Муррук, который рад был ухватиться за любую протянутую ему соломинку, готовно закивал: да, доля у хозяйственников незавидная, как что, так они виноваты, вместо того чтоб поддержать их - на них всех собак вешают. А ведь это на них стройка держится!..
Подвинувшись поближе к Хезрету, он доверительно заговорил:
- Хезрет-ага, ведь сюда, на стройку, едут только истинные патриоты, верно? Не поверишь - мне ведь предлагали высокий пост в министерстве. Но чувство долга, совесть позвали меня на строительство Большого канала. Чтобы достойно служить народу, надо быть на переднем крае борьбы за коммунизм!
Хезрет поморщился, но Муррук, увлеченный своей речью, не заметил этого и продолжал с тем же пафосом желая возвысить себя в глазах собеседника:
- Мы все тут патриоты, Хезрет-ага!.. И прорабы, и механизаторы, и хозяйственники. Нам бы надо друг к другу - со всей душой… А меня вон Бабалы Артыкович не всегда понимает, косится на меня… Сидит в нем, видно, этакая предубежденность против хозяйственников… Ты-то, я надеюсь, не считаешь нас всех, навалом, хватами да хапугами?
Хезрет только руками развел:
- Муррук-хан!.. Зачем же так обобщать? Ваша работа не менее нужна и почетна, чем всякая другая. И ведь нелегкая а? Помехи-то, поди, на каждом шагу?.
- Чего-чего, а помех хватает, - с готовностью согласился Муррук. - Бездорожье - раз. Несвоевременная доставка запчастей, продуктов, всего самого необходимого - два. Безответственность шоферов - три. Понимаешь, одним поручишь что - так напутают, а другие налево норовят завернуть…
- Ладно, Муррук-хан, больше можешь не перечислять. Я ведь представляю, какие у вас трудности. А когда на пути у тебя такие вот ухабы да рытвины, можно ведь и самому споткнуться, а?
Хезрет внимательно посмотрел на Муррука. Тот выдержал его взгляд, оскорбленно вскинул голову:
- Хезрет-ага, ты что, подозреваешь меня в чем-то? Ей-богу, у меня и времени-то нет, чтоб спотыкаться. Ты верно сказал: я тяну огромнейший воз. И клянусь тебе - я бы лучше дал отрубить себе обе ноги, чем взялся за дело, которое мне не по плечу. А если бы я увидел, что не справляюсь с ним, то клянусь - согласился бы, чтобы меня закопали в землю вниз головой!
Хезрет все не сводил с него пристального взгляда:
- А тебе известно, что произошло в Гульбедене из-за беспечности хозяйственников?
Муррук опустил глаза, царапая по столу грязным ногтем, сказал осевшим голосом:
- Да, слышал я об этом. И готов со стыда сквозь землю провалиться Позор, позор!.. - Он снова поднял голову: - Но я лично ни в чем не виноват! Признаюсь: обеспечивать Гульбеден водой и продуктами - моя прямая обязанность. Оттого так тяжко у меня на душе…
Но я отдал соответствующие распоряжения. Цистерну с водой должны были прицепить к трактору. Да тракторист, видно, не довез ее… Черт его знает, куда он с ней подевался! Может, бросил в пустыне, а сам отправился за саксаулом - для дома или на продажу. Я же говорил тебе: безответственный народ!
- Значит, тракторист виноват… Не помнишь, как его фамилия?
- Хезрет-ага, я вечно в такой запарке, что просто не в силах упомнить, кому он поручил. Ей-богу, порой так замотаешься, что и собственное-то имя забудешь. Мне думается, этот мерзавец, почувствовав опасность, успел сбежать.
- В общем, ищи ветра в поле, это ты хочешь сказать? А у нас вот другие сведения…
У Муррука вытянулось, напряглось лицо:
- Какие же, позволь узнать?
- Пожалуйста. Мне скрывать от тебя нечего. Говорят, воду-то в бригаду должны были везти на машине, а она, вместо того чтобы следовать в Гульбеден, почему-то отправилась на байрам-алийский базар…
Муррук вздрогнул. У него действительно была одна встреча на этом базаре, и, чтобы вовремя туда поспеть, он воспользовался единственной оказавшейся в его распоряжении машиной - как раз предназначавшейся для поездки в Гульбеден.
