Зайнаб принялась сливать из кумгана воду на голову Сан'ата. Парень смеялся про себя. Хоть бы он шел на свидание с командиром или Каримовым, но подумать только, что на переговоры с басмачами надо ходить с чистой головой! И впрямь, какое дело басмачу до чистоты твоей головы и шеи? Если он и интересуется твоей башкой, то только с той точки зрения, как бы полегче отделить ее от туловища.
Удивительный народ женщины!
Зайнаб и Сан'ат бок о бок ехали на конях. Сан'ат держал винтовку поперек седла. Зайнаб была занята своими мыслями. Иногда она задумчиво поглядывала на небо, которое заволокли темные тучи, иногда переводила взор на гряды далеких горных вершин и улыбалась сама себе. Интересно, о чем она думает? Однажды командир Караваев рассказывал, что в старинных эпических поэмах здешних народов встречаются рассказы о геройстве женщин, о том, как они, под стать мужчинам, сражались на поле брани. Может быть, мать думает об этом? Или о своей полной треволнений судьбе? Или представляет себе будущее своего народа?..
Над Бабатагским перевалом, очевидно, шел дождь: черные тучи почти касались своими подолами горных вершин. Коротко сверкали молнии, и слабенький рокот грома доносился откуда-то издали.
В пустынной степи между гарнизоном и кишлаком Бошкенгаш, немного выше того места, где три года назад произошла первая стычка с бандой Асадулло-бека, бьет родник. Там назначена встреча с Косымом-курбаши.
Проехали еще немного. Впереди никого не было видно. Косым еще не явился.
- Сан'ат-джон, ты где будешь находиться? - спросила Зайнаб. - Знаешь, наверное, какие тут действуют правила? Ведь ты участвовал в таких встречах.
- Участвовал, но правил не знаю. Курбаши говорил, что явится сюда только с одним сопровождающим. На каком расстоянии тот будет стоять, на таком и я.
На холме, приблизительно в километре, возникли фигуры двух всадников.
- Едут.
- Да, похоже.
- Давайте придержим коней.
- И то правда. Еще подумает, да сгори его дом, что мы торопимся полюбоваться его распрекрасным лицом.
- Где ваше оружие? - спросил Сан'ат.
Зайнаб достала из-за пазухи пистолет.
- Дайте сюда.
Сан'ат сунул винтовку под колено, взял пистолет и, убедившись, что патрон заслан в патронник, поставил на предохранитель и вернул Зайнаб.
До родника осталось совсем немного. Курбаши, подъехав к воде, придержал коня. Его спутник, мужчина с густой черной бородой, был в беспорядочно и неумело повязанной чалме и в нескольких халатах, надетых один поверх другого. Через плечо у него висел английский винчестер, сабля, за поясом револьвер, шестигранная булава болталась сбоку. Он опустился вниз вдоль ручья и остановился у небольшого озерка, поросшего камышом.
Зайнаб остановила коня по эту сторону родника. Противники некоторое время разглядывали друг друга. Хотя Зайнаб и спрятала косы под буденовку, но курбаши еще издали пригнал в ней женщину.
Спутник курбаши и Сан'ат буравили друг друга взглядами.
"Черт с ним, ради дела поздороваюсь первой", - подумала Зайнаб и сказала:
- Салом алейкум, господин Косым-ака.
Берег, на котором стоял Косым, был аршина на два выше противоположного. Опустив подбородок на грудь, курбаши исподлобья, со снисходительной усмешкой осматривал Зайнаб с ног до головы. Узкие, монгольского разреза глазки его извергали искры гнева, но не ответить на приветствие считается грехом, и Косым едва заметно кивнул.
"Эх, чтоб гордость пожрала твою голову, - подумала Зайнаб. - Ишь как надулся, будто сдаваться пришли мы, а не он…"
В душе курбаши, видимо, шла ожесточенная борьба. Из-за полы халата виднелись рукоятка и широкая магазинная коробка маузера. Зайнаб, надев на левое запястье петлю от камчи, правую руку держала за пазухой на рукоятке пистолета.
