13
Через два дня на работу Иванову позвонил Бриш:
- Старик, ты не знаешь, где Димка? Дело совсем дрянь…
- Что случилось?
- Погиб Грузь! - В трубке трещало. - Медведева ждет весь институт… Где мы сможем увидеться? Разговор не по телефону. Я еду сейчас к Славке. Мы ждем тебя через час… - И Бриш сказал, где они будут ждать Иванова.
Москва равнодушно гудела за окнами. Иванов припомнил облик молодого медведевского сотрудника, его ироничный и грустный облик. Самое примечательное - это то, как Грузь поздравлял с праздником. Что это? Неужели он, Иванов, так бессердечен? Или появилась привычка к смертям…
Он снял халат, сказал старшей сестре, что едет по делу, и торопливо пошел к месту встречи. Зуевский "Москвич" на полпути догнал Иванова. Нарколог сел на заднее сиденье, не здороваясь, начал слушать, что говорил Бриш:
- А что ты хочешь? С такими ВЧ шутки плохи. Я всегда твердил: "Не надо лазать в схему, друзья!" Но этот идиот залез в схему! В святая святых. Он еще на ватмане залез в схему… Надо срочно что-то придумывать.
- Что же тут можно придумать? - спросил Зуев, пытаясь найти место для "Москвича".
- Я, Славочка, говорю вовсе не о покойнике…
- Медведеву что-то грозит?
- Там уже ходят ребята из следственных органов. Установка стоит полмиллиона как минимум. Ко всему этому Грузь не сдавал ежегодный экзамен по технике безопасности. По крайней мере, это не зафиксировано на бумаге.
Зуев покачал головой. На углу Столешникова и Петровки он втиснулся наконец между "УАЗом" и каким-то задрипанным "Запорожцем". Под тентами напротив магазина "Петровский пассаж" тоже оказались места.
- Не представляю, куда он мог смотаться, - тихо сказал Зуев, а Иванов спросил:
- Когда будут похороны?
- Установка сработала не хуже всякого крематория, - сказал Бриш. - От него ничего не осталось. Только черная головешка. Не знаю, что решат родственники, а гражданская панихида в институте завтра. В семнадцать. Слушай, Иванов, ты видишь ту дамскую шаражку? Они поглядывают в нашу сторону.
В конце заведения действительно сидели за одним столиком три или четыре женщины. Иванов вгляделся и узнал в одной из них Валю - сестру. Она помахала ему. Он встал и прошел туда:
- Привет.
- Привет. Это Саша, мой брат.
Иванов улыбнулся всем сразу.
- Мы уже чувствуем. - Все дружно закудахтали. - Садитесь к нам.
- Благодарю, мы скоро уезжаем.
- У тебя неприятности? - спросила Валя, когда он отстранился с нею к барьеру.
- Никак не найду Медведева.
- Вай! Я же сегодня говорила с ним по телефону! Он пьяный. Спрашивал телефон той старушки. Бывшей их домработницы.
- Ты знаешь адрес?
- Адрес не знаю. Знаю, что телефон есть.
Через минуту Бриш пошел искать автомат, чтобы позвонить Любе и узнать телефон и адрес бывшей медведевской домработницы. Он довольно быстро вернулся:
- Пижон. Даже не взял трубку.
- Но он точно там? - спросил Зуев.
- Едем. Вначале возьмем Любу, потом за ним.
Иванов отказался:
- Без меня у вас получится лучше.
Он хотел подсесть к сестриным подружкам, отмечавшим выход какой-то книги, но Бриш остановил:
- Слушай, ты не смог бы достать больничный лист? Иначе ему хана… Пять-шесть лет, а то и червонец.
- Алкашам не дают больничных листов. Ты же знаешь…
- Его ищут, чтобы взять подписку о невыезде.
- Я попробую, - пообещал Иванов и пошел к столу, где сидела его сестра.
Бриш объяснил Зуеву, как заехать на Разгуляй. Но Зуев запутался, выезжая с Петровки. Прошло много времени, пока они добрались.