Но кто его мог выдать? Шофер - верный человек…
Чтоб выгадать время, Муррук переспросил:
- Говоришь, на байрам-алийский базар?
- Точно. И прогулку туда совершил один хозяйственник по фамилии… Гышшиев!
Муррук вскочил с места:
- Ложь! Во-первых, я никуда не ездил. Во-вторых, клянусь, я распорядился, чтобы воду отвезли на тракторе.
- Есть свидетели?
- А мне ты не веришь? Хезрет-ага, тебе разве не ясно, что меня оклеветали?
- М-м, предположим… А тебе не известна, Муррук-хан, такая фамилия: Лукьянов.
У Муррука упало сердце: так и есть, шофер, "верный человек", оказался предателем! Вай, прямо не на кого положиться…
Он, однако, сделал непонимающее лицо:
- Лукьянов? Что-то не припоминаю. Кто это такой?
- Это шофер той машины, на которой ты ездил на байрам-алийский базар! Ты должен его знать: ведь вы сидели в одной кабине.
- Ложь, Хезрет-ага, наглая ложь! - Муррук взволнованно заходил по кабинету. - Да, вроде есть среди наших шоферов какой-то Лукьянов. Но в тот день я с ним никуда не ездил!
- И никуда не возил дыни, которыми загрузил машину в Рахмете?
- Какие еще дыни, Хезрет-ага?
- И не заезжал в дом тридцать девять по Гражданской улице, не сбросил там два ящика товаров?
Муррук схватился руками за голову:
- Прямо сон какой-то, дурной сон! Вот не знал, что человека наяву могут мучать кошмары! Тебя ли я вижу, Хезрет-ага? Ты ли мне все это говоришь? Или действительно я сплю и мне снятся всякие небылицы?
Хезрет, устало вздохнув, сказал:
- Вот что, Муррук-хан, хватит простачка-то разыгрывать. - Взяв со стола скрепленную пачку бумаг, он протянул ее Мурруку: - Почитай, это милицейский протокол, и под ним подпись Лукьянова. Он тут все начистоту выложил. Совесть парня заела.
Муррук оттолкнул от себя бумаги, даже не заглянув в них:
- Может, этот Лукьянов и виноват в чем, но не понимаю, зачем он меня припутал. Оговор, типичный оговор!..
- А с Курраевым и Карелиным ты не знаком?
- То есть почему же не знаком? - Муррук остановился перед Хезретом, лицо у него было бледное, а глаза злые, и крючковатый нос торчал хищно и воинственно. - Это. мои работники.
- Хоть от этого-то не отказываешься… Так вот, оба они подтверждают Показания Лукьянова. Да еще кое-что. добавили к ним…
- Это склочники, они давно под меня копают.
- Тебе, значит, мало трех свидетелей?
- Мне плевать, если бы даже в свидетели пошли все жители Рахмета! Повторяю: все, что я тут слышал, ложь, клевета, злобные наветы!
Хезрет, снова вздохнув, сказал, ни к кому не обращаясь:
- Говорил я Бабалы-ага: не гожусь я в следователи…
Упершись обеими ладонями в стол, приблизив свое лицо к лицу Хезрета, Муррук злобно прошипел:
- Так это он поручил тебе утопить честного работника? Ишь выискался хан: хочет - казнит, хочет - милует.
- О своей честности, уважаемый, ты можешь подробно рассказать в милиции. - Хезрет поднял телефонную трубку, попросил соединить его с начальником милиции. - Товарищ Кулиев?.. Это Атаев. Пришлите ко мне кого-нибудь. Да, он у меня.
Муррук понял: Бабалы, Хезрет и начальник милиции заранее обо всем договорились.
Он больше уже не оправдывался, не лебезил, не уговаривал, а перешел к угрозам:
- Вы еще ответите за все, и ты, и твой Бабалы. Следователи доморощенные!.. Найдется и на вас управа. Головы у вас, видно, от власти закружились.
- Следователи мы плохие, это верно, - спокойно сказал Хезрет. - Но кое-какой материал нам все-таки удалось собрать. - Он кивнул на лежащие перед ним бумаги: - Вот тут говорится о последних твоих художествах. Ты ведь не будешь отрицать, что удрал из Ашхабадской геофизической экспедиции, забыв отчитаться? Там за тобой тоже числятся темные делишки.
