Посасывая трубку, унтер поглядывал на молчаливых мужиков, понуро сидевших на возах.
- Прибавят купцы или не прибавят? - гадали хлеборобы. - Староста с налогами покоя не дает. Лавочнику платить надо…
- Вот ведь не выходит! Чаевничает, а тут жди. Время-то какое, на пашне бы надо быть.
- Почем? - прервал речь крестьянина незнакомый человек и, запустив руки в пшеницу, стал разглядывать крупные зерна.
- Сорок копеек, - неуверенно ответил мужик.
- Сыровата. Даю без двух. Степан больше тридцати пяти не даст, - говорит купец, отрывая листок из своей книжки. - Вези вон туда, - показал он на новый дом Фирсова.
Обрадованный крестьянин взялся за вожжи.
- Продал? - спросили его с соседнего воза.
- По тридцать восемь за пуд, - направляя коня на дорогу, ответил тот. Вскоре длинный ряд подвод потянулся к каменной кладовой Никиты Фирсова.
Унтер вскочил на ноги, поспешно спустился со ступенек крыльца. Увидев нарушителя базарных порядков, твердым солдатским шагом направился к нему.
- По какому праву?! - спросил он, грозно хмуря седые брови.
Из-под стеженого картуза на Скачкова блеснули глаза с хитринкой.
- Кто есть такой? - наступает на него унтер. - Почему без спроса хлеб покупаешь? - усы Скачкова топорщатся. - Тягаться со Степаном, шушера, вздумал? А?
- Коза с волком тягалась, рога да копыта остались. Хи-хи-хи! - захихикал новый купец. - Вот тебе загадка: сидит дед во сто шуб одет, кто его раздевает, тот слезы проливает. Не отгадал? - И, похлопав Филата по плечу, сказал ласково: - Не мешай, служивый, на хлебном базаре Никита Фирсов объявился.
ГЛАВА 3
Во двор Фирсовых зашел незнакомый человек, одетый в старый пиджак, в прорехах которого виднелись скатанные клочья серой ваты. Ноги обуты в порванные бахилы, из которых торчали грязные пальцы и концы портянок. Кудлатую голову прикрывала монашеская скуфейка. Был он широк в плечах, могуч. Окинув взглядом окна верхнего этажа, он уселся на ступеньки крыльца. В доме Фирсова после обеда все спали. Лишь на кухне гремела посудой недавно взятая из деревни стряпка вдова Мария Сорокина. Увидев бродягу, она закрыла дверь на крючок.
"Варнак, наверно. Ишь, рожа-то как у разбойника. Как бы не стащил что, - пронеслось у нее в голове. - Проньку лешак на сеновал затащил, дрыхнет, турнуть этого мошенника некому". Прислонившись к подоконнику, Мария стала наблюдать за монахом.
Тот зевнул и, перекрестив рот, не торопясь вынул из кармана холщовых брюк берестяную коробочку. Постучал пальцем по крышке, открыл и, захватив щепоть истертого в порошок табаку, со свистом втянул его в широкие ноздри приплюснутого носа. Смахнув с усов зеленую пыль, раскрыл рот, с наслаждением чихнул.
Проходивший недалеко от крыльца петух с испуга подскочил на месте и сердито покосился на бродягу. Чихнув еще раз, тот спрятал коробочку и передвинулся в тень.
- Во здравие чихаете, - сказал с усмешкой вышедший на крыльцо Никита Захарович.
- Благодарствую, - пробасил тот и не спеша поднялся на ноги. - Вы и есть владыка дома сего?
- Что нужно? - сухо спросил Фирсов.
- В писании сказано: просящему дай, от хотящего не отвращайся… Живот мой пуст, как турецкий барабан. Покорми.
Никита Захарович с любопытством посмотрел на монаха.
- Кто такой?
- Аз есмь человек, - уклончиво ответил тот и, помолчав, добавил с деланной грустью: - Лисицы имеют норы, птицы - гнезда, а человеку негде приклонить голову.
- Ты что, из духовного звания?
По лицу незнакомца пробежала легкая тень.
- Челябинской епархии бывший дьякон. Окончил духовную семинарию, знаю латынь и бранные слова на всех языках мира.
- Служил? - продолжал расспрашивать Фирсов.
