- Эх ты! Обезоружил женщину, - окармливая картошку, пожурил быка Андриан. - В чем вот она теперь… Эх, Кеша, Кеша. - А Кешка лез к Андриану в лицо и шумно дышал носом. - Тебе бы горны раздувать. Ишь, как дышишь, как паровоз. - Андриан радовался, что бычок окреп. Подбросил ему свежей соломки и пошел пить чай.
И так было каждое утро. Шло время, и за работой Андриан не заметил, как и зима склонилась к весне. Запахло талой водой на буграх. На солнцепеке топорщилась верба. Тетка Лукерья не нарадуется напарнику.
- Башковитый. Теперь что, покрутил за рукоятку, поленья и въехали. Сложил к печке и - пожалуйста, подбрасывай.
Иногда вечерком, потемну, прибежит и Аграфена. В хранилище вдвоем совсем нескучно. Андриан тогда оставлял дверку печки приоткрытой, и блики веселили стены, сам садился рядышком на лежанку. Аграфена вязала или пряла шерсть. Если б ей не на работу, то и всю бы ночь вместе коротали.
- Одной дома просто невмоготу, - словно оправдывалась Аграфена. - И как это я без тебя, Андриан, жила?
И всегда расставание их было долгим, а когда Аграфена уходила, он принимался за шило и дратву. Из войлока и ремней мастерил протез, наращивал правую руку. Сделал несколько приспособлений: крючок, вилку, ложку. Крючком он мог взять ведро, завязать узел на веревке, что-нибудь подтянуть, поддержать. Ложкой черпал из котелка в чайник воду. Поначалу расплескивал. "Как не пролью ни капельки, так и Аграфене продемонстрирую". И рука постепенно крепла, наливалась силой. И однажды за столом, когда Аграфена подала в чашке суп, Андриан незаметно под столом пристроил ложку и начал хлебать. Аграфена так и всплеснула руками…
А вот протез не получился. На нем было просто невозможно ходить: пружина стреляла и деревянная нога подпрыгивала. "Только футбол пинать", - подсмеивался над собой Андриан. Но не отступал. Нога все же сгибалась так, что можно было сесть.
- Вот так, братуха, - говорил он Кешке. - Живы будем - не помрем.
Кешка, казалось, и этому радовался. Носился по огороду сломя голову, бодал Андриана.
- Столкнешь, бесило! Ишь ты какой вымахал. Запрячь бы тебя, Кеха, а? Не возражаешь? И верно, давай робить. Смотри, Кеха, это тебе обновка, - Андриан вытащил хомут. Кешка подставил голову, позволил надеть хомут и впрячь себя в сани. Но как только санки потащились за ним, Кешка подобрал ноги и дал козла. Шарахнулся в сторону и заклинился оглоблями в калитке. Андриан принес Кешке кусочек посоленного хлеба.
Бык поначалу мелко дрожал, а потом взял хлеб.
Андриан потихоньку осадил его назад, высвободил из калитки, провел по ограде. Кешка стал ходить с санями по двору. От него шел пар.
- Эх ты, дурачок.
Кешка лизнул хозяина в нос. За этим занятием их застала Аграфена.
- Ну, Андриан, честное слово, выдумщик же ты. Отродясь не видывала, чтобы на коровах ездили.
- Да ты, мать, и не сомневайся. Это же молодчина!
Кешка наставил рог в сторону Аграфены.
- Вот те на! Корми его, а он вон как!
Когда появились на пригорках проталины и снег в лесу сник, Андриан выписал в правлении билет на порубку жердей и дров. Ему отвели делянку неподалеку от деревни, на заросшей пашне. В паре с Кешкой он навозил и жердей и хлыстов на дрова. Обнес усадьбу изгородью. Пожалуй, ни у кого такой в деревне не было. Такую же городьбу услужил и тетке Марье. Одним словом, все было сделано по-хозяйски.
О победе Андриан узнал, когда после ночевки возвращался с дровами. Еще издали он увидел флаг над правлением.
- Ну, кажется, конец! - Андриан поторопил быка. В открытых воротах стояла Аграфена. Она бросилась ему на шею, плача и смеясь. На столе стоял самовар и закуска. Андриан надел гимнастерку, приколол награды.
- Схожу-ка я в магазин, может, казенку выбросят.
Аграфена оглядела его с ног до головы.
- Ну, с богом, ступай.
