- И внесу! - крикнул Лешкович свирепо. - Думаете, побоюсь? Обязательно внесу! И прошу вас, поддержите меня: ей-богу, два хозяина на одной площадке хуже, чем семь нянек!
Седюк слушал его и думал, что в Лешковиче странно совмещаются два человека - дельный, глубоко мыслящий инженер и самодовольный честолюбец, открыто хвастающий каждым своим крупным и мелким успехом. Вот и сейчас больше всего он тревожится о том, кому достанутся лавры, кто кому будет подчинен.
В разговор вступил Федотов. Он аккуратно вытер тарелку куском хлеба и недовольно заметил:
- Оба вы хороши - ты и Зеленский. Думаешь, твоя ржавчина, кувалды и сварщики лучше его пыли и лопат? Если я пошел на это ваше предложение, так потому, что у меня сознательность - правильно, нельзя больше времени терять. А спуску ни тебе не дам, ни ему. - Он повернулся к Седюку: - Вы представляете - я монтирую турбину из десятков тысяч деталей, а они рядом скалу рвут взрывчаткой или швеллер на швеллер швыряют. Совместимо это? От инструкций своих я не отступлюсь, на это не надейтесь. Я тебе так скажу, Валериан: кто из вас сверху сядет, тому хуже придется.
6
За несколько часов до совещания Дебрев прошел к Сильченко и подал ему на подпись приказ, обязывающий строителей немедленно переходить на работу новыми методами.
- А как вам кажется, сработаются Зеленский и Лешкович? - спросил Сильченко.
- Обязаны сработаться. Сейчас Зеленский сопротивляется, но он вынужден будет (подчиниться.
- Мне не нравится это слово "вынужден", - заметил Сильченко. - Было бы куда лучше, если б люди работали не по принуждению, а с воодушевлением. Надо, чтоб они не только работали, а страстно хотели выполнить новый график наилучшим образом. Надо, чтоб это стало их общим делом, чтоб оно без принуждения извне заполнило все их мысли, подчинило себе все их желания.
Дебрев, как всегда, слушал Сильченко с раздражением. Он не терпел общих слов.
- Я не совсем соображаю, чего вы хотите, Борис Викторович, - сказал он, стараясь подчеркнутой вежливостью показать, что рассуждения начальника комбината кажутся ему излишними.
- Я бы хотел, чтоб на площадке в условиях такой сложной и необычной работы был прежде всего один хозяин, а не два. Чтоб этот хозяин с энергией работал и чтобы ему все охотно подчинялись. Сейчас монтажники и строители разъединены - нужно их соединить.
- Организуем единое строительно-монтажное управление, - предложил Дебрев, в котором сразу пробудился интерес, едва Сильченко перешел от общих вопросов к конкретным предложениям.
- Хорошо. А кого назначим начальником этого нового управления - Зеленского или Лешковича?
Дебрев нахмурился. Выбор между Зеленским и Лешковичем был ему неприятен. Лешкович был одним из признанных любимцев Дебрева, с ним первым он обсуждал новый метод строительства. Правда, и с Зеленским отношения налаживаются, но все-таки это недоброжелатель, тайный противник, всегда старающийся все делать по-своему. Дебрев заранее злился, представляя себе, как будет заноситься и упрямиться Зеленский, после того как ему вручат и эту дополнительную власть над монтажниками. Но выше всех личных привязанностей у Дебрева стояли интересы дела. Он понимал, что Зеленский лучше поведет дело, чем Лешкович.
Сильченко терпеливо ждал, понимая, что Дебрев борется с самим собой.
- Можно и Зеленского, - проговорил Дебрев нехотя.
- Пожалуй, Зеленского, - думал Сильченко вслух. - У Зеленского есть недостатки - он горяч, неуравновешен, легко сердится. Но те же недостатки, да еще побольше, есть и у Лешковича. Оба они по духу новаторы, а это важно в новом деле. Организационных способностей у Зеленского больше, чем у Лешковича, - тот блестящий инженер, но все стремится сделать сам и часто забывает о работе других. Стало быть, как начальник - Зеленский выше, чем Лешкович. Дальше. Новый план разработал Лешкович, при любых условиях он будет его осуществлять с энтузиазмом; для Зеленского, напротив, этот план в некотором роде обуза, вот он и сопротивляется. А будет он руководителем - сразу все это станет его родным делом. Да, Зеленский подходящая фигура, - прервал себя Сильченко. - Итак, решили: Зеленского? - обратился он к Дебреву.
- Зеленского, - повторил Дебрев уже спокойнее.
Приняв решение, он больше не раздумывал над ним. Он даже оживился, представив, как Зеленский неожиданно для себя превратится из противника нового плана в его энтузиаста - поневоле придется круто перестраиваться, раз будет отвечать за успех этого плана, тут Сильченко тонко подметил. И, встретив через минуту Зеленского на лестнице, Дебрев вдруг обратился к нему без обычной внешней неприязни, от которой еще не мог избавиться:
- Зайдите к Сильченко перед совещанием - есть для вас новости. Надо заранее ознакомиться.
Зеленский не проявил особого интереса. Новые планы раздражали его не так своей неисполнимостью, как тем, что грубо игнорировали все трудности строителей - вместо помощи наваливали им на плечи новые, еще большие тяготы. Зеленский вошел к Сильченко, готовясь к бою. Он сказал с горечью:
- Все понимаю, но как вы на это идете, не понимаю! Неужели вам не ясно, что все эти совмещенные стадии в нашем адском климате - балансирование на острие ножа? Одна крепкая пурга, одна серьезная ошибка в организации работ - и мы летим в пропасть!
- Верно, - согласился Сильченко. - Даже метко - балансирование на острие! Все дело в том, чтобы пробалансировать до конца. При новых методах работ техника ваша становится на грань искусства. Хороший мастер-строитель, как и хороший канатоходец, не оступится во время трудного перехода.
- Хороший мастер! - презрительно фыркнул Зеленский. - Строительство не цирковое представление, оно не репетируется сто раз, оно запускается сразу. Где вы найдете такого необыкновенного строителя?
- Я знаю одного такого строителя, - сказал начальник комбината, - и, наверное, у нас он единственный, кто сумеет начать это дело и довести его до конца. Это вы, Александр Аполлонович.
И Сильченко протянул Зеленскому заготовленный Дебревым проект приказа.
Через час новый метод строительства был официально принят совещанием строителей. Лешковича поздравляли, жали ему руку. Он сидел взволнованный, уязвленный, сердито отмахивался от поздравлений и протянутых рук. Седюку он прошептал с негодованием:
- Как это вам нравится? Бороться против нас не посмел - так решил подмять под себя! К моей идее примазывается… Ну, это дудки! Начальник я - еще так-сяк, а подчиненный - трудный, не обрадуется Зеленский!
7
Все эти новые решения оказали влияние на многих людей. Приходилось перестраиваться не только работникам строительных контор, но и смежникам - карьерам, ремонтному заводу, механикам, энергетикам. Особое значение приобрели они для Турчина. На другой день Зеленский вызвал Турчина к себе. В кабинете, кроме него, находился Симонян. Оба показались Турчину возбужденными.
- Меня нет на полчаса, - распорядился Зеленский секретарю. - Иван Кузьмич, вы, наверное, уже слышали о новых методах строительства? Хочу с вами посоветоваться!
О новых методах Турчин слышал, все кругам об этом болтали. Но он не верил болтовне. Все это было бессмысленно, серьезные люди не должны были принимать такой план. Он, Турчин, не может работать рядом с наладчиками, он производит шум и пыль, сотрясает землю, все это губительно для наладчиков тонких механизмов. Кроме того, ему нужен простор. А Зеленский с увлечением расписывает, как рядом с Турчиным появятся сотни других людей - он снимает скалу, а около него, тут же, в страшной тесноте, монтируют турбину и конденсатор, тянут паропроводы и вакуумные линии, ставят насосы и фильтры, над ним ворочаются краны, свистят сигналисты. И эту очевидную каждому глупость Зеленский называет почему-то передовым методом строительства.
- Конечно, как только появятся наладчики, все взрывные работы на площадке нужно будет прекратить, - говорил Зеленский. - Ваше звено было единственным, которое вручную работало на диабазе. А сейчас все переведем на ручной труд, всем дадим в руки отбойные молотки.
Турчин заметил недоверчиво:
- Вот говорят - методы завтрашнего дня, методы завтрашнего дня, а люди, а инструменты, а условия сегодняшние…
- Это пустяки, - уверенно сказал Зеленский. - Было бы желание работать по-новому, все остальное приложится. Так как ваше мнение, Иван Кузьмич?
Турчин думал, изредка взглядывая то на Зеленского, то на расхаживавшего по кабинету Симоняна. Мысли, медленные и тяжелые, неторопливо ворочались у него в голове, и каждая оставляла свой отпечаток на замкнутом лице. В нем поднималось и нарастало возмущение. И раньше люди находили новые способы строительства, кирку заменяли отбойными молотками, носилки - вагонетками, вагонетки - транспортерами. Трудности встречались всюду. В первую пятилетку разве их было меньше? И, как сейчас, его вызывали к себе инженеры, знаменитые строительные начальники, советовались с ним, просили помощи. Ему прямо говорили: "Трудно, Иван Кузьмич, дело новое, неосвоенное, крепко надеемся на твой передовой пример". Вот как с ним обращались! А эти орут: "Пустяки!" Что они понимают в работе? Дать Зеленскому в руки отбойный молоток - и десяти процентов нормы не наворочает. Что это за болтовня: "Преодолеем трудности!", "Методы завтрашнего дня!", "Давай жми!" А сказать ему начистоту, по правде, что чепуху несешь, нельзя так работать, - еще накинется, вредителем объявит, на всех собраниях проработает.
- Ничего из этого дела не выйдет, - упрямо сказал Турчин, враждебно глядя прямо в лицо Зеленскому. - Невозможная штука.
Симонян лучше Зеленского разбирался в душе старого мастера. Он знаком остановил собиравшегося заспорить Зеленского и заговорил сам. Он подошел к Турчину, положил руку ему на плечо, старался смирить свой быстрый, пронзительный голос, сделать его душевным и неторопливым.
- Понимаем, Иван Кузьмич, все ваши сомнения понимаем. Но вы посмотрите шире. Вы не только лучший землекоп Ленинска, вы один из самых опытных мастеров страны. Если вы не сможете - никто не сможет, и тогда наша попытка работать совмещенными стадиями пойдет прахом. Если же вы освоите новый метод, вы покажете пример другим, и мы уложимся в заданный срок. Дело не только в кубометрах, три человека всегда заменят вас по общему кубометражу, но для нас важен ваш личный пример. Мы знаем, все это непривычно, страшно трудно именно своей непривычностью. Надо пойти на это. Найти в себе силы с самим собой побороться.
Иван Кузьмич снова думал. Нужно было отчетливо представить себе скалу, вспомнить, какие он делает движения, сколько ему нужно пространства, и сообразить, как наладить работы без пыли. А вместо этого вспомнилось совсем другое - дымки над крышами соседних домов, что расходятся в разные стороны, темнота в полдень, яркая, полдневная луна, снег, словно светящийся изнутри, сыпучий, как речной песок, ветер, похожий не на ветер, а на несущуюся, грохочущую стену. Зеленский с Симоняном, не мешая ему думать, терпеливо ждали ответа.
- Сделаю, - сказал Турчин, вставая. - А трудно - что же, не мне одному трудно.
Он шел от Зеленского домой невеселый, сосредоточенный. Все его мысли возвращались к тому же - Заполярье, вначале показавшееся ему таким же, как и все другие края, где приходилось работать, было полно неожиданностей. Вначале это была дневная ночь, потом пурга. Неделю назад появился туман. В тех местах, где Турчин жил раньше, туман выпадал летними утрами, появлялся в сырые осенние дни, туман значил - сырость и слякоть. А здесь туман появился, когда мороз упал до пятидесяти градусов. Турчин хорошо помнил утро появления первого тумана. В тот день ртуть застыла в термометре, установленном у него за окном. Он пошел на улицу по воду и не нашел водоразборной колонки. Кругом был туман - непроницаемый, сухой и морозный. Все знакомые места стали словно чужими, предметы возникали неожиданно и казались незнакомыми. Даже голоса становились в тумане другими - люди ходили группами и перекликались, чтоб не потеряться. Тур-чин подался с вопросами к соседу, метеорологу Диканскому.
- Забавное явление природы, Иван Кузьмич, не правда ли? - воскликнул тот с такой радостью, словно гордился этим проклятым туманом.
От Диканского Иван Кузьмич узнал о происхождении морозного тумана: остатки влаги воздуха оседали на мельчайших пылинках и при больших холодах замерзали, превращаясь в микроскопические частички льда. Легче ему от этого знания не стало. Туман оставался скверной неожиданностью, мешавшей жить и работать. Он был еще хуже, чем дневная тьма: во тьме светили лампочки, ее можно было несколько потеснить назад. А от тумана спасения не было, только пурга его разгоняла: после сильного ветра туман слабел или даже пропадал на несколько дней. Да, все было полно неожиданностей, от первого дня до последнего.
И, если говорить правду, самой большой из всех неожиданностей было сегодняшнее предложение Зеленского и Симоняна. Все, что только может мешать работе землекопа, навалилось на него: ночь, морозы, туманы, чертова крепость скалы. Все это говорит понятным каждому голосом: "Бросайте, товарищи, кирку, отставляйте в сторону пневматические клинки, чистый труд землекопа здесь мало пригоден - взрывайте, не скупясь на взрывчатку". Он, Турчин, давно видит, что его искусству здесь дороги нет. А его вызывают и говорят: "Нет, мы не перейдем на машины и динамит, мы не бросим клинка и лопаты, - наоборот, мы сделаем их главными во всем этом деле. Да, правильно, все здесь мешает ручной работе землекопа, но обстоятельства такие, что только ручная работа приемлема для нас". И вот он, Иван Кузьмич Турчин, должен один отдуваться за всех, должен своей рукой сделать то, чего не могли сделать машины и взрывчатка. Мало этого - ему придумывают новые трудности, лишают его привычного простора. Его окружают неожиданностями, еще более страшными для землекопа, чем ночь, и туман, и пурга: кругом должна быть тишина, чистота, строгий, казарменный порядок. И, оправдываясь, они говорят ему: "У нас нет другого выхода". А у него какой выход? Разве его хоть раз опросили по-серьезному: "А в самом деле, есть ли у тебя выход, Иван Кузьмич?"
Все эти сердитые и негодующие мысли проносились в голове Турчина всю длинную дорогу от площадки до дома. И, очевидно, высказав их самому себе, он почувствовал какое-то серьезное облегчение. Своей жене за ужином он обрисовал создавшееся положение уже несколько иными линиями.
- Переходим на новые методы строительства, Анна Никитична, - сказал он, аккуратно прожевывая кусок солонины. - Теперь я буду работать рядом с монтажниками. Они свои механизмы монтируют, а я тут скалу долблю. Для них чистота требуется, а какая в нашей работе чистота!
- Однако трудно будет, Иван Кузьмич?
- Трудно, - согласился он. - Да ведь как же иначе? Зеленский сегодня вызывал, Симонян был. "Если ты, говорят, Иван Кузьмич, осилишь, все за тобой пойдут, если ты сорвешься, все прахом пойдет, правительственные сроки провалятся". Придется попыхтеть, мать.
Анна Никитична давно уже привыкла к тому, что на мужа ее взваливают непосильные задания, а он, немного поворчав, немного порисовавшись своим мастерством, обязательно с ними справляется. Она проговорила с гордой уверенностью за него:
- Ты осилишь, Иван Кузьмич.
Ему не понравились ее уверенные слова. В них, как перед тем у Зеленского, слышалось то же обидное непонимание самого важного: каких необыкновенных усилий, какого поистине удивительного умения требуют от него, чтобы все было выполнено, как надо. Засопев, он проворчал:
- Ладно, неси чай. У тебя на все один сказ: "Осилишь". Как там у тебя в писании: не кричи "гоп", пока не перескочишь…
8
Седюк получил привезенный самолетом ванадиевый катализатор для окисления сернистого газа в серный и запустил свою кислотную установку. По его команде Яков Бетту закрыл шибер на свече - высокой железной трубе, соединявшей конвертер с наружным воздухом. Конвертерные газы, ранее свободно выносившиеся наружу, теперь должны были проходить долгий путь через электрофильтры, подогреватель, контактный аппарат, поглотитель окисленного газа.
Сразу же обнаружилось, что на стыках и швах есть не замеченные при монтаже трещины - сернистый газ быстро наполнял помещение, пришлось надеть противогазы. Разъяренный Седюк скоро сорвал противогаз, приказал открыть шибер на свече и вызвал по телефону Лешковича.
Лешкович примчался через двадцать минут, облазил всю линию газоходов и включенных в их цепь агрегатов. Одуревший, расчихавшийся до слез, почти потерявший сознание, он просипел:
- К утру все залатаем.
- Смотрите! - пригрозил Седюк. - Если где-нибудь останется хоть щелочка, все грехи спихну на вас.
Сварщики работали всю ночь и заделали трещины. Утром установка снова была запущена. Ни один шов не пропускал газа. Воздух оставался чистым. Седюк с Киреевым стояли возле Вари и молча следили, как она набирала пробы газа в прибор и быстро обрабатывала их. Анализы показывали, что процесс идет очень плохо - сернистый газ проносился через контактный аппарат, почти совсем не превращаясь в серный.
- Отравление контактной массы, - уверенно сказал Киреев. - Ни к черту не годится ваш катализатор.
Седюк сердито посмотрел на Киреева, но промолчал. И дураку ясно, что контактная масса отравлена, раз контактирование не идет. Но чем она отравлена? Два дня назад он сам рассматривал загруженную в аппарат ванадиевую контактную массу - это были мелкие белые колбаски-гранулы, очень чистые и аккуратно приготовленные. На контрольном испытании в лабораторных условиях они показали высокую активность - весь пропущенный через них сернистый газ немедленно превратился в серный и, растворившись в воде, дал отличную серную кислоту. Что же произошло сейчас? Седюк подошел к контактному аппарату. Это был большой металлический куб, футерованный внутри кислотоупорным кирпичом. Там лежали десятки килограммов той самой драгоценной ванадиевой массы, которая на столе показывала высокую активность, а в кубе вела себя как обыкновенный кирпич или булыжник.
Седюк был взбешен неудачей.
- Гоните газ в свечу, будем разбирать контактный аппарат, - распорядился он.
Когда крышка с контактного аппарата была снята, в цех повалила густая масса едкого газа. Задыхающийся, сразу осипший, Седюк отпрянул от аппарата и жестами приказал всем убираться из помещения. Яков Бетту и Най Тэниседо, из любопытства заглянувшие внутрь аппарата, выскочили наружу и повалились в снег. Якова мутило и рвало, Най громко стонал и кашлял, глотая твердый, как камень, снег. Два вентилятора мерно рокотали, отсасывая отравленный воздух и нагнетая свежий. Через двадцать минут в помещение можно было войти без противогаза. Киреев протяжно свистнул, бросив взгляд на контактную массу. Она была уже не белого, а серовато-бурого цвета. Он взял в руку горсть гранул и пересыпал их на ладони - все они переменили цвет.
- Структурное перерождение, - сказал он быстро, - Это просто, как блин…..
Но Варя не согласилась с ним.
- Мне кажется, контактная масса просто загрязнена мелкой пылью, - заметила она, внимательно разглядывая гранулы.
- Сейчас решим ваш спор экспериментом, - предложил Седюк. - Дайте-ка сюда стакан и ведро чистой воды.
Он бросил в стакан горсть черной массы и, энергично помешивая, промывал ее водой. Вода становилась мутной, а ванадиевые гранулы светлели.