- А какая же у вас профессия? - спросил Король у третьих.
- Наша специальность тут самая тонкая! - сиплым голосом ответил здоровяк громадного роста. - Мы восторженные кликуны! Испускаем клики, да обязательно на разные голоса, тут надо и басом гудеть, и нежно выводить, уметь и вскрикивать и тоненько ахнуть. Навопишься вот эдак на все голоса, аж охрипнешь за один проезд… Правда, и платят прилично.
- Значит… вам за это платят? - еле выговорил Король. Уж очень его все это поразило.
- Нет! - загоготал ликовальщик и насмешливо постукал по лбу Короля. - Это ради своего удовольствия мы торчим во всякую погоду на улице и надрываемся! Чем бы мы ребят кормили, если бы нам за это не платили? Да мы подохли бы с голоду!
- Но ведь есть же на свете разные другие работники… Ну, всякие там плотники, бочары, кузнецы, лесорубы, что ли?..
- Ох ты! - обиженно сказал здоровенный ликовальщик. - Ишь с кем сравнял! Да твой лесоруб в месяц не заработает, сколько я за один проезд Королевы! Ты, братец, видать, дурачок!
Глубоко опечаленный, побрел Король дальше по улицам и скоро очутился около тюрьмы. Какая-то женщина вынула из узелка и просунула сквозь толстую решетку каменного окна кусок хлеба.
Рука в оборванном рукаве потянулась откуда-то снизу и взяла хлеб. На минуту мелькнуло внизу бледное лицо, и Король вдруг узнал в седом и бледном человеке того молодого Лесоруба, которого он приказал уже много лет тому назад освободить вместе с его товарищами из темницы.
Король подбежал к решетке, стал на колени и, заглядывая в темноту, удивленно спросил:
- Эй, Лесоруб, разве ты не знаешь, что Король давным-давно приказал тебя освободить? Почему же ты сидишь за решеткой?
- Да, брат, - сказал Лесоруб. - Был такой слух, да, говорят, Королева приказала никого никогда не выпускать.
Точно оглушенный шел Король по своему городу, чувствуя, что в нем что-то просыпается и закипает, что-то давно забытое: гнев и сострадание к людям. Песенка бродячей певички звенела у него в ушах, смешиваясь со стрекотом кузнечиков и пением пчел, и их песня нарастала в нем так же, как в тот день, когда он стоял на ромашковом лугу против вражеского войска.
Быстрыми шагами он вернулся в замок. Верный слуга Короля едва успел накинуть ему на плечи горностаевую мантию поверх собственных потрепанных штанов и камзольчика, как Король уже ударом сапога распахнул дверь зала, где заседали министры с Королевой, решая всякие дела.
Королева удивленно подняла брови, капризно прищурилась и успела еще презрительно приоткрыть рот, но больше не успела изобразить ничего такого истинно королевского.
- Молчать! - гаркнул на нее Король.
Потом он повернулся к министрам и сказал:
- Собаки! Вы меня обманываете! Кругом один обман! Люди в городе разучились смеяться. Они несчастны и печальны, а вы нанимаете шутов! Я приказывал выпустить людей из темницы, а они за решеткой! И все это я узнал за один день, а еще сотню обманов я вижу на ваших лживых мордах!
Министры, как один, со стуком брякнулись на колени и, тыча пальцами в Королеву, закричали:
- Приказ есть приказ! Она нам приказывала. А мы люди маленькие, мы министры.
- Ладно, - сказал Король. - Вот вам приказ: пускай один из вас бежит сейчас же рысью к тюрьме, и если там останется хоть один узник, то я его самого туда посажу! Другой пускай бежит в конюшню и велит запрягать лошадей в карету, да не в золотую, а в простую! А вы двое бегите укладывать сундуки Королевы в дальнюю дорогу! И чтоб ни один бриллиант с моей короны туда не попал, не то я вычту из вашего жалованья! Еще двое берите Королеву под руки, чтоб она поживее бежала собираться, и проследите, чтоб она в карете выехала с моего двора прежде, чем весь песок просыплется до конца в этих часах, а песка там не очень много и он сыплется быстро, как видите!
