Когда перед ней вырос небольшой бархан, заросший кустиками селина, она остановилась, потянулась, словно стряхивая с себя сон. И замерла, очарованная картиной заката, - там, где солнце уже опустилось за горизонт, рдело нежно-буйное зарево.
Мимо с легким шорохом промелькнула прыткая ящерица, оставив на песке мелкий узорчатый след. "Вот бы расшить так воротник рубашки! - подумала Марина и тут же лукаво улыбнулась себе: - Эй, чью это рубашку ты хочешь покрыть узорами?"
Тут на глаза ей попался заяц, удиравший длинными прыжками, и это было так забавно, что она в восторге захлопала в ладоши. Заяц припустил ещё пуще…
Неожиданно она услышала за собой чьи-то шага и, обернувшись, увидела Аннама. Марина тут же забежала за бархан и спряталась за кустом селина, быстро выкопав себе в сыпучем песке неглубокую ямку. Она уже знала, что здешний песок не пачкает одежды, наоборот, очищает её.
Аннам растерянно оглядывался по сторонам: куда же могла деться Марина?
Он миновал бархан, так и не заметив ее. Еще раз осмотревшись, он громко крикнул:
- Мари-ина! Эй, Мари-ина-а!..
Марина не откликалась. И только шофер проезжавшего неподалеку грузовика ответил Аннаму истошным гудком: вот, мол, тебе твоя Марина Аннам и сам любил иногда поозорничать, но сейчас разозлился и погрозил машине кулаком.
Некоторое время он стоял с опущенной головой, внимательно разглядывая песок: нет ли на нем следов Марины. Потом медленно повернул назад. И тут заметил, что за кустом селина что-то шевелится. Торжествующе улыбнувшись про себя, он решил обойти бархан, чтобы застать Марину врасплох.
Девушке уже надоело лежать в своем укрытии. Она поднялась во весь рост и хотела было окликнуть Аннама, но в это время кто-то схватил ее за плечи.
Она попыталась высвободиться:
- Аннам! Убери руки. Как не стыдно!
- А ты будешь еще убегать от меня?
- Ни от кого я не убегала.
- А кто ж это прятался в селине?
- Я… я прилегла отдохнуть. Смотрю, ты все не идешь и не идешь. Смена-то давно кончилась…
- Прости, пришлось задержаться.
- Опять, верно, с Сашей заболтался?
- Нет, Марал-джан, я трос менял. Летят, черти…
- Ладно. Прощаю.
Сорвав ветку селина, Марина провела ею по шее Аннама. Он взял ее руку и прижал к своей груди. Марине слышно было, как гулко колотится его сердце. Она вырвала руку:
- Аннам! Ты слишком много себе позволяешь!
- Прости.
С угрюмым, обиженным видом Аннам опустился на песок. Марина присела чуть поодаль. Они долго сидели, не двигаясь, не глядя друг на друга.
Аннам в душе ругал себя за несдержанность: ишь обрадовался, облапил ее, как медведь!.. Разве она дала ему повод для этого? Не удивительно, что она рассердилась. Хорошо еще, если всего лишь обиделась, а не разгневалась. Обида - это уголек, который со временем подергивается пеплом и гаснет. А гнев - это кинжал, которым можно нанести удар в самое сердце. А может, это он медвежьим своим обращением поранил ей сердце? Пословица молвит: сердце - не миска, появится трещинка, так не склеишь…
А Марина не знала, как загладить свою резкость. Ей уже жалко было Аннама, - ишь, пригорюнился, как обиженный ребенок. Не заговоришь с ним, так промолчит до самого утра. А заговоришь, подвинешься к нему, так еще сочтет легкомысленной девчонкой…
Быстро сгущались сумерки. Тишина стояла такая, что обоим было слышно дыхание друг друга. Повеяло вечерней прохладой.
Марина поежилась и невольно придвинулась поближе к Аннаму. Почувствовав, как она зябко вздрагивает, парень осторожно обнял ее за плечи - девушка и не попыталась отстраниться, доверчиво прильнула к нему. У Аннама пересохло во рту, ему хотелось прижать к себе Марину крепко-крепко, но он боялся Даже пошевелиться…
Со стороны они были похожи на статуи.