На завалинке магазина сидели мужики и шумно разговаривали, увидев Андриана, тянули его за рукав. Андриан обернулся. Налили, он переложил костыль в правую руку.
- Ну, будем! С победой! - выпил одним духом. Закусил белой головкой лука с сизым топорщившимся пером.
В магазине тоже шумели, ждали машину из района.
- Андриан, наша взяла, вам полагается, - и завмаг с бабьим лицом бросился ему навстречу и выставил на прилавок поллитровку с четвертинкой. Четвертинку Андриан сунул в карман, а поллитровку, выйдя из магазина, поставил на завалинку.
Колхоз отсеялся, колхозники посадили огороды. Хозяйки в этом году раньше обычного опрокинули свои квашни кверху дном в ожидании нового урожая, а сенокосную пору тянули на подножном корму: грибы, щавель, ягоды, кто-то, не удержавшись, подкапывал молодую, величиной с воробьиное яйцо, картошку. В самый разгар сенокоса Аграфена со своим звеном метала стога на дальних утугах и ночевать не приезжала.
Андриан на главном стане отлаживал черенки к граблям, вилам, отбивал литовки, подвозил на Кешке воду. День в работе, а когда наступал вечер, хоть поезжай на дальний утуг, так тянуло к жене. В один из таких вечеров в дом влетела Нюшка.
- Дядя Андриан! Тетка Аграфена сгинула.
Андриан заметался по двору. Пока запряг быка, подъехала подвода, и привезли мертвую Аграфену. Напоролась на вилы. Двор наполнился ревущими бабами.
Хоронить ее везли на Кешке. Провожала вся деревня. К вечеру все разошлись, и Андриан остался один. Страдали в небе жаворонки. Кешка выщипывал между кустов траву. Андриан сидел на свежем могильном холмике, опустив руки и уронив голову на грудь. И никак не мог понять, как все могло случиться. Возвращался он уже поздно, не видя дороги. Кешка шел, как собачонка, по пятам.
В доме стало невыносимо пусто.
"Может, на озера уехать, в старые шалаши? И в самом деле, поедем-ка, Кешка. Нам с тобой никак нельзя разобщаться".
Кешка пережевывал жвачку, улегшись у его ног, и время от времени тяжело вздыхал.
- Пережить бы нам маленько, Кешка. Дождемся Георгия и опять оклемаемся. Ты, брат Кеха, одно пойми. Жить-то надо, как-то. Поедем, поедем-ка на озерья…
Андриан разыскал в чулане старую сетку, добыл бутылку дегтя. Целый день при закрытых воротах собирал возок, трудно ему было на людях. Укладывал в двуколку свои пожитки. Сказавшись только тетке Марье, по рассвету запряг Кешку и выехал за деревню.
Старая дорога на Голоты едва угадывалась. Заросла пырьем, да и тальник с обочин подступал так, что еле-еле Кешка протаскивал таратайку. Кешка не понимал, куда и зачем вздумалось Андриану тащиться в такую комарную пору, и поэтому ступ его был мелким, неподатливым, осторожным. А Андриану не терпелось скорее отъехать подальше за деревню. Он слезал с тележки и шел впереди. Шел, пока не выбивался из сил, и тогда уж приваливался на тележку.
Ободняло, и нещадно звенел гнус. Кешка сек ногами, мотал головой, хлестал длинным с кисточкой хвостом и дико поводил глазами. Андриан остановился, вынул из мешка бутылку с дегтем, выдернул зубами пробку, подлил в ладонь дегтю и помазал Кешке вокруг глаз, в паху. Кешка, присмирев, прижался к Андриану.
- Ат мы их, кровопийцев, вот мы уж им…
Шалаш стоял на бугре над озером. Андриан чуть его не прошел. Крытый корьем, он сливался цветом с окружающими деревьями и кустарником.
Андриан нагнулся, заглянул внутрь и сразу влип в паутину, обобрал ее, клейкую, ладошкой с лица, прилег на блеклую траву, проросшую сквозь старую подстилку. Сил не было, но он все же встал, распряг и отпустил быка на волю. Поначалу хотел привязать на длинный потяг, но какая дружба на веревочке? Вольному воля. Разобрал возок. Попала в руки литовка, повертел ее, постоял, унял сердце и взмахнул косой. "Куда это я жадничаю, размахнулся". Взял поменьше прокос и протянул сквозь траву литовку. Оголилась белая стернь. По-девчоночьи получается. Передвигал ноги, почти не отрывая от земли, а прошел узенькую строчку до самой воды. Оперся на литовку, перевел дух, поглядывая на воду. Сетешку бы бросить - гляди, и уха будет. А как забросишь: ни лодки, ни плота. Поудить разве? Поудить можно. Крючки есть, леска тоже. Только вот комары без движения загрызут.