- Вот это приказ так приказ! - в один голос закричали министры, - Даже выполнять приятно! - И они, деликатно подхватив Королеву с двух сторон под мышки, бегом потащили ее из залы.
Королева побагровела совсем не как королева, а как сварливая кухарка у горячей плиты, а слова стала выкрикивать такие, что любая кухарка покраснела бы.
И в тот момент, когда последние песчинки, проскользнув из верхнего отделения часов, легли и успокоились на вершине нижней песчаной горки, министры с разбега втолкнули в раскрытые дверцы кареты сундуки, из которых торчали хвосты от покрывал, длинные шлейфы платьев и перья от шляп, посадили туда же Королеву, а следом за ней впихнули ее злющего черного кота и ведьму-камеристку, и кучер хлестнул лошадей.
Карета помчалась, тарахтя по улицам города, и все жители, мимо которых она проезжала, на всякий случай рыдали и некоторые в знак скорби слегка рвали на себе волосы, а Королева, перекатываясь вместе с котом и своими сундуками, когда карету мотало на крутых поворотах, грозила всем кулаком…
Но в ту же минуту, как только карета выехала за ворота, рыданья и все слезы сразу иссякли, точно кран завернули, смолкли вопли и стоны и наступила в городе тишина. Потом кто-то хихикнул, и вдруг радостный смех разбежался, покатился по улицам, заиграла веселая музыка, и впервые за долгие годы люди начали неуверенно браться за руки, и скоро весь город заплясал. Веселые хороводы, извиваясь, пошли по улицам и переулкам, и в середине хоровода, пошатываясь и щурясь на яркий свет, шли люди в истлевших камзолах, с серыми лицами и улыбались солнцу белыми губами - это были узники, выпущенные из тюрьмы, и Король смотрел с башни, и слезы капали у него из глаз и летели с высокой башни на землю.
Министры бегом притащили Королю большой стол с чернильницей и белым гусиным пером и толстый пергамент с тяжелой печатью на шнурке. Это был Указ о Вечном Изгнании Королевы из Пределов Королевства!
- Подпишите, пожалуйста, Ваше Величество, - умоляли министры. - Мало ли что может случиться. А так уж это верное дело! Теперь Королева и в щелку не пролезет к нам обратно!
Король подписал, и обрадованные министры побежали прятать пергамент в несгораемый сундук.
Вечером на площадях жгли костры и по улицам носили разноцветные фонарики на палках, и вокруг костров танцевали, смеялись и пели.
Верный старый слуга сказал Королю:
- Ваше Величество, пожалуйста, верните мне обратно мои штаны, а то в ваших шитых золотом я чувствую себя очень неуютно.
- Я сам себя в них вечно неуютно чувствовал, Верный слуга, - сказал Король. - Потерпи еще немножко.
И он опять в простом платье вышел на улицу и смешался с веселой толпой, но ему вовсе не было весело.
Его потянуло пойти в тюрьму - посмотреть, не забыли ли там какого-нибудь бедняка выпустить на волю.
Ворота были распахнуты настежь, и Король прошел через тюремный двор, освещенный луной, мимо пустой каморки привратника и очутился в длинном каменном коридоре с коваными железными дверями. Он наугад вошел в одну из темниц. Хотя на дворе было лето, тут было холодно, и сырые стены были исцарапаны чьими-то проклятьями, мольбами, кривыми рисунками узников, но больше всего просто именами, именами…
И тоска Короля все увеличивалась, он потерял счет времени и очнулся, только услышав, как с грохотом захлопнулась железная дверь и проскрежетал тяжелый засов. Кто-то запер снаружи дверь.
- Перестаньте дурачиться! - сердито крикнул Король. - Кто там балуется с дверью!.. Слышите? Тут человек!
В ответ он услышал довольный смешок.
- А мы тут скотины и не держим, здесь не конюшня, братец! - сказал голос за дверью и тихонько забормотал: - Ладно, что хоть один да остался у меня. Все-таки я при деле! А то кто станет держать тюремщика при пустой тюрьме!
- Отвори сейчас же, скотина! - крикнул Король. - Я тебе приказываю!
- Приказывай мокрицам, они тут остаются в полном твоем распоряжении. Завтра принесу тебе твою порцию хлеба.