На Разгуляе Зуев не стал выходить. Бриш ушел за Любой один. Зуев минут сорок сидел в машине, чувствуя себя словно в аквариуме. Все выходящие из подъезда, особенно женщины, внимательно его рассматривали. Наконец появились Люба и Бриш. Зуев ничего не стал спрашивать, молча пустил движок и оглянулся. Даже косвенный взгляд обнаружил бы следы недавних слез на ее белых от пудры крылышках носа.
Бриш назвал адрес, ехать было недалеко.
- Миша, может, вы сходите вдвоем со Славой? - заговорила Люба, когда Зуев остановился. - Я боюсь… опять только нарываться на оскорбления…
Оставив ее в машине, они вошли в подъезд. Поднялись на третий этаж. На звонок никто не ответил. Бриш взялся за ручку, дверь оказалась не запертой. Переглянувшись, они оба вошли в квартиру, по-видимому, она была однокомнатной.
- А, это вы… Вы? Конечно, вы! - Медведев сидел в кресле небритый и похудевший. - Бабушка ушла? Наверно, она ушла…
- Ты знаешь хоть, что случилось? - спросил Бриш скрипучим своим голосом.
- Знаю, дорогой, - Медведев глядел на него в упор и вроде бы улыбался.
Бриш продолжал:
- Основной контур сгорел полностью. Там уже лазают мальчики в акушерских перчатках.
- Чихал я на эту чертову мельницу! - закричал Медведев. - Ясно? Она все равно уже устарела! Ровно через полгода ее бы пришлось списать! Мне нисколько ее не жаль, мне жаль Грузя…
- Жену тебе тоже, видать, не жаль? Она сидит там, в машине.
- Еще неизвестно, чья это жена. Вот что я тебе доложу, дорогой Мишель!
- Димка, что ты несешь?
- Грузь! Мы все не годились ему в подметки. Два! Целых два старых пер… выехали на нем. Один прямо в лауреаты, другой в академики! Он бы… он бы выволок в членкоры еще столько же дураков! Этот младший научный сотрудник…
Медведев издал непонятный горловой звук, замер и, сидя в кресле с крепко сжатыми кулаками, зажмурился. Блеснули слезы.
- Идите отсюда вон… Оба! - прошептал он, и Бриш едва разобрал эти слова.
Внизу он уклонился от встречи с тревожным и вопросительным взглядом жены Медведева. Зуев сел за руль. Она ждала, держа дверцу машины открытой.
- Люба, тебе лучше туда не ходить, - сказал Бриш.
- Почему? Что он делает?
Бриш не ответил.
- Слава, довези меня до метро.
Она колебалась, все еще держа дверцу открытой. Зуев нажал на кнопку стартера. Дверца наконец хлопнула. На "Лермонтовской" Бриш, прежде чем выйти, сказал Зуеву:
- Во что бы то ни стало надо достать бюллетень. Иначе… Братцы, иначе я ни за что не ручаюсь.
- Он что, заболел? - вскинулась Люба.
- Он здоров как бык! Но он пьян как сапожник. И вообще, он просто медведь, если бросается такими женщинами. До свидания…
Бриш влился в толпу, но его долговязая фигура растворилась в этой толпе только у входа в метро. Люба прикладывала к глазам платок, когда Зуев остановился на Разгуляе.
- Проводи меня, Славик, - сказала она, сглатывая слезную горечь. Простота и беспомощность этой неожиданной просьбы вызвали в нем восторг и нежность. Он ничем не проявил своего небесного состояния, он только небрежно спросил:
- А нет у тебя там? Моей… как ее… супружницы.
- Нет, нет. Ты что, боишься своей жены? - она улыбнулась, хотя в синих ее глазах, он это ясно видел, было полно слёз. - Наташа на работе. Вечером она собиралась к маме на дачу. Ты когда уезжаешь?
- Осталось два дня.
Он шел за ней, отставая ровно на одну лестничную ступень.
- Надолго? - она уже искала ключи, близоруко перебирая содержимое сумочки.
- Да. Очень надолго.
- Что ж… - она открыла обитую массивную дверь. - Я хотела тебе что-то сказать. Постой… Все на свете перезабыла. Да. Я всегда вспоминаю тот подснежничек.
