"Как бы скандал не затеялся, - забеспокоился Савелий и в следующее мгновение уже пожалел о том, что начал разговор. Подумал с неприязнью о Калугине: - И в самом деле, ишшо из-за него раздору не хватало", - а вслух сказал примиряюще:
- Ты, Николай, не кипятись, ишшо молодой... а надо все тихо-мирно да полюбовно порешить.
- Ты бригадир - ты и решай! - раздраженно перебил Николай. - Развел кисель - теперь расхлебывай. А мое слово такое - всякому хамству надо давать отпор! Он думает, что хамством можно достичь всего. Он думает, что приятно и нужно ему - то непременно доставит пользу и удовольствие обществу, для меня, например. А я терпеть не могу таких хамоватых людей! И имей в виду, отец, если вы с Евтеем примете его в бригаду, тогда я уйду из бригады! И все, все на этом!
- Ну нет, так нет, пошто осерчал-то? Я ж к тому и вел разговор, чтобы все обсудить... - Савелий заискивающе посмотрел на Николая и Евтея.
- Ну вот, и давно бы так, - удовлетворенно кивнул Николай, вновь принимаясь за прерванное так некстати чаепитие.
Евтей, насупившись, молчал, опустив глаза на свои тяжелые ладони, беспокойно ерзающие по застеленному газетой столу. Это его движение не предвещало ничего хорошего. Савелий поморщился: "Быть раздору!"
Но Евтей не стал ни спорить с Николаем, ни убеждать его, только сказал глуховато:
- Высоконько ты взлетел, племяш, а голова-то слаба на высоту, оттого и сердечко уменьшилось, из души к горлу подошло...
- Это, уважаемый дядюшка, сплошная ваша демагогия, - невозмутимо возразил Николай. - Куда я взлетел - это мое личное дело. Как говорится: "Всяк сверчок знай свой шесток".
- Ну, конечно, тебе, сверчку, со своего шестка сподручней смотреть на нас, серых, неотесанных мужиков, да только не забывайся, кто поднял тебя на шесток-то. Сверчок - не орел, да и орлы от земли далеко не отрываются.
- Ну вот и ладно, ладно, ребятки, - засуетился Савелий, довольный тем, что скандала не произошло. - Вот уж скоро рассветет, давайте-ка побыстрей собираться. Собак-то с собой брать незачем, оставим их тут. Я думаю, начнем искать с ближних ключей: я с Николаем пойду в левый ключ, вывершим его до водораздела и спустимся в Батехин распадок, а ты, Евтеюшко, правый ключ обследуй, сколько духу хватит, подымись по ём. Потом исподволь и до верхних ключей доберемся. Все одно, если она тут - никуда не денется от нас, найдем ее след, лишь бы погода постояла. - И, опасаясь, что разговор опять повернется на нежелательную тему, стал торопливо одеваться.
Вышли тигроловы из зимовья на рассвете. Евтей не торопился. Он долго без нужды строгал ножом палку-посох, затем, вынув из карабина затвор, протер его полой куртки, и, лишь когда скрылись из виду Савелий и Николай, он вдруг, словно бы спохватившись, закинул за спину рюкзачок с топориком и снедью, торопливо зашагал к сопкам, но не к устью ключа, в котором должен был идти, а гораздо левей, к тому распадку, откуда тянуло нодейным дымом.
* * *
Четыре сухих ровных кедра Павел Калугин увидел сразу. Рядом с кедрами стоял молодой пихтач, и тут же лежал выворот. Лучшего места для нодьи и не придумаешь. Но по времени было еще слишком рано делать нодью, и Павел не без сожаления прошел мимо этого идеального для ночевки места. Однако, пройдя с полкилометра, он заметил несколько старых пней ровно такой толщины, какая обычно требуется для строительства избушек. Он пошел медленней, и тут на него пахнуло дымком, и сразу сквозь ельник он разглядел избушку. От неожиданности Павел даже вздрогнул, затем, пригнувшись, попятился, развернулся и быстро, беспокойно оглядываясь, зашагал назад к четырем кедрам, радуясь тому, что ушел от избушки незамеченным и что недалеко от нее, словно по заказу, есть такое отличное место, на котором можно простоять, как минимум, четыре дня. А в том, что придется здесь стоять не меньше четырех дней, Павел не сомневался. Наверняка тигроловы сделали избушку своей базой, откуда и начнут поиски тигриных следов, значит, табор надо устраивать основательный.