Сколько Король ни кричал, сколько ни колотил руками, ногами и грудью о железную дверь, ему больше никто не ответил.
Наконец Король обессилел, затих и даже успокоился.
"К утру меня хватятся в замке и, конечно, найдут, - подумал он. - В конце концов, это даже справедливо, что мне придется провести тут ночь".
Он опустился на грязную солому и, хотя ночь еще только начиналась, стал дожидаться утра, прислушиваясь к звукам веселой музыки и крикам праздничной толпы на улицах.
Слабый ветерок вдувал в пустое каменное окно, сквозь решетку, едва слышный запах цветущей липы, и Король стал вспоминать прожитую жизнь, перелистывая ее, точно странички книжки с картинками. Они так и мелькали перед ним: зеленые… белые-зеленые… белые… каждая прожитая им снежная зима и каждое жаркое цветущее лето.
Он вспомнил, что уже стар, кончается его королевская жизнь и скоро кончится совсем, и, наверное, никто не заметит никакой перемены, когда на еще теплое сиденье его трона залезет и усядется какой-нибудь его двоюродный герцог.
Когда ему прежде случалось задумываться над своей жизнью, она представлялась ему всегда бесконечно длинной дорогой, которая, убегая от дома, поднимается на зеленые холмы, спускается в долины по склонам, поросшим диким шиповником, проходит мимо виноградников и старых зубчатых башен, через гремучие ручьи и открытыми полями уходит в заманчивую бесконечную даль… Теперь впереди, закрывая горизонт, поднимался крутой склон, на который у него уже не хватало сил взобраться.
Вдруг он услышал, что кто-то постукивает снаружи по прутьям решетки.
- Эй, узничек!.. Кто тут есть? - звал тоненький голосок. - Подойди поближе! На, возьми!
Король подошел к окошку и, задрав голову, увидел над собой у высокого окна девочку, присевшую на корточки. Она перестала стучать по решетке и просунула сквозь нее завернутый в тряпочку кулечек.
- Что это такое? - удивленно спросил Король и, поднявшись на цыпочки, потянулся и взял кулечек.
- А ты посмотри: ахнешь! - сказала девочка. - Кусок пирога прямо с королевского стола. Шучу, думаешь? С королевского! Мне поваренок дал!
Король узнал ее тоненький, пронзительный голосок.
- Так это ты пела во дворе замка?
- А кто же еще! Я в десяти местах сегодня пела! Ешь! Очень грустно тебе там сидеть?
- Да, девочка, - сказал Король. - Тут невесело. Знаешь что? Сделай, что я попрошу. Я тебя щедро награжу!
Девочка засмеялась:
- А чем? Может быть, ты наградишь меня куском моего пирога?
Король опомнился и сказал:
- Да, ты права, сейчас у меня ничего нет.
- Неужто? А вчера-то небось был полный карман серебряных монет? Чудак ты, узничек! Ну, выкладывай, что ты хотел просить.
- Добеги до замка, девочка, и скажи, чтобы в тюрьму поскорей пришел кто-нибудь из министров. Скажи, что его требует Король!
- Так и разбежалась, - сказала девочка, - За это знаешь как меня стукнут по затылку, да еще поддадут метлой! Глупенькие шуточки ты шутишь, чудачок узничек! Ну, я пошла! Прощай!
- Постой минутку, ну, не ходи к министрам, найди попросту Верного слугу Короля и скажи ему: "В тюрьме тебя ждет человек, который обменялся с тобой штанами". Он все сразу поймет.
- Ах, штанами? Ну, обязательно так прямо и передам! - И быстро убежала, потому что ей стало жалко узничка, который порет такую чушь, свихнувшись от сидения в темнице.
Он развернул тряпочку и отломил кусочек пирога с его собственного стола, и странно было, что его подала ему девочка в рваной юбчонке - из милости.
Тут Король услышал тонкий писк и увидел, что прямо перед ним на полу сидят на задних лапках три мышонка, смотрят на пирог и нетерпеливо пищат.
