3
Она шла легко и быстро, помахивая сумочкой, ловила свое отражение в витринах, и ей нравилось, как шагает она, откинув голову, выбрасывая вперед длинные красивые ноги.
"Стареем", - вспомнила она и улыбнулась, потому что в свои сорок шесть лет старой себя не чувствовала и не считала. И Александру Степановичу до старости еще далеко, хотя он на семь лет старше, успел повоевать - самый конец войны захватил.
Она вспомнила, как года три назад на пляже сидящий рядом парень сказал другому: "Попроси у того старика закурить". Сперва и не поняла, о ком речь. Один из парней подошел к Александру Степановичу и ушел ни с чем - "старик" оказался некурящим.
Выходит, им он кажется стариком? Это поразило ее. Как сегодня поразило, когда таксист назвал ее мамашей.
Она не боялась стареть, не молодилась, косметикой не злоупотребляла - только седину закрашивала - и одевалась строго, но все равно выглядела молодо, спортивно и знала это. Короткая стрижка модно причесанных волос круглила ее узкое смуглое лицо, завитый стружкой темный чуб придавал прическе особую изысканность и законченность.
Прическу Кира Сергеевна делала себе сама с помощью фена и времени на это не жалела. Два вечера в неделю закрывалась в своей комнате и священнодействовала. Это называлось "мама делает себе голову". Звучало шутливо и немного иронически - в семье считали ее рабой условностей. Еще бы: в жару напяливает чулки или колготки, открытых платьев не носит, три брючных костюма висят новехонькие, их с аппетитом ест моль. Но Кира Сергеевна знала, что никакая она не раба. Скорее - хозяйка условностей. Очень хорошо знала, что можно и чего нельзя в ее возрасте и положении. Например, нельзя неприлично сидеть в кабинете с распущенным животом. Поэтому по утрам истязала себя зарядкой, на работу и с работы ходила пешком, в выходные дни бродили с Ириной и Юрием по горам. Дома это называлось "мама делает фигуру". Нельзя в городе, где все тебя знают, ходить в брюках. И на работу нельзя, хотя в брюках удобнее лазить по строящимся школам, больницам, детсадам, именуемым в документах объектами. Нельзя являться на работу в гневе, расстройстве или излишней веселости. Сразу же начнут присматриваться, строить догадки. Либо захотят воспользоваться веселым настроением и вырвут обещание, исполнить которое все равно не сможешь. Нельзя приближать к себе людей приятных и отдалять неприятных, для всех должна быть одинаковая дистанция.
Киру Сергеевну не тяготили эти "нельзя". Привыкла еще с тех пор, когда работала заведующей гороно. И дома старалась поддерживать в отношениях со всеми "динамическое равновесие". Правда, дома не всегда удавалось.
Мысль о доме кольнула беспокойством. Она пыталась понять, откуда беспокойство. Вспомнила раскладушку и как неловко муж замял ее вопрос. Что-то случилось без нее. Может, очередная размолвка между Ириной и Юрием? Но они и раньше ссорились, а до раскладушки дело не доходило.
И чего им не живется? Чего не хватает? Зачем осложнять то, что так просто и ясно? Нагородят проблем, а потом вздыхают: "Ах, жизнь сложна и трудна!" Разве не сами люди делают жизнь?
Она опять посмотрела на витринное стекло - там все так же шла мнимая Кира Сергеевна в сером платье с глухим воротом, так же упруго ставила обтянутые тонкими чулками ноги.
Старое, растянутое в ширину - фасадом на площадь - здание горисполкома рядом с высотными домами казалось сплюснутым сверху. Такой курятник, подумала Кира Сергеевна. Всем строим дома, службы, корпуса, а когда себе построим? Но она любила этот "курятник", привыкла к нему и не представляла, что когда-нибудь придется отсюда переселяться.
С фасада здание обросло лесами - шел ремонт. И внутри белили коридор. Пахло известью, краской, в конце коридора стояли рулоны линолеума. Кира Сергеевна шла по забрызганному полу, чувствуя радостный холодок - вот сейчас войдет к себе и начнет привычную жизнь.
