Разговор от слова к слову перебрал и убедился, что Егоров говорил не как обычно, а чуточку свысока, хотя по-дружески мягко, но требовательно. А с женой услужливый, не было в нем раньше этой черты.
Иным стал друг. Бросил мимоходом за столом: мол, теперь у меня в подчинении народу многовато, как-никак заместитель начальника цеха, шишка ничего себе, не на каком-нибудь заштатном старинном заводишке, а на металлургическом гиганте! Три года назад институт заочно закончил - и в гору полез. У Олега не спросил: учился, тот после техникума или нет. Либо знал, что тот кончил высшую партийную школу, либо не захотел спросить. О своей учебе вспомнил не раз - как было тяжело, с каким трудом выкраивал время, недосыпая ночей. Только про себя.
Да, тот Максимка и не тот!
И потом другое. Раньше, в те прежние встречи Максимка весь без остатка принадлежал Олегу, как и Олег целиком отдавался дружбе. Никто им не мешал, никто не отвлекал, никто не стоял между ними. Даже после женитьбы, когда Максимка приезжал один, Олег еще не так чувствовал отчуждение, хотя оно угадывалось. А сейчас за столом они, Максимка и Лена, перемигивались, и Олег, перехватив перемигивание, сразу растерялся: обидно было, что Максимка принадлежит другому человеку. То требовательно просила внимания Иринка, и надо было видеть, как таял Максим. Олег наверняка знал, что в такую минуту друг забывал не только о нем, но и о жене.
Вообще-то это, конечно, объяснимо и все-таки было ни на что не похоже, не мог Ивин смириться с этим. И запало в сердце острое, как игла, недовольство собой, пожалуй, жалость: он одинок, ему и в самом деле пора прибиваться к ясному берегу, заводить семью.
Какая жизнь без семьи? Мать одинока, это правильно, а ты сам? Разве сам не одинок? Был бы рядом близкий человек, ближе, чем Максим, высказал бы ему сомнения и думы, - глядишь, на душе полегчало бы. Матери не расскажешь, у нее мысли не дальше своего дома, к Медведеву не пойдешь, чего ради? Максимка отдалился. Рассказал бы Тоне, да как решиться на это, сразу может и не принять. Может, и взаправду сделать Максимку сватом, сам набивался.
Надо представить, как получится. Обычаи он, конечно, не знает и я не знаю, без обычаев можно обойтись. Приоденется Максимка в хороший костюм, в белую рубашку с галстуком, кудри расчешет. А что? Парень видный и солидный, неплохой сват получится. Приедет в Медведевку, явится к Зыбкиным. Тони нет дома, одна Прасковья Ильинична. Женщина она строгая, но, говорят, добрая, людей понимать умеет. Как глянет на Максимку и поймет. Максимка не заробеет, нет, парень тертый. Ну, Прасковья руки в боки и скажет:
- Это за какого такого Ивина, за того, что у нас неделями уполномоченным болтается, людям мешает работать? Да ни в жизнь не позволю дочери выходить за него замуж!
Ого! От ворот поворот… Черт те что в голову лезет, ерунда какая-то, это от выпитой водки. Жалостливый к самому себе стал, картинку сочинил с Максимкой-сватом. Однако, придя из бани, Олег Павлович попросил у матери стопку водки.
- Мало еще пил?
- Для равновесия. Выпью - и на боковую.
Закусил колбаской и сказал:
- Егоровы на праздник к себе зовут. Ты как?
- Да уж как хорошо! - обрадовалась мать. - Одним-то скучно. Одну-то меня на праздник не оставляй, изревусь одна-то.
- Что ты, мама! Тетя Настя очень тебя приглашала, мне так и наказывала: без матери и на порог не пущу.
- Вот и хорошо. У меня теперь и сердце на месте. А то другие к празднику готовятся, а мы будто и не люди.
Олег Павлович заснул моментально. Утром вскочил и присвистнул: мать честная, ливмя лил дождь, веселый и быстрый.
- Это когда такой накатился? - удивился Олег Павлович.
- Как ты лег, он так и зарядил. Всю ночь без передыху и катал, - ответила мать, собирая на стол завтрак.