Вдруг Марина вскочила с места, будто ее укололи иглой:
- Ой!
Аннам, тоже торопливо поднявшись, с тревогой спросил:
- Ты что?
Девушка проговорила, запинаясь от страха:
- Что-то холодное… ноги коснулось. Змея, наверно!..
Взяв Марину за руки, Аннам принялся ее успокаивать:
- Марал-джан, в пустыне не надо бояться ни змей, ни хищников, - они от человека сами стараются удрать. Если ты не нападешь на них, не раздразнишь, так и они тебя не тронут.
- Правда?
- А зачем мне врать? А ногу твою, наверно, ящерица задела, пробегая.
- Может, и ящерица. Только я теперь, выходя из дома, сапоги буду надевать.
Аннам добродушно рассмеялся, а Марина надула губы:
- Бессовестный, я вся дрожу от страха, а он еще смеется?
- Я вспомнил пословицу: кто обжегся на молоке - дует на воду. Давай посидим еще?
Марину даже передернуло:
- Нет, тут я больше не сяду!.. Лучше пройдемся.
Аннаму хотелось взять Марину под руку, но он боялся, что она опять рассердится, и шел рядом с ней как-то скованно, то отдаляясь, то приближаясь, касаясь плечом ее плеча. Марина улыбнулась про себя: ишь как его шатает, медведя этакого! Она сама подставила ему локоть, и Аннам, пугаясь собственной решимости, подсунул под него свою руку.
Но он никак не мог приноровиться к ее короткому шагу, все время сбивался с ноги, и Марина, сердясь, думала: ну до чего ж неуклюжий! Выбрала же она себе спутника!.. Почему ее так тянет к нему, этому неотесанному, диковатому восточному парню? Узнала бы мать, с кем она разгуливает по пустыне, так ахнула бы: ты что ж это делаешь, дурочка, совсем разум потеряла?
Наверно, потеряла - если ей не хочется, чтобы Аннам отпустил ее локоть, если так нравится идти с ним по пустыне, чувствуя тепло его сердца, переливающееся и в нее… И чего это она к походке его придралась? Совсем она не неуклюжая, а свободная, уверенная, не то что у какого-нибудь городского хлюпика, который угодливо подпрыгивал бы возле, приспосабливаясь к ее походке.
Думая так, Марина сама уже старалась идти с Аннамом в ногу.
Луна еще не взошла, и потому звезды на небе светили крупно, ярко. Казалось, они так близко от Марины, что стоит протянуть руку - и коснешься одной из них.
В Белоруссии ночное небо не было таким красивым. А может, она просто не замечала его красоты…
Они шли по направлению к бригадному стану, и все явственней слышался лязг и скрежет экскаватора. Аннаму эти звуки только ласкали слух, он думал, мысленно обращаясь к своему экскаватору: "Спасибо тебе за все, это ведь благодаря тебе я человеком сделался, это ты приближаешь счастливое время для моего народа, день, когда по каналу пойдет вода, и если бы я не решился взяться за свои рычаги, то и Марины не встретил бы! Рычи, дорогой, реви на всю пустыню - как лев!"
На стане никого не было: экскаваторщики работали, а Бостан-эдже сидела в вагончике и при свете керосиновой лампы занималась пряжей.
Аннам и Марина присели на топчан, некоторое время молчали, потом Аннам сказал:
- Взгляни на небо, Марал-джан. Видишь Млечный Путь?
Марина кивнула:
- Вижу. Красота какая…
- А на что он, по-твоему, похож?
- Ну… на светлую дорогу, проложенную в темном небе.
- Дорогой-то его уже назвали. Млечный Путь. У нас еще говорят: дорога белой верблюдицы. А я бы уподобил его каналу, который скоро перережет Каракумы!
- Ты стихи, случаем, не пишешь, Аннам?
- Нет. А что?