В приемной сидели люди, и сперва Кира Сергеевна подумала, что это Жищенко ведет прием. Шурочка встала из-за машинки, сказала сдержанно:
- Кира Сергеевна, какая неожиданность… - И покраснела.
- Что я говорил? - забасил кто-то за спиной, - Разведка не подвела!
Кира Сергеевна пожимала руки, думала про Шурочку: не привыкла ты врать. И про мужа: никудышный из тебя партизан!
Тут все были ее "кадры": завгороно, главврач из онкологии, директор культпросветшколы. Секретарша Шурочка замерла над телефонами в вопросительной позе. Не знала, будет ли ей нахлобучка за непредусмотренных посетителей или пронесет.
Самый первый день. По существу, могла бы и не являться, а уже если пришла, надо бы оглядеться, хотя бы вчерне "вникнуть в стратегию", а на столе, конечно же, за месяц скопилась куча бумаг. Всегда в первый день после отпуска или командировки Кира Сергеевна собирала заведующих отделами, вникала в стратегию - так у нее было заведено.
Но ведь и у этих людей - дела, своя стратегия.
- Что ж, товарищи, если нет секретов, прошу сразу всех, - сказала она и распахнула дверь кабинета. - А Шурочку попросим сварить нам кофе, ведь вы, наверно, тут с самого утра?
- Не пивши, не евши, - подтвердила главврач и заморгала своими маленькими обиженными глазками.
Шурочка, обрадованная, что пронесло, засуетилась, завертела стриженой, аккуратной головкой, стала выдергивать один за другим ящики стола.
В маленьком кабинете было прохладно, легкий сквозняк пузырем надувал и вытягивал из окна желтую штору, в углу, на круглом столике стоял сифон с водой - его сразу же опустошили, на столе пухла горка писем, на каждом конверте - пометка "лично". Кира Сергеевна мельком перебрала их. Она знала: ничего личного в письмах нет, лично ей пишут домой, просто каждому хочется, чтобы его письмо она прочла сама. Наивным адресантам невдомек, что и без всяких там "лично" все письма читает она сама.
Расселись, выжидательно поглядывая на нее.
- С кого начнем? У кого самое неотложное?
Каждый сказал: "У меня!" Все трое посмотрели друг на друга, засмеялись. Кира Сергеевна тоже посмеялась, но не над ними, а над собой, над собственной наивностью.
Директор культпросветшколы, маленький толстячок с застенчивыми глазами, сидел, поджав под стулом короткие ножки, разглядывал ладони, вертел их так и эдак, потирал. В его позе вырисовывалась неуверенность, Кире Сергеевне все время казалось, что он хочет встать и уйти.
- Аркадий Устинович, слушаю вас.
Директор поднял голову. Он не ожидал, что придется говорить первым.
- Я, собственно… Я к вам как к члену комиссии по распределению… - И примолк, потирая ладони.
Так и знала, что он пришел с делом скользким, подумала Кира Сергеевна.
Директор вздохнул и выложил все в одной длинной, запутанной фразе:
- По предварительному распределению, как вы помните, хотя могли и забыть, весь выпуск распределялся на село, а с тех пор обстоятельства изменились, в городе есть вакансии, то есть появились, и часть выпускников можно оставить здесь.
Он вытер платком круглую лысину и опять посмотрел на Киру Сергеевну.
- Сколько выпускников можно оставить? - спросила она.
- Ну, пять… шесть…
- Как же мы выберем, кого оставить?
- Ну, кто лучше кончил…
- А кто хуже - на село, так?
Он не ответил. Пыхтел, жмурил глазки, промокал лысину.
- Кого, например, можно оставить?
Директор покосился на сидящих рядом. Те, деликатно отвернувшись, тихо беседовали.
- То есть фамилии назвать?
- Именно.
Он перечислял фамилии, загибая пальцы. Кира Сергеевна так и ожидала, что хоть одна окажется знакомой. С самого начала ожидала. Ради этой фамилии и затеян весь сыр-бор. Остальные четверо-пятеро пристегнуты за компанию.
- А мнение других членов комиссии?