Он стоял совсем от нее близко, с насмешливой лаской смотрел на ее волосы, с трех сторон закрывающие не по-летнему белую шею, на сумочку, которую она держала, прижав к самым ключицам. Наконец он посмотрел и в ее лицо.
- Поцелуй меня, - отводя взгляд, тихо произнесла она.
Он осторожно положил свои ладони на ее мягкие, но почему-то холодные плечи. Все в нем радостно содрогнулось и все смешалось. Пальцы его сжимались нежно, осторожно и медленно, так же медленно его голова склонялась к белеющему словно бы сквозь водную толщу дорогому для него лицу. Он услышал восхитительный запах - какой-то давний и совершенно новый, истинно женский запах. И он приник к ее лицу, вернее к ее образу, выношенному в двух долгих походах, запечатленному в его снах и видениях. Вначале она занемела, немигающая и отрешенно-горькая, но через мгновение веки ее сузились, а зубы разжались. Она ответила на движения его губ всем ртом и затем вся приникла к нему.
- Мама!
Он отстранился от Любы, словно ударенный током. Девочка стояла у двери, не двигаясь, в неестественном, неловком для нее положении. И столько недоуменного, непосильного для нее горя копилось в этих распахнутых детских глазах!
Зуев, ничего не видя перед собой, бросился вниз по лестнице. Никогда, никогда не испытывал он такого всепоглощающего и унизительного стыда…
"Тварь… - промычал он сквозь сжатые зубы. - Я самая последняя тварь. Она тоже тварь. Нельзя, нельзя же было этого делать!"
И хотелось ему по-волчьи утробно на всю Москву взвыть: небритый пьяный Медведев, белки ее глаз и запах ее пота, по-взрослому трагические глаза потрясенной девочки. И он, Зуев, при этом! Капитан-лейтенант, которому снятся дамские сны. Неужели Иванов прав? О, боже! Он, Зуев, давно плюнул на то, как ведет себя Наталья, но он терпел ее такой, принимал ее жизненный стиль потому, что в мире существовала Люба, другая женщина, не похожая на его, зуевскую, жену. Он прощал неверность своей жене и был готов нести этот крест, только бы знать, что есть и другие женщины, такие, как Люба. Но Люба тоже тварь…
Зуев ехал в своем "Москвиче", не зная куда. Он ехал куда глаза глядят. Москва шумела, фыркала, скрежетала железом и визжала вокруг него тормозными колодками. Разогретый асфальт был похож на черное тесто. "Тварь… - мысленно продолжал твердить Зуев. - Может быть, и все мы просто твари… А кто же еще?"
Он давнул на акселератор и крутнул рулем влево, обгоняя вонючую самосвальную тушу. Раздался скрежет справа. Машину дернуло и даже чуть развернуло, но Зуев выровнялся и газанул до синего дыму. "Москвич", увы, никуда не спешил. Он только тихонько по инерции катился в левом ряду. Сцепление по каким-то причинам не действовало…
Через четверть часа милицейский "уазик" отбуксировал Зуева куда-то в проходной двор. Помятый бок машины вызвал у хозяина презрительную улыбку, чуть ли не смех, а это в свою очередь необычно подействовало на милицию. На талоне пробили дыру и отпустили, а Зуев снова - теперь пешком - направился по Москве, не зная куда.
Может быть, Зуеву следовало вернуться на Петровку в кафе под открытым небом? Только он не терпел повторений. Здесь, когда нарколог замолк и начал с фамильярной веселостью рассматривать компанию, сестра Валя вскочила с места:
- О, господи!
Она была так откровенно взволнована, что Иванов пожалел сейчас не Медведева, а прапорщика.
- Сделай же что-нибудь! Ты же медик!
- Есть один адрес.
- Едем?
Он хотел рассчитаться, но ему не позволили. Валя спешно попрощалась с подругами. Большая очередь на такси поминутно обновлялась, но машины подходили одна за другой. Через десять минут Иванов сел на переднее сиденье и сказал примерное направление. Потом вытащил записную книжку и назвал точный адрес.
Таксист провез их через Таганку. Мелькнули какие-то парящие корпуса, заборы мясокомбината. Нарколог, знакомый Иванову, ответил по внутреннему номеру:
- Сейчас я спущусь к вам.
Это "сейчас" длилось около двадцати минут. Наконец он появился в подъезде. Иванов коротко объяснил свою просьбу. Сразу стало ясно, что ничего не получится.
- У нас действительно есть терапевты, - сказал врач. - Но мой приятель в Сочах, уехал к дельфинам. С этими же у меня шапочное знакомство…
- А если попробовать?
- Нет, не могу. Извини.
Знакомый Иванова ушел.
- Может, ты ему мало пообещал? - спросила Валя.
- Он сделал бы! - раздраженно перебил Иванов. - Без всяких обещаний. Просто не повезло…
Таксист ждал, не зная, куда ехать.
- Слушай, - заговорила сестра. - Разве Светлана уже не работает в медицине?
Бывшая жена Иванова действительно работала в институте Вишневского. Иванов ничего не мог возразить, у Вали возникло простое и гениальное предложение…
- А ты сможешь поговорить с сестрой Зуева без меня? - спросил Иванов.
- Нет. Ты поговоришь со своей женой сам.
Иванов хмыкнул.
Пока таксист выбирался из мясокомбинатовских лабиринтов, пока вырулил на кольцо, прошло еще полчаса. Минуты сегодня летели, часы бежали. До обеденного перерыва оставалось всего ничего. Около метро "Октябрьская" они отпустили такси. Сестра исчезла в метро после того, как взяла с Иванова слово, что он обязательно разыщет Светлану и позвонит вечером.
Иванов не успел одуматься, как очутился один в душной толпе около универмага. Встречаться с женой, да еще с разведенной, совсем не входило в его планы…
Делать, однако ж, было нечего. Судьба Медведева, как говорил Бриш, висела на волоске: если они достанут больничный лист, следствие сразу пойдет по иному руслу. И сделать это надо было сегодня, сейчас. Завтра будет наверняка поздно…
Мысленно ругая Медведева, Бриша, а заодно и всю московскую жару, суматоху и толкотню, Иванов двинулся в институт Вишневского. Приемная была забита хромающими иногородними. "Облитерирующий энд-арте-риит, - Иванов еле вспомнил название грозного заболевания. - Бедняги! И ни один ведь не бросит ни пить, ни курить. Видно по физиономиям…"
Он поймал молодого парня, облаченного в белый халат, и спросил, знает ли он такого-то (Иванов назвал фамилию доктора, в отделении которого работала Светлана). Парень хорошо знал доктора. Иванов спросил, как туда позвонить, но парень предложил:
- Идемте, я проведу!
Халат, полученный Ивановым у гардеробщицы, был тоже белый, но не совсем, лестничные площадки изрядно замусорены. Зато на отделении оказалось очень чисто, тихо и даже уютно. Парень попросил вызвать Светлану Иванову. Иванов присел в кресло в конце коридора у окна, под мясистым ядовито-зеленым фикусом. Взглянул на носки ботинок и концы обшарпанных джинсов. Вид собственных конечностей устыдил его… Иванов высчитал, что не видел жену больше чем полгода.
Она шла вдоль застекленных дверей - тоже в халате, и в довольно белом халате, чуть располневшая, шла безупречной своей походкой, уверенно и картинно. Волосы оказались окрашенными хной.
- Ты? - глаза ее округлились. - Какими судьбами? Вот уж никогда бы не подумала.
- Привет! - Иванов неторопливо встал. - У тебя есть двадцать минут?
- Конечно, и даже больше, - но она посмотрела-таки на часы. - Что-нибудь случилось?
- Не со мной. Ты помнишь Медведева?
- Какого еще Медведева? Не помню никакого Медведева.
Ее раздражало то, что он все еще не спросил у нее о ней самой. Он не поверил ее холодному тону, но не осмелился и на ухмылку. Конечно, ему более всего хотелось спросить именно о ней, но он почему-то снова дразнил ее. Конфронтация продолжалась.
- А что произошло с этим твоим Медведевым?
Желание поспорить было всегдашним и обычным ее состоянием. Оно и сейчас открыто звучало в ее насмешливом тоне:
- Поделись.
Неожиданно для себя Иванов предложил:
- Слушай, может быть, мы пообедаем?
Ее, видимо, озадачило то, что Иванов не стал спорить. Вся их трехлетняя совместная жизнь при дневном свете состояла по преимуществу из полемики. Иные способы общения возникали лишь по ночам и, может быть, только поэтому не закрепились и остались не главными.
- Ну? Так как? - снова спросил Иванов.
- Ты приглашаешь меня?
Но это была ее последняя попытка создать "поле", как говорил Медведев. Иванов и сам занимался когда-то радиотехникой. Противопоставление потухало само по себе, если не было источника поощрения. "Как много было у нас этих самых источников, - думал Иванов. - Спорили всюду, где надо и где не надо".
Она ушла отпрашиваться с работы, и он вспомнил о колебательном контуре. Простейшее сочетание катушки и конденсатора… Достаточно, может быть, одного лишнего электрона, чтобы возникла индукция. Плюс-минус… Разряжается конденсатор - в цепи появляется едва уловимый ток. Силовые линии от этого тока пересекают витки соленоида, провоцируя обратный электропоток, а он заряжает конденсатор с еще большей силой. Или наоборот? Но это не так важно. Важно то, что все это точь-в-точь как в отношениях мужчины и женщины… "Ты приглашаешь меня?" - дальнейшее зависело от того, как воспринять эту фразу. Если разрядиться, как тот конденсатор, то…
Черт бы побрал этот колебательный контур! А для каких электромонстров Грузь и Медведев просили у правительства золото на контакты? Ему, Иванову, уже недоступна эта электро-радио-техника. Эта ихняя микроэлектроника. Все эти маятниковые эффекты, все волны и затухающие колебания. Туда-сюда…
Он вновь посмотрел на свои джинсы. Идти в ресторан в таком виде? Ничего. Ведь не обязательно в "Прагу". Можно и не очень шикарно…
Светлана возвращалась к нему. Шла, одетая довольно элегантно - в новый светло-коричневый шерстяной костюм. Сумка кофейного цвета очень хорошо шла к этому костюму. И вдруг он с ужасом вспомнил, что денег на ресторан у него просто нет. Кажется, в кармане всего какие-то два трояка. О, черт! Почему он забыл об этом? Разве не сестра возила его на такси?
Иванов лихорадочно соображал, что делать… Но судьба словно бы сжалилась над наркологом, когда Светлана сказала:
- Извини, но я не могу пойти с тобой в ресторан.
- Почему?
- Я обещала уже… У меня встреча.
Теперь Иванов был снова наказан, только с другой, неожиданной и - оказалось, что более болезненной стороны. Ему как когда-то, в дни дальней юности, стало совсем обидно. Может, она его просто дразнит? Испытывает? Но какой ей смысл? Так или иначе, он был удивлен. Такая безделица - и вдруг оказалась обидной. Что это? Ведь они же давно развелись с этой женщиной…
- Что ж… - он был растерян. - Зайдем в какое-нибудь кафе. Выпьем соку.
- Так что же случилось с твоим Медведевым? - повторила она вопрос, и снова насмешливо.
- Сейчас скажу, - отозвался он просто и добродушно. - Только сперва… как живется тебе?
Пройдя филиал Малого театра, они нашли небольшое кафе. Но он не хотел выслушивать подробности жизни в этих безденежных, оскорбляющих его условиях. Он несколько раз перебивал ее… Между тем время быстро шло к концу рабочего дня. Он вспомнил про Медведева и сказал, зачем он искал ее.
- Я помню его. И его жену тоже. - Светлана прикидывала что-то свое. - У нас ничего не выйдет. Мой шеф слишком правильный дядька.
- Ты права. Для этого надо хоть чуточку бы испорченного. Или совсем испорченного, вроде меня…
- У меня есть одна знакомая. Сколько сейчас времени?
Иванов допил яблочный сок и остановил подвернувшееся такси…