Гость не успел закончить свою мысль. В дверь кто-то сдержанно постучал.
- Заходи! - крикнул председатель, видимо по стуку узнав посетителя.
Дверь открылась, и в кабинет, сверкая Золотой Звездой, несмело вошла плотная девушка в черном шерстяном жакете, повязанная белоснежным платком. Скульптор скорее угадал, нежели узнал в ней Меланию Чобитько.
- Вы меня звали, Иван Федорович?
- Звал. Вот познакомься, товарищ скульптор приехал тебя лепить.
Знакомясь, скульптор окинул девушку острым взглядом профессионала. И ему сразу стало понятно, почему она появлялась в газетах только в профиль. Мелания не могла похвастать красотой, и фотокорреспонденты, вероятно, немало потрудились, подыскивая для нее положение, при котором девушка выглядела бы лучше, чем была в действительности. Что ж, фотографам это удается, но как быть скульптору?
Председатель посадил Меланию по правую руку от себя, под знаменами и венками из сухих рисовых колосьев. Смотрел на нее ободряюще, почти восторженно, как на писаную красавицу. Кто знает, может, Мелания и казалась ему такой? Но она сама, видимо, хорошо сознавала свое несовершенство и все время смущалась под внимательным, изучающим взглядом скульптора, будто в чем-то провинилась перед ним. Сидеть ей было нестерпимо трудно. Ей мешали собственные плечи, собственные руки и ноги, и вся она, казалось, сама себе мешала.
- Вот, значит, Мелашка, наш уважаемый гость, товарищ скульптор, - зачем-то еще раз пояснил председатель. - Он хочет лепить тебя для выставки…
Председатель лукаво посмотрел на Меланию, и скульптор посмотрел, и она сама как бы взглянула на себя со стороны.
- Такое придумали, - сгорая от стыда, потупилась девушка. - Нашли кого…
Скульптор следил за ней с беспощадностью мастера-профессионала. Мелания как бы нарочно взялась разрушить все его творческие замыслы. Держалась принужденно, через силу, мешковато, и чем дальше, тем эта нескладность не только не уменьшалась, а, наоборот, еще больше бросалась ему в глаза. Он понимал, что нелегко будет девушке сидеть перед столичным скульптором, зная заранее, чего он хочет, желая ему угодить и не умея угадать, как именно. Он все ждал, что вот Мелания придет в себя, освоится, станет вести себя свободно, естественно. Но где там! Сидит, как на иголках, и то и дело криво улыбается Ивану Федоровичу, прикрывая губы платочком. Вначале это забавляло, но потом начало раздражать. Может, она вообще не умеет быть иной, может эта неуклюжая, примитивная манерность уже въелась в существо девушки, стала второй натурой и ничем ее не выбьешь?! Кстати, зачем она вырядилась, как на свадьбу? Ах, Мелания, Мелания, трудно тебя лепить!
Разговор не клеился. Мелания слова не могла сказать, чтоб не взглянуть на председателя и не спросить глазами: так ли, мол, впопад ли? Скульптору было обидно за нее. Такая здоровая, свежая, нарядная - и в то же время совсем беспомощная… Будь такая возможность, она бы, видимо, с радостью согласилась, чтобы председатель и говорил, и шутил, и позировал вместо нее, лишь бы только самой избавиться от этой мороки. "Неужели она всегда такая? - нервничал скульптор. - Неужели не бывает у нее… этой… искры?"
- Скажите, у вас есть родственники, друзья? - спросил он, заходя с другой стороны.
Мелания густо покраснела.
- Родственники есть, - чуть слышно прошептала после паузы. - И друзья… О каких друзьях вы спрашиваете?
- Она еще не замужем, - брякнул председатель, неприязненно взглянув на скульптора.
Скульптор понял, что дал маху, что это бестактно и не надо было вовсе об этом спрашивать. Да разве все предусмотришь, разве угадаешь, как к ней подойти!
