* * *
Сбор у заводоуправления. Площадь подметена и полита - блестит. Отражения длинноногие, и шажки кажутся маленькими. Народу сошлось - уйма. И все шефы. А в городе вообще одни шефы живут. Гитары бренчат, на столбах громкоговорители поют, на востоке солнце прорастает из тучи, выгнув ее бугром. Семейные с узелками, сетками, сумками, холостяки с кусками хлеба в карманах. И кто в чем: в армейских бушлатах, телогрейках, в стареньких полупальтишках, плащах, свитерах. Середина сентября, свежо утрами.
В кузове тесно. У бедной полуторки рессоры выпрямились, насело на нее. Юльку притиснули к Сергею специально, не иначе, волей-неволей обнять пришлось. Встречались - наедине так не сидели. А тут при людях. И ничего. Даже хорошо. Сергей, поглядывая, не замечают ли, исподтишка мял Юлькино плечо и радовался этой близости к ней и к людям. Хоть в воскресенье на свободе.
Вовку Шрамма выдавили-таки с места. Порасталкивал, порасталкивал - не пускают. Выхватил у Сюткина газету - дома ему некогда почитать, - развернул всю заголовками книзу, и, подражая Ив. Ив. Бывалову из кинофильма "Волга-Волга", важно надулся.
- Послушайте проект моей речи. Подъехали мы к сельсовету. Толпа. В руках древки без флагов. Встречают. И вот я держу речь. - Вовка прочистил горло, выпятил грудь. - Тар-р-рищи колхозники, колхозницы и маленькие колхознята! Уберем богатый урожай карт…оп-ля вовремя! И не без потерь. Как, Матвей Павлович, тирада? - закончил представление Шрамм, поворачиваясь к всплывшему над бортом Кирееву.
- Отстань. Где Демаревы?
- Здесь, все здесь, Матвей Павлович. Вас ждем.
Сергей наклонился в межрядье - Семен Макарович возле машины. Сгорбленный, придавленный. Ну, прямо горем убитый.
- Слезайте. С маткой беда. - А сам зачем не всхлипнет.
- Оставайтесь, раз такое дело, поймаешь, - отпустил их Киреев.
Сергей помог Юльке выбраться из кузова. Расслабла, трясется.
"Что уж там могло приключиться с тещей? На воскресник провожала - нормальная была", - недоумевал Сергей.
- Что с мамкой? - Юлька еле догнала отмахивающего саженями отца. - Заболела?
Семен Макарович ухмыльнулся.
- Х-ха. Заболела. Ни чума, ни холера не прильнет к ней. Колхозная не убежит, свою картошку прибрать бы за вёдро.
"Вот жук. Да не простой - колорадский".
С заводской площади разбегались по подшефным колхозам машины.
- Отхлопотал! Таисья, отхлопотал, - первым вваливаясь в избу, загалдел Семен Макарович. - Наплел ихнему начальнику, что ты консервами отравилась. Поверил, спасибо ему. Сергунька, запрягай коровешку.
- Запрягайте, я не умею.
- Интеллигенция драная. Складывайте инвентарь в двуколку. Таисья! Провиант готов? Неси.
Семен Макарович, суетясь и ворча, вывел из сарайки корову, затолкал ее в оглобли, засбруил, околесил вокруг упряжки, все ли на месте, открыл ворота, вручил зятю повод.
- Трогай! Девки! Изба на замке? Юлька! Собаку спустишь с цепи.
Сергей свесил голову, бредет серединой улицы. На ухабах ведра позванивают. Семен Макарович поравнялся с поводырем, отобрал конец недоуздка.
- Дай сюда. Ты же третий месяц доживаешь и в поле не бывал. Хозяин. Стесняешься все, сынок директора.
Назревала ссора. Сергею хотелось высказать, кто есть кто, но он пересилил себя: надоела грызня. Юлька никогда не поддерживает. Видно, родители ближе ей, чем муж.
За городом пустырь, неожиданный и неприглядный. В деревне за последним огородом или чистая степь, или пашня, здесь какая-то свалка. Дорога кривлялась между кучами мусора, коровенка неповоротливая, насилу выбрались на простор.