- Большинство согласно! - выпалил директор. - Но все говорят: если Кира Сергеевна не против…
Святая простота! Уже всех обегал и признался в этом. Нелегкая миссия у человека, которому под пятьдесят. Возможно, у него уже внуки.
- Аркадий Устинович, в городе немало культурных кадров, они легко заполнят эти вакансии. А на селе в клубах с восьмилеткой работают, специалистов мало, и вы это знаете не хуже меня.
Он опять пыхтел, кряхтел, крутил головой. Все он прекрасно знает, но что скажет папаше со знакомой фамилией?
- Я против, Аркадий Устинович. Активно против. - Она сделала пометку в настольном календаре. - Казалось бы, мне выгоднее оставить специалистов у себя в городе, но наше с вами положение, Аркадий Устинович, обязывает нас мыслить шире и масштабнее.
Директор молчал, и вид у него был совершенно убитый. Похоже, он уже обещал тому папаше и теперь не знал, как будет выкручиваться. Кире Сергеевне стало жаль его, хотелось сказать: "Валите все на меня, на мою несговорчивость", - но каждый должен сам отвечать за свои поступки. Обещание - тоже поступок.
Директор поднялся, прихватил свою папку. Старался ни на кого не смотреть. И на него никто не смотрел - завгороно заинтересованно разглядывал этюд на стене, главврач озабоченно рылась в сумочке.
Как бы понять, что руководит этим человеком, немолодым и, наверно, не очень здоровым? - думала Кира Сергеевна. - Боязнь потерять директорский стул? Но неужели ему не понятно, что, всем угождая, скорее потеряешь этот стул? А может, все дело в вялости характера? Обещать легче, чем отказать.
Вошла Шурочка с подносом, уставленным чашками. Аромат кофе поплыл по кабинету.
- Аркадий Устинович, чашечку кофе с нами, - пригласила Кира Сергеевна. Он как-то жалко и вынужденно улыбнулся, сказал, что спешит.
4
Настроение упало - и оттого, что день растекался по мелочам, и из-за директора культпросветшколы, который не постыдился прийти к ней со своим неправым делом и ушел униженный, убитый. У Киры Сергеевны было чувство, словно унизили ее.
- Где же ваша чашка? - спросила у Шурочки. - Прошу не уходить, вы будете нужны.
Шурочка, пряча удовольствие, свела свои строгие брови, вышла и вернулась с пухлым блокнотом. Пристроилась у окна.
Пили крепкий кофе с коричневой пенкой, хвалили и благодарили Шурочку. Она сидела с непроницаемым лицом, прямая, строгая, с откинутой назад головой. Похвалы, как, впрочем, и ругань посторонних, оставляли ее равнодушной. Она реагировала - и то сдержанно - только на отношение к себе Киры Сергеевны.
На шкафу тихо гудел вентилятор, гоняя густой воздух, Кира Сергеевна покосилась на папки, взглянула на часы.
Время шло, пора прервать затянувшуюся паузу.
Главврач онкологического диспансера, худенькая немолодая женщина, обиженно моргая маленькими глазками, жаловалась на роддом, который намерен оставить за собой и старое здание, а между тем, давно обещано передать его онкологии.
- Какова позиция горздрава? - спросила Кира Сергеевна.
Главврач завела новый монолог плачущим растянутым голосом: горздрав намерение роддома поддерживает, между тем, освобождающееся здание прилегает территориально к стационару диспансера - стенка к стенке - стационар задыхается, работает в чрезвычайно стесненных условиях, и передача освобождающегося помещения - единственная возможность расшириться в обозримом будущем.
Ну и дела, думала Кира Сергеевна, еще новый корпус гинекологии и не закладывался, а уже старый считается освобождающимся помещением и за него идет драка! Как тесно становится городу! Впечатление парадоксальное: чем больше строим, тем больше надо!
- Связать с горздравом? - Шурочка поставила свою чашку, намереваясь выйти. А Кира Сергеевна уже взялась за трубку.
Темпераментная заведующая горздравом, узнав, в чем дело, первой кинулась в атаку.