Увидев физиономию курбаши, которая так и пылала ненавистью, она на какую-то долю секунды пожалела, что поехала сюда. Конечно, рано еще ждать, чтобы невежественные мужчины согласились разговаривать с женщинами на равных. Но, краем глаза увидев своего названого сына, она успокоилась. Сан'ат был начеку. Он по-прежнему держал винтовку поперек седла. В округе нет лучшего стрелка, чем Сан'ат. Чтобы поразить цель, ему не обязательно прикладывать винтовку к плечу, закрыть один глаз, прицелиться и только потом, затаив дыхание, нажать на курок. Он может легко стрелять из любого положения, хоть из-под колена, хоть держа винтовку под мышкой. Никто в гарнизоне не стрелял метче его.
Конь курбаши нетерпеливо перебирал ногами и грыз удила. Раза два он сильно потянул удила вниз, тем самым несколько нарушив величественную осанку своего хозяина. Осерчав, Косым полоснул гнедого камчой. Конь фыркнул, оторвал от земли передние ноги, видимо желая перепрыгнуть через ручей на другой берег, но Косым удержал его.
Кусок влажной земли из-под копыт оторвался и упал в чистую воду родника.
- Вы замутили воду, - сказала Зайнаб и вынула руку из-за пазухи. В те несколько секунд, пока басмач срывал зло на неповинном коне, она прижимала теплый пистолет к своему колотящемуся от волнения сердцу.
- Иногда полезно замутить воду, - с усмешкой отозвался Косым, полуприкрыв свои и без того узкие глазки. - Откуда это знать бабам?
- Курбаши! - воскликнула Зайнаб, задетая за живое. - По крайней мере, мутят ту воду, где хотя бы есть рыба. Зря мутить воду не дело мудрого человека. К тому же баба, на неведение которой вы намекаете, является заместителем председателя ревкома! И сюда, на переговоры, она прибыла по поручению своего правительства, в ответ на вашу просьбу, господин курбаши!
Косым хмыкнул и злобно рассмеялся, покручивая усы, затем, посмотрев на Сан'ата и на своего спутника, увешанного целым арсеналом, напустил на себя серьезный вид. Слова Зайнаб напомнили ему, зачем он явился сюда.
- Зайнаб, мы были знакомы с твоим мужем Курбаном. Только из уважения к его памяти я разговариваю с тобой.
Зайнаб чуть было не сказала: "А что бы ты делал, если бы не уважал его память? С коня сошел, а никак не хочешь оторвать от стремени ногу… Лучше прибереги грубость для своих общипанных вояк и для вон того нукера, который нагрузил на себя целую арбу оружия!"
Однако, вспомнив наставления Караваева, Зайнаб с усилием осадила все, что кипело у нее в душе, и спокойно сказала:
- Мы пришли сюда с мирной целью. Чтобы больше не лилась кровь и чтобы вы, сложив оружие, занялись мирным трудом и искупили свои грехи перед народом.
- Каковы условия перемирия? - У курбаши не поворачивался язык сказать "условия сдачи".
- Сколько вас? - спросила Зайнаб, оставив без внимания его вопрос.
- Одиннадцать.
- А посреднику вы говорили, что пятнадцать.
Курбаши промолчал.
Зайнаб продолжала:
- Условия сдачи точно такие же, какие до вас принял курбаши Джяйлоо Бекмурад. Вы их хорошо знаете. Завтра утром явитесь в гарнизон и сложите оружие. Все, - решительно закончила она и обернулась к Сан' ату: - Поехали.
Сан'ат не тронулся с места.
- Пусть сначала уедут они.
Косым поворотил коня и, отъехав немного, повернулся в седле:
- Если можно, мы придем сегодня, как только стемнеет.
Зайнаб было сказано, что остатки банды курбаши могут явиться когда хотят и откуда хотят, и она ответила Косыму - пусть приходят, их встретят.
Косым Зульфи ускакал. Его адъютант, гремя доспехами, погнал коня следом.
- Видимо, стесняется, вот и решил приехать в темноте, - сказала Зайнаб, когда оба всадника исчезли в лощине.
- Бедняга! - с иронией произнес Сан'ат. - Когда-то у него было восемьдесят джигитов, а в башке целый мир грез и мечтаний…
Всю обратную дорогу Зайнаб весело шутила со своим приемным сыном и громко смеялась.
- Приходи вечером в контору, книгу будем читать, - сказала Зайнаб, когда они въезжали в кишлак.
Уже давно Сан'ат в свободное время читал ей вслух книги, которые у него имелись, и если книга была на русском языке, то и переводил как умел. Сама Зайнаб была неграмотна, но в разговорах с Караваевым, Каримовым или другими товарищами в подходящий момент не без гордости подчеркивала, что "мы с Сан'ат-джоном книги читаем".
Да, заместитель председателя революционного комитета не умела ни читать, ни писать и на государственных документах вместо подписи прикладывала большой палец, обмакнув его в чернила.
Покружив по улочкам Душанбе, арба наконец остановилась у здания с выбеленными стенами.
Сан'ат достал из кармана бумагу, разгладил ее и вошел в дом. Умар и Васильев, сидя на корточках у маленького арычка, который протекал на улице, омыли потные лица, четвертый конвоир встал в тень раскидистой чинары.
Через минуту Сан'ат появился вместе с рассерженным человеком.
- Нечего волынку тянуть! Отводи, кончай дело и возвращайся, - гневно говорил мужчина. - Поведете теперь пешком, - и, обратившись к арбакешу, добавил: - А ты свободен.
Трое осужденных и четверо конвоиров цепочкой вышли из кишлака и, пройдя узкой тропкой, которая вилась сперва среди пшеничного поля, а потом через бурьян и колючки, вышли на высокий берег реки.
Все три дня, в течение которых судили убийц, Сан'ат ни на минуту не покидал комнаты, где шел суд. Ему было невероятно тяжело во всех деталях слушать рассказ о гибели матери. И все же он не мог покинуть помещение. Погрузившись в раздумья, он снова и снова вспоминал все, что было связано у него с названой матерью.
Потом Сан'ату объявили, что исполнение приговора поручается ему. Это, несомненно, была инициатива кого-то из начальников, как и то, что близкие друзья Сан'ата - Васильев и Умар - в продолжение всего этого похожего на кошмарный сон мучительного месяца не оставляли его ни на минуту. Зайнаб прошла все бурные годы гражданской войны, осталась целой и невредимой после десятка жесточайших схваток и вот погибла в мирное время.
К осени 1926 года басмаческие банды были полностью разгромлены. В том же году состоялись всеобщие выборы, и народ вместо ревкомов избрал местные Советы. Зайнаб стала председателем Кокташского сельсовета. Гарнизон из Кокташа перебазировался в Душанбе. На местах организовались отряды народной милиции, на которые было возложено поддержание порядка.
Зайнаб-биби не замечала, как пролетала неделя за неделей, месяц за месяцем. Земельная реформа, прокладка двух новых каналов, которые должны были оросить 400 гектаров залежных земель, текущие дела - все это занимало много времени. Дни по напряженности ничуть не отличались от военных.
Летом 1927 года Зайнаб послали в Ташкент на конференцию свободных женщин Средней Азии. Там ее избрали делегаткой на 2-ю Всесоюзную конференцию женщин. После возвращения из Москвы Зайнаб заехала в Душанбе, чтобы повидать Сан'ата, но не застала его. На другой день, узнав о ее возвращении, Сан'ат прискакал в Кокташ.
Ему сказали, что его мать находится в кишлаке Бошкенгаш и там проводит беседу с женщинами.
На дворе, устроившись на циновках и старых паласах, сидели женщины, закрыв лица чимматами и халатами, накинутыми на головы. Вокруг Зайнаб-биби расставила караул из молодых активистов кишлака, комсомольцев, с наказом не пропускать во двор никого постороннего. Действительно, это было время, когда чей-нибудь отец, брат или муж мог бесцеремонно ворваться на собрание и, накрутив косы жены, сестры или дочери на руку, поволочь ее домой.