- Хороший образ придумал…
Марина зябко повела плечами, и Аннам забеспокоился:
- Замерзла? К ночи-то и правда теперь холодает.
На Марине было легкое платье, совсем не защищавшее ее от ночной прохлады, она плотней прижалась к Аннаму, но в ответ на его вопрос отрицательно покачала головой:
- Мне не холодна
Он потрогал ее руки:
- Ты уж в сосульку превратилась!
- Говорю: не холодно!
Аннам поднялся, направился к вагончику.
- Ты куда, Аннам?
- Хочу воды тебе принести. У тебя, наверно, от жары во рту пересохло.
Марина весело откликнулась на его шутку:
- Только набери ледяной, теплой мне не надо!
Аннам вернулся с шерстяной красной кофтой Марины, заботливо закутал в нее девушку. От кофты веяло тонким ароматом духов. Вдыхая его, Аннам даже глаза прикрыл…
Марина благодарно сказала:
- Спасибо, Аннам.
Он сел рядом, повернувшись к ней всем корпусом:
- У вас в Белоруссии, наверно, куда холодней?
- Там земля полгода белая, полгода зеленая.
Аннам вопросительно посмотрел на нее, и она пояснила:
- Зима у нас длится чуть ли не полгода. И вся земля под снежным одеялом. А сойдет снег, и начинают зеленеть поля, лес… Лес за нашим селом густой-густой.
- Я леса-то и в глаза не видел. Наверно, и воды у вас много?
- Наше село раскинулось по обеим сторонам речки, небольшой, но быстрой.
- И пыли у вас нет?
- Только снежная. Как зимой заметет поземка…
- А весной и осенью у вас, наверно, красиво?!
- И летом! Как войдешь в лес да вдохнешь теплый запах сосны - сразу сил прибавляется. - Марина схватила Аннама за руки. - Слушай, Аннам, поедем к нам в будущем году, а? Проведем отпуск в нашем селе…
Аннам с сожалением вздохнул:
- Не выйдет, Марал-джан.
- Почему?
- Артык-ага сказал мне: отдыхать будешь тогда, когда я напою своего Мелегуша водой Амударьи.
- Мелегуш - это лошадь?
- Любимый конь Артыка-ага.
- Аннам, отпуск тебе все равно должны дать, А то попроси у Бабалы Артыковича командировку. В Белоруссию!
- Зачем же это он меня туда пошлет?
- За машинами. Ведь многие механизмы присылают на канал из Гомеля. А мое село неподалеку оттуда.
- Эх, если бы можно было все твое село перенести в Теджен! С полями, рекой, лесом… и прокурором!
- Не боишься прокурора?
- Когда ты со мной, мне не страшен и дракон.
- А если прокурор скажет: ты чего это привязался к моей дочери?
- Тогда я отвечу: тебе она дочь, мне - невеста,
Марина вскочила с места:
- И ты… как ты посмел!
Аннам опустил голову:
- Прости, Марал-джан. Я пошутил…
- Ах, пошутил! - еще больше рассердилась Марина. - Для тебя это шуточки? Для тебя я девчонка, над которой можно и посмеяться?
Аннам не понимал, с чего она так вскинулась. Пробормотал потерянно:
- Марал-джан… Я же люблю тебя…
Он и сам не заметил, как вырвались у него эти слова. Марина, притихнув, смотрела на него во все глаза, а лицо ее медленно заливалось краской.
Ни слова не говоря, она повернулась и, закрыв пылающие щеки ладонями, бросилась к вагончику.
Аннам глядел ей вслед в полной растерянности и недоумении. Что это с ней? Сперва накричала на него, потом убежала.
Он начал сердиться. Он ведь ей в любви признался. А она… Нет, не по нему эти девичьи фокусы. Как к ней подступиться, если она, словно мак, меняет свою окраску при каждом дуновении ветерка?.. Ох, трудно с ней…
Аннам поднялся и, понурясь, тяжелой походкой направился к своему экскаватору.
Он не слышал, как Марина, выскочившая из вагончика, звала его:
- Аннам!… Постой, Аннам!…
Глава двадцать шестая
СПОР
оллегия заседала в кабинете заместителя министра.
Хотя на стене висела табличка: "Не курить!" - в помещении серовато-голубыми слоями плавал табачный дым.
Первым игнорировал призыв "Не курить!" Новченко, вообще привыкший ни с чем не считаться. За ним и другие схватились за папиросы и сигареты. Недаром же молвит пословица: когда мимо туркмена пройдет караван переселенцев - и он захочет переселиться. Курильщики словно вступили в соревнование: кто надымит больше.
Замминистра, который терпеть не мог дыма, только отмахивался от него ладонями, не решаясь сделать замечание присутствующим, Ведь начать пришлось бы с Новченко, а он, как известно, поступает обычно наперекор тому, о чем его просят.
Правда, сегодня и другие вряд ли бы обратили внимание на его просьбу - не курить. Очень уж бурно проходило заседание коллегии, все волновались, горячились.
Казалось, один Новченко был спокоен. Он поглядывал на членов коллегии, ответственных работников министерства с чувством некоторого превосходства, перебивал выступающих резковатыми репликами, иногда вставал и прохаживался по кабинету - свободно, как у себя дома.
Для пущей важности, чтобы все видели, кто он такой, Новченко пришел на коллегию в голубоватом мундире с генеральскими погонами. Он по сути и был генералом великой армии строителей.
Вообще он в этот день выглядел щеголевато: черный галстук аккуратно повязан, ботинки сияют, оправа и дужки очков - позолоченные. Аккуратная, щеголеватая одежда молодила его и в то же время придавала его облику какую-то холодноватость, самоуверенность.
Новченко вскинул голову, и взгляд его стал внимательным, когда с места поднялся Бабалы Артык.
О положении на своем участке Бабалы доложил коротко и четко. Он ни словом не обмолвился о том, что с его приходом на участке дела несколько наладились. Наоборот - подробно, ничего не скрывая, но и не увлекаясь самобичеванием, остановился на собственных промахах и ошибках. После этого ему легче было предъявить ряд претензий министерству: на участке не хватало механизаторов, бетонщиков, технического персонала, и тут большая часть вины ложилась на работников министерства, проявлявших подчас халатность, чиновничье равнодушие.
- Мы ведь требуем от отделов министерства не так уж много, - заметил Бабалы в конце своего доклада. - Всего-навсего - добросовестного выполнения своих обязанностей. Но колесам, так сказать, элементарной добросовестности мешают крутиться палки формализма, буквоедства, консервативного начетничества…
Новченко демонстративно ухмыльнулся, а замминистра, делавший на листах бумаги заметки, размашисто записал что-то и трижды подчеркнул записанное.
Бабалы знал, что Новченко недолюбливал замминистра, считая его трусом, тряпкой, перестраховщиком. Бабалы же казалось, что это просто мягкий, добрый человек, и ему даже нравились в нем интеллигентность, терпимость, даже деликатность какая-то…
Когда Бабалы закончил свой доклад, ему стали задавать вопросы, - он отвечал на них спокойно и обстоятельно, а некоторые замечания занес в свою записную книжку.
В общем, на заседании царила деловая атмосфера, и все шло гладко, пока с места не встал один из членов коллегии, Меллек Веллек, мужчина с большими залысинами, рано поседевшими бровями, шрамом от пендинки на левой щеке и крупной, чуть грузноватой фигурой, которой как-то не соответствовали беспокойные движения и лихорадочный блеск черных глаз.
Он не спрашивал, не советовал, не делился своими соображениями - а гневно обвинял, изобличал, и в тоне его чувствовалась плохо скрываемая неприязнь к Бабалы.
- Судя по всему, Бабалы Артыкович считает себя единственным чинаром на Рахметском участке. Он действует там по принципу: своя рука - владыка, и тех, кто пришелся ему не по нраву, брезгливым щелчком убирает с участка, привлекая себе в помощь даже милицию…
Бабалы многозначительно усмехнулся:
- Уважаемый Меллек Веллек, может, я сам объясню коллегии - что л кого вы имеете в виду?
