Начинается церемония рапортов. Каждый командир подходит к ДК, держа в руках рапорт. Командир вытягивается в салюте сегодняшнему старшему, за ним вытягивается и весь зал: коммунары салютуют командиру и в его лице всему отряду. В зале полная тишина, и все ясно слышат рапорт:
- В седьмом отряде все благополучно.
- В девятом отряде все благополучно. Заболел Васильев.
- В десятом отряде все благополучно. В цехе было три рабочих часа простоя.
- В пятом отряде все благополучно. Во время работы поссорились Лазарева и Пономаренко.
- В одиннадцатом отряде все благополучно. В командировке Богданов.
После командиров отдают рапорты дежурный член санитарной комиссии, старшая хозяйка и командир сторожевого отряда. У ДЧСК обычные замечания: за столом четвертого отряда было грязно, Романов не чистил утром зубы. У старшей хозяйки тоже обычное: Тетерятченко разбил чашку. А у командира сторожевого: Семенов не вытер ноги, девочки не прикрывают двери, Уткина была в спальне без ордера.
Дежурный по коммуне в ответ на рапорт говорит:
- Есть.
Рапорты окончены, все опускаются на стулья, а на месте ДК появляется очередной председатель, назначенный вчерашним приказом, и секретарь.
- Объявляю общее собрание коммунаров открытым.
Председатель заглядывает в кучу рапортов с особыми замечаниями, специально отложенными ДК.
- Тетерятченко!
Тщедушный Тетерятченко выходит на середину зала. На блестящем паркетному полу под главным фонарем он становится в позу "смирно".
- В рапорте старшей хозяйки отмечено, что ты разбил чашку, - говорит председатель.
Наиболее распространенный ответ коммунаров на такое обвинение:
- Я ее не разбил. Она стояла, а я подошел к ней и хотел взять в руки, а она распалась.
Коммунары всегда помнят, что еще в прошлом году я предложил им отвечать так:
- Я посмотрел на чашку, а она распалась.
Чашек у нас уже не хватает. Многим в столовой приходится ожидать, пока освободятся чашки. Я умышленно не покупаю пополнения, и все ребята догадываются почему: бейте, значит, - посмотрим, чем это кончится. Неудобство от недостатка чашек огромное, но все знают, что меня лучше не трогать, потому что я скажу: "Чашки были пополнены три месяца назад. Денег на новое пополнение нет". Поэтому никто и не заикается о пополнении.
Волчок просит слова:
- Я думаю, что с чашками как-нибудь нужно что-то сделать. Каждый день бьют. Или не давать таким, как Тетерятченко, - он где ни повернется, так испортит что-нибудь. Надо греть таких раззяв.
Собрание склонно последовать этому совету, но у каждого на совести есть чашка или тарелка, поэтому прения не развиваются.
Я вношу предложение: придется купить алюминиевые, эти не будут биться. В зале начинают сердиться. С места говорят:
- Буза - алюминиевые!
Председатель строго говорит Тетерятченке:
- Садись ты. Да смотри, в другой раз осторожнее поворачивайся вокруг посуды.
Тететрятченко, довольный, что дешево отделался, салютует председателю и отправляется на свое место.
Председатель снова заглядывает в рапорт.
- Лазарева и Пономаренко.
На середине две небольшие девочки, однако они умеют уже кокетливо жеманиться и демонстрируют сразу и смущенную застенчивость и пренебрежение к собранию. Они - новенькие, их только недавно прислала к нам комиссия по делам несовершеннолетних. Жили они еще совсем недавно в какой-то наробразовской колонии и своим "поведением" и решительным нежеланием подчиниться авторитету педагогов заслужили удаление из колонии.
Пономаренко - постарше, у нее выцветшие прямые волосы, челка почти закрывает глаза. Она задирает голову и все время вертится.
С краев зала несколько голосов кричат:
- Стань смирно! Что ты танцуешь?