- Ах, вот оно что! - сказал Король. - Вы тоже привыкли, чтоб с вами делились? Что ж, вполне справедливо: девочка поделилась со мной, и я должен поделиться с вами! - Он отломил и положил перед каждым мышонком по кусочку пирога. Мышата понюхали сперва недоверчиво, они ведь никогда еще не пробовали пирогов, не то что королевских, а даже и обыкновенных, а потом, разнюхав, вцепились сразу обеими лапками и начали уплетать.
Король за ними наблюдал, пока они не кончили еду, а потом отдал им весь остаток пирога. Мышата подхватили кто сколько мог поднять и радостно поволокли куда-то в норки.
Мышата убежали, и Король остался опять один на всем белом свете.
И он снова почувствовал, что, кажется, скоро умрет, что он уже стар и очень устал.
Он сидел, прислонившись к сырой каменной стене, на гнилой соломе. Сквозь тюремную решетку светила луна, а тень решетки лежала в ярком лунном пятне на другой стене, так что казалось: в тюрьме два окна и две решетки - железная и лунная.
Он не очень удивился, увидев в пустом окне черный силуэт кого-то с долговязыми лапками, и узнал знакомого кузнечика. И сразу же в тюремную сырость дохнуло запахом цветущей липы.
- Я умираю, кузнечик, - тихо сказал Король. - Спасибо, что ты меня навестил. Не думай, что я жалуюсь, что умру в тюрьме. В конце концов, тут умереть можно ничем не хуже, чем в золотой постели под балдахином. И здесь на стене нацарапаны имена многих людей, с которыми я дружил и перед которыми был виноват.
Кузнечик слушал очень внимательно, смышлено поглядывая с высоты окошка вниз на тюремную подстилку, где сидел Король.
Королю еще раз в жизни стало нестерпимо больно: он вспомнил, чьи имена нацарапаны на стене, и сердце сжалось от сочувствия и жалости к ним и от горечи вины перед ними, и он заплакал, совсем позабыв о себе. Лунные лучи задрожали, потянулись радугами и расплылись у него в глазах, так что он не сразу даже заметил, как кузнечик преспокойно вскочил и начал спускаться в темницу прямо по лунному лучу, упирающемуся в пол. Добравшись до полдороги, кузнечик остановился и поманил к себе лапкой Короля.
Тот поднялся послушно на ноги и с замиранием сердца тоже попробовал ступить ногой на лунный луч. И луч легко, упруго дрогнул, тихонько и знакомо зазвенел под ним.
Легкими прыжками кузнечик помчался впереди, показывая дорогу, и вместе они прошли по лунной дорожке прямо сквозь призрачную лунную решетку окна на свежий воздух.
Скоро гул голосов толпы на площади и музыка остались уже где-то далеко позади, а сладкий запах цветущей липы с каждым шагом становился все сильней, так что голова у Короля начала медленно кружиться.
Они все шли и шли вдвоем по лунной дорожке, пока не оказались на дальней лесной полянке, полной отчаянного стрекотания кузнечиков, лунного света и пляшущих в воздухе светлячков. Вокруг покачивалось целое море ромашек, у которых был такой вид, будто они перешептываются друг с другом о чем-то очень интересном, только ничего не хотят сказать вслух!
А посреди полянки маленькая Вила плясала в лунном луче, и серебряные тряпочки ее одежды струились, когда она кружилась, и золотые волосики развевались, взлетая в воздух, и она была такая же маленькая, как в ту ночь, когда крошка Принц увидел ее в первый раз, и так же смеялась, и ни на один день она не стала старше с тех пор!
- Маленькая Вила! - закричал старый Король и побежал к ней, спотыкаясь оттого, что сердце готово было у него разорваться от радости.
- Здравствуй! Вот и ты, мой милый! - маленькая Вила пошла к нему навстречу.
- Я уже старик, - сказал Король. - Но почему-то я тебя люблю по-прежнему!
- Да, я вижу, что это правда, - сказала маленькая Вила, и Король заметил, что она уже не такая маленькая, как минуту назад. - А почему ты плачешь?
- Мне грустно, что я был таким плохим королем!
- Ну, не всегда, - улыбнулась маленькая Вила.
- Ах, не утешай, мне стыдно, что я был таким неважным королем, ах, чего бы только я не наделал хорошего, доброго и мудрого, если бы у меня еще оставалось хоть немного времени. Только времени у меня не осталось.
