Основная тема романа "Широкое течение" - жизнь советской заводской молодежи пятидесятых годов. Автор показывает становление мастерства у молодых рабочих, их ответственность за всё происходящее на заводе, в стране и мире, нерушимую связь комсомола и партии. Герои романа неравнодушны, стремятся к новым достижениям в жизни и работе, и добиваются больших успехов в поставленных перед собой целях.
Содержание:
Глава первая 1
Глава вторая 12
Глава третья 20
Глава четвертая 25
Глава пятая 36
Глава шестая 47
Глава седьмая 58
Вместо эпилога 62
Александр Андреев
Широкое течение
Глава первая
В синем и теплом небе над заводом грудились густые белые дымы, медленно сваливаясь в сторону, за Москву-реку. Молодые липы вдоль улицы зеленели свежо и дерзко, - осень запаздывала.
Но вот октябрьские ночи дохнули обжигающим холодом, и деревья, точно факелы, зажглись текучим оранжевым огнем. Налетавший ветер изредка встряхивал их, и тогда в воздухе тихо шелестел листопад.
Желтый лист, влетев в окно, скользнул по крашеным половицам и застыл в квадрате солнечного света, напоминая о золотом осеннем полдне.
- Скоро день кончится, Гришоня, а ты все возишься, - с упреком проговорил Антон Карнилин. Он стоял перед зеркалом - одна нога в ботинке, другая - на газете, в носке - и с озабоченным видом примерял новую шляпу, то прямо ее посадит, то накренит на правый бок, то надвинет на брови, а широкие поля то опустит, то загнет: видеть себя в шляпе было непривычно и немного смешно - он надевал ее впервые.
- Ты, смотри, долго не разгуливай, - услышал он в ответ. - Фома Прохорович наказывал, чтобы мы за воскресенье отдохнули вдосталь; завтрашний день потянет из нас силенок, а в особенности из тебя…
- Эх, ты! Да у меня ее, силы-то, на троих, а если разозлить, так и на пятерых наберется, честное слово. Мы такое выдадим, что все ахнут, - только успевай подсчитывать!
Утвердив, наконец, шляпу, Антон порывисто, на одной ноге, повернулся и нетерпеливо воскликнул:
- Долго ты еще будешь возиться? Эх, сапожник! За это время новые сапоги можно сшить.
Гришоня Курёнков, узкоплечий и смешливый парень с длинным птичьим носом, ярко-синими младенческими глазами, окруженными игольчато-острыми белесыми ресницами, сидел на поваленном табурете и, зажав между коленями полуботинок, привинчивал к каблуку железную подковку. Приподняв голову, он взглянул на Антона, и лицо его удивленно вытянулось, брови цвета спелого колоса поползли вверх, рот приоткрылся, а молоток, занесенный для удара, застыл на уровне виска.
- Эх, да ты красивый, Антошка! - вымолвил он сокрушенным топотом. - Гляди-ка… А я-то считал, что ты вроде меня, вахлак вахлаком. Подумать только, что может сделать с портретом хорошая рама! Ай-яй-яй! - И вдруг, откинувшись, тоненько засмеялся. - Теперь тебя можно выставить за стекло для обозрения. Оч-чень интересно! Повернись-ка…
- Ну, ну, - хмуро предупредил Антон, тщетно силясь сердито свести брови; статный, в непривычно красивой одежде, смущенный замечанием товарища, он скованно стоял посреди комнаты, и юношески чистое, немного широкоскулое лицо его выражало торжество; в улыбке по-мужски большого рта таилось что-то простоватое и лукавое.
- Будь другом, пройдись, - просил Гришоня, влюбленно глядя на приятеля. - Тебе все равно, а мне забава… Все красиво, Антоша, только узел у галстука торчит под подбородком вроде кулака - великоват; да шляпу надо вот так, на бровь.
- Ладно, отдай ботинок! - Антон рассердился и шагнул к Гришоне, по-балетному ступая необутой ногой. - Тебя, видно, не дождешься. Прохожу без подковы…
- Еще один шуруп.
Гришоня схватил ботинок, ловко наколол шилом дырку в каблуке, наставил шуруп, пристукнул молотком, завернул отверткой, и ботинок был готов.
- Будьте любезны, поднимите ножку…
Завязав шнурки, Антон выпрямился и с беспокойством взглянул на часы.
- Где вы встретитесь? - полюбопытствовал Гришоня, словно коня, ласково поглаживая и похлопывая Антона по спине.