Пономаренко вихляет ногой и бурчит:
- А вам не все равно?
На сцене, где всегда заседают самые активные пацаны, кто-то не выдерживает и, не получив слова, приступает сразу к речи:
- До каких пор это будет продолжаться? Они даже на собрании вести себя не умеют.
Председатель строго осаживает горячего оратора:
- А ты чего кричишь? Тебе давали слово?
- Ну, так дай слово.
- Говори.
Со стула подымается небольшой кучерявый Гершанович и начинает говорить, жестикулируя правой рукой над головами сидящих впереди товарищей:
- Я думаю, что с Пономаренко нечего возиться. Сколько уже раз она давала слово, а все равно каждый день на середине, да еще выйдет и ломается, как будто она барышня какая. Надо отправить ее, откуда пришла. На что нам такие?
Пономаренко, окинув Гершановича сердитым взглядом, намеренно резко говорит:
- Ну и отправляйте! Что ж, подумаешь, нужно очень!
В зале подымается возмущенный шум. Со всех сторон раздается:
- А что ж, на твою челку смотреть будем?
- Да, конечно, отправить ее в комиссию!
- Пацанов сколько в коллекторе ждет вакансии в коммуне, так тех не берем, а эту держим, не видели ее ужимок!
- Пусть едет в Волчанск и там ужимается, сколько хочет!
Председатель с трудом наводит порядок в зале:
- Вот спросим, что ее командир скажет. Вехова, что сегодня случилось?
Вехова, румяная девочка лет шестнадцати, аккуратненькая и приветливая, как всегда склонив голову немного набок, подымается со стула:
- Да сегодня они с утра в мастерской все грызлись из-за какой-то катушки. Их несколько раз и я останавливала, и Александра Яковлевна, и все девчата. Перестанут, а потом опять начинают. А сегодня после обеда, когда только что пришли на работу, они вцепились одна другой в волосы и такое подняли, что пришлось дежурного по коммуне вызывать.
В зале хохот. Сам председатель смеется. Из-под экрана кто-то из малышей старается всех перекричать:
- Их надо остричь, надо, тогда не за что будет хвататься!
Слово берет Редько:
- Я думаю, что тут все девчата сами виноваты…
У девчат:
- О, придумал, уже мы виноваты!
- Да, виноваты! Как это можно не справиться с ними? Пусть у нас в цехе попробуют драться! А если у вас нет силы их примирить, так держите всегда под рукой ведро с водой или огнетушитель повесьте.
Взрыв смеха настолько заразителен, что и сами обвиняемые смеются.
Редько раздражается:
- Вот, смотрите, они еще смеются!
Председатель отмахивается от Редько и дает слово Воленко.
Воленко всегда старается встать на сторону "униженных и оскорбленных". Большинство коммунаров его недолюбливает.
- Чего все так напали на девчат? Чем они виноваты? Только недавно прибыли, никакой культуры не нюхали. Нужно было им разъяснить.
Из угла девочек возмущаются:
- Мало им разъясняли! И мы сколько раз, и здесь на общем собрании, и воспитатели уже с ними разговаривали да уговаривали, и в комсомол их вызывали, да и сам Воленко брался.
- Надо все-таки и дальше продолжать, пока они не станут культурнее, а то они еще совсем, как дикари.
Пономаренко быстро оборачивается к Воленко:
- Сам ты дикарь! Нужны кому твои разговоры!
В зале опять смех.
- Садись, Воленко, пока цел.
Слово получает Сопин. Он сегодня серьезен:
- Довольно уже с ними возиться! Я считаю, что разговаривали довольно. Надо с ними построже. Нужно запретить им работу в мастерской - вот что, раз они там себе прически только портят. не пускать их в мастерскую, пускай уборкой занимаются.
- Правильно! - кричат со всех сторон.
Председатель видит, что вопрос выяснен.
- Можно голосовать? - спрашивает он дежурного заместителя.
