. - Я благословляю тебя на истребление большевиков. Скажи, куда и сколько тебе переслать баллонов с газом. У нас есть новый иш, и теперь в моде быть бритым…
- Увезите меня в Гамбург, - сказал Ганс. - Мне надоело воевать.
- Через три дня.
И Гансу показалось, что всему миру бог обещает спасение через три дня. Но все же он прочел эти слова с завистью и радостью.