Кешка бродил по закрайку озера, откусывал сладкую курчавую водоросль, и над ним колыхалось серо-сизое облачко мошкары.
Андриан поднялся по прокосу от озера к шалашу. Насобирал трухлявых пней. И уже было запалил, как спохватился, достал топор и принялся рубить дерно и скатывать мох в рулон вокруг костра. Сырая земля приятно холодила руки, остужала разгоряченную грудь. Под руку попался червяк. Андриан ухватил его, посвистел, вытянул из земли и спрятал в коробок. Распалил сушняк. Когда огонь окреп, накрыл его дерном. Сине-розовый дым стелился по озеру. Кешка, чмокая сыростью, тут же пришел и сунул морду в дымокур.
- Понимаешь толк, ехе-хе, Кеха, Кеха. Скоро и кедрач поспеет, уже сейчас можно шишки жарить в костре. Такие пахучие любила Аграфена.
Солнце уже скатывалось с вершин лиственниц, мельтешило между ветвей, падало огнисто в воду, и от этого озеро полыхало раскаленной латунью, и только под берегом в острой осоке свинцово остывало.
Андриан принес воды, соорудил таган, подвесил чайник и из мешочка достал баночку с крючками, мушками, грузилами. Тихо. Вокруг шалаша задумчивый вечерний лес. Тяжелые, как дробины, ягоды клонят до самой земли тонкие ветки черемухи, и рясная смородина разрослась у шалаша. Андриан не удержался и поднял ветку. Зеленая ягода подернулась сетчатой плесенью. Андриан нашел за шалашом старое, подточенное муравьями удилище, приделал леску, поводки, крючки. Прихватил ведро и, не дождавшись, пока закипит чайник, спустился к воде.
Берег, словно резиновый, сдавал под ногой и волновал траву. Кешка плелся сзади.
- Шел бы ты хоть червей копать, что ли? А то залезешь в тряску, - отмахнулся от быка Андриан.
Кешка шумно нюхал воду и, когда Андриан взмахнул удочкой, повернул обратно, с ним отколыхнулось сизое облако звенящей мошкары. Поплавок нырнул, и удилище поехало из руки. По воде заходили круги.
- Эх ты, едрена маха, оторвет ведь крючок, - он сделал решительный потяг. Взметнулся над его головой, сверкнул, упал тяжелым шлепком карась в траву. Андриан бросился за рыбиной.
- Вот это лапоть! На, смотри! - крикнул он Кешке. - А ты говорил… - Андриан зачерпнул в ведерко воды и пихнул карася. - Ишь ты, чо выделывает. Высадишь дно, - прикрикнул Андриан и снова взялся за удилище. Скоро в ведре шлепало четыре рыбины.
- Ну вот и уха, и на рожень, - показал он по дороге Кешке улов. - Не пробовал на рожень? Объедение, братуха, куда там трава годится. Жаль, что картошек нет. А вместо лаврушки - смородиновый листок бросим.
Андриан подживил огонек, приставил уху. И все пояснял Кехе, что к чему, как по-рыбацки, не снимая чешуи, готовить уху. Кеха согласно мотал головой, склоняясь к дымокуру.
Солнце садилось за горизонт, и озеро тлело у закрайков. Кустарник легонько ломался на воде. Набежал ветерок, и дымокур проглянул красным глазом. Андриан привалил его дерном. Как только вода вскипела, бросил щепоть соли, зачерпнул, подул на ложку. Еще добавил и тогда опустил рыбу.
- Ну и вот, а ты боялся, - сказал он и оглянулся. Кешка уже управлялся с удочкой.
- Эх ты, мать честная. - Андриан тряхнул из мешочка на ладошку соли и свистнул Кешку. Тот сразу повернул к костру и, пока слизывал с ладони соль, Андриан выручил из его кудряшек крючок.
Отужинали уже в потемках, при костре. Андриан ел рыбу и запивал ухой. Кешка охминал сочный пырей. На озере кричали и неистово шлепали по воде утята. Плескалась рыба. А где-то в релке филин выговаривал: "шуба, шуба".