- Кира Сергеевна, миленькая, что они там ходят, жалуются? У меня нет пасынков, мне все родные - и роддом, и онкология, но городу нужен абортарий! Где же мы будем проводить подобные операции женщинам?
- А где мы их делаем сейчас?
- В гинекологии несколько коек… Но, Кира Сергеевна, миленькая, так продолжаться не может! Огромные очереди, это единственный выход, мы буквально задыхаемся!
И здесь задыхаются. Похоже, все задыхаются.
- Самый лучший выход, чтоб рожали, - сказала Кира Сергеевна.
- Не хотят! Нет, старое здание роддом не отдаст. И я не отдам, пойду в облздрав, грохну кулаком по столу!
Кира Сергеевна улыбнулась, представив себе грохот крошечного кулачка. Незаметно в нужной деловой суете поднялось настроение, все неприятные мелочи отлетели, она, конечно, знала: не назад они отлетают, а вперед, в завтрашний день, с ними еще предстоит встреча, ну что ж, она не боится таких встреч.
- Обойдемся без кулаков.
Полистала календарь, черкнула на нем.
- В пятницу после обеда прошу ко мне. С цифрами.
Кивнула Шурочке, но та уже записывала в свой блокнот: "Пят. 14 час. Горздрав".
Главврач онкологии скосила глаза к носу, прижала платочек:
- Где же тогда правду искать?
- И вас, Нина Васильевна, прошу в пятницу. И тоже с цифрами.
Когда она ушла, Кира Сергеевна попросила Шурочку:
- Не пожалейте для нас еще по чашке.
Попросила отчасти потому, что в самом дело хотелось кофе, но и для того, чтобы вежливо удалить на время Шурочку.
Человека, оставшегося в кабинете, она знала давно, когда-то вместе работали в школе. Он тоже был учителем математики и завучем. Кира Сергеевна, когда уходила в гороно, рекомендовала его на свое место.
Сейчас, прежде разговоров о делах, хотелось поболтать о жизни.
Говорили о семьях, о детях, о школе, в которой работали. Сколько воды утекло с тех пор! Его Никитка в десятом классе активно "бегал" за Ириной, а теперь у каждого - семья, дети…
Тихо жужжал вентилятор, сквозь штору просачивалось солнце, заливало пол и степы лимонным светом, желтые блики играли на дверцах шкафа, задевали лицо сидящего перед Кирой Сергеевной человека, он щурился, прикрывался ладонью.
Она знала, что он скучает по школе, давно просится назад; знала, что он талантливый учитель, был на виду, и его выдвинули на гороно. Уходить из школы не хотел, она же его и уговорила, в конце концов согласился, оставив за собой часы в двух классах, а потом часы пришлось бросить: не хватало ни времени, ни сил.
Киру Сергеевну при встречах с ним всякий раз грызла совесть: зачем этого талантливого учителя оторвали от любимого дела, посадили в начальники, заставили руководить школами? Она подмечала в нем усталость, неуверенность, не раз одолевало искушение помочь ему вернуться в школу. Но с другой стороны, вставал вопрос: кого же сажать в начальники, неужели бездарных? Разве можно примириться, чтобы одаренными специалистами руководили люди ограниченные и бездарные?
Выпили еще по чашке кофе, который принесла Шурочка. Потом он сказал:
- Я по поводу детсада по улице Борисова. Как был котлован два месяца назад, так и сейчас - котлован. Только зарос бурьяном.
Опять Шурочка встала.
- Пригласить Жищенко?
Кира Сергеевна промолчала. По мнению Шурочки, я тут самый главный и значительный человек. Могу любого пригласить, вызвать - вплоть до председателя. Она не хочет примириться, что мы с Жищенко - зампреды и в равном положении.
Кира Сергеевна утопила кнопку аппарата.
- Николай Иванович? Здравствуйте, Колосова.
Как и водится, он начал с междометий:
- О-о! А-а! Ну-у! Путешественница вернулась! С приездом! Наконец-то!
Она не совсем почтительно оторвала трубку от уха, повертела ею, пережидая, когда иссякнет всплеск эмоций. Потом сказала:
- Здесь гороно жалуется на СМУ-3. Не можете ли зайти? Или мы к вам…
Шурочка чуть-чуть изогнула губы. Ее оскорбляло, что Кира Сергеевна готова идти на поклон к Жищенко.
Впрочем, Николай Иванович этого не допустил. В трубке ласково возмущался его бас: что вы, Кира Сергеевна… Я сам, Кира Сергеевна… Для вас, Кира Сергеевна…
Через минуту обладатель баса уже входил в кабинет. Как всегда, чуть вразвалочку, широко ставя свои кривоватые ноги. И лицо у него было такое, словно он только что сытно пообедал.
- Что ж ты, деятель, беспокоишь даму, - сказал заведующему гороно, пожимая руки. - Ты ж знаешь, строительные организации - на моей душе и зарплате.
Смахнул со лба косой чуб, засмеялся:
- Хотя, Кира Сергеевна, в скобках замечу: вас строители боятся больше, чем меня.
Кира Сергеевна молчала, знала по опыту: пока Жищенко не покружит вокруг да около, говорить о деле с ним бесполезно.
Он разглагольствовал о предстоящем ремонте школ - "вот где у меня ваши школы", о погоде - "дожди замучили", неожиданно сказал Шурочке:
- Кстати, я просил дать список на завтрашний прием, надо же и меня, Александра батьковна, любить хоть на полставки, ты ж, Александра батьковна, в скобках замечу, у нас на двоих…
- Список с утра у вас на столе, - перебила Шурочка, высоко вскинув брови. И вышла в приемную.
- Ну, не любит, не любит меня, - басил Жищенко. - Чем я ей не угодил?
Кира Сергеевна опять посмотрела на папки:
- Ну, к делу.
Завгороно повторил про зарастающий бурьяном котлован.
- Вот деятели! - Жищенко возмущенно потряс головой, отчего косой, пиратский чуб его спустился на глаз. - Я им врежу!
Потянулся к телефону, но в это время мягко заныл второй аппарат, Кира Сергеевна сняла трубку, нажала клавишу.
- Ну, здравствуй! Только узнал, что ты в исполкоме!
Звонил Олейниченко, которого все здесь за глаза звали "мэром".
- Да, Игнат Петрович, здравствуйте, - служебным голосом сказала Кира Сергеевна. Он понял: у нее кто-то из своих, исполкомовских.
- Там люди? Ну, я попозже. В конце дня.
Кира Сергеевна взглянула на часы: уже и есть конец дня. Представила, с каким нетерпением он ждет сейчас и как потом вбежит сюда, в этот кабинет, спросит: "Как наша операция под кодовым названием "Обход" - прошла?" До чего же приятно обрадовать его - "прошла".
Жищенко яростно крутил телефонный диск. Там все время было занято, и он бормотал сердито:
- Деятели!.. Диссертации, что ли, по телефону защищают?
Наконец, соединился и загремел:
- Галахов? Что у тебя с детсадом по Борисова?
Слушая, хмыкал, подмигивал Кире Сергеевне, вертел своей крупной головой. Под конец не выдержал:
- Ты мне, Галахов, тюльку не гони, на все у тебя причины! Это, в скобках замечу, пусковой объект! Знаешь, как стоит вопрос о дошкольных учреждениях? Читаешь газеты? Чтоб завтра же блоки завезли! - Опять подмигнул Кире Сергеевне. - Не то я Колосову на тебя напущу!
Положил трубку. Сидел, подрагивая ногой, поглядывал на Киру Сергеевну и на завгороно.
- Вы же знаете этих строителей: полгода чухаются, а за месяц построят.
Двинул стулом, принял вольную позу, это означало, что с делами он покончил.
- Так какие новости привезли из столицы?
- Я не за новостями ездила.
- А все же? - Он поглядел на завгороно. Кира Сергеевна подумала, что ему не так хотелось узнать столичные новости, как выложить здешние. Но при постороннем было неудобно, потому что здешние, исполкомовские, новости, конечно же, были плохие - других Жищенко не копил.
- А у нас тут каждый день дождь вперемежку с жарой, - сказал он.
- Везде дождь, Николай Иванович. Год активного солнца. Ученые считают, что влияет на погоду.