С какой стороны ни заходил - все она была не та, какой он хотел и надеялся ее увидеть. Попробуй-ка выхвати характер из этого хаоса небрежных линий, неуклюжих жестов…
"Все это не то, - наконец горько признал скульптор, - и мне, собственно, здесь нечего делать. Возвращаться надо, пока не поздно! Но чем же теперь отговориться, как выпутаться из всей этой истории? Чтоб ее не обидеть, так, будто ничего и не было… Ведь она в сущности ни в чем не виновата… Так же, впрочем, как и я".
- Вот, Мелаша, ты имеешь шанс, - весело сказал председатель. - Когда-то лепили только богинь, а теперь уже и до нас очередь дошла. Вперед прогрессируем. Разве не так?
- Лучше бы вы взяли мою подругу… Ганю.
- Ганя Ганей, а ты тоже не прибедняйся. Лепись… Теперь перед нами еще одна проблемка: надо где-нибудь устроить гостя.
- Да я не надолго, - предусмотрительно начал отступать скульптор. - Возможно, завтра и уеду.
- Как?! - поразился председатель. - За ночь вылепите?
- Лепить я, собственно, буду дома, в своей мастерской. А здесь разве что сделаю какие-нибудь заготовки, - в голосе скульптора послышались нотки оправдания. - У меня свой метод. Для меня главное - увидеть живого человека, запечатлеть в памяти, чтоб уже потом…
- Ну это - дело ваше, - перебил председатель. - Не мне судить о вашем методе. Но устроить вас мы должны. Сейчас что-нибудь придумаем.
- Что тут думать, - мягко вмешалась Мелания. - Если уж ко мне приехали, так пусть у меня и останавливаются. Никого с места не сгонят.
- В самом деле, - подхватил председатель, который, очевидно, на это и рассчитывал. - У тебя просторно, спокойно, малышей нет. Ты там уже прояви инициативу.
- Не беспокойтесь. Голодать не будут.
Все поднялись. Скульптор пошел в угол к своему чемодану, но Мелания оказалась более проворной, чем он: чемодан уже был у нее в руке. Несмотря на искренние протесты гостя, она понесла его багаж.
- Если уж взялась, то не выпустит, - смеялся председатель, провожая гостя на крыльцо. - У нас такие кадры.
Легко и быстро шла Мелания через колхозный двор. Скульптор с непривычки едва поспевал за ней. В эти минуты он чувствовал себя больше чем когда бы то ни было немощным, изношенным и стареющим человеком.
Хата у Мелании была как игрушечка: прохладно, зелено, чисто. Пол притрушен травой, печь разрисована петухами, стол накрыт вышитой скатертью. На месте божницы - этажерка с книгами, над ней портрет Ули Громовой, вырезанный из какого-то журнала.
Вскоре на столе появились миски и тарелки. Скульптор искоса посматривал на них тревожным взглядом вечно запуганного диетика.
- Прошу вас, не ставьте столько… Я - диетик.
Мелания на мгновенье растерялась.
- Так что ж это будет?
- А ничего не будет.
- Нет, вы скажите, что вам можно, я все достану. Сливки употребляете? Яйца, молоко, мед? Вы уж сами выбирайте, потому что я не знаю. - Поставила на выбор, подала чистый рушник. - Будьте добры, чем богаты, тем и рады.
Скульптор ел, и каждый кусок застревал у него в горле. Вот завтра он уедет, ничего не сделав, потерпев еще одно творческое поражение… Сколько этих поражений только за послевоенные годы! Там формализм, там патриархальность, там еще какая-нибудь чертовщина… "Может, взгляд притупился, может, я уже чего-то не вижу? - думал скульптор, давясь белым душистым хлебом Меланин. - Генералы мне удавались, почему же не удается простой человек труда? Ехал сюда, надеясь глубже постичь его, проникнуться его высоким, благородным пафосом, а чем все это кончается? Позором! Разочаровался и удрал. Что после этого скажет обо мне председатель колхоза, что подумает эта недалекая, наивная, но добрая и хорошая Мелания?" Раньше скульптор как-то мало обращал внимания на таких, как она, а сейчас это его уже беспокоило, их мнение было для него совсем не безразлично. "А может, другой сумел бы вылепить Меланию? - вдруг промелькнуло жестокое предположение, и скульптор стал перебирать в памяти своих коллег, преимущественно молодых талантливых мастеров. - Может, они лучше видят, может, я просто выдохся или в чем-нибудь ошибаюсь и не могу постичь, открыть ее душу? Это было бы ужасно!"