- В Косулинском приходе. За усердное поклонение Бахусу, за совращение сорокалетней отроковицы, сиречь блуд, вылетел из церковного лона, - весело ответил пришелец.
- Имя?
- Никодим Федорович Елеонский, имею от духовной консистории направление в чертоги Вельзевула и гражданский паспорт. - Расстрига вытащил из-за пазухи помятый документ и подал его Никите.
- Ладно. Скажи стряпке, чтобы покормила, я скоро вернусь, - отрывисто бросил Никита и поднялся наверх.
"Этого кутейника надо поближе посмотреть. Может, пригодится, - подумал он. - Андрей не торговец, Сергей еще молод. За мельницей смотреть надо, да и с хлебом забот немало. Одному не управиться. Пускай поживет, посмотрю. Для испытки пошлю сначала на мельницу, а потом с Сергеем на ярмарку в Троицк".
Через полчаса Фирсов спустился вниз, но расстриги на кухне не было.
- Подала ему миску щей, калачик положила - смял, исшо просит. Давай, говорит, красавица, мечи, что есть в печи. Подала каши - съел, перекрестил лоб, выпил полтуеса квасу, сгреб подушку и ушел, - пожаловалась Мария хозяину.
- Куда? - поспешно спросил Никита.
- В кладовку спать. Я ему кричу, что там кринки с молоком стоят, а он: "Наплевать мне, говорит, на твои кринки, что я кот, что ли? Не вылакаю. А хозяину скажи, чтоб меня не тревожил. Высплюсь - сам приду".
- Ладно, пускай дрыхнет, - махнул рукой Никита. - Проснется, пошли ко мне.
Через час, сопровождаемый любопытными взглядами домочадцев, Елеонский, вместе с хозяином, вошел в маленькую комнату, которая служила Фирсову кабинетом.
- Вот что, Никодим…
- Федорович, - подсказал тот.
- Никодим Федорович, дело, как ты знаешь, у меня большое. Надежных людей мало. Поживи пока у меня. Поглянемся друг другу - поведем дело вместе. А как начнешь дурить - пеняй на себя, не маленький. Сколько лет?
- Сорок восьмой, - ответил расстрига. - Вот только… как насчет моих риз? Ветхие стали, - сказал Никодим, оттянув рукав грязной рубахи. - Правда, - продолжал он, - в писании бо сказано: "Что смотрите на одежды свои? Поглядите на полевые лилии, как они цветут, не ткут, не трудятся", - расстрига усмехнулся и почесал грязной пятерней затылок. - Насчет лилии сказано правильно. А в жизни бывает так: оделся в пальто с котиковым воротником - Иван Иванович, а в рваную шубенку - Ванька сукин сын.
- Ладно, сегодня же получишь новую одежду. В баню сходишь, - перебил его Никита, глядя на руки Никодима. - Жить будешь во флигеле. Там одну половину занимает мой старый приказчик, вторая - свободна. Ты семейный?
- Вдов, - Елеонский опустил голову и вздохнул, - через это и свернул с пути праведного…
На следующий день Мария, увидев расстригу, ахнула. Никодим был одет в просторную гарусную рубаху, опоясанную крученным из шелка поясом, в плисовые шаровары и новые яловые сапоги со скрипом.
- Ну вот, теперь на человека похож, - оглядывая будущего помощника, сказал довольный Никита и повел расстригу к семье.
Двухэтажный дом Фирсова имел несколько комнат. Наверх шла узкая витая лестница, которая выходила на женскую половину дома - к Василисе Терентьевне. Нижний этаж разделяла каменная стена: кухня и небольшой закуток для работницы - слева, просторная кладовая, где хранилось хозяйское добро, - справа.
Со двора вход в кладовую закрывался низенькой массивной дверью, висевшей на кованных из железа петлях.
Парадное крыльцо было выложено плитами чугунного литья. Широкая лестница с блестящими, покрытыми лаком перилами поднималась на веранду.
Никодим вместе с хозяином вошел в столовую и бросил беглый взгляд на обстановку. Стены были оклеены голубыми обоями, над столом, накрытым белоснежной скатертью, опускалась массивная люстра с позолоченными купидонами. По углам и возле окон стояли кадки с фикусами, олеандрами.