Наложить взыскание имеет право и сам ДЗ единолично, если проступок не представляет собой ничего необыкновенного, но всегда считается полезным передать карательные полномочия общему собранию. Для голосования наказания все-таки необходимо согласие ДЗ.
- Не возражаю.
Предложение Сопина принимается единогласно. Пономаренко и Лазарева направляются к своим местам, но председатель останавливает:
- А салют?
Они нехотя салютуют.
На другой день они убирают в саду и в коридорах, но уже к вечеру приходит ко мне Вехова и говорит:
- Там Пономаренко и Лазарева просят, чтобы их простили. Говорят, что никогда так не будут делать.
- Так я же не могу, ведь общее собрание постановило.
- И я им говорила, а они все-таки просят.
- Ну вот, сегодня на собрании поговорим.
Вехова уходит, а через пять минут в кабинет потихоньку просовываются Пономаренко и Лазарева и, увидев, что в кабинете никого нет, шепчут:
- Если вы нас не можете простить, так не нужно на общее собрание ставить вопрос.
- Почему?
- А ну их! Это хлопцы опять смеяться будут.
- Ну, а в самом деле, разве не смешно, что вы в мастерской в драку вступаете, как петухи? Что же делать! Общему собранию трудно не покориться. Я советую вам все-таки сегодня как-нибудь помириться с собранием.
Они молча уходят.
На собрании я сообщаю после выяснения всех очередных вопросов:
- Вчера мы довольно строго наказали двух девочек. Сегодня они хорошо работали на уборке и просили меня и командира шестого, чтобы с них наказание сняли. Больше драться они, конечно, не будут.
- Ну что ж, можно и амнистировать, - спокойно басит Похожай, командир девятого.
Волчок хлопает по плечу сидящую рядом с ним Пономаренко и говорит:
- Такая славная девочка, только бы на басу играть, а она - в прическу.
В зале улыбаются.
Председатель мирно спрашивает:
- Так что ж, может, и в самом деле на этот раз?..
Редько со смеющимся, всегда довольным лицом поворачивается во все стороны:
- Оно и не следовало б прощать, да так уже, для хорошего вечера…
- Возражений нет?
- Нет! - кричит весь зал.
Председатель обращается в ту сторону, где спрятались за спинами товарищей виновницы торжества:
- Ну, смотрите, собрание вас прощает. Ну, а если еще такие драки будут…
- Ладно, - говорит Пономаренко.
- Редько серьезно поправляет:
- Не ладно, а есть.
- Ну, есть.
В зале смех.
Почти каждое общее собрание начинается с вызова бенефициантов на середину. Но большей частью их бывает очень немного и притом с пустяковыми провинностями. А бывает не раз, что командиры только быстро чеканят салюты:
- Все благополучно.
- Все благополучно.
- Все благополучно.
Я налагаю наказания очень редко. Чаще всего - по рапортам дежурных заместителей. Последние довольно строги, но возможности у них ограничены: "два наряда", "без киносеанса", "без отпуска". Попавшие "в наряд" записываются контролем коммуны в его блокнот и по требованию дежурного по коммуне посылаются на дополнительные работы: им приходится убирать в день отдыха здание, отправляться в командировку в город, подметать в саду.
Наиболее легко отделываются назначенные "без кино". Когда должен начинаться киносеанс и все коммунары собрались уже в зале и выслушивают очередной короткий политобзор, оставленные без кино вертятся у дверей и окон коридора и делают вид, будто они интересуются вечерним пейзажем. Это действует на меня или того заместителя, который их наказал.
- Ты чего здесь вертишься? - спрашивает дежурный.
- Мы без кино.
- Ну, так и идите спать.
На это предложение угрюмо отмалчиваются.
Я кричу в дверь залы:
- Никитин этих пусти, пусть в последний раз посмотрят картину, все равно завтра снова попадутся!
- А может, и не попадемся!
После разбора рапортов каждый коммунар может поднять на собрании любой вопрос: о пище, об одежде, о производстве, о работе кружков, о распределении занятий, да мало ли о чем. Главным толчком здесь бывает всегда комсомол.
Половая проблема
Наши посетители, в особенности педагоги, часто спрашивают, как обстоит у нас дело с половой проблемой.
Что можно ответить такому педагогу? В самом деле, известно, что в детских домах было много случаев, когда создавалась нездоровая обстановка.
У нас, как в любой здоровой семье, живут вместе девочки и мальчики, и это не вызывает никаких осложнений. Всякое здоровое детское общество может прекрасно развиваться в этих условиях.
Если же это не так, значит, данное общество детей недостаточно здорово, то есть не спаяно в одну семью, не занято, не имеет перспективы, не развивается, недисциплинированно, обкормлено или недокормлено, а во главе его стоят люди, которых дети не уважают.
Отношения между девочками и мальчиками у нас исключительно товарищеские.
Девочки-коммунарки выглядят гораздо подобраннее и аккуратнее мальчиков, но никогда не выделяются в особое общество. Года три назад мы еще замечали, что девочки несколько дичатся ребят, стараются держаться от них особняком. С другой стороны, и мальчики старались показать, что для них девочки совершенно не нужны, что можно было бы и без них обойтись, что вообще "девчонки здесь лишние". Бывали и случаи проявления несколько грубоватого, но все же исключительного внимания к некоторым девочкам, принесшим с собой немного безобидной кокетливости. Но дальше этого дело не пошло.
Совет командиров, по моему настоянию, лишил отряды девочек права иметь отдельные столы в столовой. Это было сделано под тем предлогом, что во многих отрядах мальчики не умеют аккуратно есть. Чтобы научить их аккуратности, привлекли на помощь к командиру по две, по три девочки. Девочки сначала стеснялись и жеманились, но потом дело пошло как по маслу. Хотя в отрядах и называли девочек хозяйками, на самом деле никаких хозяйственных функций девочкам поручено не было. Но эта мера приблизила девочек к ребятам, приблизила в очень хорошей обстановке и форме коллектив к коллективу. С тех пор всякая отчужденность между девочками и мальчиками исчезла.
Все это вовсе не значит, что в коммуне совершенно не заметно отличительных особенностей совместного воспитания. Не подлежит сомнению, что многим мальчикам и девочкам уже доводится переживать пробуждение каких-то особых симпатий. Но нам, педагогам, беспокоиться совершенно не приходится, хотя мы прекрасно понимаем, что стоит ослабить связующие скрепы коллектива, хотя бы в самой небольшой мере, и у нас сразу вырастет половая проблема, взаимное половое тяготение будет осознано отдельными парами, появится желание близости и т. д. Нужно сказать, что подчинение ребят законам коллектива - акт, отнюдь не бессознательный.
Ни для кого из коммунаров не тайна - сущность половых отношений. Но зато для всех является абсолютно непреложным наш закон - закон нашей коммуны: в нашей коммуне не может быть никаких половых отношений. Этот закон вытекает из ясного представления об интересах коммуны, из представления об интересах отдельной личности, из мыслей о доброй славе коммуны, и выражается этот закон в ощущении ответственности перед общим собранием, в ощущении настолько реальном, что одна мысль о возможности отвечать в этом вопросе перед собранием - страшнее всех прочих бед.
Наиболее строгими блюстителями этого закона являются пацаны. Общественное мнение, формирующееся среди этого народа, настолько требовательно и выразительно, что даже мысли о каком-нибудь споре быть не может.
Года два назад кто-то из пацанов на общем собрании поднял вопрос:
- А почему после сигнала "спать" Иванов гуляет в саду с Николаевой?