Срубив сухой кедр и распилив его на два бревна, Павел подтянул их к вывороту, сделал нодью и зажег ее. Затем он нарубил хворосту и тонких сушин и развел между нодьей и выворотом огромный костер. Когда земля прогрелась под костром и перестала парить, он разбросал горящие головешки, а мелкий жар разгреб и тщательно затоптал, на это черное пепелище настелил затем пихтовые ветки, соорудил над постелью каркас из жердей и рогатин, который сверху и с боков обтянул целлофановой пленкой, и получилась как бы ниша, основанием и третьей стеной для которой служил выворотень. Табор получился уютный.
После ужина, укладываясь спать, Павел решил, что завтра прежде всего пойдет к избушке и узнает точно о намерениях тигроловов: если собаки останутся у избушки, а мужики уйдут без них - значит, ушли они не на отлов, а пока всего лишь на поиски следов или на разведку. Если же собак возле избушки не окажется - значит, тигроловы либо отправились по маршруту дальше, либо собираются уже отлавливать тигрят, и в этом случае надо бросать нодью и следовать за ними. Но, если тигроловы ушли на поиски, что же делать в этом случае ему? "Сидеть целый день около нодьи и ждать? А не пойти ли на поиски следов? Возьму хотя бы вон тот ближний ключ, который виднеется меж сопок, вывершу его, пройду по водоразделу и спущусь по распадку прямо к нодье. А вдруг и повезет, найду след тигрицы и тогда уже на законных основаниях буду участвовать в отлове..."
Эта мысль показалась Павлу просто прекрасной, и он тут же с нею заснул чутким сном. Нодья горела хорошо и ровно, но все равно раза три или четыре он просыпался и поправлял ее палкой-шуровкой. Лишь под самое утро, как всегда, одолел его настоящий сон. Он спал, как дитя, безмятежно и крепко, но длилось это, как ему показалось, не дольше мгновения. Опять слышит Павел за своей спиной гудение и потрескивание пламени, чует парной запах хвойной подстилки, смешанный с запахом золы и оттаявшей земли, ощущает всем существом тепло огня и дальше за ним непостижимую и пугающую беспредельность холодного звездного мира. И вдруг в этом мире словно что-то сдвинулось и нависло какой-то неясной угрозой. Павел вздрогнул, как от толчка, и, все еще находясь на грани сна и яви, охваченный безотчетной тревогой, вскочил на колени, открыл глаза и, увидев в двух шагах от нодьи что-то высокое и темное, выбросил руку к лежащему на подстилке ружью, но уже в следующее мгновение отдернул ее: перед ним, навалившись грудью на палку, стоял и улыбался Евтей Лошкарев.
- Чо, Павелко, испужал я тебя? Хотел ружье у тебя выкрасть да уйти с ним, а ты всполошился; уж я тихонечко старался. Как услышал-то меня? Чо молчишь? Не ждал гостей?.. А я вот пришел, угощай старика леденцами да пряниками. - Евтей снял карабин и приставил его к валежине, протянув изумленному и напряженно молчавшему Павлу руку. - Ну, здравствуй, чо ли!
- Здравствуйте, Евтей Макарович. - Павел отодвинулся, освобождая гостю место и продолжая смотреть на него все с тем же беспокойством.
- Да ты, Павелко, не боись, я тебя не прогонять пришел. Куды ж тебя прогонять теперь? Ишь, как обстроился. - Евтей, задрав бороду, одобрительно осмотрел навес и углы. - Да, обосновался... В таком гайне и рожать можно. Ну дак чо, чаем-то поить будешь аль нет?
Ровный шутливый тон его голоса, улыбчиво поблескивающие глаза, спокойные уверенные движения убедили Павла в том, что пришел к нему Евтей действительно с добрыми намерениями. И Павел, внутренне расслабившись, принялся торопливо выкладывать из рюкзака на хвойную подстилку печеную домашнюю колбасу, сливочное масло, сахар, хлеб, сушеное мясо.
- Ого, сытно живешь! А много ли провианту запас?
- Дней на двадцать хватить должно.
- Смотри-ка ты! А у нас дней на десять всего. Ну, ладно, свои приедим - за твои примемся. Чай, поделишься с нами, коль придем занимать к тебе?