ОСТРЫЙ РАЗГОВОР
Ровно в девять Ивин был в парткоме. В прихожей стряхнулся от воды, как гусь, о руку выколотил кепку.
Торопился в партком и ни о чем не думал, а сейчас вдруг что-то поднялось снизу, к сердцу подступило. Чувствовал, трудный предстоит разговор с секретарем, но почему и на какую тему, не знал. Если Ярин к чему-либо прицепится, то разговаривать будет трудно. В таких случаях секретарь, собственно, не разговаривает, а допрашивает и дает с ходу указания, оценивает твои поступки, будто он самый высший судья и самый справедливый. Ивин обычно тоже щетинится, Ярин негодует, и они расходятся. Домашнев не смеет вступать в пререкания, молчит или поддакивает: "Будет сделано. Вы правильно сказали".
Какое у Ярина сегодня настроение? Насмешливое? Добродушное? Один дьявол. Ярин обладал талантом быстро и без оглядки переходить из одного настроения в другое.
В приемной от Ниночки узнал, что у Ярина сидит Грайский. До обеда просидят: дождь, ехать нельзя, значит и торопиться не надо. Чего Грайского бояться? Не съест. Другое дело - захочет ли Антон Матвеевич при нем объясняться, но то забота Антона Матвеевича.
Грайский, высокий и стройный, в синем отутюженном костюме, стоял у окна и, заложив руки за спину, наблюдал, как по стеклу ползут расплывчатые струи дождя. Даже не повернулся, когда вошел Ивин, на приветствие слегка кивнул головой. Грайский для секретаря обкома молод. Талантливый, видно, человек: из института попал в МТС, оттуда взяли секретарем райкома, потом стал заведующим отделом обкома, а при перестройке, когда обком разделили, избрали вот секретарем обкома. Взлет! Для такого взлета голову надо иметь умную. Злые языки подтрунивают за глаза: мол, на перестройках выехал, каждая перестройка - ступенька. МТС не стало - взяли в райком, райкомы ликвидировали - пошел в обком, обком разделили - вышел в секретари. Это, конечно, соответствовало фактам, но не в этом суть. У Петра Ивановича не отберешь самого главного, сколько бы там ни судачили злые языки - умен, эрудирован, ну и хватку имеет крепкую.
Грайский Ивину нравился и в то же время Олег не то что побаивался, а просто не любил рядом с ним быть. Грайский не зазнался, нет, на это размениваться не будет, отлично отдает себе отчет, что зазнайство - одна из самых пакостных черт у человека. Однако какое-то врожденное чувство превосходства в нем сидело, тут уж ничего не скажешь. Вот и сейчас даже не повернулся, даже не поглядел, кто вошел в кабинет, слегка кивнул и только: мол, какая мне разница, кто появился - Петров или Сидоров?
Антон Матвеевич разговаривал по телефону, и Олег Павлович заколебался: может, лучше повернуться и уйти? Помялся у секретарского стола и неожиданно успокоился: коли зашел, то не вернется, обождет, когда Ярин кончит разговаривать по телефону. И сел.
Ярину под пятьдесят. Старый партийный работник, про него можно с полным основанием сказать: пережил бури и невзгоды, вынес все выговора и накачки. Остался цел и сидит пока что крепко. Передают, будто однажды, когда существовали райкомы, утверждали на бюро директора совхоза, молодого парня, несколько самонадеянного. Ярин спросил, давно ли он в партии. Тот ответил. Тогда Ярин подкинул еще:
- Взыскания имеешь?
Кандидат в директора с гордостью заявил:
- Нет, и надеюсь, не будет.
Антон Матвеевич глянул на парня вприщур, усмехнулся и, побарабанив пальцами по настольному стеклу, заключил:
- Есть одно предложение: пусть поработает управляющим. По-моему, для директора зелен.
И остался парень управляющим отделением совхоза.