Иванов, красный, как клюква, вышел на середину и объяснил собранию, что эти пацаны лезут без всяких оснований, что Николаева попросила его объяснить задачу. Но его перебили ехидными замечаниями:
- Видно, трудная задача, долго что-то объяснялся. Я уж ждал-ждал, заснул, проснулся, а они все объясняются…
- Довольно заливать! Ухаживать тут начинают…
Кто-то из старших пытался изменить настроение собрания:
- В самом деле, у нас нельзя поговорить с девочкой, сейчас же начинают…
Но пацаны крыло немилосердно:
- Бросьте там - поговорить! Мало вам разговаривать днем? Сколько хочешь разговаривай, никто за тобой не ходит и не слушает и даже внимания никто не обращает. А если уж в сад выбрались разговаривать, значит тут секреты. Мое мнение такое: запретить всякие такие прогулки в парочках после сигнала "спать" - и все!
Председатель проголосовал. Предложение было принято единогласно, потому что ни у кого рука не могла поднять против.
Иванов после этого долго отдувался, - было стыдно, что так основательно посадили пацаны на общем собрании. А спрос с них невелик, даже поколотить нельзя - у каждого пацана глотка большая и защитников множество, да и отряд не позволит.
В прошлом году прислала комиссия по делам несовершеннолетних новую воспитанницу в коммуну: восемнадцатилетнюю Шуткину.
Шуткина развязна, хороша собой. С первых дней она показала себя. Когда она в воскресенье вернулась из отпуска, на общем собрании откуда-то из-под экрана спросили:
- А пускай Шуткина скажет, когда она ходит в отпуск, почему она гуляет с кавалерами и почему у нее были губы накрашены?
Бывалая Шуткина - в контратаку:
- А ты видел? Ты много понимаешь - накрашены!
- А что же тут понимать? Я сам в художественном кружке… А почему с кавалером?
- А что ж, нельзя с человеком встретиться?
Я остановил ребят: нельзя, в самом деле, так придираться.
На другое воскресенье Шуткина снова ушла в отпуск. Часов в девять вечера меня позвали к телефону. Женский голос передал, что говорит подруга Шуткиной, что Шуткина не может возвратиться в коммуну, потому что у нее температура, она останется ночевать у подруги.
Я командировал в город двух ребят с поручением нанять извозчика, привезти Шуткину в коммуну, показать врачу и положить в больничку.
Ребята возвратились расстроенные: Шуткиной дома не застали, а квартирная хозяйка сказала, что обе подруги ушли гулять.
Еще через неделю Шуткину вызвали на середину и сказали:
- Опять с пижонами ходишь?
- С какими пижонами? Что вы все выдумываете!
Ей перечислили, с какими. Оказывается, осведомленность у ребят была исчерпывающая.
Пацаны крыли прямо:
- Если ты женатая, так переходи на производство, хоть и в коммуне. А чего ты в коммунарки пришла да еще всех обманываешь, больной прикидываешься!
Шуткина послушалась совета и на другой день попросила меня отправить ее на производство.
Однако в коммуне умеют оценить настоящую любовь.
Весной двадцать девятого года зацепили пацаны на собрании Крупова - зачем ухаживает за Орловой. Крупов, кандидат на рабфак, густо покраснел и пробурчал:
- Да ничего такого нет… Ну, хорошо, больше не будет.
Но любовь, как известно, не картошка. Снова Крупов с Орловой глаз не сводит, а чуть вечер, так и усаживаются на скамейке в саду и уже никого не боятся.
На собрании - опять:
- Что ж это такое? То говорил, что больше такого не будет, а потом опять то же самое…
Кто-то из собрания - в голос:
- Так они влюблены! Все знают, ничего не поделаешь!
Я прекратил прения, сказав, что поговорю с ними потом.
У Крупова я прямо спросил:
- Влюблены?
Крупов опустил голову и руками развел.
- Да, в этом роде…
На следующем собрании я доложил:
- Действительно влюблены, ничего не поделаешь.
- Женить надо, - сказал кто-то.