Звеньевая тем временем переоделась в другой комнате и стояла на пороге босая, подтянутая, привлекательная в своем рабочем костюме.
- Мне надо итти… У меня подсолнухи… А вы тут отдыхайте. Вот кровать, вот простыни.
- Благодарю.
Мелания вышла, в хате сразу потемнело: со двора она тихо прикрыла ставень. Заботилась о том, чтоб не жарко было уважаемому гостю!
До вечера скульптор успел и отдохнуть, и набросать несколько портретов ребятишек, которых он видел возле конторы, и походить с председателем артели по хозяйству. Они побывали на фермах, в кузнице, на электростанции. Весть о приезде скульптора уже успела облететь село, и всюду, где он ни появлялся, его встречали приветливо и любезно. На ферме щебетливые доярки устроили ему настоящий допрос, живо интересуясь, кого он уже вылепил на своем веку, и хорошо ли у него выходит, и в какой позе он изобразит Меланию Чобитько.
- Вылепите нашу Мелю такой, чтоб все на нее заглядывались, - требовали колхозницы. - Она этого достойна!
Когда он вошел в кузницу, кузнецы перестали грохотать своими молотами и, закурив, с готовностью отвечали на его вопросы. Гость хочет знать, кто это здесь так влюблен в цветы?
- А это ж наши девчата… Везде понасеяли: и возле конторы, и возле клуба, и даже около кузницы. Началось с того, что Мелашка…
Ах, опять Мелашка! Куда ни ткнешься, всюду попадаешь на ее след.
- Такая уж она у вас ловкая?
- Эге! Видно, мало вы ее знаете… Неусыпный, преданный, золотой человек.
- Восход солнца всегда в поле встречает.
- Вы уж ее, товарищ скульптор, не обидьте… Дайте волю своему таланту.
Дать волю своему таланту… Скульптора и трогало и угнетало уважительное внимание, которое проявляли колхозники к нему и к его искусству. Ему казалось, что он не заслужил такого почета и такого доверия. Совесть его была не спокойна, он чувствовал себя человеком, который помимо своей воли присваивает себе то, что ему не принадлежит.
Чем дальше, тем больше убеждался скульптор в том, что ему надо немедленно уезжать отсюда. Нечего сидеть на шее у этих честных, работящих людей, скрывать от них свое творческое бессилие, злоупотреблять их гостеприимством. Они с тобой почему-то нянчатся, они от тебя чего-то ждут, а ты… Чем ты их порадуешь? Езжай прочь, это для тебя самый лучший выход!.. Тебя беспокоит, как они потом истолкуют твой поступок? Об этом уже сейчас можно догадаться: не Мелания, а ты будешь виноват во всем… Она для них "золотой человек", независимо от того, вылепишь ты ее или нет…
- Вот это наша электростанция, - пояснил Иван Федорович, выходя на плотину, в конце которой видно было массивное красное строение. - Разве не красавица, а?
- Красавица, - согласился скульптор и, остановившись, загляделся на бешеный водопад, на бушующее сиянье снежно белой пены. - Давно построили?
- Пустили в позапрошлом году, а строительство начали еще в сорок четвертом. Вся эта плотина, можно сказать, насыпана женскими руками. Прекрасные у нас женщины, если подумать… Если бы мне ваш талант, я бы всех наших колхозниц вылепил как героинь современной эпохи!
- Эх, если бы вы могли, - улыбнулся скульптор, - вы бы убедились, что это не так просто.
- А я и не говорю, что просто… Но ведь заслуживают, честное слово! Возьмите хотя бы прошлые годы: мы еще где-то на фронтах бьемся, на тех Одерах и Балатонах, а они здесь, как гвардейцы, и молотилку по полю на себе перетаскивают и вот такую плотину возводят к нашему приходу. Думаете, поднять сотни кубометров земли - это так уж просто? Между прочим, Мелашка здесь тоже отличилась, не выпрягалась из тачки дни и ночи.
Слушая председателя колхоза, скульптор представлял себе Меланию в различных обстоятельствах, однако уже ничто, не могло поколебать его первого впечатления. И в поле за молотилкой и на тяжелых земляных работах во время строительства электростанции - всюду Мелания оставалась одинаковой, той некрасивой, скованной, неуклюжей, какой он встретил ее сегодня в конторе. Напрасно теперь Иван Федорович силился как-нибудь поправить положение и снова поднять свою колхозницу в глазах скульптора. "Я отдаю должное ее повседневному героизму, ее славным делам, - думал гость о Мелании, - но разве этим заменишь, этим компенсируешь то, чего, к сожалению, нехватает ей лично?"
- Люди у вас действительно прекрасные, и я понимаю ваши чувства, Иван Федорович… Хотел бы, чтоб и вы меня поняли…
- Да что тут понимать… Вы, значит, решили все-таки ехать?
- Решил.
- Ну, хорошо. Назавтра меня вызывают в район, так заодно уж подброшу и вас до станции, чтоб лошадей лишний раз не гонять.
Разошлись холодно. Иван Федорович, буркнув, что ему надо к трактористам, подался через плотину в степь, а скульптор направился домой (так мысленно назвал он хату Мелании).
По дороге скульптора ждал маленький конфуз: он заблудился. Все хаты казались ему на один манер: все они, как у Мелании, обведены голубым, везде под застрехами белеют изоляторы и в стенах исчезают провода, во всех окнах одинаково пламенеют лучи солнца, которое, уже побагровев, садится на той стороне реки, за горой.
"И нужно же такому случиться, - горевал скульптор, останавливаясь у чьей-то калитки. - Среди бела дня - и заблудился! Куда теперь?"
В это время на другом конце улицы поднялась туча розовой пыли: возвращалось стадо с пастбища, и волей-неволей надо было куда-то сворачивать.
Но куда?
Скульптор не подозревал, что рядом, у него за спиной, уже стоят наготове спасители. Это были те самые ребятишки, с которых он рисовал эскизы на будущее. Стояли как будто равнодушно, заложив руки за спину и закусив губы, чтобы не смеяться. Они, вероятно, все время шли следом, заметили, как он миновал хату Мелании и как растерялся, увидев стадо, запрудившее перед ним улицу.
- Мы вас проводим, - уверенно сказал белоголовый смельчак лет восьми. - Мы знаем, куда вам надо.
- А куда?
- К Мелашке Чобитьковой.
- Верно.
- Только давайте быстрее, а то вас череда запылит.
- А вас нет?
- Мы не боимся.
Смущенно оглядываясь, скульптор двинулся за ребятами.
- Хаты у вас одинаковые, сбили меня с толку.
- Это вам только кажется, что одинаковые. А зайдите в середину, так они очень разные!
- Возможно, не спорю.
- А что все побелены и голубым подведены, так это к Первому мая готовились. Субботник был.
- Завхоз одинаковую синьку для всех привез… Чтобы не поссорились, говорит… Вам вот сюда.
- Вижу, уже вижу… Спасибо, что проводили…
- Не за что!
Скульптор вошел во двор, притворил за собой калитку и облегченно вздохнул.
Мелании дома еще не было.
Вернулась она уже после захода солнца, со снопом травы и васильков, собранных где-то на полевой меже.
Своего квартиранта застала на огороде. Слонялся среди зеленых зарослей, приглядывался, принюхивался ко всему, что она посадила и посеяла.
- Изучаете?
- Да нет, так интересуюсь… Это и вся ваша грядка?
- А зачем мне больше? Основная моя грядка там, - Мелания весело показала рукой куда-то за гору. - Это у меня так, бесплатное приложение.
- Я здесь вижу одни цветы. Крученые панычи, и анютины глазки, и фиалки… А где же ваши подсолнухи, кукуруза?
- Всё там, - засмеялась Мелания и снова махнула рукой за гору.
Скульптор не смеялся.
- А такое, как помидоры, капуста и всякая другая петрушка?
