19
Непомнящий тосковал.
Казалось, у него была та самая работа, о какой он всегда мечтал, - "не пыльная", как он говорил, не напряженная, не грозившая неприятностями. Начальник материально-хозяйственной части - это звучало веско. Нужно было раза три в неделю съездить на базу, погрузить в сани выписанные материалы и доставить их в цех. После этого он мог предаваться своему любимому занятию - ничего не делать. До сих пор он завоевывал право оставаться лентяем ценой многих трудов, усилий и лишений - нужно было тратить бездну энергии и изобретательности, чтобы, не работая, создавать видимость работы. Сейчас его безделье было узаконено. Но он чувствовал себя птицей, попавшей в разреженную атмосферу: не хватало воздуха ни для полета, ни для дыхания.
Ужас был в том, что все кругом были заняты. Куда он ни шел, он оказывался лишним. Он хотел разговаривать и острить, но у окружающих не было времени слушать его.
Сначала Непомнящий пристроился в лаборатории Газарина - здесь было тепло и чисто, а на красивую, степенную Ирину было приятно смотреть.
Но на третий день вежливый Газарин грубо объявил Непомнящему, что его болтовня мешает работать. Молчать и сидеть неподвижно Непомнящий не умел - он перенес свой стол в склад. Но здесь было очень тоскливо, в склад редко кто приходил.
На некоторое время, сам того не зная, нганасан Яков Бетту заполнил пустоту, трагически распространившуюся вокруг Непомнящего. В свободные минуты Яша бегал по всему цеху и всем интересовался. Он приходил в склад, осматривал стеллажи и все спрашивал:
- А это что?
- Это приборы, - охотно объяснял Непомнящий. - Это слесарный инструмент. Здесь лежат электроматериалы. Тут химические реактивы.
Якову нравились незнакомые названия. Он быстро запоминал их и любил повторять. С Непомнящим он подружился, приходя в склад, кричал: "Здравствуй, Ига!" - и тотчас выкладывал все, что случилось с ним за день. После этого он непременно осведомлялся:
- Что ты делал, Ига?
Непомнящий пытался ему втолковать, что он раздумывал, беседовал с теми, кто приходил, но Яков сразу схватывал суть дела.
Он с обидным удивлением говорил:
- Ничего не делал, Ига? Почему такое?
Еще более тяжкий удар нанесла Непомнящему красивая рыжеволосая девушка, с которой он познакомился в очереди к кассе кинотеатра. Вечер начался радужно. Непомнящему удалось достать двести граммов конфет "подушечка", в зал они проникли одними из первых и сумели сесть на места, указанные в билетах. Показывали "Свинарку и пастуха" - картину старую, но веселую, и девушка с охотой слушала рассказы Непомнящего. Она только спросила, как его зовут и где он работает. Он проводил ее домой и по дороге острил без устали, она весело смеялась, потом стала рассказывать сама. Она работала на механическом заводе токарем, дело у нее шло хорошо, но вредный мастер и контролеры ОТК страшно придирались и даже в прошлом месяце вывесили её фамилию на черную доску. Она чуть не расплакалась, вспоминая об этом. Он, утешая, обнял ее и хотел было поцеловать в щеку. Но она спросила:
- Вы мне совсем не рассказали о себе, Игорь. Как у вас идет работа, никто не придирается?
Этого он не сумел вынести. Забыв о холодном ветре, он церемонно приподнял свою меховую шапку с длинными ушами и пожелал ей спокойной ночи.
- Война весь быт поставила на дыбы, - пожаловался он Мартыну на следующий день. - Круг интересов катастрофически сузился. Ты целуешь девушку, а она тебя спрашивает: "Ну, а работа у вас хорошая? Ничего начальник?" А где луна, шепот трав и прочие тонкие вздохи? Ведь это же катастрофа, светопреставление крупным планом!