- Да уж придется, если хорошо попросите, - вяло пошутил Павел, наливая в Евтееву кружку чай. Он все еще посматривал на гостя с недоверием. "Что-то темнит Евтей Макарович, - думал он с тревогой. - Тянет резину, не знает, с какого конца начать, рубил бы уж сразу".
- Хорош у тебя чаек, Павелко! Лимонником отдает приятственно, люблю с лимонником. Сёдни рано проснулись, а чаю и попить как след не пришлось... Племянничек весь аппетит перебил... дышло ему в ноздрю!
"Ну вот, начинается, ближе к делу подходит. - Павел вновь напрягся. - Сейчас объявит..."
- Ну так вот, стало быть, тако дело... Плесни-ка еще полкружечки чайку... Савелко-то нынче утром пытался за тебя слово замолвить: дескать, принять бы надо Калугина. Да куды там! - Евтей презрительно сморщился. - Племяш и слышать не хочет, рыло на сторону завернул, как ровно ему дохлую ондатру к ноздре подсунули... Вот человек! А почему он тебя пустить к тигроловству боится, об этом я догадываюсь... Ну да бог с ним, однако, по-евонному - все одно не выйдет! Савелий-то и не прочь тебя принять, да он у Николая под каблуком давно. Как съездил к нему в город, а там у него в квартире-то паркет скрипучий, да хрустали с коврами, да машина, и чего-чего только нет! А тут еще и на работе у него побывал - ну и возгордился сынком, против его слова не может вымолвить. Вот и седня утром заегозил... - Евтей допил чай, спрятал кружку в карман рюкзачка, степенно обтер широкой ладонью усы, расправил седую бороду и, подумав немного, твердым голосом проговорил: - Да, не выйдет по-евонному! А ты, Павелко, от своего не отступай... Сдается мне, что у нас с племянником будет еще один разговор - покруче сёдняшнего. А пока эти дни поночуй еще у нодейки... - Евтей подмигнул взбодрившемуся Павлу. - Ишь, как пригрела она тебя - так разомлел, что и ружье чуть было не проспал. Гляди, другой раз украду - не услышишь. Ну дак чо, сидеть будем аль пойдем тигру искать?
- Зачем сидеть - надо искать, - заулыбался Павел, вскакивая и торопливо убирая с подстилки еду.
- Ишь ты, и здесь не сробел! Ну а куды искать-то собирался идти, ежели не секрет?
- Да куды? Ясное дело - начинать надо с ближних ключей. Вон в тот, правый, ключ собирался. - И Павел указал рукой в ту сторону, куда должен был идти Евтей.
Евтей удивленно хмыкнул, погладил бороду и вновь спросил тоном экзаменатора:
- А пошто именно в тот ключ? А пошто не в тот или не в этот? Они оба тоже ближние.
Павел, сообразив, что Евтей его экзаменует, улыбнулся:
- А в те ключи, Евтей Макарович, по-моему, смысла нет соваться. Они ведь вершинами своими подпирают к леспромхозовским делянам. Леспромхозовцы бы обязательно след увидели, и уже всему Мельничному про это известно было бы. В общем, те ключи только в крайнем случае проверить можно.
- Ну-ну, ладно, немножко варит котелок, - удовлетворенно кивнул Евтей, поднимаясь на ноги. - Пойдем тогда в твой ключ. Вдвоем-то нам легче будет его вывершить, то ты по целику пойдешь, то я - вот и весельше будет.
"Это уж точно, Евтей Макарович", - радостно подумал Павел и первый вышел на целик.
Устье ключа оказалось унылым, с широкой болотистой поймой, густо заросшей черемухой и ольхой. Но вскоре пойма сузилась, начался смешанный широколиственный лес, здесь в одном месте пойму пересекала кабанья тропа. Лошкарев прошел по тропе метров двести, внимательно разглядывая ее.
- Такие тропы, Павелко, не минуй, - поучал он. - Тигра, она любит по чушечьим тропам ходить. Пройдет по тропе, а за ней опять чушки все перетолкут - вот и нет помина от ее следа! А ты непременно, коль торную тропу встренешь, пройди-ка по ей до первой встречной валежины или пока тропа не разойдется. Чушки-то непременно валежину либо обойдут, либо перепрыгнут, либо под нее пролезут, а тигра, она, матушка, завсегда на эту валежину передние лапы поставит. Кошка - она и есть кошка, и все повадки у нее кошачьи.