- Прошу любить и жаловать - моя старуха, - кивнул Никита на сидевшую за самоваром жену, - большая чаевница.
- Значит, мне компаньонша, - Елеонский сделал учтивый поклон хозяйке и подал ей руку.
- А это мой младший сынок, - показал Фирсов взглядом на стройного юношу, который был занят разговором с миловидной девушкой, по-видимому, сестрой. Сергей поднялся со стула.
- Достойный представитель дома сего, - оглядывая молодого Фирсова, произнес расстрига. - Ну, будем знакомы, - и энергично пожал руку Сергея.
Никита повернулся к девушке.
- Дочь Агния.
Девушка неохотно протянула руку. Ее губы дрогнули в чуть заметной усмешке, и, свысока оглядев гостя холодными красивыми глазами, она повернулась к брату.
"Пустоцвет", - подумал недружелюбно расстрига и опустился на стул.
Сергей украдкой поглядывал на пришельца.
Выпив три стакана чаю, Елеонский простился с хозяевами и ушел к себе во флигель.
- Кто это, папа? - спросил Сергей.
- Бывший дьякон. Окончил духовную семинарию. Мой будущий помощник, - барабаня пальцами по столу, ответил отец.
- А я думал, конный прасол.
- Настоящий опричник с картины. Ему бы с алебардой стоять у лобного места, - поморщилась Агния и добавила: - Лицо как у Малюты Скуратова.
- Да, пожалуй, этот дядька если давнет кого, дух вылетит, - Сергей подошел к отцу. - Где ты его взял?
- Сам пришел. Да в таком виде, что срамота смотреть.
- Пьет, наверно? - заметила Василиса Терентьевна.
- Похоже, гулеван, - ответил Фирсов, - посмотрю, что будет из него. Думаю отправить его на первых порах на Тобол: с подвозом хлеба стало плохо. - Поднявшись со стула, Никита зашагал по комнате. Неожиданно остановился, круто повернулся к сыну и отрывисто спросил:
- Где вчера был?
Сергей опустил голову.
- Идите! - кивнул женщинам Никита.
Василиса Терентьевна и Агния торопливо убрали посуду со стола и закрыли за собой дверь.
- Что молчишь? Отвечай!
- Играл на гармошке горянам, - смущенно произнес младший Фирсов.
- Вот что, играть-то играй, да не заигрывайся. Знаю, кто тебя манит - Устинья. Хотя и живут ее родители в достатке, но ямщик всегда останется ямщиком. Запомни раз и навсегда.
Сергей отвернулся, подошел к окну.
- Сходил бы ты как-нибудь к Дарье Петровне, посидел бы у ней вечерок, - вкрадчиво добавил Фирсов. - И то прошлый раз вспоминала тебя.
- Нечего мне у ней делать, - произнес недовольно Сергей. - В хозяйственных делах я ей не помощник.
Никита погладил бородку, опустил хитрые глаза.
- Об этом она со мной, слава богу, советуется. Вот только насчет каких-то бумаг просила тебя зайти. В грамоте я не силен, а другим не доверяет. Зайдешь?
- Ладно, буду в воскресенье, - неохотно ответил Сергей.
Никита привлек сына к себе.
- Тебя, дурачок, берегу. С Дарьей-то поласковее будь.
- Устиньей ты мне, папаша, не попрекай: может, люба она мне. - Сергей смело посмотрел отцу в глаза.
ГЛАВА 4
Незадолго до пасхи растаял снег. Распускалась верба. По обочинам дорог важно шагали грачи и, поднявшись в воздух, наполняли поля веселым криком.
В один из апрельских дней по косогору, с трудом вытаскивая колеса из грязи, тащилась запряженная в телегу лошадь. Возница то и дело понукал коня, бросая взгляды на седоков: симпатичную девушку, одетую в теплый жакет, и стражника. Сзади шел человек, лицо которого дышало бодростью и уверенностью. На вид ему было лет тридцать, чуть заметная седина на висках и ряд морщин, прорезавших высокий, выпуклый лоб, свидетельствовали о том, что жизненный путь этого человека был нелегок. Придерживая одной рукой небольшой чемодан, девушка, казалось, целиком была увлечена открывшейся внизу панорамой города.
Телега затарахтела колесами по бревенчатому настилу моста. Стражник сердито пробурчал что-то под нос и, взглянув на шагавшего сзади ссыльного, махнул ему рукой: "Садись!" Тот подошел к телеге и уселся рядом с девушкой.
- Вот мы и дома, - произнес он с едва заметной усмешкой и, помолчав, продолжал: - Пять лет - срок небольшой, - и, как бы успокаивая спутницу, тепло сказал: - Я уверен, что и здесь мы найдем друзей.
- Признаться, каждый раз, когда я вижу незнакомые места, меня охватывает грусть по родному городу, - вздохнула девушка и поправила выбившуюся из-под платка прядь волос.
- Не надо унывать, - мужчина энергично тряхнул головой. - Я уверен, работы в Зауралье для нас - непочатый край.
Стражник зевнул и, перекрестив рот, скосил глаза на ссыльных:
- Работа, конечно, найдется. Это верно. Было бы прилежание.
- Его у нас хватит, - ответил ссыльный, понимающе переглянувшись со своей спутницей.
Телега остановилась возле большого двухэтажного дома полицейского управления. На крыльце показался надзиратель.
- Этапные? - спросил он небрежно и, не дожидаясь ответа, кивнул головой на дверь: - Веди! Пакет передай дежурному, - бросил он стражнику, пытавшемуся вытянуть из-за пазухи какую-то бумагу.
Скоро ссыльных вызвали к приставу.
- Вы подождите, - сказал тот девушке, которая шагнула в кабинет вместе с товарищем.
Осторожно сняв сургучную печать, пристав углубился в бумаги, бросая порой взгляд на стоявшего перед ним мужчину.
- "Григорий Иванович Русаков, возраст 30 лет, осанка свободная, шаг крупный, - рассматривая регистрационную карточку ссыльного, бормотал он. - Рост - один метр семьдесят сантиметров, местожительство - город Николаев, профессия - слесарь". Тэк-с… - пристав отложил карточку в сторону и принялся читать решение суда. - М-да, - промычал он неопределенно: - "За участие в политической стачке отбыл заключение. Приговорен дополнительно к пяти годам ссылки". Тэк-с. "Член Российской социал-демократической рабочей партии, большевик". Ясно. - Сунув бумаги в ящик, пристав поднялся на ноги и покрутил в воздухе пальцем: - Эти штучки-у нас не пройдут! У марамышских мужичков революционеры не в почете. Шалишь, брат, это вам не пролетариат. Да-с. Паламарчук!
В дверях показался надзиратель.
- Оформите прибывшего, - распорядился пристав и кивнул головой Русакову. - Можете идти.
Ссыльный круто повернулся и вышел из кабинета.
- Следующий!.. Нина Петровна Дробышева? - Оторвавшись от бумаг, пристав посмотрел на ссыльную. - Такая молоденькая и уже сидела в тюрьме, ай-ай-ай, как нехорошо. "Член Российской социал-демократической рабочей партии, большевичка! Дочь присяжного поверенного из Одессы, образование - высшие женские курсы". Что такое? Невероятно, - вытащив из кармана носовой платок, он вытер потное лицо. - Вы - интеллигентный человек, из хорошей семьи, да как вы попали в большевики?
- Это мое дело, - сухо ответила девушка. - Прошу побыстрее оформить прибытие. - Дробышева отошла к окну и стала смотреть на улицу.
- Жалко, жалко вашего папашу, человек, он, видимо, уважаемый и вдруг…
- Прошу продолжать свое дело, - бросила через плечо Нина.
- Вы, сударыня, забываете, что находитесь в моем распоряжении, - произнес ледяным тоном пристав.
- Я знаю об этом…
- После того, как найдете квартиру, явитесь ко мне, - не спуская глаз с ссыльной, распорядился пристав.
- Хорошо, - Нина направилась к выходу.
- Постойте, - услышала она за спиной. - У меня есть знакомая, весьма почтенная… я дам вам адрес и надеюсь, она уступит вам одну из комнат. - Глаза полицейского чиновника сощурились, как у кота.
- Благодарю. Найду сама, - девушка закрыла за собой дверь.