- Да, времени не осталось, - тихо проговорила маленькая Вила. - Но это не беда, ты все-таки еще очень счастливый король - о тебе сложили песенку! Это так редко, чтоб после короля оставалась людям песенка. Обычно остаются какие-нибудь статуи, но у них мальчишки потом отбивают носы. Только песенки разбредаются с уличными музыкантами по всему свету…
Маленькая Вила с любовью всмотрелась в лицо Короля и сказала:
- Но до чего ты устал, мой милый, милый, бедный маленький Принц. Ах, какой ты усталый!.. - Она, нежно улыбаясь, стала тихонько гладить своими легкими и прохладными, как цветочные лепестки, ладошками изрытые жесткими морщинами щеки старого Короля. И все слаще кружилась у него голова, все дурманнее благоухали липы…
А незадолго до этого в городе девочка в рваной юбчонке спела песенку в трактире и потом, сидя на лавке, прихлебывая из кружки и болтая ногами, рассказывала деду, что отдала свой кусок пирога чудаку узнику, который сидит в темнице за решеткой.
- Что ты выдумываешь! - строго оборвал ее кто-то из компании лесорубов, сидевших рядом за столом. - В тюрьме никого не осталось!
- Осталось! - упрямо твердила девочка. - Я сама с ним разговаривала, и он говорил всякие глупости!
Лесорубы переглянулись, разом встали из-за стола и целой ватагой двинулись к тюрьме.
Они вошли в ворота, отпихнули в сторону тюремщика и, отодвинув засов, открыли единственную запертую дверь темницы.
Все увидели при свете луны старого Короля, который полулежал на куче прелой соломы, и, конечно, не узнали его.
- Эй, поднимайся, братец, и выходи на свободу! - закричали лесорубы. Но человек не шевелился.
Тогда старый Лесоруб подошел поближе, наклонился, присмотрелся и понял, что тот никогда уже не поднимется и не выйдет на свободу. Он повернул лежащего к свету луны. И долго вглядывался, хмурясь и припоминая.
- Ты его знаешь? Видел когда-нибудь? - спрашивали у Лесоруба товарищи.
- Видел я где-то этого парня… Только, сдается, давно это было!.. Уж не в день ли битвы на ромашковом лугу?.. Да, так оно и есть! Провалиться мне, если этот парень не стоял в тот день со мной в одном ряду, у самого моего плеча. Клянусь, он самый и прикрыл меня от длинного рыцарского копья, да, кажись, и я его прикрывал, когда приходилось, от стрел!.. Эх ты, какая же это беда, старый товарищ, не дождался ты праздника!..
Старый Лесоруб сокрушенно вздохнул, приподнял с гнилой соломы голову лежащего и бережно погладил грубыми своими ручищами его изрытый глубокими морщинами лоб.
Самым последним, что еще успел почувствовать в своей жизни старый Король, была эта прощальная ласка, отрадная прохлада прикосновения нежной, как лепесток цветка, руки маленькой Вилы…
Вот как у нас сочиняют. Лихо отчубучено? - Нина свернула тетрадку трубкой и отстукала себе по затылку: пум-пу-пу-пу… пум-пум!
Алексейсеич все время молчал, пока Нина читала, и, когда она кончила, все продолжал молчать. Ожидал продолжения или не заметил, что чтение кончилось?
- Я тебя зачитала совсем? Может, ты подремать хочешь?.. Да ты слушал, что я тут бормотала?
Вместо ответа он понемногу повернул голову на подушке и очень внимательно стал смотреть ей в лицо, редко и медленно моргая.
- Знаешь, ты на англичаночку похожа. На картинках такие бывают… глаза, знаешь, и такой горячий румянец на щеках.
Нина, сбитая с толку, только выпрямилась в кресле и замерла с полуоткрытым ртом.
- Ты это когда?.. В голову это тебе когда… пришло?
- Вот это? Гм… Пес его знает, даже не помню. Когда-то давно, наверное, так, от нечего делать. Прочла сказочку, и вот, как всегда, мне все надо по-своему пересобачить… Не помню уж, когда начала…
- Сказал Петрушка…