Только в аналитической лаборатории Непомнящий иногда отводил душу. Варе нравилась его болтовня - она производила анализы, а он сидел рядом и развлекал ее. Сумрачная Бахлова терпела его: он всегда был весел, услужлив, добр, в глубине души она ценила свойства, которыми не обладала сама. Но как-то Непомнящий увидел, что Бахлова плачет. Она взвешивала пробы руды, руки ее проворно шевелились, досыпая и отсыпая навеску, а по щекам катились слезы и падали на мрамор столика. Самое удивительное было в том, что кругом сновали лаборантки и громко переговаривались, словно не замечая этого молчаливого плача. Непомнящий был отзывчив. Он тронул Бахлову за плечо и участливо спросил:
- Что с вами?
Она вскочила, разъяренная.
- Вон отсюда, бездельник! - закричала она на весь опытный цех. - Что вам здесь надо? Чтобы ноги вашей здесь не было, слышите!
Одна из лаборанток, выйдя с Непомнящим в коридор, сказала:
- Вы, вероятно, не знали, что она со вчерашней почтой получила письмо, оттого и вошли в аналитическую.
- Я вошел бы, если бы и знал о письме, - возразил Игорь. - Я не понимаю: почему вчерашняя почта должна мне мешать ходить по земле?
- Разве вы не слыхали ее истории? У нее муж погиб в боях под Москвой, а единственная дочь потеряла рассудок во время бомбежки. Каждый раз, как приходит из Москвы письмо, Надежда Феоктистова совсем расстраивается. Мы это хорошо знаем и держим себя так, словно ничего не происходит.
После этого Непомнящий уже не заходил в аналитическую лабораторию.
Варя по-прежнему оставалась для него самым близким человеком в Ленинске. Но и тут его вскоре постигла неудача. Однажды Непомнящий провожал Варю домой. Ей это было приятно: в последнее время ей хотелось всем нравиться, а Непомнящий всегда смотрел на нее добрыми глазами, был очень хорош и внимателен с нею. Ее переполняло внутреннее оживление, даже посторонние замечали в ней перемену. Хмурая Бахлова сказала ей как-то ворчливо: "Что это вы все хорошеете, Варя?" Она отшутилась: "Отхожу после эвакуации, Надежда Феоктистова!" Она и без Бахловой видела в зеркале, что хорошеет. Она и радовалась этому и грустила.
Несколько минут они шли молча - валенки их скрипели на сухом, твердом снегу. Проходя мимо общежития, Непомнящий взглянул на окна своей комнаты. Окна были темны.
- Седюк еще не пришел, - заметил Игорь. - Странный человек этот ваш приятель Седюк.
- Он мне такой же приятель, как и вы, - возразила Варя. Она сама удивилась, что могла проговорить это так спокойно. - Я ведь познакомилась с ним и с вами в Пинеже. А чем он странный?
- Всем, Варя. Он удивительный человек. Он сам ищет работы, когда ее нет. Его завод еще не построен, он мог бы хорошо отдохнуть, - так делает наш начальник Назаров, тот никогда не переутомляется. А Седюк разворачивает опытное строительство, проектирует, исследует, ведет на курсах занятия и два раза в неделю провожает нашу начальницу, Лидию Семеновну, к черту на кулички. Я это знаю, потому что занимаюсь на курсах и выхожу вместе с ними. Я уже сплю, когда он возвращается после этих прогулок. Впрочем, она стоит ухаживания. Вы знаете Лидию Семеновну? Редкая красавица, правда?
Было темно, и Непомнящий не видел, какое действие производят его слова. Он слышал только, как Варя ответила ему спокойно и ровно:
- Да, она, конечно, очень красивая.
Непомнящему не хотелось расставаться с Варей. Он остановился у ее дома, острил, заглядывал в лицо. Еще несколько минут назад ей было приятно все это - и веселые слова, и ласковое пожатие, и добрый блеск его глаз. А сейчас она с чувством непреодолимого отвращения вырвала свою руку. Он, смеясь, пытался ее удержать.
Она повернулась, чтобы уйти, но он не выпустил ее варежки и нечаянно сдернул с руки. Смеясь, он принялся надевать ее снова и вдруг, наклонившись, стал горячо целовать Варины пальцы. Смущенная, она пыталась вырваться. Он отпустил руку, обнял Варю за талию и неловко прижался губами к ее губам. И сейчас же она с силой оттолкнула его и ударила.
Она бежала по темной лестнице, потом по темному коридору, и в глазах ее стояли слезы обиды и негодования. Она с ожесточением терла варежкой губы, - казалось, что этого нежеланного и отвратительного прикосновения уже не стереть никогда.
А он медленно шел по улице и весь сгибался от жгучей горечи. И хотя он придерживался теории бодрого пессимизма и любил утверждать, что из всякого положения есть, по крайней мере, один позорный выход, ему все же было так тяжело, как еще никогда в жизни.
20
Сильченко получил ответ на свой доклад о положении, создавшемся в Ленинске после нападения немецкого крейсера на арктический караван. Как Сильченко и ожидал, все его распоряжения были утверждены. Только в одном пункте начальник главка Забелин подвергал сомнению предложенные Ленинском практические меры, и это был как раз тот самый важный и самый слабый пункт, в котором сомневался и Сильченко. Забелин сообщал, что запрошенные им эксперты отрицательно относятся к идее организовать в Ленинске производство серной кислоты из конвертерных газов. Процесс этот сложен и капризен, он еще никому не удался. Правда, немцы недавно пустили цех по изготовлению кислоты из конвертерных газов, но в их процессе имеются какие-то важные, тщательно засекреченные особенности, к тому же процесс не очень-то ладится и у немцев. Во всяком случае, если и налаживать подобное производство, то в обжитых местах, а не в глухом краю, где нет ни аппаратуры, ни специалистов, ни времени на эксперименты. Забелин не употребил прямо этого осуждающего слова "авантюра", но оно ясно угадывалось в каждой строчке его ответа. Забелин ставил Сильченко в известность, что вопрос о строительстве в Ленинске вторично выносится на решение Государственного Комитета Обороны - создалось особое положение, требуются крутые меры, чтобы возместить нанесенный противником ущерб.
Письмо Забелина было пространно, целых три страницы. Уже это одно показывало, как тревожится начальник главка, - обычно он был сдержан в словах. Сильченко размышлял над письмом, никого не принимая. Он был встревожен. Его страшила ответственность, которую они взваливали на себя, отказываясь от привозной кислоты и начиная новое, неиспытанное производство. Хуже всего было извещение о немецких секретах: значит, и у них не пошел простой процесс, тот, что сейчас пускается в Ленинске. А если секретов этих разгадать не удастся, если Седюк до них не додумается? Это будет уже не простой технический просчет, а прямая катастрофа: готовый к пуску завод будет несколько месяцев стоять, не выдавая продукции.
Сильченко позвонил Дебреву. Того на месте не оказалось. Сильченко попросил передать Дебреву, когда он появится у себя, что его ожидает начальник комбината, и начал свой утренний прием. В списке очередных дел на первом месте значился доклад местного управления НКВД о борьбе с преступностью в поселке. В размеренном порядке дня Сильченко это было нововведением - все его внимание до сих пор поглощали хозяйственные и административные вопросы.
В кабинет к Сильченко вошёл Парамонов. Сильченко кивнул ему на кресло.
- Докладывай, Владислав Петрович: что у тебя?
- Сводка происшествий за неделю, товарищ начальник комбината, - официально сказал Парамонов, раскрывая принесенную с собой папку, и начал неторопливо читать: - "Оперативная сводка основных происшествий за неделю в поселке Ленинск. Двадцать седьмого октября в общежитии металлургов произошли две драки, в одной применены ножи, серьезных ранений нет; задержан рабочий Сотник, после проверки документов отпущен. Того же числа на гражданина Невзорова, экономиста техснаба, произведено нападение на Рудной улице, крепко дано по уху, сняты пальто, шапка, часы. Двадцать восьмого октября произведен налет на продуктовый магазин № 4. Двое неизвестных напали на сторожа, отобрали у него ружье и, связав, забили рот кляпом. Унесено два ящика консервов. Двадцать девятого октября в общежитии строителей ТЭЦ была драка с поножовщиной, имеется серьезное ранение; задержан некий Сидорюк, ранее судившийся за убийство; у трех лиц отобраны ножи. Первого ноября кассирша магазина № 2 Петровская получила записку, что из ее выручки проиграно автором записки три тысячи рублей. Ей предлагается оставить эти деньги на пустыре по дороге на ТЭЦ - в противном случае угрожают зарезать. Кассирше Петровской выделена охрана, сопровождающая ее после работы домой".
Парамонов, закончив чтение, аккуратно сложил бумаги и сунул их в папку.
- Великолепно работаешь! - негромко сказал Сильченко. - Забота о живом человеке - кассирше выделена специальная охрана! А если бандиты каждому второму человеку напишут, что проиграли его деньги, вы что же, дорогие товарищи, целый полк солдат отведете на индивидуальную охрану этих людей? Улицы отданы во власть темным элементам, честные люди боятся в одиночку нос наружу высунуть. Каждый день кровавые происшествия, нападения, поножовщина, а никто не задержан, кроме какого-то Сидорюка, и то, наверное, потому, что он уже раз судился за убийство. Документы проверены! Преступник любые документы припасет - это вам не известно, что ли?
- Кое-что делаем, - угрюмо сказал Парамонов. - Несколько человек арестовано.
Сильченко рассердился.
- Я давно приглядываюсь к тебе. Самого главного не понимаешь. У тебя перед глазами документы, официальные справки, а людей ты не знаешь, как они живут, как работают, не представляешь. Ты бывал в общежитиях? Нет. А надо. Я бывал. Седюк мне рассказывал, он навещал одного рабочего: безобразие, грязь, картеж, пьянство. А что ты знаешь об этом? Ничего. И кто вас учил так работать - поверхностно, без души, не вникая в существо дела? В следующий раз будешь докладывать и оперативную сторону и бытовую. Все. Можешь идти.
Но Парамонов не ушел. Он стоял перед столом Сильченко, сжимая портфель дрожащими руками. Сильченко с удивлением смотрел на него.
- Просьба у меня к вам, Борис Викторович, - сказал Парамонов. - Три раза моему начальству заявления писал - отказывают. Вся надежда теперь на вас. Отпустите меня в действующую армию.
- Почему так? - спросил Сильченко. - Чем тебя твоя работа не удовлетворяет?
- Не могу я тут, - вздохнул Парамонов, - не по мне все это - я военный. Разве я к этому готовился? Если меня в армию не брать, так кого же туда! Товарищи мои воюют, а я здесь, в тишине, отлеживаюсь в тылу, ловлю за руку воришек.
- А где здесь тишина? Где покой? - гневно закричал Сильченко, вставая. - Мы боремся с этим собачьим климатом, с трехмесячной черной ночью, с хулиганами и грабителями, с нехваткой материалов, боремся ожесточенно, мучительно… Где же здесь покой? Ты с этой борьбой не справляешься - почему же я должен верить, что ты будешь хорошо воевать?
Парамонов опустил голову.
- Если у вас я сочувствия не найду, - сказал он горько, - так некуда мне больше податься.
- Ты нужен здесь у нас. Оставим этот разговор, - сказал Сильченко, садясь и не глядя на Парамонова.
После его ухода Сильченко никого не принял. Ян-сон позвонил, что Дебрев возвращается с энергоплощадки.
Дебрев, войдя, не сел, а остановился у стола.
В последнее время, после партконференции, его отношения с Сильченко приняли новую форму. Прежней открытой вражды уже не было, но и дружба не устанавливалась. Сильченко знал, что на Дебрева тяжело подействовал отпор, полученный им на конференции, нужно было время, чтобы пережить такое потрясение, полностью осознать его значение. Сильченко не торопил Дебрева, не навязывался со своей дружбой: он знал, что время работает на него - Дебрев должен был прийти к нему.
Сильченко молча достал из сейфа письмо Забелина и протянул его Дебреву. Тот быстро пробежал его глазами и, растерянный, сел. Сильченко наблюдал за выражением его лица, он видел, что Дебрев волнуется.
- Это что же получается? - сказал Дебрев. - Выходит, испытывали наш способ и ничего не вышло? А Седюк докладывал нам, что работающих поэтому способу цехов нет, впервые будем пробовать в Ленинске. Или человек не знает, за что берется, или пустился на прямой обман?
Сильченко удивился. Он ничего не знал о ссоре между Дебревым и Седюком, и его поразило, что Дебрев сразу опорочивает одного из близких своих любимцев, да еще в деле, которое он сам недавно так горячо отстаивал. Сильченко покачал головой.
- Седюк признался, что ничего не слышал о работающих заводах, но идея этого способа производства кислоты упоминается во многих местах. О немецком заводе он, конечно, мог и не знать - его пустили недавно. Дело не в этом, Валентин Павлович. Что мы ответим Забелину - вот в чем вопрос.
Дебрев думал, отвернув лицо от Сильченко, потом снова перечитал письмо. Сильченко все снова удивлялся странному поведению Дебрева: не в обычае у него было тянуть с ответом, взвешивая все "за" и "против". Нетерпеливый и стремительно соображающий, он отвечал быстрее, чем иные спрашивали. Сильченко, впрочем, понимал, что отвечать нелегко: Дебреву, конечно, хотелось защитить свой план, но после разъяснений Забелина подобная защита представлялась слишком рискованной. Дебрев еще больше удивил Сильченко. Он ответил вопросом на вопрос:
- Ну, а вы как, товарищ полковник? Думаю, у вас уже составилось свое мнение? И оно, очевидно, таково: долой все новые процессы, подавайте нам готовую кислоту взамен загубленной.
- Мнение мое таково, что нам нельзя допускать провала, - ответил Сильченко. - Мы находимся на краю света, быстро завезти все, что требуется, не можем. Я тогда говорил и сейчас повторяю: на риск, обоснованный риск, идти нужно, тут я с вами согласен. А в азартные игры играть недопустимо. Вот это я и хочу решить с вами: нет ли в проекте Седюка элементов азарта и увлечения?
- Хорошее словечко "увлечение"! - зло улыбнулся Дебрев. - Говорили бы уж прямо: "преступная опрометчивость" - к истине ближе. - Он помолчал и закончил с неожиданным спокойствием: - Впрочем, я с вами согласен, не принимать во внимание указания Забелина мы не можем. Все эти опыты по новому производству серной кислоты придется свернуть. Пусть Караматин проектирует свой старенький цех, кое-что он даст, остальное нам как-нибудь забросят.
Он понимал, что начальник комбината поражен, и, казалось, наслаждался этим. Сильченко видел в его лице новое выражение - холодное и мстительное. Тут была какая-то непонятная Сильченко загадка, и он невольно сказал:
- Не понимаю, Валентин Павлович, - вы еще недавно были убежденным сторонником нового метода, сами говорили: "Почему не попробовать в Ленинске никем не испробованный способ?"
- А вы были противником этого метода, - холодно возразил Дебрев. - А после того, как нам представили доказательства, что метод никуда не годится, вдруг почему-то стали его сторонником.
На это Сильченко ничего не ответил. Дебрев почувствовал, что должен сгладить свою резкость.
- Вы мои привычки знаете - я мало верю в хорошие слова, - сказал он угрюмо. - Верю только фактам, а факты, - он кивнул на письмо Забелина, - против Седюка. Пробовали этот процесс другие - и не вышло. Вот почему я отказываюсь от своих прежних решений.
- У немцев, однако, вышло, - возразил Сильченко. Он предложил: - Давайте еще подумаем над этим, а потом вместе ответим Забелину. Лично я Седюку верю, инженер он грамотный. Если у кого и пойдут такие сложные процессы, так, пожалуй, только у него.