- А хорошенькая, канашка, - прищелкнул пальцами пристав и, поднявшись, зашагал по кабинету. - Большевики, меньшевики, эсеры! Дьявол! Хлопот сколько с ними, - выругался он. - Эти куда опаснее, чем Кукарский и Устюгов. М-да, дела!.. За Словцовым поглядывать надо. Да и старший сын Никиты Фирсова доверия не внушает, - продолжал размышлять пристав о своих поднадзорных и, взяв фуражку, вышел из полицейского управления. В одной из улиц он заметил ссыльных. "Надо сказать Феофану Чижикову, чтобы установил надзор за их квартирами…
Русаков проводил Нину до ближайшего переулка, побрел по направлению к реке. Доносились звонкие голоса детей, крики встревоженных гусей. Поднявшись на мост, Русаков прислонился спиной к перилам. Мягкие тени легли на город. С реки тянуло прохладой. Прошел какой-то купец, подозрительно оглядев стоявшего с узелком на мосту, и растаял в сгустившихся сумерках.
"Куда идти? Кто пустит глядя на ночь чужого человека?"
Сквозь грустные думы Русаков расслышал цокот конских копыт на мосту. Пара лошадей приблизилась к ссыльному.
- Чего стоишь? - услышал Русаков добродушный голос.
- Ночевать не знаю где…
- А ты кто такой?
- Ссыльный.
- Политик?
- Да.
- Ишь ты, какое дело! Так, стало быть, тебе ночевать негде? Ну, садись, - уступая место, ямщик отодвинулся в глубь тарантаса. - Поедем ко мне. Переночуешь и поговорим насчет жилья.
Спустившись с моста, лошади перешли на крупную рысь. Промелькнул ряд домов, и тарантас остановился.
Небольшой пятистенный домик земского ямщика Елизара Батурина стоял на пригорке и приветливо смотрел крашеными наличниками на расстилавшийся внизу торговый Марамыш. Вверх от него, сжатый огородами, тянулся небольшой переулок, обрываясь возле сараев. За сараями - бор, охватывающий котловину города с трех сторон. Ямщик открыл ворота.
- Ну, вот мы и дома, - произнес он довольно и, взяв за повод лошадей, ввел во двор. Скрипнула дверь. На крыльце показался рослый парень, сын ямщика.
- Епифан! - крикнул отец. - Выпряги коней и задай им корм. Заходи в дом, - сказал он ласково ссыльному.
Григорий Иванович поднялся по ступенькам крыльца, вошел в комнату, положил узелок на лавку.
- Эй, Устиньюшка, принимай гостей, дочь! - громко сказал хозяин.
Из маленькой горенки вышла с шитьем в руках девушка.
Семья у Елизара была небольшая. Сыну Епифану шел девятнадцатый год. Устинья - годом моложе.
Как-то зимой нужно было везти земского начальника в соседнюю волость. Елизар запряг тройку, на которой обычно развозил начальство.
- Далеко ли, тятенька? - заметив его сборы, спросила Устинья.
- С земским.
- Довези меня до магазина: надо шелковых ниток купить для вышивки.
- Одевайся.
Одевшись в короткий из мятого плюша жакет и накинув шаль, Устинья вместе с отцом вышла во двор, где Епифан держал под уздцы готовую тройку.
- Ну, как новокупка? - спросил отец сына про левую пристяжную, которую недавно купил в степи.
- Едва поймал, мечется, как дикая. С трудом шорку надел.
Елизар подошел к лошади, погладил ее по гладкой спине, поправил шоркунцы. Пристяжная косила кровавые глаза и часто всхрапывала.
"С норовком", - подумал Батурин и бросил дочери: "Садись!" Коренник и вторая пристяжная спокойно вышли за ворота. "Новокупка" сначала потопталась на месте, потом рванулась в сторону, и только крепкие вожжи заставили ее идти в ряд с парой.
Устинья попросила у отца вожжи. Елизар уступил место дочери.
Девушка взмахнула кнутом, и коренник с места взял на крупную рысь. Второй удар кнута заставил его прибавить ходу, и тройка, звеня колокольцами, понеслась по улицам города. Довольный Елизар поглаживал черную с проседью бороду.
Промелькнули дом Фирсова, базарная площадь и квартира земского.
- Устя! Куда тебя лешак понес? - крикнул Елизар. Девушка повернула улыбающееся лицо к отцу и, не выпуская вожжей, ответила:
- Прокатиться хочу.