- Бабалы Артыкович! - взмолился замминистра. - Вам пока не давали слова. Существует же определенный регламент.
- Но я обязан ответить на явную клевету.
Замминистра только беспомощно развел руками, а Бабалы с иронией продолжал:
- Позвольте спросить вас, Меллек Веллек, Муррук Гышшиев - родня вам или просто приятель?
Меллек Веллек повернулся к замминистра:
- Избавьте меня от подобных инсинуаций, Алексей Геннадиевич!
Тот устало вздохнул, а Бабалы в упор посмотрел на Меллека Веллека:
- Но разве вы намекали не на Муррука Гышшие-ва? Ведь именно он находится сейчас под арестом, именно его ждет скамья подсудимых. И, насколько мне известно, именно вы оказывали ему постоянное покровительство. Уж не знаю, по каким причинам, - ведь не за трудовые же его заслуги!..
Меллек Веллек опять попытался апеллировать к замминистра:
- Алексей Геннадиевич! Положите же этому конец, ведь оскорбляют члена коллегии!
Его оборвал Новченко:
- А ты не защищай жуликов и негодяев! Ну, а место в коллегии закреплено за тобой не навечно. Можешь и загреметь…
- Не ты меня назначал, Сергей Герасимович!
- У меня, слава богу, имеется и право, и возможность обратиться в более высокие инстанции.
Замминистра еле удалось успокоить расходившихся спорщиков. Когда шум стих, он выступил с заключительным словом по отчету Бабалы Артыка:
- Мне думается, дела на участке Рахмет идут, в общем, неплохо. Бабалы Артыковичу, благодаря его способностям, настойчивости и непримиримости к недостаткам, удалось распутать многие сложные узлы, выправить положение в самых слабых местах… Несмотря на нехватку рабочей силы и механизаторов, строительство на участке Рахмет проводится в рамках проекта и плана. Надеюсь, Бабалы Артыкович учтет замечания, сделанные членами коллегии. Мы же в свою очередь примем все меры, чтобы удовлетворить его справедливые требования. Я, например, считаю полезным и нужным, - если, конечно, Сергей Герасимович не будет возражать, - перебросить в Рахмет часть техники и механизмов из Карамет-Нияза. На Карамет-Ниязском участке преобладает песок, и для выемки грунта там эффективно используется вода, заменяющая механизмы. Рахметские же строители имеют дело с твердыми грунтами. Без дополнительной техники им не обойтись.
Новченко поднял на замминистра насмешливый взгляд:
- Спасибо, Алексей Геннадиевич, за поддержку моей собственной идеи. Я уже подписал соответствующим приказ.
Замминистра, как ни в чем не бывало, воскликнул:
- Вот и отлично! - И повернулся к Бабалы: - Напоследок хочу выяснить у вас кое-что, Бабалы Артыкович. Вы вот обвинили работников министерства в халатности, бюрократизме, формализме. Чем конкретно вы можете подкрепить свои обвинения?
- Вы знаете, Алексей Геннадиевич, работа строительного участка подобна работе огромного конвейера. Тут нужны точность и слаженность часового механизма. Неполадки в одном звене сказываются на состоянии остальных звеньев…
Алексей Геннадиевич добродушно улыбнулся:
- Все это действительно не ново для нас. Вы приведите конкретные примеры.
- Проверьте канцелярии ваших отделов, Алексей Геннадиевич, вы обнаружите там десятки писем, заявлений, требований, которые валяются там месяцами!.. Мы должны перечислить миллион рублей в Горький - нам до сих пор не сказали, с какого счета снять эти деньги. Больше трех недель мы ждем решения о специалистах из Куйбышева. Наша заявка на технику, которую необходимо заказать в Ленинграде, путешествует из отдела в отдел. Примеры легко умножить! Я могу дать вам подробную докладную записку.
- Хорошо, составьте ее.
- И она застрянет в одном из отделов?
Замминистра развел руками: