- Ты только меня не пугай, начальник! Я в пыли и на свет появился, и вырос.
- Вот и сядешь на скрепер - чтобы избавить этот край от пыли и превратить его в цветущий сад!
Нуры, конечно, в шутку разыгрывал перед Бабалы роль этакого простачка, который к скреперу и подойти-то боится. Правда, когда он впервые увидел скрепер, глаза у него округлились в удивлении и испуге: вай, да это чудище из сказки, а не машина!.. Когда же он попробовал сесть за руль, то убедился, что "чудище" послушно его воле. Опытному шоферу не так уж трудно управлять скрепером или бульдозером.
И перепалку с Бабалы Нуры устроил так, для забавы. Он хорошо понимал, как важны на стройке механизаторские профессии. Возя повсюду Бабалы, он привык на все смотреть его глазами. И теперь ясно видел: да, пользы от него как от скрепериста будет куда больше, чем как от шофера. Что же, хоть и жалко покидать Бабалы и привычный "газик", да, видать, никуда не денешься. Раз Бабалы говорит: надо идти на скрепер - значит, надо.
И Нуры, словно примеряясь к будущей работе, принялся засучивать рукава.
Бабалы бросил на него подозрительный взгляд:
- Что это ты рукава закатываешь, будто быка собираешься кастрировать?
- Репетирую заранее, как я буду подниматься на скрепер.
- Еще не видя воды, уже штаны снимаешь?
- Начальник, ты знаешь своего Нуры. Уж если он сядет на скрепер, так будет вкалывать по три смены подряд!
- Ты еще скажи, что за три дня выкопаешь весь канал.
- Весь, не весь, но уж, во всяком - случае, не подкачаю.
- Знаю, Нуры-хан. Не надеялся бы на тебя, так ни за что не отпустил бы на скрепер.
Бабалы написал что-то на листе бумаги, протянул его Нуры:
- Вот тебе записка к механику третьего участка. Он сейчас принимает скрепер от одного любителя легкой жизни. Механик поможет тебе на первых порах.
Нуры задрал нос:
- Справлюсь и без посторонней помощи! - И озабоченно сдвинул брови: - Слушай, начальник, а что же с "газиком" будет, пока ты не найдешь шофера?
- Придется самому его водить.
- Ты успокоил мое сердце. Но ведь еще неизвестно, кого ты найдешь. Не могу же я передать "газик" в неопытные руки. В нем - моя жизнь…
- Теперь твоя жизнь в скрепере. Но не беспокойся, когда появится у меня новый шофер, так я позову тебя - чтобы ты устроил ему пристрастный экзамен.
- Все, начальник. Все. Больше вопросов нет. И мне думается, сейчас, после всего свершившегося, самое время - наполнить наши желудки.
- Что ж, пожалуй, ты прав. Пошли, Нуры-хан.
Бабалы предпочел бы обедать в столовой и несколько раз уже заглядывал туда, но быстро убедился, что поесть там ему не дадут. К нему то и дело подходил кто-нибудь с каким-либо "неотложнейшим" вопросом. Бабалы ничего не оставалось, как обедать дома. Еду ему приносили из столовой.
Но и дойти до дома он не мог спокойно, его на каждом шагу останавливали: у людей на стройке достаточно было и дел, и бед, и сомнений…
Дома, усадив Нуры за стол, Бабалы сказал ему:
- Учти, Нуры-хан: ты у меня всегда самый дорогой гость. И пусть дружба наша будет еще крепче!
Впрочем, и дома нельзя было спрятаться от тех, кто нуждался в совете и помощи Бабалы.
Только он и Нуры принялись за еду, как в комнату вошел Мухаммед, работавший сейчас со своей бригадой поблизости от Рахмета.
Едва дождавшись, пока закончатся взаимные расспросы о делах, о здоровье, Нуры хлопнул в ладоши:
- Начальник! Обед хорош - но чего-то нам, по-моему, не хватает…
- Чего тебе может не хватать, Нуры-хан, при твоем-то богатырском здоровье?
- Вай!.. Ведь не каждый день мы встречаемся с Мухаммедом.
- Ну?!
- И не каждый день дано тебе расставаться с любимым шофером!
- Ясно, Нуры. Можешь не продолжать. Но давай договоримся: мы чокнемся пиалами тогда, когда ты, как знаменитый скреперист, попадешь на Доску почета.
Нуры скорбно вздохнул:
- Ясно. Чует мое сердце, мы чокнемся вином из того винограда, который вырастет на земле, орошенной водами Большого канала. Ладно, подождем. Я терпеливый - если уж столько езжу с Бабалы-ага…
- Дай бог, чтобы вода в канале не иссякла так же, как болтовня Нуры! - отпарировал Бабалы и повернулся к Мухаммеду: - Что там у тебя? Неспроста ведь, наверно, пришел.
- Угадал. Мне срочно требуется экскаваторщик.
- Так… Не успел я найти скрепериста, как понадобился экскаваторщик. М-да… Но ведь бригада у тебя, по-моему, полностью укомплектована?
- Была. Но мне пришлось уволить Ивана Филипповича.
- Того самого, с претензиями?
- Ну да. Рвач он ненасытный. Мало ему денег, которые он зашибает на экскаваторе, - мошенничеством занялся. То лишний час, то лишний кубометр себе припишет. Ну, я его - по рукам. Ему это не понравилось, он отправился в Карамет-Нияз, надеясь, видно, что там бригадиры покладистей.
- М-да, нюх у него острый - в Карамет-Ниязе как раз не хватает механизаторов, мне только что Новченко звонил. Так что на его махинации там могут посмотреть сквозь пальцы. Экскаватор у тебя, значит, в простое?
- Пока нет.
- Кто же на нем работает?
- Я сам.
- За двоих, значит, надрываешься? М-да…
Нуры принялся убирать со стола посуду, а к Бабалы между тем пожаловал еще один гость - это был молодой джигит, смуглый, крепко сбитый, с черными, чуть косящими глазами и крупными скулами.
Остановившись в дверях, он поздоровался со всеми. Бабалы, приглядевшись к нему, сказал Мухаммеду:
- Слушай, а ведь я знаю этого парня. Только никак не могу вспомнить - откуда знаю. Тебе он, случайно, не знаком?
- Случайно - нет, а не случайно - еще как знаком! Ведь он же из нашего аула.
- Гм… Кто же это? Уж больно напоминает кого-то лицом…
Вошедший хотел было что-то сказать, но Бабалы жестом остановил его:
- Ты погоди!.. Сам хочу угадать. - Он наморщил лоб. - А, черт, не мастер я, видно, играть в юзек*!..
- Да не мучайся! - пожалел его Мухаммед, - Ты мог видеть его, лишь когда он был мальчишкой. Это Аннам Чары, внук Гандыма-ага.
Бабалы хлопнул себя по колену:
- Верно!.. Вылитый же дед!.. Видать, у меня уже склероз, не то я сразу должен был бы спросить: братец, кем ты приходишься Гандыму-ага?.. Незабвенному нашему Гандыму…
Ему припомнились далекие годы, когда сам он был еще желторотым птенцом. Он тогда часто заглядывал в кибитку Гандыма - чуть ли не самую бедную в ауле. Детей в семье была целая куча - мал мала меньше. Достатком же Гандым не мог похвалиться, семья не вылезала из нужды…
Бабалы знал, что Гандым отсек голову кровожадному Пелеч-хану, но помнил прежде всего его беззаветную доброту и отзывчивость. До сих пор звучали в его ушах слова Гандыма: "Сынок, пока мне самому не снесли голову, можешь чувствовать себя в безопасности, никто и пальцем тебя не посмеет тронуть". Так он утешал Бабалы в смутные, тревожные времена, и тот верил - если понадобится, Гандым защитит его от любой напасти. Только вот сам Гандым не уберегся, пал жертвой кровной мести: его убил и сбросил в яму сын Пелеч-хана. Убийцу судили и расстреляли - но это не могло вернуть Гандыма-ага…
Стряхнув с себя воспоминания, Бабалы обратился к гостю:
- Присаживайся, Аннам. Чувствуй себя как дома. Ты давно из аула?
- Да я прямо оттуда.
- Что там нового?.. Как мой старик живет-может?
- Да все идет своим чередом. А Артык-ага держится, как молодой джигит, право слово!
- Ты приехал поглядеть на нашу стройку?
- Да нет, Бабалы-ага, - работать. Это отец ваш меня сагитировал и добился от Тархана, чтобы тот отпустил меня из колхоза. - Аннам достал из внутреннего кармана пиджака аккуратно сложенный лист бумаги, протянул его Бабалы. - Вот бумага от правления. Тут рекомендация, характеристика…
Бабалы внимательно прочитал бумагу, вскинул голову, в глазах его искрилась радость:
- Аннам, так ты, значит, шофер?
- В колхозе грузовик водил.
Нуры живо повернулся к Бабалы:
- Вот и бери его на свой "газик"! Земляк все-таки.
Мухаммед не дал Бабалы ответить, торопливо проговорил:
- Нет, нет, Нуры, ты уж не соблазняй ни Бабалы, ни Аннама… Аннам пойдет в мою бригаду экскаваторщиком, на место Ивана Филипповича. Как, Аннам, согласен? Зачем тебе легкое дело, когда есть потрудней и попочетней?
Аннам вопросительно смотрел на Бабалы. Тот погладил ладонью щеку:
- Соблазнительно, конечно, поездить с земляком… Но Мухаммеду действительно нужен экскаваторщик. Так что ты, Аннам, вовремя приехал. Ступай к Мухаммеду.
- А справлюсь? - усомнился Аннам. - Я ведь только машину водить горазд.
- Мухаммед тебя подучит. И поможет на первых порах.
Аннам замялся:
- Бабалы-ага… Я не один приехал…
- Ещё лучше! Твой товарищ тоже шофер?
- Я мать привез, Бабалы-ага!
Мухаммед хлопнул его по плечу:
- Ай, молодец!.. Бостан-эдже - находка для бригады. Примем ее, как родную… Как она готовить умеет - пальчики оближешь! - И он даже причмокнул от предвкушаемого удовольствия.
Бабалы глянул на него с осуждением:
- Ты только о своей бригаде думаешь. А каково-то Бостан-эдже придется в пустыне? Она ведь не может похвастаться ни молодостью, ни здоровьем. В отличие от твоих богатырей, которым все нипочем!
- Ты полагаешь, у меня все - богатыри? Ошибаешься. А Марина Чернова? Она к нам из Гомеля прибыла. Хрупкая, как рюмка. Уж, во всяком случае, не мастер спорта. А не хнычет, не жалуется. Пустыня ей, конечно, в диковинку. И подруг нет. Вот Бостан-эдже и возьмет ее под свою опеку. Вдвоем-то им веселей будет.
- Может, ты и прав…
Аннам робко вставил:
- Да уж пускай мама со мной будет. В бригаде Мухаммеда. Она мне так и сказала: я на вашей стройке буду там же, где ты. Мать ведь, и я у нее единственный… - Он словно оправдывал Бостан-эдже. - Сперва она и слышать не хотела ни о какой стройке. Куда, говорит, тебя несёт, или в колхозе мало работы, не пущу - и все. А как увидела, что я стою на своем, так тоже стала собираться…
Нуры вздохнул с завистью:
- Счастливый ты, Аннам!.. Придешь с работы домой - ужин уже готов. Из казана жирной лукмой пахнет… - Он мечтательно закатил глаза и вздохнул: - А Нуры в это время, прислонившись к колесу своего скрепера, будет грызть сухари напополам с пылью и запивать их мутной водичкой.
Бабалы не дал ему развить любимую тему - чуть нахмурясь, спросил у Аннама:
- А где же Бостан-эдже?
- На станции меня дожидается. Я же не знал, когда и где вас найду.
- Мухаммед! Позаботься об обоих. Что ж, Аннам, удачи тебе на новом месте!
Глава двенадцатая
ПИСЬМО ПРОЧЕСТЬ НЕКОГДА…
абалы, хоть ему и помогал Иван Петрович, был занят с утра до вечера: дел и забот на участке хватало.
Участок, не так уж давно возникшим, походил на старый дырявый бурдюк. Не успевал Бабалы заштонать на скорую руку одну дыру, как появлялась другая.
Например, было четко определено: какая машина и какой груз должна перевозить. Стройка, казалось, кишела грузовиками и самосвалами. Но машины десятками выходили из строя или застревали в пути. Уж очень тяжелые были дороги. А многие шоферы - неопытны и не могли быстро устранить повреждения. И на тех участках, куда вовремя не подвозились запасные части к механизмам, горючее, тросы, работа останавливалась.
Подводили и энергопоезда. Часть экскаваторов работала на электричестве, и когда сильный ветер обрывал провода, а бывало, и столбы выворачивал, или по какой другой причине энергопоезд переставал давать ток экскаваторам - они разом замирали.
А любая потеря времени оборачивалась, в сознании Бабалы, "простоем" тех земель, которые должен был оживить Большой канал. Пословицу "время - деньги" он переиначил на свой лад: время - вода. Будущая вода для бескрайних плодородных просторов, будущие урожаи…
Поэтому Бабалы не щадил себя, порой ему некогда было даже пообедать.
Однажды, когда он сидел у себя в кабинете и просматривал бумаги, на глаза ему попалось письмо. Адрес на конверте был выведен знакомым почерком…
У Бабалы взволнованно забилось сердце. Но он никак не мог улучить минутки, чтобы вскрыть конверт: в кабинете все время толклись люди, ему приходилось внимательно выслушивать каждого, разрешать возникшие споры и конфликты, подбадривать, уговаривать, подписывать всяческие бумаги… В конце концов, отчаявшись прочитать письмо в спокойной обстановке, он сунул его в карман.
В этот момент на него наседал парень, нетвердо державшийся на ногах, он вопрошал плачущим голосом:
- Товарищ начальник, почему бухгалтер не выдает мне подъемные?
Это был тот "работяга", которого Бабалы в первый день своего приезда увидел с бутылкой в кармане. У него и сейчас из кармана грязных, рваных штанов торчало горлышко четвертинки. На стройке он был притчей во языцех, и Бабалы уже знал, что зовут его Володя Гончаров.
Если бы на месте Бабалы был Артык, то, наверно, он вытолкал бы этого пьянчугу в шею: вот, мол, тебе подъемные, тебе ведь деньги не на жизнь нужны - на водку! А Бабалы жалел этого парня, видел в нем не только опустившегося, пропившего и деньги, и одежду, и ум "алкаша", но и человека, работника. Только - больного, несчастного человека. Потому он мягко проговорил:
- Вот что, Володя, ты сейчас не в себе, ступай отдохни, проспись. После потолкуем обо всем.
- И мне дадут подъемные? Жрать же нечего, товарищ начальник!
- Дадут, дадут, я поговорю с бухгалтером. Он, наверное, просто не хочет, чтобы ты их пропил. Ведь пьешь ты безбожно, дорогой. Так и до ручки можно дойти. А ты ведь, как я слышал, парень неплохой, а? И руки у тебя золотые. Дорогую цену платишь ты за это пойло, - Бабалы поглядел на его оттопыренный карман.
Володя, расчувствовавшись, даже всхлипнул:
- Верно, товарищ начальник! Вся жизнь - под откос… - Глаза его загорелись пьяной решимостью: - А хочешь, я… Вот тебе честное большевистское!.. А, я ведь беспартийный… Ну, честное комсомольское!.. А, из комсомола-то меня исключили… Ну, простое честное слово! - Он все шарил рукой в кармане, пытаясь извлечь бутылку, и, наконец, достав, помахал ею перед Бабалы: - Больше я в рот не возьму эту отраву!
- Вот это похвально!
- Глаза б мои на нее не глядели!
Он тупо посмотрел на бутылку, перекривился весь и хотел было хлопнуть ее об пол, но Бабалы удержал его руку:
- Погоди, не дело это - бить бутылки у меня в кабинете. Отдай ее лучше мне. Я припрячу до поры до времени. Вот встанешь твердо на ноги, мы ее вместе разопьем.
Володя как-то обмяк; протягивая бутылку Бабалы, спросил дрогнувшим голосом:
- А я… еще не конченый человек?
- Это, дорогой, целиком от тебя зависит. Я лично еще надеюсь видеть тебя в числе лучших строителей!
- Спасибо, товарищ начальник… Вот честное слово… А, я это уже говорил.
- Потом, потом потолкуем. Иди отдохни.
Володя ушел, пошатываясь, а в кабинете появился Зотов. Он ухмылялся и иронически, и добродушно:
- Ну, как, задал он тут концерт?
- Различного рода концерты, дорогой Иван Петрович, на участке устраиваются частенько.
- Видно, надо избавляться от их устроителей…
- Вам ли это говорить, Иван Петрович!.. Вы ведь сами чуть не стали жертвой крутых действий. Путь, конечно, заманчивый: выставить с участка проштрафившегося - взять на его место другого. Но, во-первых, откуда взять? Во-вторых - а существуют ли в готовом виде идеальные работники? Не наша ли обязанность самим их растить? И в-третьих, не хватит ли нам мириться с этой вокзальной суетой, когда одни прибывают, другие ручкой нам машут прощально? Не пора ли кончать с текучестью кадров?
- Пора-то пора….
- Но как это сделать, да? Выход я вижу один: людей необходимо воспитывать. Пока, мы этого не умеем. Или не хотим, ленимся этим заниматься. Дело это, конечно, хлопотное, кропотливое. Но такие, как. Володя Гончаров, - на нашей с вами совести!
- Уж не хотите ли вы сказать, - обидчиво произнес Зотов, - что это я приучил его к водке?
- Нет, я себя и вас виню совсем не в этом…
Услышав нерешительный стук в дверь, Бабалы крикнул:
- Войдите!
Дверь медленно открылась, и в кабинет, конфузясь, шагнул… Володя Гончаров. Вид у него был виноватый, глаза опущены.
Иван Петрович крякнул:
- Легок на помине!
А Бабалы принялся терпеливо увещевать парня:
- Володя, мы же с тобой, кажется, договорились: ты отдохнешь немного, потом потолкуем.
Володя вздохнул:
- Душа горит, товарищ начальник!
- Не понимаю…
- Мочи нет больше терпеть. А денег - ни шиша.
- Да ему опохмелиться хочется, Бабалы Артыкович, - насмешливо пояснил Зотов.
- Верно, Володя?
- Верно.
- А честное слово?
- В последний раз, товарищ начальник!.. У нас говорят: резко бросать нельзя. Если я сей же момент не хлебну этой отравы, так мне одна дорога: на кладбище. В последний раз!..
Бабалы с горечью сказал:
- Ты, значит, пришел забрать свою бутылку?
- В последний раз!.. Помираю, товарищ начальник!
- Мда… - Бабалы потер ладонью щеку, подумал о чем-то, достал спрятанную четвертинку. - На, бери. Только учти: вместе с водкой ты проглотишь и свое честное слово. А им ведь дорожить надо…
У Володи дрожали руки, он только бессмысленно повторял:
- Ей-богу… в последний раз…
- Ладно. Попробую тебе все-таки поверить. Тоже - в последний раз. Но уговор: вали прямым ходом в общежитие, нигде не задерживайся. Выпей там свою водку - и спать! На работу сегодня можешь не выходить. Выспись как следует. После зайдешь ко мне, подговорим на трезвую голову.
Володя, сжимая трясущимися руками бутылку, попятился к двери, на лице его были написаны и стыд, и благодарность.
Как только он исчез, Зотов хлопнул себя ладонью по бедру:
- Ах, ханурик!.. И это его вы собираетесь воспитывать, Бабалы Артыкович? И по-прежнему считаете нас виноватыми, что он спился с круга?.. Нет уж, увольте. Гончаров не маленький. Сам во всем виноват.
- А также те, кто затянул его в этот омут, кто пьет вместе с ним. Наша же вина в том, что мы проглядели парня. Ведь он же совсем молодой. И не буянит - только пьет. Он не безнадежен, Иван Петрович. И сейчас особенно нуждается в опоре - я бы сказал, что он стоит на хрупком мостике, который вот-вот рухнет, и надо протянуть ему руку, чтобы помочь добраться до берега и встать на твердую почву.
- Захочет ли он еще принять руку помощи?
- А почему бы нет? Его ведь мучает собственная слабость, даже его клятвы - пока пустые, но искренние - о чем-то говорят. Он сознает, что забрел на кривую дорогу - просто не может еще ничего с собой поделать. Вот тут-то к месту наша поддержка. Не сомневаюсь, все вместе мы вылечим его от затянувшейся болезни, и он еще принесет стройке немало пользы.
- Дай-то бог…
- Я в этом уверен. Во всяком случае, так или иначе, но мы должны использовать все средства, чтобы вызволить человека из беды. Наш ведь человек-то. Такой же, как и мы с вами. Только - больной…
- Чем же на первых порах вы собираетесь его лечить?