До полудня следопыты обследовали еще одну чушечью тропу, пересекли три изюбриных следа и уже в самой вершине ключа увидели волчий след.
- Ну тут мы с тобой, Павелко, не найдем тигру, однако, - устало отирая рукавом потный лоб, проговорил с досадой Евтей и кивнул на волчий след. - Там, где тигрица живет, волк туда не сунется. Тигрица эту пакость непременно изничтожит, будет тропить волка, пока не задавит или пока не угонит его в другой район. У нас в поселке собака кошку гоняет, а здесь все наоборот: кошка собачью породу изничтожает. Но, однако, ключ-то мы все одно вывершим - всякое бывает. Чтобы потом не сомневаться, надо всегда до конца все проверять. Оставленные, недосмотренные закоулки потом спать тебе давать не будут, совесть твою будут грызть-подтачивать: "Ох, зря не проверил, а вдруг она, тигра, там-отка и осталась?" В нашем деле, Павелко, аккуратность требуется.
В вершине ключа тигриных следов не оказалось. С водораздельного хребта, сквозь кедровый лес просматривалась затянутая голубой дымкой долина Имана, а левей ее виднелась излучина ключа Благодатного, и над ней белый купол Арминской горы.
- Высоконько забрались мы с тобой, - удовлетворенно заметил Евтей. - Однако и время уже поджимает - придется трусцой поспешать.
Возвращались по левому отрогу - Евтей объяснил, что тигрица может и на отроге жить, если зверь есть, и в ключ не спустится: не захочет лишний раз выдавать себя.
К нодье спустились по крутому распадку уже в сумерках. Евтей попытался помочь Павлу разжечь нодью, но Павел категорически отказался.
- Ну сам, так сам, - добродушно согласился Евтей и пожаловался: - Чо-то сёдни притомился я по твоим следам ходить - больно бегашь ты по-молодому. Завтра я тебе отдам этот лом. - Он похлопал рукой по прикладу карабина. - И рюкзачишко тоже уступлю, а ружье свое оставишь, ни к чему оно - лишний груз.
- Я согласен, Евтей Макарович, не только карабин, но и вас самих на спине таскать.
- Ишь ты, искуситель какой! - довольно усмехнулся в бороду Евтей и шутливо пригрозил: - Да, смотри, не проспи завтра, а то украду ружье-то, ей-богу, украду! Ну, ладно, пойду-ка я. - И пошел, слегка сутулясь и косолапя, точно медведь.
Павел, прежде всегда недолюбливавший Евтея за его угрюмый характер и вид, теперь смотрел на его широкую сутулую спину с благоговением и надеждой.
* * *
- Ну как тамо-тко преследователь наш поживат? - встретил брата Савелий. - В отпуск идти не думат ишшо?
В зимовье было жарко натоплено, пахло свежезаваренным чаем и подгоревшим хлебом.
- А ты, я смотрю, давно возвернулся, - отщипывая с усов сосульки, заметил Евтей. - Али тигру нашел?
- Какое там, тигру! Притомился чтой-то сёдни, - смущенно пробормотал Савелий, поспешно снимая со стены над печкой свою уже просохшую от пота шинель. - Чтой-то спину ломит - к погоде, должно...
- Зря, Савелко, на погоду ропчешь, - с усмешкой перебил Евтей. - Стареем, брательник, стареем, отсюда и хворобы всякие.
Евтей неторопливо повесил над печкой рукавицы, шинель, затем, покряхтывая, принялся сосредоточенно развязывать тесемки на улах.
- Ну, дак чо, Евтеюшко, видал ли нет Павла?
- Вот я и говорю, брательник, стареем мы, - словно не слыша вопроса, продолжал свою мысль Евтей. - Два-три сезона еще поскрипим, побегаем за тиграми, а дальше что? Дальше песок из нас посыпется.
- Ты, Евтеюшко, к чему речь-то клонишь? - осторожно спросил Савелий. - Чо-то лицо у тебя, смотрю, смурное, ай недоволен чем?
Сняв улы и оставшись в одних войлочных чулках, Евтей прошел к столу, взял кружку, в которую Савелий тут же услужливо налил чаю.