В область Ярина не выдвигали - строптив, горячился без нужды. Теперь и староват стал для выдвижения. Ежик волос на голове сединой посолен круто, тем не менее Антон Матвеевич иногда горячится, как юноша. Пожалуй, скоро придется ему уступить место другому: отслужил свое. Любопытно, куда же денется? До пенсии далековато, большую часть сознательной жизни был на партийной работе, сам забыл, когда начал. Поучиться как следует не сумел. Попробуй поучись, если двадцати четырех часов в сутки не хватало, все же дела в районе, большие и маленькие, через партийного секретаря проходят. Идут по любому вопросу, даже обиженные жены ходят жаловаться на непутевых мужей. А в пору сева или уборки секретарю вообще нет покоя - поспать некогда.
По телефону разговаривал долго, карандаш сломал - сдавил пальцами, он и хрустнул. Пальцы короткие, железные, видать. Говорят, гирями Антон Матвеевич по утрам балуется. Олег Павлович не старался вникать в смысл того, что говорил секретарь, свои думы завладели им, Максимка не выходит из головы. Некстати подумал, что наверняка получился бы из него сват, может, все-таки попробовать? Наконец Ярин сгоряча кинул трубку на рычаг, она ударилась глухо - и сломать недолго. Возбужденный разговором, сказал Грайскому в спину:
- Вот деятель! Я про Фому, а он про Ерему! Вытащим на бюро - пусть отчитывается, - и неожиданно к Ивину:
- Когда прибыл?
Глаза в сетках морщин, мелких-мелких, а на лбу крупные.
- Вчера.
- Что у него нового? - фамилии Медведева не назвал. Недолюбливает Ярин директора Медведевского совхоза, не нравится, что тот хочет быть самостоятельным. Ломал ему бока за пары, а Медведев огрызается, по-своему делает.
- К четвертому мая кончат зернобобовые, - ответил Ивин. - С десятого кукурузу начнут.
- Рано.
- Медведев планирует.
- Медведев твой напланирует, - потер затылок ладонью, вспомнил что-то, рукой махнул: - Хай планирует, цыплят по осени будем считать. Все?
- Все.
Ярин обратился к Грайскому, хотя и с усмешкой, но в глазах неприязнь, застарелое недовольство Ивиным:
- Думал, есть в совхозе свой партийный глаз, но это не глаз, а ватерпас. При нем коров карбамидом травят, да каких коров - лучших, а у него, погляди, олимпийское спокойствие, - и к Ивину жестко:
- Объясни.
- Правильно, десять коров пало по оплошности доярки, я в курсе. С Медведевым разговор об этом был, он обещал принять меры.
- Меры! - усмехнулся Ярин. - Филантропы вы там вместе с Медведевым, вот что. Я про Беспалова не говорю, слабый он секретарь. Слабый-слабый, только на этот раз оказался на уровне, проявил партийную принципиальность!
- Беспалов - принципиальность? - удивился Олег Павлович. - Не знаю!
- Видишь, как тебя это задело. Беспалов требовал отдать доярок под суд?
- Требовал.
- Чего улыбаешься?
- Требовать-то он требовал, - сказал Олег Павлович, - но Медведев свои соображения высказал, и тот сразу на сто восемьдесят крутнулся. И говорит: я с тобой, товарищ Медведев, согласен, ты рассудил, как Соломон.
- Так и заявил?
- Зачем же я буду неправду говорить?
- Вертун! - качнул головой Ярин, и к Грайскому: - А что нам докладывал? Подсунул нам работничка Медведев, теперь и сам не рад.
Грайский шагнул к столу и сел напротив Ивина, и Олег уловил на его красивых, тонко очерченных губах усмешку, догадался, почему усмехается секретарь.
- Подсунул, говоришь? - спросил Грайский Ярина, и по интонации, с какой был задан вопрос, Ярин понял оплошку и прикусил язык. Кто ж кому подсунул? Медведев парткому. Как это Антон Матвеевич сразу не почуял в этой фразе второго смысла, более глубокого и обидного для него? Подсунули Беспалова, стало быть, могли подсунуть еще кого-нибудь? Тогда зачем партком, зачем нужен и ты, секретарь парткома?
Ивин исподтишка разглядывал Грайского: лицо чернобровое, выбритое тщательно, глаза темные-темные. И весь он: от носок до блеска черных туфель, до самых гладко причесанных волос с отливом - был изыскан, элегантен. Под воротничок белой рубашки хорошо подогнал галстук из модного теперь синтетического материала, такой же вот галстук видел Олег Павлович и у Максима.
- С Медведевым разберется управление, с Беспаловым - мы сами, - поспешил закруглить неприятный разговор Ярин, молча проглотив пилюлю. Проговорился, чего ж не бывает? Не будь Ивина, Антон Матвеевич, пожалуй, объяснил бы, что тут самая обыкновенная оговорка. Выдвигая Беспалова, понятно, советовались и Медведева спросили. А тот дал отличнейшую характеристику, и это решило. Вот в этом смысле и надо понимать фразу о том, кто кому подсунул. Но при Ивине объяснять не стал.
- Давай, Олег Павлович, как на духу, - начал Антон Матвеевич, и Ивин понял - это о главном. - Рассказывай о своем письме в обком и о своей просьбе. Люди мы партийные, ответственные - давай прямо, без зигзагов. И учти: читал я то письмо, или не читал - значения не имеет. Считай, что не читал, я его в самом деле не читал.
- Я не скрываю, что писал, - обиделся Олег Павлович.
Грайский мельком, но пронзительно глянул на него и снова отвел взгляд, принялся изучать свои тонкие, изящные, как у пианиста, пальцы.
- Ах ты - обиделся! - Качнул седой головой Ярин. - Ты в бутылку не лезь, давай спокойнее.
- Сначала о просьбе. В прошлую осень просил вас отпустить меня в совхоз. Вы отказали. Зимой, в январе, кажется, был у нас Петр Иванович, я о том разговоре ему рассказал и повторил просьбу. Петр Иванович обещал помочь.
- Я обещал при случае замолвить слово, - уточнил Грайский.
- Правильно. Готов ехать в любой совхоз, в любой район.
- Деятель! - воскликнул Ярин. - Как не можешь понять - ты же партийный работник! А существует партийная дисциплина, этика, наконец! На бюро заявление подавал?
- Нет. Но я говорил с вами.
- Решаю не я. Решает бюро. Значит, решил действовать через голову бюро?
- Я считаю, что в совхозе принесу больше пользы, чем здесь. Вы отказались меня слушать, и я решил обратиться в обком.
- Красиво получается! Сколько лет в партии?
- Какое это имеет значение?
- Самое прямое.
В глазах Ярина клокотало негодование. Так бы и испепелил Ивина. Чего захотел! В совхоз! Думаешь, в совхозе малина будет? Но переборол себя, не накричал. Откинувшись на стуле, сварливо проговорил:
- С такими работничками и инфаркт недолго схватить.
- С какими? - встрепенулся Олег Павлович. Грайский мягко, но властно сказал:
- Вы спокойнее, товарищ Ивин.
- Мне трудно разговаривать, Петр Иванович. Я же не мальчишка. Раз затеяли разговор, давайте вести его по существу.
- Хорошо, хорошо.
- А в письме я писал, что при перестройке не все учтено. Район наш небольшой, восемь совхозов, да один откормочный. На каждого директора приходится по 6-7 руководящих лиц. Да из области часто наезжают. Другой раз директору работать некогда - с начальством водится. Не много ли опекунов? Нормально ли это? Вы же, наверно, читали письмо, Петр Иванович?
- Нет, оно у первого секретаря. Пока, - уточнил Грайский.
- И еще непонятно мне. Как же планируется, что, к примеру, Медведевскому совхозу невыгодно производить мясо. Парадокс получается: чем больше совхоз произведет мяса, тем больший будет у него убыток.
- Понятно, - проговорил Грайский.
- А я, Ивин, хочу подчеркнуть, - вмешался Ярин, - по-партизански ты действовал.
- Наперед знал, что вы скажете: неужели, мол, наверху люди глупее меня. Так?
- Так! И больше могу спросить: ты что, не согласен с решением ноябрьского Пленума, не согласен с линией партии?
Олег Павлович с силой выдохнул воздух. Разговор обострился. Ярин сразу к этому повел, пользуясь присутствием Грайского. Петр Иванович занял неясную позицию - он и Ярина оборвать не хочет, и Ивина не поддерживает, какой-то неясный нейтралитет. Олег Павлович рывком поднялся, запальчиво возразил:
- Извините, но это демагогия! В такой обстановке я разговаривать не буду. Хотите знать мое мнение - выслушайте. Если оно вас не интересует и вызвали вы меня, чтоб проработать, - увольте, я уйду. И вообще могу уйти, совсем, по собственному желанию. Заявление напишу хоть сейчас.
