- Это и есть атала, - сказал Алимджан. - Напиток, возбуждающий аппетит. Он из проса.
Жаныбалов и Алимджан разлили аталу по пиалам. Масагпай поднялся, обвёл гостей тёплым взором и заговорил, словно складывая новую песню:
- Дорогие мои, вы здесь у себя дома. Вы приехали в наш далёкий степной край, чтобы пробудить пустынные земли к жизни, вырастить тут хлеб, сады, построить новые аулы… И мы благодарно говорим вам: вы наши дети, дорогие сердцу каждого казаха! Если вы попадёте в беду, мы поспешим вам на помощь. Если вы будете в чём-то нуждаться, мы ничего для вас не пожалеем! Всей душой мы с вами, дети мои!.. И верим, что сбудутся самые заветные ваши мечты. В такое уж мы счастливое время живём… Мы, казахи, веками кочевали по степи, не было у нас ни надёжного угла, ни верного куска хлеба. Только советская власть дала нам свободу, силу, счастье. Она помогла нам обзавестись постоянным жильём, зажгла в домах "лампочки Ильича", научила читать, писать, вывела наших детей на широкую, светлую дорогу - нынче они могут стать и инженерами, и учёными, и агрономами… Теперь судьба наша - в наших руках. Спасибо же советской власти, дорогие!..
Все чокнулись пиалами. Напиток пришёлся гостям по вкусу. А Масагпай незаметно пододвинул свою пиалу уста Мейраму и тихо попросил:
- Выпей за меня, дорогой. Я только чай пью.
Уста Мейрам опустошил подряд обе пиалы с аталой и удовлетворённо сказал:
- Вот ты и выдал себя, аксакал!.. Кто же нас моложе, а?..
Одна из девушек, подойдя к Геярчин и Тосе, спросила, что им ещё принести. Геярчин взяла её за руку и ласково притянула к себе.
- Нам ничего не надо. Посиди с нами. А то нам неловко…
Девушка уселась между ними. Тося поинтересовалась:
- Кем ты работаешь?
- Трактористкой.
- Ой! Неужели трактористкой? - удивилась Геярчин. - Ты такая маленькая…
Ашраф приметил эту девушку ещё тогда, когда она впервые вошла в комнату, и с той минуты не сводил с неё взгляда, в котором уже не осталось обычного лихого лукавства. Девушка была хороша собой. Она была небольшого роста, но удивительно изящная и статная. Миндалевидные глаза светились мягким светом, а тонкие, как тетива, брови казались на узком лице особенно длинными. Чёрные волосы падали на спину многоструйным потоком тугих косичек,
Ильхам, проследив за взглядом Ашрафа, ткнул его в бок.
- Не пяль на неё глаза! Неприлично.
- Отстань! - огрызнулся Ашраф. - Может, я портрет с неё хочу написать. Ясно?
- Куда ясней!
А Тося и Геярчин всё не отпускали от себя девушку.
- Хочешь, мы тебя познакомим с нашими ребятами? Вот это Саша Михайлов, из Ленинграда. Боевой парень!.. Лучший наш комсомолец. А слева от нас - Ашраф, из Баку. Кузнец и художник.
- Художник? - обрадованно воскликнула девушка. - А портреты он рисует?
- Ашраф! - крикнула Геярчин. - Можно тебе заказать портрет?
Ашраф в ответ пробормотал что-то невнятное. Ильхам, ухмыляясь, сказал:
- Не трогайте его, девчата, он болен, у него жар.
Ашраф под столом наступил ему на ногу. А девушки забеспокоились:
- Ты заболел, Ашраф?
- Врёт он всё! - заливаясь краской, буркнул Ашраф.
- Так ты нарисуешь портрет девушки из "Жане турмыса"? - допытывалась Геярчин. Она повернулась к своей новой подруге:
- Ты ещё не сказала, как тебя зовут?
- Тогжан.
- Тогжан?.. Красивое имя. Я где-то его встречала… По-моему, в "Абае" Ауэзова одну из героинь тоже зовут Тогжан. Правда? Я читала этот роман в прошлом году.
- А я так и не успела прочесть, - посетовала Тося. - А надо: ведь это о Казахстане. Геярчин, ни у кого из наших нет этой книги?
Масагпай случайно услышал эти слова и обратился к Тогжан:
- Ты слышишь, доченька, о чём просит гостья?.. У тебя есть книга нашего Мухтара. Дай почитать её девушке.
Когда Тогжан вышла в соседнюю комнату, Масагпай сказал:
- У Тогжан очень много книг. Все свои деньги она тратит на книги. Но она никому не даёт их читать. Отдать книгу в чужие руки - это для неё хуже смерти. Вы поскорей верните ей "Абая", а то она изведётся…
Как только за столом заговорили о Тогжан, Тарас насторожился. Уж не та ли это Тогжан, о которой рассказывал ему молодой охотник? Когда девушка вернулась, Тарас внимательно, с непонятной для себя пристальностью оглядел её и, грустно усмехнувшись, подумал: "Красивая дивчина. Такая кого хочешь присушит… Натерпится ещё Алимджан!.."
В руках у Тогжан была толстая книга в светло-коричневом переплёте. Подавив невольный вздох, она протянула книгу Тосе:
- Прочтёшь сама, дай другим прочитать. Это очень хорошая книга.
А девушки подавали на стол всё новые блюда; гости были уже сыты, но понимали, что, отказавшись от угощения, они обидят хлебосольных хозяев, к тому же им совсем не хотелось вставать из-за стола. В комнате становилось всё шумней, за столом не смолкали дружеские шутки. Масагпай всё поддразнивал уста Мейрама, уплетавшего за обе щеки жирные куски баранины:
- Признавайся-ка, старый, кто лучше готовит, твоя Шекер-апа или мои внучки?
- Погоди, аксакал, дай распробовать, - лукаво щурясь, отвечал уста Мейрам.
Хозяева всё делали, чтобы доставить гостям удовольствие. Когда стук ложек и вилок начал стихать, Масагпай предложил:
- Не послушать ли нам, дорогие, моего внука? Алимджан у нас отменный певец. Спой для гостей, внучек!
Алимджан не стал упрямиться: он уважал законы гостеприимства. Он принёс домру и под её тихий, печальный рокот запел ту песню, которую Тарас слышал на берегу озера. Порой Алимджан бросал тайный, страдающий взгляд на девушку с тонкими, как тетива, бровями, и тогда голос его звучал глубоким, протяжным стоном. Тогжан сидела, опустив голову. Улучив минуту, она поднялась и незаметно выскользнула из комнаты.
Тарас уже не сомневался, что это и есть та девушка, которую безнадёжно любит Алимджан. "И крепко, видно, любит, как я когда-то свою Ганну… Только Тогжан честнее Ганны. Она не водит его вокруг пальца. Прямо сказала, что нет у неё любви в сердце. Так-то лучше… А Ганна притворялась до последнего дня и убежала, как лиса, украдкой… Не стоит она того, чтоб я вспоминал о ней. А как забудешь?"
Все, затаив дыхание, слушали Алимджана. Только Ашраф поглядывал на дверь, за которой скрылась Тогжан. Ему хотелось, чтобы она снова вошла в комнату и села неподалёку от него, а он бы смотрел и смотрел на неё, любуясь её нежной, хрупкой красотой.
Когда Алимджан кончил петь, раздались хлопки.
- Спасибо, Алимджан! - крикнул Саша.
Алимджан застенчиво улыбнулся:
- Вы Абая благодарите. Это его песня.
Песня у каждого с самого дна души подняла тайные мечты, светлые и печальные воспоминания. Каждый задумался о своём. Наступила покойная, ненапряженная тишина. Масагпай поощрительно кивнул Жаныбалову, словно желая сказать: "Начинай, сейчас самое время". Жаныбалов поднялся и, обращаясь к гостям, заговорил:
- Дорогие мои, мне поручено сообщить вам о решении нашей колхозной молодёжи. Масагпай заверил вас, что колхоз никогда не откажет вам в помощи. Так вот, дорогие, мы уже сейчас готовы на это. Алимджан не раз бывал в совхозе, видел, что дел у вас непочатый край, а народу не хватает. Он потолковал с нашими комсомольцами, и они решили поработать в новом совхозе. Мы обсудили этот вопрос на правлении и поддержали комсомольцев. Пусть в совхозе рука об руку трудятся русские, азербайджанцы, казахи, недавние колхозники и недавние рабочие. К вам в совхоз переходят пятнадцать наших тружеников. Как вы на это смотрите, дорогие? Примете их в свою семью?
Саша подошёл к Алимджану, крепко обнял его и, повернувшись к Жаныбалову и Масагпаю, от души воскликнул:
- Как же нам их не принять?.. Теперь наша семья сделается ещё сильней и крепче! Когда ребята думают к нам приехать?
- В конце недели.
- Мы будем ждать их. Хорошие работники нам вот как нужны! - и Саша провёл ребром ладони по горлу.
Время между тем близилось к полуночи. Уста Мейрам посмотрел на часы и покачал головой:
- Ай, как мы загостились!.. Пора и честь знать. Собирайтесь, ребятки, надо трогаться.
- Что ты торопишь их, старый? - с обидой и упрёком сказал Масагпай. - Слава богу, комнат у нас много, постелей на всех хватит. Пусть переночуют в ауле.
- Спасибо, аксакал, - поблагодарил его Саша, - хорошо у вас, но нам никак нельзя остаться. Завтра рано утром - за работу. К тому же боюсь, разнежатся ещё наши ребята.
Все засмеялись. Гости, переговариваясь с новыми друзьями, направились к дверям. Хозяева вместе с ними вышли на улицу, окутанную снежно-голубыми сумерками. Геярчин оглянулась:
- А где же Тогжан?
- Я здесь, Геярчин! - отозвалась Тогжан, и Геярчин почувствовала на своём плече её маленькую руку.
Обернувшись, она увидела рядом с собой лицо Тогжан - бледное, заплаканное.
- Что с тобой?.. Где ты пропадала всё это время?
- Я… я была на кухне.
- Да ты вся дрожишь! Тебе холодно?
- Мне немного нездоровится.
- Ступай скорей домой!
- Нет, нет!.. Я провожу вас.
Она маленьким кулачком стёрла со щеки засохшую слезинку и вместе с Тосей и Геярчин заспешила к машине. Возле грузовика стоял Ашраф и как зачарованный глядел на приближавшуюся Тогжан. На губах у неё уже играла слабая улыбка.
- Тогжан, - срывающимся голосом сказал Ашраф, - вы правда хотите, чтобы я вас нарисовал?
Девушка утвердительно кивнула и зарделась от смущения.
- Тогда я скоро вас навещу! - пообещал Ашраф, а Тогжан тихо ответила:
- Я скоро сама к вам приеду.
Ашраф, всё ещё глядя на Тогжан, поставил ногу на колесо, ловко впрыгнул в кузов, помог подняться Тосе и Геярчин.
- Иди домой, Тогжан, - крикнула Геярчин, - простудишься!
- Правда, не стойте на холоде, - сказал Ашраф, а глаза его просили: "Обожди ещё… Не уходи!.."
Но грузовик дёрнулся и покатил в степную чёрную даль. Тогжан постояла ещё немного и уже повернулась, чтобы уйти, но кто-то осторожно удержал её за руку. Это был Алимджан. Он смотрел на Тогжан просительно и в то же время с какой-то отчаянной решимостью.
- Постой, Тогжан!.. Почему ты всё время прячешься от меня? Мы видимся последние дни. Ведь я уезжаю…
- Я знаю. Но пойдём домой, тут нас могут увидеть…
- Пусть видят!.. Я должен всё тебе сказать… Я всё равно поехал бы в совхоз. Я давно решил там работать. Только знаешь, почему я ещё туда еду?.. Чтобы тебя больше не видеть… Может быть, когда я буду далеко от тебя, мне станет легче, я смогу взять себя в руки. А тут… Когда я слышу твой голос, у меня сердце разрывается на части, когда я гляжу на тебя, я готов…
- Опять ты за своё, Алимджан! - оборвала его девушка, и на её лице отразились боль и досада. - Не надо больше говорить об этом. Прошу тебя… - Она помолчала в какой-то нерешительности, а потом подняла голову и в упор взглянула на Алимджана. - А знаешь… Я ведь тоже буду работать в новом совхозе. МТС посылает туда трёх трактористов.
В глазах Алимджана заметались радость, удивление, растерянность… Как хорошо, что Тогжан и там будет вместе с ним, что он каждый день сможет с ней встречаться!.. Хорошо?.. Но встречи с ней для него пытка! Снова на его преданный взгляд она будет отвечать взглядом равнодушным, жалеющим. Снова суждено ему мучиться и, может быть, даже больше, чем прежде: как знать, не найдётся ли в совхозе парень, к которому потянется сердце Тогжан?
- Если бы ты ехала в совхоз ради меня, Тогжан! - приглушённо, с горечью сказал Алимджан. - Я на всю жизнь был бы счастлив.
- Не говори так… - прошептала девушка. - Твои слова ранят мне сердце. Ты мне не чужой, Алимджан. Мы внуки старого Масагпая… Когда тебе больно, то и мне больно. Но чем я могу тебе помочь?.. Если бы я… если бы даже полюбила тебя, это всё равно не привело бы к добру. Что говорили бы о нас в народе? Как бы мы смотрели в глаза дедушке?.. Ведь мы родня… Я сгорела бы от стыда!..
Алимджан крепко, до боли прикусил губу, лицо его потемнело, плечи ссутулились. Тогжан с сочувствующей лаской тронула его за локоть:
- Алимджан, не надо… Не надо так. А то я чувствую себя виноватой. А в чём моя вина? Сердцу не прикажешь…
В доме скрипнула дверь. Масагпай с крыльца позвал внучку:
- Тогжан! Где ты? Иди домой. Приготовь мне крепкого чая.
Пытаясь заглянуть в глаза Алимджану, Тогжан попросила:
- Обещай, Алимджан, что не будешь больше так со мной говорить.
Алимджан обречённо вздохнул и согласно наклонил голову. Зубы его были по-прежнему крепко стиснуты, лицо сохраняло хмурое, напряжённое выражение.
- Вот и хорошо! - с преувеличенной радостью воскликнула девушка. - Пойдём домой, Алимджан. Дед меня ищет.
- Мне надо проведать коня.
Они расстались. Тогжан легко, как пушинка, взлетела на крыльцо, Алимджан медленно побрёл к конюшне. Конь, узнав хозяина, устремил на него умные глаза. Алимджан обнял его за шею, прижался щекой к шершавой лошадиной морде, зашептал, словно жалуясь:
- Слышишь, друг мой верный?.. Она сказала: сердцу не прикажешь. Она верно сказала! Как я могу приказать своему сердцу, чтобы оно не любило?.. Мне теперь не надо бы ехать в совхоз. Опять будем вместе, опять сердце будет кровью обливаться!.. Только нельзя мне не ехать. Я позвал за собой друзей-комсомольцев, стыдно отступать! Позор бесчестья - горше мук любви… Слышишь, верный мой товарищ!..
6
В совхозе с нетерпением ждали приезда молодых жане-турмысцев. Особенно тепло вспоминали об Алимджане.
- Мы его на трактор посадим, - заявил Саша. - Сделаем из него классного тракториста!
Ашраф все эти дни был сам не свой. Он всё пытался понять, что значили слова Тогжан: "Я скоро сама к вам приеду". Наведается ли она в совхоз, как гостья?.. Или будет здесь работать? Вот было бы славно, если бы она приехала насовсем! Да разве отпустят её из МТС? Там трактористы нужны не меньше, чем в совхозе. Может быть, ему самому перейти в МТС? Нет, нельзя. Не за тем он приехал.
Мысли его путались, работа валилась из рук, порой ему начинало чудиться, что по мастерской мимо него лёгкими, неслышными шагами проходит Тогжан, и он явственно слышал её голос, тихий, как дуновение ветра: "Готов мой портрет, художник?" "Что за чертовщина! - негодующе думал Ашраф. - Горячка у меня, что ли? - И спрашивал себя с изумлением и страхом: - Неужели так бывает: увидишь девушку, и уж дороже её нет никого на свече? Любовь с первого взгляда! В книгах-то и читал об этом… Да не верил. И правильно делал, что не верил! Чепуха всё это. Просто блажь на меня нашла". Ом начинал ещё яростней взмахивать молотом, так что от раскалённого металла ярким фейерверком летели быстрые искры, а сам украдкой поглядывал на окно: не прибыла ли машина с жане-турмысцами?..
Соловьёв поручил уста Мейраму, Саше и Имангулову как следует подготовиться к приезду колхозной молодёжи, устроить достойную встречу, с музыкой, плакатами, праздничным угощением. Однако жане-турмысцы сорвали этот пышный план: они нагрянули в совхоз не через неделю, как обещали, а па два дня раньше. Слух об их неожиданном появлении быстро разнёсся по всему совхозу, и вскоре приехавшие оказались в плотном кольце новосёлов, прибежавших из мастерской, гаража, со строительных площадок. Многие из жане-турмысцев и новосёлов были уже знакомы, приехавшие смешались с встречавшими, отовсюду слышались шутки, радостные возгласы.
Вместе с молодёжью приехал Жаныбалов. Уста Мейрам справился у него о здоровье Масагпая и с огорчением произнёс:
- Я думал, он тоже к нам пожалует.
- Не такие его годы, аксакал, чтобы трястись на машине.
- Ага, председатель! - уста Мейрам уже решил, что поймал Жаныбалова на слове. - Всё-таки одолевают его годы? А хвастался, что моложе меня!
- Нет. Он на машинах не любит ездить. Сказал, как-нибудь приедет, только не на машине, а на коне! - засмеялся Жаныбалов.
Ашраф поздоровался с Алимджаном и тут же отошёл. Ища кого-то глазами, он переходил от одной группы к другой. И вдруг увидел Тогжан. Она стояла рядом с Геярчин; они о чём-то оживлённо разговаривали. Ашраф нерешительно приблизился к ним и хотел было подать руку Тогжан, но рука сделалась вдруг тяжёлой, словно молот. Он не в силах был её поднять, не в силах был выдавить из себя ни слова и так, молча, забыв обо всём на свете, смотрел на девушку, которая казалась ему такой красивой, что трудно было дышать. Тогжан взглянула на Ашрафа, и оживление на её лице сменилось смущением и досадой. "Как он глядит на меня… при всех!.. Не стыдно ему!" Она подчёркнуто резко отвернулась от Ашрафа и, взяв под руку Геярчин, спросила:
- А где Тося?
- Она на стройке. Хотела тоже прийти, да бригадир не отпустил: у них срочная работа. Пойдём к ней. Вот она обрадуется!..
Когда они ушли, Ашраф в сердцах ткнул себя кулаком в бок: "Камень тебе на голову, агдашец!.. Всё испортил, осёл. Чему тебя учили? Скромность украшает человека. А ты? Уставился на неё, Как баран на новые ворота. Идиот!"
Самокритические размышления Ашрафа прервал Саша. Он оглядел его с насмешливым недоумением и тоном приказа проговорил:
- Тебе поручение. Мы с Ильхамом, пройдём по палаткам и вагончикам, посмотрим, кого, куда можно поселить. А ты покажи Алимджану мастерскую. Выполнять!..
Ашраф разыскал в толпе Алимджана. Тот кинулся ему навстречу:
- Пойдём, курдас!
В голосе его слышалось жадное нетерпение, и это пришлось по душе Ашрафу: он считал себя "рабочей косточкой", и в других он ценил любовь к цехам, станкам и машинам. К тому же знал, что молодой казах приходится родственником Тогжан, и решил быть с ним по-дружески внимательным. Они бродили по мастерской; в дымном, тусклом воздухе, как звёзды, вспыхивали и гасли голубые искры. Алимджан восхищённо цокал языком:
- Япрай, япрай!.. Хорошая мастерская! Хорошо здесь работать.
Ребята приветливо оборачивались к гостю.
- Это Алимджан, - коротко объяснял Ашраф.
Об Алимджане все уже были наслышаны, ребята охотно вступали с ним в разговор.
- Хочешь работать в мастерской? Выучим тебя на слесаря.
- Алимджан, иди в трактористы. Степь - самый просторный цех!
- Ты, говорят, мировой охотник? Возьмёшь нас на охоту?
Алимджан не успевал отвечать; сердце его было полно щемящего восторга и благодарности. Когда он осмотрел мастерскую, Ашраф сказал:
- Теперь пошли в нашу палатку. Степан работает в степи, будешь пока жить у нас.