Возле картофельного поля - лесок. Березки принаряженные: воскресенье сегодня. Желтые листья выделяются четко, как золотые монетки на зеленом сукне. И Сергей заметил про себя, что он соскучился по березам. Осень балалайку к празднику урожая настраивает: натянула паутинки и трогает пальцем легонько.
Семен Макарович, пока женщины устраивали стан, выпряг и пустил пастись корову, попримерялся к лопатам, которая ловчее, выбрал, другую подал зятю.
- Ну, благословясь.
И до обеда не разогнулись.
Копал он быстро и расчетливо, лишнего не возьмет, будто сквозь землю видел, глубоко или мелко сидит гнездо. Выворотит его на левую сторону - вся картошка на виду. У Сергея так не получалось. Близко к ботве воткнет штык - режет аж хрустит. Далеко - остается половина. Выковыривать начнет остатки - опять режет. Семен Макарович косился, сопел недовольно.
- Дочь! Ты мужеву копку особо сыпь. Не чистить, не крошить потом, помыл - и в щи. А еще в деревне рос, причиндал.
Юлька складывала изуродованные картофелины в кучку, выцарапывала около нее "брак" и обидно хихикала.
"Тоже мне начальник ОТК нашелся", - хмурился Сергей, злясь на себя, на Юльку и на ее дорогого родителя.
- Ладно, зять, не копальщик из тебя, вози начинай помаленьку, один управлюсь, - распорядился Семен Макарович.
И опять наворочался Сергей. Насыпь, погрузи, стаскай в подпол. Не солома в мешках - картошка. Управились, когда добрые люди спать легли.
А на ужин пересоленные щи.
- Сегодня можно было что-нибудь и повкусней приготовить, - нехотя взялся за ложку Сергей.
- Не пропадать добру. Экономить надо.
- Экономить, экономить. Трое работаем и…
- Кабы ты не ел, а то ведь роток у тебя - ложка вон вместе с черенком влазит.
Ну, это уж слишком. Сергей кусок хлеба - об стол, горбушка сыграла да в щи, соленые брызги - на Семена Макаровича, тесть наотмашь ложкой по лбу зятя - ложка вдребезги, Юлька с Таисьей Петровной прыснули, Сергей вскочил, выстрелил сбитый стул, он пинком с дороги его - и во двор.
Из конуры выскочил ощеренный пес. Шерсть дыбом. Будто на чужого. Третий месяц знакомы, а тоже мировая не берет, рычат друг на друга. Сел Сергей на оглоблю двуколки и голову свесил. Раскаянья зашевелились.
"Не жилось холостому. Нет чтобы в институт пойти, уму-разуму сперва набраться… Семейной жизни захотелось. А семейка, видишь, какая попалась. В загсе давали дураку десять дней на раздумье - отказался. Вчера зарегистрировались - завтра на развод подавать. Но Юлька здесь при чем? Юлька не при чем, и ей живется у отца несладко".
Сергей закинул руки за голову, повалился на отлогое дно тележки и думал, думал, думал…
"Задушит же тебя техника без образования… учиться бы… Киреев и тот понял это… Не поторопился ли я тогда с отцом? Тот ведь хотел, чтоб сын его учился… Не спешу ли теперь оттолкнуться от Семена Макаровича? Хорошо сказал один умный капитан милиции: человек должен быть всю жизнь счастлив, а не жалеть потом, что сам пальцем о палец не ударил для этого… Ничего, мы еще так заживем с Юлой… Это дело поправимое". Сергей повеселел.
А Юлька так и не вышла и не позвала его в дом. Уже и озноб начал пробирать, и щели в ставне кухонного окна потухли. Спать легли. Семен Макарович не пустил, или она сама не захотела? Значит, и она меня не любит.
"Да-а… Даже не поинтересовалась: где муж. А вдруг я совсем ушел?"
Сергей устало поднялся с двуколки, цыцкнул на собаку и тихонько запробирался через горницу на цыпочках. Юлька спала мертвым сном. Он подвинул ее к стене, затормошил:
- Проснись. Ну-ка, проснись! Юлька… - Юлька ни рукой, ни ногой.
И Сергею вдруг стало стыдно за эту вспышку злобы к ней. Он осторожно лег рядом, потрогал холодное плечо, натянул на него одеяло. Тоже наломалась до полусмерти с картошкой. Не-ет завтра же идем искать квартиру. Прямо с утра. Чего тянуть? Так - дак так, а не так - дак шапку об пол и в середу домой, сказал бы майор Бушуев.
Сергей представил, что запоет Семен Макарович, когда узнает об их решении, и ухмыльнулся: пусть не воображает, что на его халупе свет клином сошелся.
А если Юлька не согласится? Родители все-таки.
- Юлька… Юля! - потормошил ее Сергей.
Но Юля так и не проснулась.
Хитрый человек Семен Макарович, все планы нарушил: выспаться дал, о вчерашней ссоре ни слова, лицо эдакое заботливо-доброе.
- Вы бы хоть в кино сбегали, ребятишки, а то совсем одичали, поди. Днем билеты дешевше.
Семен Макарович достал кошелек, пошуршал рублевками.
- Ты, зять, нонче вроде бы в отпуск на турбазу записался с женой?
- Да, - недоуменно посмотрел на Юльку Сергей и пожал плечами.
- Так вы, слышь, с кино будете идти, заверните, вычеркнитесь.
- Это почему?
- Не до отдыхов нам. Водопровод к зиме обязательно надо завалить, в погребе обшивка погнила, крышу менять опять же надо…
- А нам здесь не жить.
Семен Макарович, как будто ждал, что зять скажет, повернулся к Таисье Петровне, потыкал ногтистым пальцем в Сергея.
- Уходить собрались. Слыхала, мать?
- Пусть кружатся. - И дочери: - Не мыкалась по чужим людям? Отведай.
- Хуже не будет, - ответила Юлька и заприхорашивалась перед зеркалом.
- По крайней мере никто ложками махаться не…
Семен Макарович не стал слушать: метнулся в сени. Из сеней тащит фанерный самодельный чемоданишко. Бросил его на пол.
- Укладывайтесь и мотайте сразу. Вот вам и сказ весь.
* * *
Чемоданы занесли к Шрамму. Открыла им хозяйка. Юлька знала по разговорам, что жену Шрамма зовут Ниной, что Вовка у нее не первый, что ребенку четвертый год, и не ожидала увидеть совсем молодую цветущую женщину. В простенькой косынке шалашиком, пестром фартуке с карманом-рукавичкой и в цветных камышовых тапочках-лапоточках Нина, улыбаясь, приветливо распахнула двери.
- Пожалуйста, входите. Вова! К нам гости.
Не "к тебе", не "тут пришли", а "к нам". Из кухни разогнался Вовка. Женский халат поверх костюма на нем, в руках кухонный нож и недочищенная картофелина.
- О-о-о! Кого я вижу! Знакомься, Нина: это богиня огня и дыма Юлька, а это тот самый Сережка Демарев, который верхом…
- Да знаю, знаю: верхом на самолете… Вы уж извините нас за наш туалет, завтрак готовим.
В квартире чисто и уютно. Круглый столик под желтой скатертью, на столе кувшин с гладиолусами, буфет, книжный шкаф с подобранными по росту томиками на полках, напружиненный диван в чехле, ковровая дорожка, будто радугу выпрямили и положили на пол, А в конце дорожки - целое авиационное соединение: истребители, бомбовозы, транспортники, вертолеты. Выстроились у взлетной полосы и ждут сигнала "Тревога!".
Юлька металась глазами по комнате и часто глотала слюну. Она завидовала. Завидовала, жалела, что боялась расстаться с кустом крыжовника в огороде, с отцовской топорной мебелью и домоткаными половиками, со всем этим дутым благополучием, досадовала, почему не она так живет, а какая-то медсестра Ниночка.
А Сергей смотрел на игрушечные самолетики и улыбался, вспоминая свою и Вовкину юность, училище, аэродром на Сахалине.
- Так вам что? Скомандовали "от винта!" или…
- Сами ушли. Хватит.
- Правильно. - Вовка толкнул чемоданы под койку. - Живите тут.