- А речь я, брательник, вот к чему клоню, - шумно отхлебывая горячий чай, раздумчиво продолжал Евтей. - Ловим мы с тобой этих самых тигров всю свою жизнь, почитай, сколько народу всякого у нас в бригаде перебывало - сёдни один, завтра другой, а кто из этих людей дело-то наше перенял? Никто! Потому как этого дела мы с тобой никому и не передавали, вроде как боялись передать, а теперь вот к черте последней подходим, а наследника нет, сами помрем - и дело наше некому продолжить...
- Так вить, Евтеюшко, рази Николай-то не наследник?
- Да какой он наследник? - Евтей даже кружку от себя отодвинул, нервно запустил в бороду пальцы. - Отрезанный ломоть твой Николай!
- Это ишшо почему отрезанный? - обиделся Савелий.
- А ты не обижайся, брательник, - помягчал голосом Евтей. - Я и сам бы рад видеть племяша продолжателем нашего дела, династии нашей, да рази ты сам не видишь: нет огня в нем к нашему делу - корысть одна; ты горишь, а он как бы сбоку припеку у тебя или как собачонка на поводу. - Евтей помолчал, разглядывая на столе свои мощные, узловатые руки. - Ты, Савелко, не серчай, но Николай и в самом деле, как норовистый молодой кобелек, у тебя на привязи; ты его в одну сторону ведешь, а он тянет тебя в другую, характер проявляет: дескать, коль я в собачьей стае верховод, то и над хозяином своим тоже верховод...
- Выдумываешь напраслину, - неуверенно возразил Савелий. - Какой он мне верховод? Ишшо не хватало...
- А рази не верховод? Сколь уж было так: ты в одну сторону, он в другую - и перетягивал тебя. А что получалось из того? - Евтей с укоризной посмотрел на брата, строго заключил: - Под каблук ты попал сынку своему, на его инженерско звание смотришь вверх, как на икону, а свое звание уронил и себя принизил. Сын перед тобой благоговеть должен, а не ты перед сыном! Вот за то, что достоинство свое родительское не блюдешь - сам же через то и пострадаешь.
- Ишшо чего - где я достоинство не блюду? - слабо защищался Савелий. - Выдумывашь ты. - И, сняв с печки котелок с похлебкой, поставив его перед братом на стол, попробовал направить разговор в другое русло: - На-ка вот лучше, Евтеюшко, супешнику похлебай, ишшо не хватало нам с тобой раздору... Притомился, чай, целик топтать?
- А вот уж чего не было, того и не было, - с усмешкой проговорил Евтей, многозначительно посматривая на удивленного Савелия.
- Опять ты, Евтеюшко, как заяц на лежку, петлями скачешь. Говори толком - не ходил сегодня никуда, с Калугиным сидел, чо ли?
- Пошто не ходил, ходил, брательник, ходил... Да только не по целику, а по следу готовому едва-едва поспевал за Пашкой. Здоров, черт, как сохатый прет. В самую вершину ключа добрались. Поглядел я нонче на Павла, и вот чо скажу тебе, брательник: из этого парня выйдет настоящий тигролов, попомни мое слово!
- Это ишшо на воде вилами писано - сам ведь припомнил, сколь народу у нас в бригаде перебывало, да никто не удержался...
- Да ведь мы и не удерживали никого! Даже отпихивали особо ретивых-то, вспомни-ка... - Евтей осуждающе покачал головой. - Ай забыл, брательник? Вишь, какая память у тебя...
- Да ведь и ты, Евтеюшко, грешен по этой линии.
- А я не отмалчиваюсь, - да и грех ли то был? Тогда еще не время было династию разрушать, а теперь оно приспело, и надобно тигроловство наше в хорошие руки передать. - Евтей значительно помолчал, теребя бороду, и вдруг сказал с решительностью непреклонной, точно вколачивая гвозди в сырую древесину: - Хочет этого племянник или нет, но Павлу тигроловом быть!
- Да разве я супротив? Пушшай идет в бригаду! Пушшай, - искренне закивал Савелий. - Я-то ничо, да вот ишшо бы уговорить Николая мово... Токо так, Евтеюшко... - Савелий прислушался - за избушкой радостно повизгивали собаки. - Вот и он, легок на помине. - Лицо Савелия сделалось тревожным и растерянным. - Токо ты, Евтеюшко, сразу-то погоди, не бу́хай, поласковей с ним, без скандалу, - понизив голос, торопливо попросил Савелий. - Слышь-ко, а может, ишшо денечка два повременишь? Может, Павлик-то спытанье не выдержит да уйдет с миром, вот бы и дело решилось...