Андриан прикурил, прикрыл котелок коринкой, снял протезы и полез в шалаш. Улегся на шинель, прикрылся шинелью и тотчас же заснул. Проснулся он с ясной головой. Пристегнул наскоро протезы и вылез из шалаша. Солнце уже расплывчато стояло в мороше. Пахло смородиной, черемухой и пригретой травой.
- Ну и храпанул. - Андриан хотел было свистнуть Кешку, но в зарослях за шалашом затрещали сучья.
- Оц ты, а я тебя потерял, - облегченно вздохнул Андриан и пошел навстречу Кешке. И под развесистой ракитой увидел Кешкино лежбище.
- Вот оно что. Окопался, значит, в блиндаже. Сейчас мы тебе его обстроим под командный пункт.
Андриан сходил за топором, нарубил веток и как следует устроил Кешке жилье.
- Ну вот, теперь у нас по настоящему дому. Живи, не ленись.
Так они и зажили. Андриан косил траву, переворачивал гребь, ставил копны. В полдень, когда было невмоготу жарко, шел в лес собирать дрова. Вечером добывал рыбу. Отыскал в яру и старый ледник, надежно прятал улов от надоедливой мухи. И никак не мог выкроить время сделать коптильню. Теперь Андриан и сам удивился: он свободно косил левой рукой, как раньше правой. А косить Андриан любил. Хоть тогда, хоть теперь. Только коса с посвистом звенела. Вроде земля поет. И разнотравьем пахнет до одури. А Кешка - хвост трубой, то примется траву путать, то копны бодать.
- Женить бы тебя, Кешка, - ишь, чо выделывает.
А у Кешки из-под ног только земля летит…
- Надо, надо женить, - посмеивается Андриан. - Вот вернемся домой и пойдем сватать. Смотри, сколько мы с тобой наперли корма, на всю зиму еды. Вот только бы по хорошей погоде сметать, по-хозяйски убрать.
Кешка, очумев от комаров, прячет голову Андриану под руку и выбивает цигарку.
- Ну, это ты уж зря. Табаку и так на закрутку не более осталось, и то на заячьем помете замешиваю. А от такой смеси горло дерет. Вот ты не куришь, и не надо. Правильно делаешь, Кеха. А вот сколько будет копен, если поставить эту гребь, обкосить и вытаскать из кустов?.. Не знаешь? И я не знаю.
Копны уже устоялись. А когда по небу стали собираться тучи, Андриан спохватился:
- Придется и тебе, братуха, подмогнуть.
Поначалу Кешке не понравилось с веревкой обходить копну и ждать, пока Андриан не заправит веревку под основание копны и свободный конец не привяжет за второй гуж. А как выстоишь, когда комары словно на сковороде поджаривают. Как тут не своротишь копну. Но и Андриан не жадничает, достает бутылку с дегтем. Кешка сразу притихает. Копны они возят и ставят впритык одна к другой по две в ряд и шесть в длину, а остальные подставляют сбоку, и тогда уж хомут с Кешки долой. Дальше Андриан один справляется.
У него уже и вилы трехрожковые приготовлены с коротким и длинным черенком.
Но прежде перекур. Андриану - мох с заячьим пометом. Кешке - щепоть соли на язык.
- Вот с покосом управимся, - обещает Андриан, - наплетем из прутьев корчажек, а в них карася на зиму оставим, пусть спит. А по санному пути возвернемся - и сено нагрузим, и рыбку. Так, Кеха? А может, поохотимся на зайца денек-два, кто нас гонит? А там, гляди, и на глухаря сообразим, можно и лося добыть. Но лося когда еще добудем, а вот утятины отведаем.
Андриан нарезал из Кешкиного хвоста несколько самых длинных волосин и свил силки на селезней. Селезень сейчас не летает. Жирует, едва переваливается, еле носит себя. Похлебка была отменная.
- А ты бы, Кеха, шел на бугор, там ветерком обхватывает, или искупался бы.
Сам Андриан то и дело посматривает на мглистое небо. Из-за горизонта уже высунулись серые перья и зарябило зенит. Побелело озеро. Надрывается желна - просит пить. Дождь будет. Андриан налегает на вилы. Зарод все подрастает. Вот уже стены готовы, осталось крышу на два ската. Теперь Андриан берет вилы с длинным черенком и вершит стог совсем маленькими навильничками. Мелкими шажками переступает, чтобы не терять равновесие. Причесывает, охорашивает стог граблями и подбивает основание. Смахивает подолом рубахи с лица пот.
- Ну вот, хорошо бы теперь дождичка. Ишь, как парит. Как раз бы умыть землицу.
Андриан срезает прутья, связывает вершины и, изловчившись, седлает ими стог. Приставляет к стогу вилы. Шабаш.
Хорошо бы искупаться. Нажгло стерней, и земля на зубах скрипит.
Андриан подобрался к закрайку, и на отмели зашевелилась трава. Сколько карася наплодилось. Андриан разделся, огляделся воровато и усмехнулся:
- Какая тут меня жаба высмотрит? - и полез в воду. Вода хоть и была нагрета солнцем, но горячее тело сразу остудила. Он подождал, пока осядет муть, и, придерживаясь за осоку, покрякивая от удовольствия, перебрался на глубину. Скрутил из осоки мочалку и растер грудь, руки, похлестал по спине. "Да я еще ничего, - подумал Андриан, - отъелся на дармовых харчах. Вот разве только протезы настрогали мозолей. Ну да это ничего, так и должно быть у рабочего человека".
Он поднял голову. Рваные тучи волочились к озеру. Сильнее навалился комар, и Андриан то и дело окунался, но на мокрое гнус липнул горячей смолой. Он выбрался из воды, попроворнее надернул рубашку, штаны, и, пока пристраивал "коней", упало несколько крупных тяжелых капель. И тут же сверкнула молния, ударил гром. И дождь стал солить озеро. Мимо проскочил лоснившийся Кешка и спрятался в укрытие. Андриан огляделся. За озером отбеливал тальник изнанкой листа. Шумел дождь и лес. Он ввалился в шалаш, прилег с краешку на сено, перевел дух. Вода стекала по волосам и горячила грудь, спину. Андриан отдышался, разделся, развесил на перекладину одежду и забрался под шинель. И тут засосало под ложечкой. Он нащупал котелок, попил ароматной ухи, свернулся и тут же уснул.
Сколько он проспал - неизвестно. Проснувшись, долго не мог сообразить: артиллерийский обстрел? Атака? Прислушался - стрекотал кузнечик, переговаривались птахи. Сердце унялось, но вставать не хотелось, и он снова забылся сном. Разбудил Кешка, загремел ведром.
- Порешит посудину, Кешка, я те, варнак! Вот встану, - пообещал Андриан.
И вдруг заходил ходуном шалаш, Андриан схватился.
- Ты что вздумал, нашел обо что чесаться. Вот уж выйду… Сколько ни лежи, а вставать надо, а, Кешка?
Андриан рывком отбросил шинель, как бывало в казарме. Сдернул с перекладины волглую одежду. Протезы были свинцовые.
"Проверю сеть, сотворю ушицу, подсушусь". Андриан вышел из шалаша. Ведро валялось под пригорком. А Кешка бил ногой кострище и был серым от комаров.
- От я их сейчас, - он захватил сухой растопки и спички. Кешка исходил нетерпением, лез к Андриану, прятал голову.
- Ну, Кеха, туды их в качель - озверели, - Андриан собрал с его морды горсть комаров, разжал под дымом. - Что, не нравится? - Ладонь была багрово-красной. Дым растекался, стелился над землей, затоплял озеро.
- Ах ты, Кеха, Кеха, как они тебя, а? - Серые мушки назойливо лезли к быку на кровяные подтеки, в глаза. - Ладно, Кеха, дегтю мы еще добудем, - и помазал Кехе морду. Для себя оторвал кусок мешковины, набросил, прикрыл уши, шею и пошел проверять сеть. Вода прибыла, и гать скрывало на ладонь. Придерживаясь за траву, Андриан подобрался до сети, потянул за тетиву. И такой раздался шлепоток по воде, что он опешил. Вот это подвалило! В каждой ячее трепыхалась рыба. Это улов! Ну, Кеха, пожалуй, надо сматываться. Свезем карася… Вот бы Аграфена порадовалась…
Андриан носил ведерком карасей, ссыпал в матрасовку, перекладывал травой, подкосил и добавил на воз пырья, посидел около дымокура, посетовал, что нечем затянуться, и тогда запряг Кешку и залил дымокур водой.
- Ну, Кеха, давай, братуха, трогай. Ну-у, милый, пошли, - подсобил плечом. Телега качнулась на кореньях, Андриан ухватился за возок, чтобы не отстать, а то, кто знает, уйдет бык! Дорога шла на подъем. Уже выбиваясь из последних сил, Андриан крикнул: