А в лесу то протяжно гудел, то задорно свистел ветер; казалось, это стая птиц, взлетая все выше и выше, шумно, со свистом режет крыльями воздух…"
7
…Ранкович прибыл под Ливно со своей личной охраной - целым отрядом конников, вооруженных до зубов, крикливых и наглых. Почти всю дорогу, трясясь на коне рядом с командиром бригады Перучицей, он не проронил ни слова. И сейчас, сидя в штабе бригады, он продолжал молчать.
Перучица не знал, зачем Ранкович приехал в бригаду. Эта неизвестность тяготила и беспокоила его. Кроме того, неожиданно навалилась новая забота. Штабной радист принял радиограмму: американский подполковник Маккарвер сообщал, что вылетает в Гламоч и просит подготовить посадочную площадку. Эту площадку, в тридцати километрах от Ливно, устроенную еще в прошлом году жителями деревни Гламоч под руководством английского капитана Фариш, совсем занесло снегом. Немало людей придется послать на ее расчистку.
Ранкович неподвижно, как изваяние, сидел, положив на колени толстые красные руки, и, прищурившись, смотрел на Перучицу. Его большое оплывшее лицо с тяжелым лбом и длинным носом было сурово сосредоточенно. Он что-то обдумывал.
С шумом распахнув дверь, быстро вошел комиссар бригады Добривое Магдич, в прошлом геолог. Он только что вернулся из батальона и с Перучицей еще не виделся.
- Ну, как, уладилось? - с живостью спросил он комбрига, но, увидев Ранковича, смешался и вместо того, чтобы откозырять ему, по старой штатской привычке лишь поклонился.
- Все в порядке, - кивнул Перучица. - Идем в Герцеговину, под Синь. Начальник верховного штаба разрешил.
- А приказ Поповича?
- Отменен.
- Это благоразумно, - обратился Магдич к Ранковичу. - Командиру корпуса там, в Хомолье, не так ясна здешняя обстановка, как нам… - Холодный взгляд острых глаз-щелок смутил его, он осекся и сдержаннее продолжал: - В районе Синя, как вам известно, стоит наш Черногорский батальон. Он перехватил основные дороги из Синя и держит под наблюдением шоссе Синь - Ливно. Хотя в батальоне много героев, но по своему численному составу и вооружению он слишком слаб, чтобы удержать немцев, если они вздумают выступить. Немецкий полк может прорвать слабую блокаду и уйти из Синя. И тогда он будет отправлен на Восток, против Красной Армии. Нам нельзя этого допускать. Арсо Иованович правильно нас ориентирует на то, чтобы мы, подтянув силы, хорошенько потрепали этот немецкий полк.
- Резонно, - холодно пробурчал Ранкович. - Только что это за мелочная опека над Красной Армией, в которой она вовсе не нуждается. У нее свои задачи, у нас свои. И почему вы лезете с этим делом к начальнику верховного штаба, через голову Поповича? Может быть, вы считаете, что благоразумнее расформировать штабы дивизий и корпусов за ненадобностью? Своевольники!.. Ну, вы долго еще будете размышлять?! - вдруг накинулся он на Перучицу. Когда Ранкович волновался и выходил из себя, он не кричал, а говорил медленно; слова как будто застревали у него в горле, и он сильно шепелявил, язык плохо повиновался ему.
- Я хочу с вами посоветоваться, - спокойно повернулся Перучица к Магдичу. - Сюда намереваются прилететь представители англо-американской миссии…
- Не теряйте времени, выполняйте их просьбу, - нетерпеливо перебил его Ранкович и посмотрел на свои золотые ручные часы с решеткой - последний выпуск швейцарской фирмы. - Окажите союзникам необходимую помощь.
Магдич, не понимая, о чем идет речь, с молчаливым ожиданием смотрел на обоих. Перучица скороговоркой объяснил ему, что на расчистку от снега посадочной площадки нужно послать не меньше батальона. И выходит, что на Синь можно будет отправить только один батальон - лучший, Шумадийский, оставив четвертый под Ливно.
Комиссар в раздражении зашагал по комнате.
- Мы не можем так разбрасывать свои силы перед ответственной операцией, - твердо сказал он. - Представителям миссии, я думаю, не к спеху. Лучше принять их после…
- Вы забываетесь! - перебил Ранкович, слегка стукнув кулаком по спинке стула.
Магдич невольно вздрогнул и отошел к окну.
- Придется отложить операцию, - с горечью проговорил Перучица. Худощавое лицо его потемнело. - Одни черногорцы и шумадийцы против целого полка и притом хорошо вооруженного…
- Вполне достаточно! - Ранкович поднялся и пристально взглянул в глаза высокому, статному комбригу. - Я верю в твоих бойцов, Перучица. Они у тебя славные ребята. Юнаки! Покажем союзникам, на что мы способны, черт возьми. Действуй незамедлительно. Батальон - на Синь, батальон - под Гламоч. Черногорцы ждут, а наши друзья из англо-американской миссии летят к нам на помощь. Спеши! - И Ранкович шутливо подтолкнул Перучицу к двери.
- Нас устраивают такие друзья, Магдич, - обратился он к комиссару, когда командир вышел, - которые могут присылать нам продукты, оружие, боеприпасы и тому подобное. Рассчитывать на помощь русских пока что нельзя! У них и своих забот хватает. Понятно? А кстати, - переменил он тон, - у вас, я слышал, уже есть тут один русский?
- Да, нам повезло.
- Повезло? - Ранкович окинул Магдича внимательным взглядом с головы до ног, словно впервые увидел перед собой этого большого, простодушно-наивного человека с лицом мечтательного юноши.
- Послушайте, комиссар, я требую, чтобы вы были на высоте своего положения! Говорить, что нам повезло и что мы можем всецело доверять этому русскому только потому, что он русский, - не значит ли это - терять бдительность?
Ранкович, насупившись, потер свой расширяющийся кверху бесформенный лоб и продолжал невнятно:
- Удивительно, до чего вы иногда несообразительны, комиссар. Да, мы любим русских, учимся у них, я сам готов публично расквасить морду тому, кто скажет при мне что-либо плохое о советских людях; но этот человек был в плену у немцев. В плену, понимаете? Волшебным образом удрал из лагеря "Дрезден". А у вас уже и душа нараспашку. Удрать из лагеря! Ведь это не так-то просто.
- Мы знаем, что он был в плену, что он убежал из лагеря, - ответил Магдич. - Плен - это позор, хотя бы человек и попал к врагу в бессознательном состоянии. Но не всегда из плена выходят предатели. Да что говорить! Ведь наши товарищи удирали даже из гестаповских тюрем, однако мы их ни в чем не подозреваем.
- Да… - Ранкович как-то странно посмотрел на комиссара и вдруг отвел глаза. - Ты, пожалуй, прав. Удрать от немцев - это, может быть, и геройство. Подобный случай не должен внушать нам каких-либо особых подозрений.
Ранкович принялся притопывать ногой, не спуская глаз с Магдича.
- Так. А ваш Корчагин, он что, дружит с этим русским?
- Побратимы.
- Уже успели побрататься?
- Да.
Наступило молчание. Только сапог Ранковича тонко поскрипывал.
- Я могу идти? - глухо спросил Магдич.
- Погоди. Сейчас…
Ранкович снова погрузился в раздумье. Магдичу хотелось уйти, чтобы на свободе обдумать все предстоящие перемены в планах бригады, вызванные приездом Ранковича и радиограммой представителей миссии союзников. Он нетерпеливо ждал.
В дверях неслышно появился рябой, вооруженный маузером партизан с торчащими во все стороны из-под шапки длинными волосами. Маленькие сверлящие глаза его горели, как угольки, под зарослями мохнатых бровей.
Вошедший слегка кашлянул, чтобы обратить на себя внимание Ранковича, и хриплым басом сказал:
- Корчагин пришел.
- Сейчас. - Ранкович сильнее наморщил лоб. Потом привстал и махнул рукой. - Ладно, Громбац! Не надо! Отставить дело с Корчагиным.
- Есть отставить, - удивленно и разочарованно протянул председатель корпусного трибунала.
- Вот что, комиссар, - Ранкович поманил к себе Магдича пальцем. - Ревтрибунал хотел было применить тут кое-какие меры социальной защиты… Меня познакомили с материалами о Милетиче: его поступки до некоторой степени направлены на подрыв революционной дисциплины и авторитета командования. В деле имеются доказательства злоупотребления властью… Кстати, как зовут этого русского, приятеля вашего Корчагина?
- Загорянов…
- Н-да, очевидно, тут не обошлось без его влияния. И это меняет дело…
- Я надеюсь, что вы по справедливости оцените действия обоих… - начал было Магдич.
Ранкович постучал ладонью по столу.
- Решено! - неожиданно воскликнул он. - Объявите от моего имени поощрение и благодарность Загорянову за то, что он проявил в Боговине инициативу и русскую смекалку. А Корчагину… за то, что он ловко подхватил эту инициативу. Будем и впредь при случае прибегать к советам и богатому опыту Загорянова, полученному им в Красной Армии, не теряя, однако, осторожности… Понятно?
Лицо Магдича прояснилось, большая тяжесть свалилась с сердца.
- Я знал, что ваше решение будет справедливо! - облегченно вздохнув, сказал он. - Благодарность - это правильно. Корчагин и Загорянов с группой бойцов в одну ночь сделали больше, чем сделала за этот месяц бригада Поповича, сидя в лесу у Черного Верха.
Ранкович снова уставился на Магдича изучающе-пристальным взглядом.
- У меня есть дело, касающееся и лично вас, комиссар, - сказал он самым дружелюбным тоном.
- Какое дело, друже Марко?
- Вы, кажется, горный геолог?
- Горный инженер и геолог, - поправил Магдич.
- Ну так вот, я получил письмо от нашего министра горной промышленности Сулеймана Филипповича. Вы его знаете?
- Нет.
- Между нами, он, конечно, слабый геолог, просто исполнительный офицер, преданный делу… А вы любите геологию?
- Еще студентом я принимал участие в разведке полезных ископаемых, в поисках руды и металлов. - Заговорив о любимом предмете, Магдич оживился и почувствовал себя свободнее. - У нас есть рудники, известные еще со времен римского владычества, такие, например, как на реке Малый Пек - в Майданпеке. Но в земных недрах есть еще много неоткрытого. Я прошел сотни километров по следам рудных жил, я находил уголь по черному валуну, выброшенному речкой. Люблю это дело и мечтаю вернуться к нему после войны. Я и сейчас не прохожу мимо признака руды в почве. Так сказать, для будущего…
- Похвально! - На скуластом лице Ранковича появилось довольное выражение. - Это как раз то, что нам нужно… Слушайте, Магдич! Вы, как геолог, как ученый человек, нужны нам… нужны нашим союзникам - американцам.
- Американцам? А зачем им? - удивился Магдич.
- Мистер Маккарвер вам лично все это объяснит, надеюсь, достаточно убедительно. Он виделся с Филипповичем, и тот рекомендовал ему вас как специалиста. Соединенные Штаты интересуются геологией нашей страны в целях, так сказать, военного и послевоенного сотрудничества. Окажите Маккарверу всяческое содействие, растолкуйте ему все, что потребуется. Необходимо всячески укреплять и улучшать наши отношения с западными союзниками. Нам это и сейчас нужно и в будущем пригодится.
- Только с западными? - робко и выжидательно спросил Магдич.
- А с русскими, - весело сказал Ранкович, - у нас и без того прекрасные отношения. Издавна! Всегда… Братья ведь, братья-славяне! На этот счет я вам советую не беспокоиться, комиссар! Пока все… Если вы сумеете установить прочную научную связь с американцами, то вам будет обеспечена впоследствии возможность заниматься любимым делом в более широком масштабе. У нас будет свое, самостоятельное государство, будут и свои ударные стройки, как в Советском Союзе, американская помощь нам понадобится.
Он милостиво улыбнулся и крепко пожал Магдичу руку.
Комиссар вышел из штаба в подавленном состоянии. Он все еще чувствовал на себе неотступно-цепкий, пронизывающий взгляд Ранковича и без радости вспоминал его внезапную улыбку и лестное, казалось бы, предложение. "Американцы… научная связь…". Перед Магдичем открывались новые заманчивые и в то же время пугающе-непонятные перспективы. В словах Ранковича, в выражении его глаз таилось что-то недосказанное, будто косвенно поощряющее к совершению неких сомнительных поступков… "Странный человек, - думал Магдич, - скользкий какой-то, с ним не поговоришь по душам…".
8
Председатель ревтрибунала Громбац проследил за Магдичем, пока тот не дошел до опушки леса - там Перучица собирал батальоны для отправки одного из них к Гламочу, другого под Синь, - и дал знак Блажо Катничу.
Политкомиссар Шумадийского батальона, вызванный на прием к Ранковичу, долго сидел в темном углу коридора, в страхе ожидая, что ему придется отчитываться за самочинные действия Корчагина в Боговине и за некоторые другие подобные же нарушения дисциплины, имевшие место в батальоне. Сверх ожидания член Политбюро и организационный секретарь ЦК дружелюбно встретил политкомиссара. Он пригласил его сесть рядом с собой, осведомился о здоровье, предложил закурить и, наконец, заговорил об общем положении дел. Ранкович намекнул, что война идет к концу, что Гитлер ее неизбежно проиграет, а Советский Союз победит даже и без открытия второго фронта.
- Конечно, победит, - послушно подтвердил Катнич.
- И что же будет дальше, а? Как по-твоему? Ведь ты же историк по специальности! У тебя высшее образование. А я в прошлом всего лишь сельский портной. Вот ты и объясни мне, какая ситуация сложится на Балканах, если сюда придет Красная Армия. Не правда ли, в силу хотя бы одних только исторических традиций у нас установится советское влияние?
- Это несомненно.
- Так. И что же дальше? В какую сторону мы будем развиваться? - Ранкович с улыбкой посмотрел на политкомиссара.
- В сторону социализма, - ответил Катнич, однако не совсем твердо и, поколебавшись, добавил - Это очень популярный лозунг.
- Так. Значит, ты полагаешь, что нам, руководителям, нужно будет плестись в хвосте настроений и желаний масс?
- Зачем плестись? - Брови Катнича поднялись и лоб его собрался в толстые складки. - Можно идти в ногу!
- Но не завлекут ли нас с вами, Катнич, эти массы слишком далеко? Настолько далеко, что это… может помешать нашим отношениям с западными союзниками? Что тогда?
- Гм. Трудно сказать… - Катнич опустил глаза.
- Не уклоняйся от выводов, хитрец! Ты прекрасно понимаешь, что ни Англия, ни США, учитывая стратегическое положение Югославии на Балканах, не допустят, чтобы мы отвернулись от них и односторонне ориентировались, как этого хотят твои массы, только на Советский Союз. Да ведь и нам самим большая выгода смотреть и на запад, и на восток, так сказать, двух коров доить…
- Понимаю, - в раздумье проговорил Катнич, уловив нить мысли Ранковича.
- А раз так, мы должны уже теперь предугадывать события и подумывать о будущем. Мы должны - я с тобой откровенен, Блажо, - заранее подготовиться к той самостоятельной роли, какую Югославия и наш сербский народ будут играть на Балканах после окончания войны в союзе как с советскими, так и с западными друзьями. Но к Западу мы ближе территориально. И вообще нам не подобает ни плестись в хвосте масс, ни шагать с ними в ногу. Напротив, народ должен идти туда, куда мы ему укажем.
Катнич, кивая головой, с открытым ртом выслушивал откровения Ранковича, крайне удивленный его неожиданной словоохотливостью.
- Я согласен с одним философом, что народ - это не что иное, как грубое животное; оно свирепо и дико, но вскормлено в рабстве, и потому, если его сразу выпустить на свободу, оно не сможет найти себе ни пастбища, ни пристанища и легко станет добычей первого же хищника, который вздумает им овладеть. Это, конечно, чересчур резко сказано, но в общем правильно. И вот, чтобы этого не случилось с нашим народом, нам следует, пока еще не поздно, поубавить в наших людях слепое подражание всему советскому и излишне доверчивое отношение к каждому русскому человеку. До того, черт возьми, доходит эта глупая любовь, что головорезы-черногорцы, например, самый крупный сорт картофеля, который они у себя выводят, называют "руссиянка"! А? Как ты на это смотришь?
Катнич медлил с ответом. "Не провокация ли это? Не подвох ли?" - пришло ему на ум.
- Ты должен еще понять, - продолжал оргсекретарь ЦК, шепелявя все сильнее, - что нам необходимо теперь же переходить к организации наших внутренних сил в партии и армии… чтобы впоследствии мы могли с успехом проводить, повторяю, самостоятельную политику. Это - дело нашей национальной чести и достоинства.
- Социалистический путь развития, - поднял Катнич глаза на Ранковича, - с учетом, разумеется, национальной самобытности?
- Да, да, да! - подтвердил Ранкович. - Вот это самое… Я сейчас как раз подбираю группу преданных людей; с их помощью я и буду работать в этом направлении. Мне нужны проверенные кадры. Я вижу, и ты не прочь при случае занять солидный пост в государственном или партийном аппарате, а?
- Конкретно, что я должен для этого делать?
- Во-первых, как историк, ты обязан - это мое поручение тебе, партийное поручение - подготовить в соответствующем освещении, исходя из того, что я сказал тебе, своего рода научно-политический доклад, или, как это называется…
- Трактат, - торопливо подсказал Катнич.
- Попытайся найти факты об исторических разногласиях наших народов с Россией. Бывали же у нас когда-то разногласия, верно? Ну, вот и нужно вышибать из народа это излишнее руссофильство и по мере возможности приучать его смотреть на запад. Надо как-нибудь отвлечь внимание бойцов от СССР, указать им хотя бы косвенно на заслуги наших западных друзей. Хотя этих заслуг еще немного, но ты раздувай то, что есть. Вот метод твоего политического воспитания бойцов. Это будет, так сказать, и твоя дипломная работа для вступления в сферу высшей политики.
- Охотно сделаю. Я постараюсь найти подходящие материалы. Все мои лекции в институте были основаны на той концепции, что…
- Во-вторых, - оборвал Ранкович, постукивая по столу широкой ладонью, - надо переходить к действиям! Иначе всей твоей теории грош цена. Конкретно? Изволь. Этот Загорянов и ваш Корчагин… Они, как дрожжи в тесте. Побратимы… Корчагин… Одно это имя… Только что я велел Магдичу объявить благодарность им обоим за операцию в Боговине. Пусть в глазах всего батальона это так и останется благодарностью. Но для тебя я отменяю эту благодарность. Никакой поблажки и пощады своевольникам! Понятно? Кстати, Корчагин давно в батальоне?
- С начала восстания.
- Значит, он выдержал Игман, уцелел под Гацко и был при Сутеске?! В таком случае он слишком много видел и знает все печальные страницы в истории нашей борьбы. - Ранкович понизил голос.
Наступило молчание.
- Печальные страницы, - прошелестел он одними губами, придав глазам скорбное выражение. - На фоне наших успехов они выглядят как-то невероятно.
- Парадоксально! - угодливо подхватил Катнич.
- Ты прав, - Ранкович чуть заметно улыбнулся. - Наш престиж и авторитет в Советском Союзе будут поколеблены, если там узнают об этих печальных страницах, хотя бы от того же Загорянова, которому его дружок Корчагин возьмет да и сболтнет что-нибудь лишнее… До поры до времени нам необходимо придерживаться своей обычной декларативной политики в отношении Советского Союза. Ясно? Советских людей надо, конечно, любить и ласкать, но следует остерегаться впускать их в наш дом с черного хода. А вот этот Загорянов проник, как видишь, в самое нутро нашей армии. И Корчагин все время с ним. Кстати, какого ты мнения о Корчагине? Болтлив?