- В министерстве известно, почему я вынужден был оставить эту работу.
- А теперь пусть в милиции разберутся, я все материалы туда передам. Боюсь, Муррук-хан, на этот раз тебе не уйти от расплаты. Ты положил пятно на великую стройку, этого тебе никто не простит. - Порывшись в бумагах, он достал еще одну. - Вот, можешь ознакомиться - это приказ начальника строительства. Ты освобожден от должности, и дело твое будет передано в суд. А уж мы, строители, проследим, чтобы ты получил по заслугам. Чтоб никакому крылу не удалось тебя прикрыть!..
Дверь открылась, в кабинет вошел милиционер.
Кивком поздоровавшись с Хезретом, он шагнул к Мурруку:
- Вот ордер на арест, гражданин Гышшиев. Прошу следовать за мной,
Муррук хотел что-то сказать - из горла его только хрип вырвался.
Он напоминал сейчас хищную птицу с выщипанными перьями.
Глава двадцать вторая
РАДОСТИ И ЗАБОТЫ
обро пожаловать, молодые друзья!
Так начал Бабалы свою речь, обращенную к собравшимся в летнем клубе молодым специалистам.
Их было пятьдесят человек, они представляли разные города, разные народы.
Каждому пришлось оставить родной дом, близких, друзей, любимых… Однако на чуть утомленных лицах светились улыбки. Все хорошо знали, куда и зачем едут. Высокая цель окрыляла их сердца: превратить пустыню в цветущий сад. И потому не особенно пугало, что на первых порах их ждут трудности с жильем, неустроенный быт и что предстоят постоянные встречи с нещадно палящим солнцем, с ветрами, вздымающими тучи пыли, сбивающими человека с ног…
Никто не обещал им райских условий, и сами они понимали, что приехали сюда не на праздник, а на работу.
Бабалы все-таки посчитал нужным еще раз напомнить им об особенностях здешних мест, о специфике работы на строительстве Большого канала.
- Не сомневаюсь, что вы готовы на любые подвиги. Вижу по вашим лицам - вы уже рветесь творить чудеса в пустыне. Мы, люди старшего поколения, гордимся нашей молодежью, знающей, упрямой и отважной. Мы верим в вас, дорогие друзья!.. И верим в грядущие чудеса. Пока же вы должны ясно представлять себе, с какими трудностями предстоит вам столкнуться. Пожалуй, главная из них - это незнакомые, непривычные для вас климат и природа. Пустыня есть пустыня, тут уж ничего не поделаешь. Нам, старожилам, и то порой нелегко терпеть ее нрав… Ну, летом - зной. Это еще ничего, загорите под нашим солнышком… Хуже, что тут некуда спастись от пыли. Бывает, так она припорошит людей, что они еле узнают друг друга. Конечно, если у парня и. девушки любовь, так они не потеряются в самой непроглядной пыли. Ведь их сердца будут гореть, как маяки…
Переждав поднявшийся в зале смех, Бабалы продолжал:
- В жару, в пыль вода обретает цену золота. У нас даже говорят, что капля воды - это капля крови. Впрочем, вы подгадали к удачной поре: скоро осень, а осень здесь мягкая. Бархатный сезон… Зимой вот приготовьтесь немного померзнуть. Ну, этим-то многих из вас, верно, не удивишь. Еще предупреждаю и каюсь заранее: с дорогами у нас худо, а значит, и со своевременным подвозом необходимых продуктов, вплоть до хлеба. В то же время твердо обещаю: руководство участка приложит все силы, чтобы вы ни в чем не нуждались и чувствовали себя, как дома. На руках у вас назначения, из них ясно, кто на каком месте будет работать. Политические, воспитательные функции возложены у нас на политотдел. Не утомил я еще вас?
- Нет, нет!..
- Вон, я вижу, девушка в красной кофте скептически улыбается: мы, мол, уже взрослые, а нас азбуке учат. Смеетесь - значит, я прав? Но ведь это мой долг - честно и откровенно рассказать о том, что ждет вас на стройке. А вон у того джигита на лице явное нетерпение: когда же, мол, этот горе-оратор закончит свою речь и отпустит нас. Что ж, если вам все ясно - заканчиваю. Может, у кого вопросы ко мне имеются? Не стесняйтесь - в меру своих сил и возможностей я постараюсь удовлетворить ваше законное любопытство.
Все на некоторое время притихли. Но тут же поднялся парень с родинкой на носу. Почесав свой "меченый" нос пальцем, он сказал:
- Тут, значит, такое дело…
- Смелей, смелей! - подбодрил его Бабалы.
- Если кто захочет вызвать сюда… ну, друга. Работа для него тут найдется?
- Работы на стройке невпроворот. Мы примем твоего друга с большой радостью.
- А если у него нет специальности?
- Поможем получить ее. Да нам нужны и просто охочие до работы руки.
- А если я ее… его вызову, сможет он поселиться поблизости?
Бабалы засмеялся:
- Сможет, сможет!.. Вижу, братец, ты в родных местах не друга, сердце свое оставил.
У парня от смущения запылали не только щеки, но и нос.
- Да нет… Я так, вообще…
- А вообще - не надо стыдиться любви, братец. Это великое чудо, сливающее два сердца в одно. Грешно - разлучать любимых. Вызывай своего "друга", братец. И пускай зазвенят пиалы на одном из наших первых свадебных тоев!
Бабалы произнес эту тираду приподнято, проникновенно и чуть грустно: он вспомнил в это время об Ад-' жап. Молодежи его слова понравились, послышались одобрительные аплодисменты.
Не успел парень с родинкой на носу сесть на место, как вскочил другой - высокий, с очень светлой кожей, Голубыми глазами и длинными волосами, зачесанными назад.
- Товарищ Артыков! У меня вот похожее дело…
- Попробуем и его решить. Слушаю тебя, братец.
- Мы попали в разные бригады… А мы вместе ехали, у нас все вместе: еда, вещи… Как бы нам… поближе друг к другу…
Парень волновался, лицо его пошло красными пятнами. Бабалы успокаивающе улыбнулся:
- С кем же это у тебя "все вместе"?
- Вон сидит… Тамара….
Хорошенькая девушка, сидевшая в первых рядах, в смущении опустила голову. Словно не заметив этого, Бабалы спросил:
- Кто здесь Тамара, признавайтесь!
Голубоглазый повернулся к девушке:
- Встань, Тамара!.. Чего прятаться, дело-то серьезное. Потом, может, сложней будет его решить.
Девушка встала, не поднимая глаз.
- Друзья мои, - сказал Бабалы, - как я вижу, мы поспешили с вашим распределением. Жизнь вносит в путевки свои коррективы. Что ж, работайте вместе. Надеюсь, вы нам скажете, когда будет свадьба, и пригласите на нее, а?
Молодежь загудела, возбужденно, довольно. А к Бабалы уже обращалась, конфузясь, круглолицая толстушка:
- Мне тоже можно вызвать?..
- Ба, еще одна свадьба? Вызывай, сестренка, вызывай!
- Да нет, я хочу, чтоб мама моя приехала…
- Еще лучше!.. И не беспокойся, дело и для нее отыщется. В крайнем случае, обеды будет готовить, есть уже у нас на участке такие заботливые мамы. - Бабалы обвел глазами собравшихся и заключил: -Вопросов вроде больше не предвидится? Ладно. Еще раз от души повторяю: добро пожаловать, молодые мои друзья! Желаю вам решительных побед в решающих схватках с пустыней]
Молодежь стала с шумом расходиться.
По дороге к конторе Бабалы то и дело задерживали строители, он на ходу старался разрешить вопросы, с которыми к нему обращались, сразу ухватывая цепким, опытным взглядом, кто перед ним: честный труженик или хитроватый "работничек".
В конторе его поджидал Хезрет Атаев. Бабалы прошел вместе с ним в свой кабинет, усадил его, сел сам, спросил:
- Как дела, Хезрет? Сумкой своей не собираешься больше кидаться?
Прораб виновато улыбнулся:
- Бабалы, кто старое вспомянет…
- Ладно, забыл, забыл! Что там с нашим незаменимым Мурруком Гышшиевым?
- Идет следствие.
- Если идет - значит, к чему-нибудь придет. Рабочие из Гульбедева все выздоровели?
- Уже в бригаду вернулись. Должен тебе сказать, со снабжением стало куда лучше.
- Муррук-хан все ссылался на объективные трудности… Но одни их выдумывают, а другие - преодолевают? Как Нуры и Володя? Они ведь вместе работают?
Хезрет замялся:
- Тут такая история… Работали они здорово, мы их даже премировать хотели…
- Они что - повздорили?
- Понимаешь - Володя сорвался. Прогулял сутки. Теперь волосы на себе рвет, да поздно. Нуры, тот успокаивает парня, как может. Даже попросил меня - ничего не говорить тебе об этом случае. Но больно уж сам Володя переживает: я, говорит, подвел начальника, как после этого на глаза ему покажусь? Боюсь, как бы он со стыда-то не бросился бежать куда глаза глядят.
- Ты, Хезрет, последи за ним. Сам знаешь: такие тяжкие раны, какая у него была, быстро не заживают. Сорвется еще раз, да и покатится вниз… А мне кажется, он еще может стать человеком. Настоящим рабочим!
- Да я бы его не променял и на сотню "работничков", как ты их называешь.
- Это не я - Мухаммед. Приоритет за ним. Так не выпускай Володю из вида, договорились? Премии, думаю, не стоит его лишать. Он на доверие откликается больше, чем на наказание. Нуры, смотрю, это понял…
- Твой Нуры вообще молодчина. За что ни возьмется, дело кипит у него в руках. Когда на скрепер-то сел, а считается одним из лучших наших механизаторов!
- Я знал, что за него не придется краснеть.
- Только в последнее время он все ворчит: дескать, если бы меня и командировали в Ашхабад, я все равно не мог бы поехать, так командируйте сюда мою жену. Не пойму, всерьез он это или, как всегда, шутит.
- Разберемся. Нуры я во всем готов пойти навстречу. Как и всем истинным патриотам стройки!
Простившись с Хезретом, Бабалы принялся за письма. Первым ему попалось послание от отца. Артык, конечно, и не подумал извиниться за долгое молчание - просто излагал все, что произошло с ним после отъезда из Рахмета. Перед Ашхабадом он заглянул домой да и застрял там. На совхозные отары, находящиеся на отгонных пастбищах, напала какая-то болезнь. Артык, естественно, поспешил туда, недаром же Айна часто говаривала, что за овец своих он и жизнь готов положить. В письме он подробно сообщал, что случилось с овцами, какие меры он принял. В общем, Бабалы понял, что отцу было не до Ашхабада. Да и мать, как писал Артык, отговаривала его от этой поездки, поскольку, после долгих размышлений, пришла к выводу, что незачем кланяться в ножки незнакомой горожанке, когда в ауле невест полно. Сам Артык, впрочем, придерживался другого мнения и от затеи своей пока не откат зался, решив следовать совету моллы, который говорил: выслушай женщину - и поступи наоборот. Но сперва ему надо съездить в Турткуль, приобрести там баранов - производителей ценной породы, дающей сур*. Пока же насчет Аджап и ее назначения им придется похлопотать самим, но так, чтоб все было по закону и по совести. Под конец Артык передавал от матери и от земляков "тысячу приветов".
Письмо было в духе отца: без особых эмоций, но с добросовестной информацией.
Бабалы стало ясно, почему у Аджап все осталось по-прежнему, но утешения эта ясность не принесла. Аджап, наверно, уже на пути в Карамет-Нияз… Свадьба откладывается на неопределенное время.
Правда, когда он последний раз виделся с Новченко, то все-таки, набравшись решимости, попросил его помочь с переводом Аджап в Рахмет. Пришлось, конечно, признаться, что это его невеста, и терпеливо выслушать соленые шуточки Сергея Герасимовича. Но вряд ли тому в столь короткое время удалось что-либо предпринять, а может, он и забыл, в деловой суматохе, о просьбе Бабалы.
Мысли его прервало появление секретаря, доложившего, что какой-то молодой человек настаивает на приеме.
- Я же сказал, что никого сегодня не принимаю.
- Это, кажется, новый врач…
- Вот как! - Бабалы был несколько ошеломлен таким совпадением. - Тогда пусть войдет.