- Дело давнее, - начал майор. - Мне и над Украиной пришлось повоевать. И вот в сорок шестом году, еще до поступления в академию, поехал я в маленький украинский городок. Стояли мы от него близко, и потребовалось обследовать место для полигона. Поручение ответственное. Для начала зашел в горисполком к председателю. Душевный такой председатель, бывший партизан, по фамилии Овчаренко. Разговорились о войне, как пострадал от нее городок. Он предложил после всех дел предпринять небольшую прогулку. И когда через час мы поехали по городку, я ахнул. Ведь что, в сущности, осталось от того городка? Руины! И как же было не поразиться тому, что я увидел в сорок шестом году! Где были одни стены да печные трубы, целые улицы выросли. На окраине - корпуса сталелитейного завода, почти готового к пуску. Смотрю и не верю, и слезы на глазах едва не пробились: "Да когда же успели понастроить?" А Овчаренко смеется и по плечу меня хлопает: "Милый летчик, понимаю твое удивление. Ты проштурмовал фашистов, улетел впереди наступающих войск дальше на запад и на время забыл про наш город. А люди, что в тылу остались, без дела не сидели". Затосковал я, товарищ генерал, после такого разговора. Детство вспомнилось, школьная мечта стать инженером-строителем, годы учебы в техникуме. Не буду от вас скрывать, захотелось тогда уйти из армии. Однажды сказал об этом Овчаренко, думал - поддержит.
- А он что же? - затаив в уголках рта усмешку, спросил Зернов.
- Под орех меня разделал. Говорит: "Ты опытный, квалифицированный летчик. Подумай, сколько средств затратило государство, чтобы сделать тебя таким. Здоров, молод, можешь и дальше летать. Нет, парень, беречь мирный труд твое дело. А мы строить будем спокойно". Здорово он тогда прочистил мне мозги.
- Стало быть, убедил? - дружелюбно посмотрел генерал.
Сергей утвердительно кивнул головой.
- Вы и ваш заместитель, - продолжал Зернов, - которого я хорошо знаю, - капитан Ефимков, люди бывалые. У вас за плечами такая жизнь, что хоть по роману о каждом пиши, богатый боевой опыт. Учите подчиненных на боевом опыте. Теперь дальше. - Генерал выдвинул один из ящиков письменного стола, порылся в нем и достал карту. Развернул ее на столе, затем оседлал нос очками и жестом пригласил Мочалова подойти ближе. Ногтем указательного пальца генерал провел по коричневой линии горного хребта. Рука его слегка вздрагивала. Это не укрылось от внимательных глаз Мочалова. - Район у нас, сами видите, какой сложный. Вам в горах летать не приходилось?
Мочалов ответил отрицательно. Зернов стал подробно рассказывать об особенностях, с какими связан полет в горах, как их надо учитывать. Иногда Сергей посматривал на часы: время бежало быстро.
Оба не услышали, как отворилась дверь и в комнату вошла пожилая высокая женщина в простом домашнем платье. У нее были добрые карие глаза, на лицо падали пряди седых, когда-то, очевидно, пышных волос.
- Алексей, пора обедать, - сказала она.
Зернов обернулся.
- Это ты, Мария Андреевна!
Он встал, с шумом отодвинул кресло. Встал и Мочалов, с любопытством разглядывая вошедшую женщину. Генерал поднес к губам кулак, сухо кашлянул. Потом снял очки и повертел их в руке. Глаза под седыми нависшими бровями заблестели.
- Вовремя, Мария Андреевна, мы уже изрядно проголодались. - Зернов скосил глаза на майора. - Познакомьтесь, майор, с моей женой. Она преподаватель истории в педагогическом институте. Это, Маша, майор Мочалов, о котором я тебе рассказывал. Правда, похож на нашего Васю?
Мария Андреевна горестно покачала головой, здороваясь с Сергеем. Рука у нее была маленькая, холодная. Она рассматривала Мочалова пристальным взглядом человека, привыкшего обращаться со многими людьми и умеющего составлять о них мнение при первом знакомстве.
- Это верно, - сказала она печально. - Вы не видели нашего Васю на снимке? Я покажу.
Она принесла из другой комнаты фотографию в простенькой коричневой рамке. На Сергея Степановича приветливо взглянули широко раскрытые глаза улыбающегося юноши. Такой же, как у Мочалова, разлет густых бровей, такой же мягкий очерк губ, чуть заостренный нос и чуб, выпущенный из-под летного шлема.
- Очень мы похожи, - ощущая неловкость оттого, что не находит нужных слов, сказал Мочалов.
- Вася ростом был, может, повыше, - продолжала Мария Андреевна. - Но немножко. - Она подавила тяжелый вздох. - Погиб в двадцать два года. И пережито горе, а как вспомнишь… - она не договорила.
Сергею Степановичу показалось, что женщина вот-вот заплачет. Зернов поморщился:
- Не надо, Маша. Веди нас лучше в столовую.
Мочалов сделал было попытку отказаться от обеда, но генерал недовольно перебил:
- Если начальство приглашает к столу, подчиненному отказываться не положено. Армейский этикет. - В его голосе прозвучала напускная строгость. Сильной рукой он подтолкнул гостя к двери в смежную комнату.
В столовой было очень светло от двух больших окон, выходивших на солнечную сторону, и жарко от батарей парового отопления. Солнце поблескивало на посуде. Пока Мария Андреевна наполняла тарелки, генерал рассказывал Сергею, что его жена готовит сейчас диссертацию на докторскую степень и очень часто уезжает в командировки.
- Бывает, что я неделями в одиночестве, Мочалов. А без нее квартира пуста. Плохо, если жена не домоседка. Учтите это.
- Учел бы, да поздно, - улыбнулся Сергей, - у меня Нина геолог.
- Во-от что-о! - протянул генерал. - Ну тогда вам мои сетования скоро станут понятными. Вот кончит она институт и умчится на месяц-два от вас куда-нибудь в степи с экспедицией, тогда мои стариковские жалобы вспомните.
Обед проходил весело. Зернов рассказал много интересного об Энске, о людях части.
- Командир части там хороший, - медленно говорил Зернов, - и как летчик и как методист. Помните, в пословице говорится: "И швец, и жнец, и на дуде игрец". А молодая смена растет какая! Есть там лейтенант Спицын. Такой славный юноша, почти мальчуган по виду. Рост у него маленький, так приходилось на самолете старого типа в кабине сиденье для него выше делать.
- Нечего сказать, летчик, - улыбнулась Мария Андреевна. - Можно подумать, вы его к себе прямо из детского сада взяли.
- Не суди поверхностно, - возразил Зернов. - Ты бы его в воздухе посмотрела. Машину и голубое небо парнишка любит страстно. Разбуди ночью и скажи: "Спицын, в воздух!" - через пять минут будет в кабине. А как он уважает ветеранов, тех, кто воевал! На капитана Ефимкова как на чудотворную икону смотрит. Из такого выйдет истребитель, смелый, настоящий.
После обеда еще некоторое время беседовали за столом. Когда Мочалов посмотрел на часы, было около четырех.
- Мне бы не опоздать вылететь до наступления темноты, - обратился Мочалов к генералу.
- Не смею больше задерживать, - согласился Зернов, поднимаясь. - Тем более, что завтра у вас ответственный день - предстоит принимать эскадрилью.
Генерал протянул Сергею широкую твердую руку.
ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ
- Эска-дрилья, смирно!
Команда подается протяжно, почти нараспев, но последний слог капитан Ефимков выговаривает быстро и резко, "…ррно!" - раздается отголосок за каменным зданием штаба.
Чеканя шаг, Ефимков подходит к Мочалову.
- Товарищ майор! По вашему приказанию личный состав эскадрильи собран!
Кузьма Петрович рапортует с необычной приподнятостью. На утренние построения эскадрильи Ефимков никогда не являлся таким торжественным, как сегодня. Дома он долго натирал мелом пуговицы шинели, прикалывал на погоны новые звездочки, надраивал пряжку.
- И откуда такая ретивость? - улыбнулась Галина Сергеевна.
Кузьма только головой встряхнул.
- Не отвлекай, Галю. Мне сегодня положено на уровне быть. - Натягивая на правую ногу тесноватый сапог, Кузьма Петрович неожиданно задумался: - Вот и отдаю эскадрилью под командование другого, - произнес он с неожиданной грустью, - вот и не стал комэском. Не дорос! Академию не прошел! - Кузьма Петрович закряхтел и рывком поднял голенище сапога. Галина Сергеевна складывала в это время в портфель ученические тетради. Она пристально посмотрела на мужа и, ничего не сказав, вздохнула. Кузьма встал, подошел к ней.
- Не надо грустить, - сказал он мягко, - ведь не кого-нибудь к нам комэском назначили, а Сережу. Тут нельзя давать отдушину самолюбию.
Галина взъерошила его короткие волосы, улыбнулась.
- Узнаю тебя, Кузя. Разве в этой голове может зародиться тщеславие!
…Это было утром. А сейчас Кузьма Петрович Ефимков стоит перед Мочаловым, выпрямившись, высоко вскинув голову. За его спиной - строй. Вытянувшись в одну шеренгу, замерли летчики, техники, механики.
- Здравствуйте, товарищи! - произносит Мочалов уставное приветствие, и глаза его беспокойно скользят по лицам.
- Здра-вия же-ла-ем, товарищ майор! - по слогам чеканит строй.
- Вольно! - успокаиваясь, командует Сергей.
- Вольно! - подхватывает гулким басом Ефимков.
В сопровождении Ефимкова Мочалов медленно обходит строй. Первое знакомство с подчиненными! Десятки глаз устремлены сейчас на Сергея, он хорошо это знает, потому что и сам, бывало, встречал таким же пытливым взглядом каждого нового командира. Мочалов старается запомнить каждого летчика и техника. На правом фланге его внимание привлек высокий лейтенант. На худощавом, тщательно выбритом юношеском лице зеленоватые глаза горели бойким огоньком и нисколько не дрогнули, встретившись с внимательным взглядом Мочалова - наоборот, чуть расширились и засверкали, словно хотели спросить озорно, с дерзинкой: "Ну как, товарищ майор?" И Сергей ощутил, губы у него опять шевельнулись, но не от волнения, от улыбки. Серые глаза Мочалова остались спокойными, и юноша-лейтенант, видать, тоже прочитал в них невысказанный ответ: "Я-то ничего, а вот вы?", потому что вдруг не выдержал и заморгал чаще. Нет, он определенно понравился Сергею. У Мочалова, всегда любившего в летчике подтянутость и опрятность, вызвали одобрение и ярко начищенные сапоги летчика и сверкающие пуговицы ладной шинели. Он невольно придержал шаг.
- Ваша фамилия?
- Лейтенант Пальчиков.
Сергей сразу вспомнил: он уже видел этого офицера в кабинете командира полка - Земцов отчитывал его за плохо выполненную посадку.
- Выправка у вас отличная, - заметил Мочалов, - а как с посадками? Больше не мажете?
- "Посредственно", товарищ майор, - смущенно доложил лейтенант.
- Не слишком блестяще… Буду ждать от вас большего, запомните… - Сергей двинулся дальше. На левом фланге Мочалов бегло осмотрел замыкающего. Небольшого роста лейтенант сначала ничем не обратил на себя внимания. Карие глаза из-под редких броней смотрели как-то равнодушно. Казалось, все происходящее - и построение и прием новым командиром эскадрильи - было для него делом скучным. Над верхней упрямо вздернутой губой проросла жесткая рыжеватая щетина. Вероятно, лейтенант вообще редко брился, если пришел на построение в таком виде. "Неопрятность", - отметил про себя Мочалов.
- Фамилия?
- Лейтенант Спицын.
- Вот как! - майор усмехнулся. - Слышал уже вашу фамилию. Хвалили вас за технику пилотирования. Тем более досадно, что вы в таком виде становитесь в строй. Разве не было времени побриться?
- Я вчера дежурил на аэродроме и только сменился, - ответил Спицын и покраснел.
- С вами еще кто-нибудь дежурил?
- Лейтенант Пальчиков.
- Почему же он успел побриться?
Круто повернувшись, Мочалов снова пошел к правому флангу. Не доходя до правофлангового, остановился.
- Товарищи летчики и техники! - заговорил он, заметно волнуясь. - С сегодняшнего дня вам предстоит служить под моим командованием. Впереди большие дела. Я не стану много о них говорить. Эти дела требуют и от меня и от вас одного - честного служения Родине. Буду перед вами откровенен: я никогда еще не командовал эскадрильей. Был рядовым летчиком, окончил академию - вот и все. Мне, наверное, будет трудно на первых порах. Без вашей помощи и поддержки я бессилен. У нас в армии принято считать, что успех командира - это успех его подразделения. Эскадрилья - большой коллектив. И если этот коллектив поймет своего командира, поможет ему - значит, и дела у нас пойдут успешно. И за первое место будем драться. Так, что ли, товарищи? - Мочалов оглядел строй. Увидел - у многих потеплели лица. Даже получивший замечание Спицын и тот улыбнулся. - Товарищ капитан, - обратился майор к Ефимкову, - уведите личный состав!
Кузьма выпрямился так, что заскрипели ремни, и зычно скомандовал:
- Равняйсь!
Через минуту снег переливчато запел под ногами летчиков и техников.
На первом этаже серого каменного здания, рядом с учебным классом тактики, небольшая комната с прибитой на двери дощечкой. Крупными прямоугольными буквами на дощечке было выведено: "Капитан Ефимков". А сегодня вечером Сергей Степанович прочитал: "Майор Мочалов". Кузьма Петрович, шагавший позади, усмехнулся.
- Наш писарь Сеничкин отличается похвальной оперативностью…
Сергей уловил в этой фразе грустные нотки и поспешил направить разговор на другое.
- Вы сегодня кого вызвали на беседу? - спросил он.
- Лейтенанта Карпова и старшего лейтенанта Цыганкова, командира звена. Больше никого не надо, товарищ майор?
- Достаточно.
В комнате три стола. Один - командира, за другим сидит высокий, подстриженный под бокс адъютант Нефедов, а за третьим - летчики. Здесь они заполняют полетные листы, оформляют записи о воздушных стрельбах. В их отсутствие за третий столик обычно садится писарь эскадрильи старший сержант Сеничкин.
Того, кто привык представлять писаря в образе рассеянного, суетящегося, вечно что-то подсчитывающего и прикидывающего человека, Сеничкин непременно удивит. Он высок ростом и богатырски широк в плечах. Своей армейской форме он умеет придать франтоватый вид. Гимнастерка и брюки у него всегда безукоризненно отглажены, а подворотничок может поспорить с белизной ровных крепких зубов старшего сержанта. Выправка у Сеничкина такова, что его с полным основанием можно было бы изображать на плакатах в помощь молодым солдатам, обучающимся приветствовать, ходить в строю, обращаться с оружием. Справедливо однажды заметил Ефимков, оценивая внешний вид подчиненного: "Быть бы вам, Сеничкин, старшиной, а не писарем". Но и писарь Сеничкин отменный. Он всегда готов дать любую справку, уточнить любую цифру.
- Сеничкин, сколько налетал вчера Спицын? - спросит, бывало, Ефимков.
Зашуршит бумага, и минуту спустя, а то и меньше, раздается громкий ответ:
- Один час пять минут, товарищ капитан.
- Сколько пробоин сделал в конусе Карпов?