- Да ну, - растерялся и повеселел Сергей. - Где мы…
- Конечно, конечно, - перебила его Нина. - Поживите у нас. Уместимся.
Сергей, готовый согласиться, посмотрел на Юльку.
- Нет уж, вы не сердитесь, но мы как-нибудь на частной перебьемся. - И отвернулась.
Нина пожала плечами, Вовка приуныл, Сергей тоже: принципиальный народ жены.
- Ладно. Ты не поможешь мне?
- Квартирешку-то искать? Идем. А Юля пусть с Ниной остается.
* * *
Шрамм увез Сергея на край света и уверенно повел его по лабиринту узеньких улочек и проулков между налепленных один к другому, как пчелиные соты, домишек. Он подбегал к каждому столбу и забору, обклеенным клочками тетрадных листков.
- Завернем-ка сюда. Ты чтобы ни звука. Понял? Я знаю, как с ними разговаривать…
Они вошли в калитку хитрого строения: изба - не изба, и не дом. Дворик шлаком усыпан. Ни мусора, ни грязи.
- Есть кто хозяева?
Побарабанил по окну. Из дверей бойко выползла домовладелица, но, увидев двух здоровенных парней, застопорила, сгорбилась и притихла. В желтой широкой юбке в крупный черный горошек и в такой же кофте она походила на божью коровку.
- Добрый вечер, бабушка!
Вовка снял шляпу и шаркнул подошвой об шлак.
- Квартирку ишкаете? Штуденты?
- Да как вам сказать? Рабочие. Дружку вот жить негде.
Старушка подкатилась к Сергею, поразглядывала его из-под морщинистой ладони.
- Холоштяк?
- То-то и оно, что женат. Придется в другое окно постучать. - Вовка притворно вздохнул.
- Зачем? Я приму.
- Так вы, наверно, дорого с нас заломите за квартирку? Не хата - грановитая палата.
Бабка сдержанно улыбнулась.
- Да уж сколько не жалко. Мы тоже, сынок, юмор понимаем. И детишки есть?
- Ждут. Врачи сказали: сразу двойня будет у них.
Домовладелица участливо сложила губы в оборочку, покачала головой, Сергей больно ткнул Вовку кулаком под ребро.
- Сразу двойня? Трудненько мамке придется. Ну, да ничего, справимся. Понянчила я их. И своих, и чужих. Все наши. Селитесь, живите, мне веселее будет, глядишь.
- Эх, ты! - напустился на Вовку Сергей, когда они вышли со двора. - Зачем про двойню наплел? А если бы отказала?
- Прямо. Думаешь, все люди, как твой тесть?
28
Осень сорила золотом. Ночами падали сильные заморозки, и листья под ногами аж звенели. Зима пришла с флагами на балконах, с транспарантами на простенках домов, с праздником.
На демонстрацию собирались к заводоуправлению. Разнаряженные, красные банты на грудях. А музыки… От духового оркестра до балалайки. Празднуют, как работают: посменно, побригадно, семьями. У инспектора по кадрам рука одна, сыновей двое, и обоим хочется держаться за нее.
Сюткин притащился всем семейством. Толкутся вокруг него: папа, папа. И он ведь возится с ними. Кому носишко вытрет, кому шапчонку поправит.
- Ничего ты наштамповал их! - Вовка Шрамм трогает попарно головы ребятишек, считает: - Два, четыре, шесть, восемь… Десять? Ну, это тебе, бригадир, коллектив помог.
- Брось болтать, все - моя работа, - выпятил грудь Сюткин.
Прокричали строиться. Заколыхались над миром знамена. Люди брались под руки, запевали песни, в каждой колонне свою, пускались в пляс. У Юльки рябило в глазах и чуточку кружилась голова. По улицам шагал праздник.
А потом все зашли к Сюткину. Рассортировали по соседям ребятишек, сдвинули два стола. Яша взялся произнести тост. Говорил сначала о годовщине Советской власти, потом о заводе, а в конце спутался, махнул рукой, расстегнул ворот рубашки и гаркнул: "Горько!"
И началась свадьба.