- Такое в артели получаю. У нас почти все берут из артели. Там овощи лучше и вызревают раньше.
- Климат другой, что ли?
- Не климат, а поливное хозяйство, - спокойно возразила Мелания. - Дома из-за какой-нибудь капусты надо было все лето под коромыслом гнуться. Кому охота? Ни почитать, ни в кино… А в артели мы водокачку поставили.
- Интересно… Крестьянская усадьба явно изменяет свое лицо, свой характер. Гречку и жито возле хаты уже совсем, наверное, никто не сеет?
- А зачем? Жита наши в поле, и гречки наши в поле. Севооборот у хаты не введешь. Здесь пора давать место цветникам, клумбам, садикам… Это пусть, а остальное… Что касается остального, я своим полям доверяю. Будет в артели - будет и у меня!
- Выходит, все ваше там?
- И мое все там, и я вся там, - засмеялась девушка. Добродушная, веселая, она в этот момент понравилась скульптору. Ему хотелось сейчас увидеть выражение ее лица, но сумерки сгустились, и, кроме девичьего силуэта со снопом в руке, он ничего не видел.
- Надо итти, - спохватилась Мелания, направляясь к хате. - Сегодня еще комсомольское собрание… А ключ у вас?
- У меня. Если не потерял…
- В другой раз оставляйте его вот здесь, за ставнем.
- Да ведь я… завтра уеду.
- Уже?..
- Уже… Может, осенью приеду.
"Ага, осенью… После дождичка в четверг… Сказали бы уже прямо, что не подошла, не понравилась!"
- Вам виднее, - глухо промолвила девушка, отпирая хату. В голосе ее слышалась приглушенная обида.
Скульптор виновато молчал… Хотел как-то утешить ее, объяснить ей все… Но поймет ли?
Сидел на завалинке, стыдясь войти в хату. Там шумело радио, возилась неутомимая Мелания. Что она думает о нем? Ведь теперь ей все понятно, не так она, пожалуй, наивна, как это ему вначале показалось.
Вскоре к Мелании забежали девушки, вероятно ее подруги по звену. Притворно пугаясь одетого в белый костюм скульптора, они шмыгнули мимо него в дверь, и сразу в комнате зазвенел смех, зазвучали девичьи выкрики и шутки. Вспоминали какого-то Дмитра из "Хвыли коммунизма", потом выяснилось, что Дмитро влюблен в Меланию, и скульптора уже не удивляло то, что кто-то может быть в нее влюблен.
Вечер был прекрасный, звездный, песенный. Воздух посвежел, наполнился прохладными запахами ночных цветов.
Где-то возле клуба гремел громкоговоритель: из Большого театра транслировали концерт.
Мелания вышла с девушками, наряженная, как на праздник. Сказав гостю, что ужин на столе, схватила подруг под руки, и так, гурьбой, они исчезли в сумерках. Скульптор еще долго слышал их громкий смех и, допуская, что девушки могли смеяться над ним, не в силах был обидеться. Поднялся и, устало спотыкаясь, пошел спать.
На другой день скульптор уезжал с Иваном Федоровичем на выездной тачанке.
С Меланией скульптор даже не простился. Утром, когда он поднялся, на столе его ждал диетический завтрак, а самой девушки и след простыл: побежала на работу. Пришлось запереть гостеприимную хату и положить ключ за зеленый ставень, как было сказано ему накануне.
И вот теперь он едет, покачивается с председателем на тачанке. Неудобно так выезжать, не простившись: в самом деле, будто удирает.
- Иван Федорович, - обратился он к председателю, - нельзя ли заскочить на минутку к Мелании? Туда, где она работает.
- Как это нельзя? - откликнулся председатель. - Все можно! Правда, круг сделаем, ну да это небольшой минус… Газуй, Миша, через вторую бригаду, - приказал он кучеру.
- Это что у вас посажено? - спросил скульптор, показывая на зеленую кустистую плантацию.
- Арахис.
- Впервые слышу.
- Земляной орех. Тот, что больше знают под именем жареных китайских орешков… Растут они, конечно, не жареные, - пошутил председатель.