И писарь на память называет число.
В гарнизонной футбольной команде Сеничкин незаменимый центр защиты, а в художественной самодеятельности - непревзойденный исполнитель частушек.
При появлении нового командира старший сержант Сеничкин вскочил, с грохотом отодвинув табурет.
- Садитесь, - кивнул Мочалов.
Сеничкин быстро собрал готовальню, разбросанные цветные карандаши и попросил разрешения пойти в клуб на репетицию. Правда, репетиция начиналась еще через час, но писарь подумал, что своим присутствием может обременить командира. Мочалов попросил у Сеничкина летные книжки Карпова и Цыганкова и разрешил идти.
Оставшись с Ефимковым, Мочалов подробно расспросил его, как летают Карпов и Цыганков, что им хорошо и что труднее дается в технике пилотирования.
Первым пришел лейтенант Карпов. Он был среднего-роста с усиками и подвижными темными глазами на обветренном лице. В разговоре лейтенант производил впечатление человека застенчивого и немногословного. Беседа Мочалова и Карпова вначале состояла из коротких вопросов и ответов: где родился, какое образование, где отец и мать.
Ефимков стоял, облокотившись о подоконник, курил. Смотрел на Сергея равнодушно прищуренными глазами. По всему было видно, ни вопросы, ни ответы его не интересовали. На лице у Кузьмы Петровича было написано: "Для тебя, Сережа, все это в новинку, а я Карпова как облупленного знаю". Тем временем майор еще раз вспомнил прочитанные утром в личном деле Карпова фразы из характеристики инструктора:
"В зачетном полете в зону у курсанта Карпова вышел из строя мотор. Обрыв шатуна грозил вызвать пожар. Благодаря хладнокровию и хорошей технике пилотирования Карпов успешно спланировал и посадил самолет на соседний аэродром. Начальником авиашколы объявлена благодарность и предоставлен краткосрочный отпуск с поездкой на родину".
Мочалов ладонью откинул назад волосы.
- Так что, лейтенант? - ободряюще улыбнулся он. - Значит, попали в переплет однажды?
Карпов внезапно оживился. Выражение застенчивости сбежало с лица. Подробно и торопливо стал он рассказывать о том, как давно, еще курсантом, пилотировал в золе аэродрома и обнаружил грозные признаки опасности, как передал об этом по радио на землю и, получив разрешение "в крайнем случае" покинуть машину, решил во что бы то ни стало сесть и начал планировать.
- Страшновато было? - подбодрил летчика Мочалов.
Карпов отрицательно покачал головой.
- Времени на испуг не осталось. Только вот когда из самолета вылез, рубашка к спине прилипла.
- А мыслишка выпрыгнуть на парашюте не появлялась?
- Появлялась… Только я Чкалова вспомнил, товарищ майор. Он никогда бы на моем месте не покинул самолет… Вот и я так решил.
- Ишь, куда хватил! - засмеялся Ефимков, нагибаясь над столом и гася в пепельнице папиросу. - В Чкаловы метишь?
Карпов густо покраснел, и губы у него задрожали. Приложив ладонь к груди, он горячо возразил:
- Да нет же! Не поняли вы меня, товарищ капитан. Разве я осмеливаюсь себя с таким человеком сравнивать! Но учиться у него, подражать ему, разве это плохо!
Словно ища поддержки, лейтенант поглядел на нового командира эскадрильи. В знак одобрения Мочалов слегка наклонил голову.
Сергей встал, прошелся по комнате.
- Ну что же, лейтенант, - подытоживая разговор, заключил он, - думаю, мы с вами ссориться по службе не станем. Летаете вы, как видно из документов, уверенно, хорошо. Надеюсь, так и будете продолжать?
- Постараюсь, товарищ командир, - поднялся со своего места летчик.
Когда шаги Карпова стихли в коридоре, Мочалов сказал:
- По-моему, хлопец толковый.
- И на земле и в воздухе, - сказал Кузьма.