Получилось, не они бригаде, бригада им сюрприз преподнесла. Распашонок надарили, посуды разной. Киреев повесил на шею Сережке пышную ленту с двумя пустышками и погрозил пальцем:
- Чтобы мне план был, поймаешь.
Праздник. Юлька по-детски радовалась каждой вещичке, то и дело толкала коленкой Сергея, который терялся от нахлынувшей людской доброты и забывал благодарить.
- Ну ты, кормящий отец, играй на чем-нибудь! - крикнул Вовка Сюткину.
Завели радиолу, столы по углам - и вот она, посыпалась погодка сыроватая.
Мой отец Семен,
А я Семеновна…
Заухали, захлопали в ладоши и по бедрам. Вовка с Яшей стараются - половицы трещат.
Потом гулянка переметнулась к Вовке Шрамму да там и заночевала. Уж праздник, так праздник.
Скоротали зиму. В апреле, когда уже и ночью не переставало капать с крыш, отвез Сергей Юльку в роддом. Юльку увели, Сергея выгнали.
- Домой, папаша, домой. Вечером наведайтесь.
Но Сергей долго еще ходил вокруг роддома, вслушиваясь в приглушенные крики рожениц, надеясь узнать по голосу свою.
На работе не чаял, когда стрелки покажут пять. Потом лез без очереди в магазине. Садился с передней площадки в трамвай.
С передачами полный коридор. Сергей протискался к столу с групповым бюллетенем. В бумаженции этой вся биография новорожденных.
- Демарева, Демарева… Демарева! Ага, мальчик!
- Скажите, а Демареву когда выпишут? - спросил он у нянечки, принимающей передачи.
- Ишь ты, шустрый-быстрый. Походишь недельку.
Ходил. Изо дня в день. И, наконец, записка:
"Сереженька! У меня все хорошо, в воскресенье, наверно, выгонят. Привет от нас. Юлька".
В воскресенье побрился, надушился, поймал такси.
- Куда? - открыл дверцу шофер.
- В роддом. За женой.
- Сын или дочь?
- Сын.
- Молодец мужик. Тогда садись. С шиком домчу.
Приехали. У него забрали Юлькину одежду и велели минуточку потерпеть. А не терпится. Какой он, сын? На кого похож?
Открылась дверь. В дверях няня со свертком, сзади счастливая Юлька. Подбежал, неловко и порывисто, почти отобрал, взял у няни потомка, чмокнул Юльку в бледную щеку и, внимательно глядя под ноги, торжественно зашагал к выходу: вот он, сын!
Отъехали от больницы. Таксист закурил было, но спохватился и выбросил папиросу. Изредка Сергей подсказывал ему, куда сворачивать. Юлька время от времени приподнимала уголок одеяла, заглядывала в личико ребенка, - жив ли, не слышно его, - успокаивалась.
Возле дома расплатились с шофером. За ограду выползла бабка Саня.
- Мать моя родная! Да кто тут у меня приехал-то… Квартирантик новый. Ну-ка, дайте подержать.
Маленького занесли в комнату, осторожно положили на койку.
- Показывай, мать, кого ты нам народила?
Бабка развязала ленту, приоткрыла личико.
- Ничего, симпатичный!
- Тише вы. Разбудите. - Юлька опустилась на табуретку, медленно, одну за другой, расстегнула пуговки плаща. - Принеси попить, Сережа.
Сергей за кружку да в сени, хозяйка за ним.
- А мальчонок - вылитый ты. Ей пра, Сережка. Постарался.
- Н-ну! Надо думать. - И про себя: "Вот старая".
Юлька, цокнув зубами о край, припала к кружке. Она не успевала глотать, и тонкие струйки стекали по еле заметным бороздкам морщинок в углах рта на шею, по шее на грудь.
- Не простынь. - Отнял кружку. - А ты похудела, Юля.
- Похудела. Я посмотрела бы, каким ты стал. Больше не будем, ладно? Одного хватит.
Сергей промолчал. Он наклонился над сыном и протянул руку:
- Ну, здравствуй, Анатолий Сергеевич. Звучит?
- Звучит, отец, - согласилась Юлька.
И опять ночевали на полу, как в первый день самостоятельной жизни. Кровать пока занял сын.