- Пиши, пиши, - усмехнулся Ярин. - Мы сначала на бюро тебе всыплем, а потом отпустим. Не рад будешь, храбрец!
Ивин решительно двинулся к выходу. Шагал и втайне надеялся, что Грайский остановит его, поправит Ярина, выговорит ему, что нельзя разговаривать со своими работниками таким тоном, нельзя, не подумав, бросать им серьезные политические обвинения.
Ярин спорил нечестно, применил запрещенный прием. В конце концов, хотя я и рядовой работник, но свое мнение могу иметь, имею право его высказать. Я солдат партии, буду выполнять любые ее решения, но никто не запретит высказать все то, что меня волнует, с чем я не согласен. Это мое право, и нечего пришивать мне такие обвинения.
Но Грайский не остановил его. Ивин окончательно убедился, что дела его плохие, что самым разумным в создавшейся ситуации действительно написать заявление об уходе. Работу подыщет - поступит преподавателем в школу, а то в совхоз пойдет, на ферму - не зря же в техникуме учился, правда, основательно позабыл, но ничего - вспомнит! Или махнет в город. Поработает на заводе, комнатушкой обзаведется, мать перевезет. Не пропадет! Не хуже будет, а, возможно, и лучше. Холостяжничество обернулось привлекательной стороной. Один! Никакого хвоста! Взял чемодан и на все четыре: хоть в Сибирь, хоть в Арктику. Максимка поможет устроиться в Магнитогорске.
В своей комнате Ивин сел писать заявление и не отвечал на назойливые приставания Домашнева - что да как было у Ярина. Отмахнулся, как от надоедливой мухи:
- Иди-ка ты подальше, не до тебя!
- Бешеный, - проворчал Домашнев, но с вопросами больше не приставал.
Ярин хочет пешку из меня сделать, чтоб я не смел самостоятельно думать, чтоб я жил его мыслями, а своих иметь не смел. Не выйдет, товарищ Ярин.
Заявление об уходе отнес помощнику секретаря. У того и очки на лоб полезли.
- С ума спятил!
- Не твоя забота, - отрезал Олег Павлович: - Твоя забота - заявлению дать ход.
Дождь лил и лил, но уже не так споро. Олег Павлович моментально, как с ним не раз случалось, принял решение ехать в Медведевку. Из парткома уйдет, дело решенное. Но с тем "ЧП", будь оно неладное, доведет до завершения, чтоб потом, когда будут обсуждать на бюро, не попрекнули: мол, никудышный ты работник, не хватило принципиальности поставить вопрос ребром. Некоторые могут съехидничать: если бы с какой другой дояркой случилось, то Ивин проявил бы и прыть и принципиальность, а то случилось с Тоней Зыбкиной. Олег Павлович не мог дать гарантии, что о его тайных чувствах к Тоне не знает Ярин. Знает, у него все новости в кармане.
Олег Павлович уже вышел на крыльцо, когда вспомнил, что Иван Михайлович просил позвонить военкому. Может спросить: звонил или нет?
Ивин вернулся, вызвал по телефону военкома. Майора Вострикова Олег Павлович знал хорошо, зря Иван Михайлович обозвал его бурбоном. Никакой не бурбон, милый компанейский человек, но его понять надо. Будет хлопотать о дезертире, начальство может выговор сделать. Когда майор взял трубку, Олег Павлович поздоровался.
- Салют, Николай Иванович, Ивин приветствует. С наступающим!
- И тебя тоже. На охоту поедем?
- Какая там охота!
- А то составляй компанию.
- Нет, спасибо. Дело есть.
- Давай.
- Был такой солдат Григорий Медведев…
- А! - перебил Востриков. - Можешь не продолжать. В курсе. Иван Михайлович говорил? Он или нет?
- Он, а что?
- Бурбоном меня называл?
- Называл, - улыбнулся Ивин.