- В Александровском саду.
- Уютное местечко, - похвалил Гришоня. - Она тебя, пожалуй, и не узнает, Люся-то твоя.
Антону приятно было слышать слово "твоя", и чтобы скрыть появившийся румянец, он заторопился:
- Пойду пройдусь пешочком…
- Как пешочком? - испуганно спросил Гришоня и с серьезным видом пошарил у Антона за плечами. - А где же твои крылья? Я слышал, влюбленные на свидание на крыльях летят. - И заключил: - А теперь, если отгадаешь загадку - все сбудется: сидят три кошки, против каждой кошки - две кошки, сколько всех кошек? Скорей!
- Три, - ответил Антон.
- Правильно! - радостно воскликнул Гришоня. - Можешь следовать!
Антон рассмеялся и двинулся к выходу, наказав:
- Комнату прибери, дверь не запирай.
- Будет исполнено. Адью! Помахай мне ручкой на прощанье, - изысканно раскланиваясь, провожал Гришоня друга, и брови его блестели в солнечном луче, как серебряные. - Куда пойдете - на случай, если придется разыскивать?
- Москва большая, не найдешь, - ответил Антон уклончиво.
Он спустился по лестнице, минуту постоял у подъезда, потрогал шляпу, как бы проверяя, на месте ли она, и направился к метро. Идти было легко, шаги против его воли убыстрялись, полы плаща разлетались в стороны, а в груди, нарастая с каждой минутой, что-то ликующе пело, смеялось…
Молодые липы роняли листву, от мотылькового трепетанья листьев перед глазами день казался сказочно-пестрым, шелестящим. Вдалеке вставала над крышами зданий батарея труб; из одного ствола вытекала жиденькая струя дыма, розовая на фоне предзакатного солнца, а еще дальше, за трубами, клубились, бродили по-весеннему грозовые облака.
Антону было жарко, хотелось снять шляпу, непривычно сковывавшую лоб, сбросить плащ и развязать галстук. Но он терпел. Вспомнив вопрос Гришони: "Куда пойдете?", он усмехнулся, не все ли равно - куда, лишь бы быть рядом с ней, смотреть на нее, не отрываясь, и видеть, как она медленно и смущенно опускает ресницы под его пристальным взглядом. Можно опять прокатиться на пароходе по Москве-реке до Парка культуры и отдыха, побродить по Нескучному саду, забраться в кабину "чортова колеса". Люся наверняка трусиха, как все женщины, и будет визжать и хвататься за его плечо, когда они начнут взлетать вверх…
Спустившись в метро, Антон доехал до площади Революции, взбежал по эскалатору, прошел мимо Музея Ленина, ловко лавируя среди скатывающихся с Красной площади машин, задевая полами плаща за их лакированные крылья, пересек улицу и с радостно бьющимся сердцем прошел сквозь тяжелые чугунные ворота сада.
Но как только он, очутившись за оградой, взглянул в сумрачную глубину на старые липы, на покорно падающие листья, на запутавшиеся в ветвях крупные шары фонарей, уже налитые белым светом, на серый гранитный обелиск, на осенние цветы в клумбах и на одинокую несмелую звезду в зеленоватом высоком небе, его вдруг насквозь прожгла острая и беспощадная мысль: Люся не придет, хотя шести еще не было. Сердце его как будто на минуту остановилось. Он крепко зажмурил глаза, как от внезапной боли, потом, повернувшись к обелиску, стал машинально читать высеченные на нем имена, - прочитывал и начинал сызнова.
Сквозь ветви и переплетения ограды видно было, как проносились мимо манежа, вылетая на площадь, легковые автомобили, троллейбусы с освещенными окнами…
Антон прошелся по дорожке в глубину сада.
В тени, прикрытая низко опущенными ветвями, как под зонтом, сидела на скамейке парочка: голова девушки склонена, пряди волос, свисая, закрывали одну щеку, руки кинуты вдоль колен; парень сидел на скамейке боком, лицом к ней и говорил что-то горячим шепотом, неожиданно и резко взмахивая рукой, а она как бы зачеркивала его слова сомнительным покачиванием головы; наконец он рванулся и встал, широким жестом перекинул через плечо плащ, должно быть собираясь уйти; она усмехнулась, и в мягком грудном голосе ее послышалась власть:
- Сядь. Успокойся…
Парень послушно сел и опять начал говорить что-то приглушенно, торопливо и обиженно.
Антону очень хотелось сейчас услышать такие же повелительные и в то же время мягкие и ласковые слова от Люси. Ему казалось, что он сейчас обернется и увидит ее, идущую к нему навстречу, доверчивую и легкую, как птица. Чутко прислушиваясь, он как будто слышал сзади ее шаги, а повернувшись, увидел лишь пустую тропинку и где-то в отдалении пожилую женщину, тихо бредущую с палочкой в руках.
Какими мерами измеряют ожидания влюбленных? Порей часы пролетают, как мгновения, иногда же минуты кажутся вечностью.
Антон ждал час, быть может два, страдая от одиночества и тоски. Потом он решительно вышел из сада. Не слыша сигналов машин, пробежал в вестибюль метро к автомату. Молодая женщина, выписывая пальцем вензеля на стекле, улыбаясь большим накрашенным ртом, разговаривала по телефону, глядела на Антона странным невидящим взглядом. Охваченный нетерпением, он постучал в стекло монетой, женщина отвернулась, выставив тугой пучок из-под шляпки. Он постучал еще раз, и она, распахнув дверцу и все так же счастливо улыбаясь, вышла из кабины, обдала Антона волной духов, спустилась вниз, дробно стуча каблуками по ступенькам лестницы.
Антон набрал номер и стал прислушиваться, туго прижав к уху трубку, и вскоре до него долетел произнесенный ровным женским голосом вопрос:
- Вам кого?
Он назвал себя и попросил Люсю. Последовала небольшая пауза, как будто женщина сговаривалась с кем-то, что ответить, и неуверенно промолвила, что Люси дома нет, а ему в это время как бы послышался знакомый ее смех; этот смех вызвал в нем огорченное недоумение, а затем вопрос: "Значит, обманула?".
Выйдя из кабины, он направился к Люсе домой, чтобы увидеть ее, спросить, зачем она так поступила? Не хотела приходить, так не обещала бы, насильно ее не тянули, сама согласилась, а предмет для своих насмешек пусть поищет другой.
Поднявшись на третий этаж, Антон позвонил. Дверь открыла мать Люси, Надежда Павловна, полная, еще не старая женщина в пенсне; сквозь четырехугольные стекла их вопросительно смотрели на него ласковые глаза.
- Где Люся, мне надо ее видеть, - сказал Антон, шагнув в переднюю. - Здравствуйте.
- Это вы только что звонили? - Он кивнул. - Вам уже было сказано, что ее нет дома. Зачем же приходить… утруждать себя?
- А где она?
- Она… приглашена на вечер, - не сразу ответила Надежда Павловна и, обратив внимание на его побледневшее лицо, на большие глаза, вопросительно устремленные на нее, пояснила уже мягче, участливее: - Вы, кажется, у мужа в цехе работаете? Знаете Костю Антипова, технолога? Он получил орден и по этому случаю пригласил гостей. Мы с мужем отказались, а Людмила пошла. Она ведь любит общество…
Антон снял шляпу, провел рукой по вспотевшему лбу, по глазам и, не проронив ни слова, повернулся и вышел.
Очнулся он на углу улицы, когда кто-то толкнул его и пробормотал извинения. Небо было обложено тучами, начинался ветер. Вокруг, в отсветах фонарей, спешили люди, проносились автомобили… Это безостановочное движение, как бы пробудив его, вызвало противоречивые, терзающие желания: хотелось скрыться от шума, огней, суеты, очутиться в тихой своей комнате одному, собраться с мыслями, успокоиться и в то же время тянуло в суматоху этой вечерней улицы, где можно затеряться в толпе, завертеться, забыть себя. Решение пришло внезапно, непреклонное и неотвратимое. Он не отдаст Люсю технологу Антипову, этому красавцу с вкрадчивым голосом и масляными, приутюженными к черепу волосами, разделенными тонкой ниточкой пробора. То-то этот Антипов неотступно увивался около нее на вечере во Дворце культуры, шептал что-то на ухо, улыбался!.. Он спросит и ее, как может она обманывать, как может лгать!..
Остановив такси, Антон сел и назвал адрес. У подъезда попросил шофера подождать и быстро взбежал на второй этаж.
Коридор был пуст. Среди гула голосов за дверью он различил звонкий Люсин смех. С минуту он колебался; войти или вернуться назад? Но смех этот жег и возбуждал, заставляя обо всем забыть… Антон рванул дверь и вошел.
В лицо плеснулся слепящий свет. Длинный, во всю комнату, стол был заставлен бутылками и разной посудой с угощениями. На мгновение взгляд Антона остановился на тарелке с селедкой: на одном краю хвост, на другом - голова с пучочком зеленого лука во рту, а середина - пустая. Странное состояние тревоги и отчаяния испытывал он в этот момент - состояние человека, идущего напропалую.
Сидевшие за столом смолкли, с недоумением глядя на пария. Может быть, он тоже приглашен хозяином, опоздал и вот влетел к ним. Но что-то уж слишком напористый и возбужденный вид был у гостя…
Антон увидел здесь многих своих знакомых. В дальнем конце стола утопал в мягком кресле старший мастер Василий Тимофеевич Самылкин, полный, распаренно-красный, с каплями пота на бритой голове. При появлении Антона он завозился в кресле, хмыкнул и как будто с восторгом сказал вполголоса: "Вот так гусь! Что это он, с ума спятил? Гляди… гляди…". Рядом с ним сидел и лукаво щурил синие глаза Алексей Кузьмич Фирсонов, парторг цеха, с женой Елизаветой Дмитриевной, крупной женщиной с косами, красиво уложенными высокой грядой.
"Кажется, назревает какая-то драма, - отметил Фирсонов. - Должно быть, произошло что-то серьезное…".
Антон, косясь на него, подумал с тоской: "Эх, зря пришел!.. Завтра вызовет, начнет нотации читать. Вернуться разве?.. Нет, будь что будет. Отступать поздно".
Тут же были Олег Дарьин и секретарь цеховой комсомольской организации Володя Безводов. В первый момент Володя решил остановить Антона, предупредить; он даже привстал, намереваясь подойти к нему, но тут же сел, - знал характер Антона, который пойдет на все и кончит все этой ссорой.
Находился тут и старший конструктор Иван Матвеевич Семиёнов, удивленно вытянувшийся, строгий, осуждающий: "Странная пошла молодежь: чувства большие, горячие, необузданные, а умишко крохотный. Вот и захлестывает… Любопытно". Слева от него сидела Таня Оленина, совсем юная женщина; она глядела на вошедшего, на его упрямо и как-то обреченно склоненную голову тревожно, непонимающе, даже немного испуганно.
Но Антон никого уже не замечал, кроме Люси, тоненькой, хрупкой девушки в пестром платьице, с обнаженными руками. Он не отрывал взгляда от ее лица, украшенного задорными ямочками на щеках, необычайно живыми глазами, чуть приподнятыми к вискам, капризно и озорно вздернутым носиком и крупными локонами до плеч. Застигнутая врасплох, она встревоженно огляделась, как бы прося защиты: "Почему все молчат? Что он хочет сделать? Что подумают? Решат, что у меня с ним какие-то отношения… Да я знать-то его не знаю. Ну, встретились раза два. Ну, вырвалось слово. Нельзя же принимать все за чистую монету. Завтра всем будет известно… Дойдет и до отца. Вот будет дело!.. Да и от матери влетит. Как он нашел меня здесь? Нет, какая дерзость! Какое хамство! И все почему-то молчат. Его надо прогнать. Впрочем, все равно всем ясно, что он пришел ко мне", - согласилась Люся, но сделала вид, будто все это ее не касается и Антон пришел не к ней. Она склонила голову над тарелкой, ей хотелось скрыться от его взгляда.
Но Антон настойчиво смотрел на нее. "Так вот ты какая!.. Глаза прячешь, боишься… Обещала свидание одному, а пришла к другому. И к кому? К этому… с пробором!..". Он медленно перевел взгляд на Антипова.
Тот сидел бледный, растерянный, не понимая толком, что тут происходит. "Зачем пришел этот парень? - спрашивал он себя. - Что ему нужно? Неужели за Люсей? Вероятно, раз он так на нее уставился. Как она неосторожна! И как далеко может зайти в своем кокетстве… Может, пригласить его за стол, чтобы не подымать шума? Нет, это невозможно, это уж слишком, это равно капитуляции перед грубой силой. Его надо проучить, наглеца! Встать и выставить за дверь. А если не уйдет?.. Скандал! Нет, я ему сейчас скажу, чтобы он немедленно убирался! Все ждут моих действий, Что же я, в самом деле, не могу защитить себя в собственном доме?.." Антипов встал навстречу Антону.