Молодые люди, узнав Сан'ата, отвели его гнедого к коновязи. Сан'ат подошел к дувалу, облепленному кишлачными ребятишками, и вместе с ними принялся с интересом разглядывать двор, на котором собрались женщины.
Мать пела.
Сан'ат еще никогда не слышал, чтобы она пела на людях. Бывало, иногда по дороге, в минуту хорошего настроения или за каким-нибудь делом у себя дома, она мурлыкала под нос грустную песню про горькую женскую долю. Но теперь она пела:
Сними чиммат, открой лицо, для всех прекрасной будь,
Оковы на куски разбей, им неподвластной будь!
Кинжалом знанья порази невежество и тьму,
Науке, мудрости мирской всегда причастной будь!
Это была песня Хамзы Хаким-заде Ниязи, которой мать научилась в Ташкенте.
Голос у матери был приятный, пела она с сердцем, искренне. Полузакрыв глаза и завязывая в узелок и развязывая кончик платка, она, все более вдохновляясь, пела:
Из тьмы чиммата, как из туч луна, блесни лицом,
Из темной жизни выходи, зарею ясной будь!
Лучи учености возьми, а не сурьму для глаз,
Войди в дворцы наук, искусств - для всех прекрасной будь!
Кончилась песня. Некоторые женщины плакали, другие удивленно и восхищенно смотрели на Зайнаб, на свою бесстрашную подругу, имя которой уже много лет было на языках сотен и тысяч женщин и мужчин, друзей и врагов.
Зайнаб наклонилась к пиале с остывшим чаем, стоявшей у ног, отпила и начала говорить. Она призывала женщин действовать смелее, решительно покинуть дома-темницы и вступить в просторный и широкий мир. Она говорила, что теперь само Советское правительство - опора женщин, их защита.
В начале 1928 года Зайнаб была принята кандидатом в члены партии. На следующий день она гостила у Сан'ата и его жены и рассказывала о разоблачении бывшего председателя Союза батраков Ишанкула, который нанес много вреда государству. Расследование предательства Ишанкула было начато с заявления Зайнаб.
Двадцатого июля, после новых выборов в местные Советы, Зайнаб Курбанова была избрана председателем исполкома Локай-Таджикского района. Только-только началась вторая жизнь Зайнаб-биби, но кровавая трагедия буквально через два дня оборвала нить этой жизни.
Осужденные рыли себе могилу. Шагах в двадцати от них, опершись о винтовки, стояли Васильев, Умар и еще один красноармеец. Сан'ат сидел поодаль, в тени обрыва. Сегодня ему особенно тошно было смотреть на своих врагов. Слезящиеся глаза и свалявшаяся, как кошма, борода Ишанкула еще больше усиливали его омерзение к этому выродку.
Осужденные оставили лопаты. Ишанкул, знаком поманив к себе Умара, что-то сказал. Умар подошел к Сан'ату.
- Он просит выполнить последнюю просьбу. Существует такой закон, говорит.
- Ах, подлюга, еще закон вспоминает!
- Что ему сказать?
- А что он хочет?
- Совершить омовение и прочесть молитву.
- Ладно, пусть. Но гляди, чтобы не бросились в реку.
- Не убегут, пристрелю.
Осужденные подошли к реке.
Было время паводка. Пенистый поток гремел, и берега сотрясались от его могучего дыхания. Ишанкул шел первым и, расстелив на земле румол, спустился на колени. Его сообщники сделали то же.
"Подлые души… - ругался про себя Сан'ат. - Этот шакал пять лет носил партийный билет. Руководил революционной организацией дехкан. Если бы мать не разоблачила его, еще проник бы в какое-нибудь учреждение поважнее. Странно… Сколько еще пройдет веков, пока человечество научится наконец отличать друзей от врагов?!"
Сан'ат подошел к товарищам.
- Почему ты сказал, что их могила обязательно должна быть здесь? - спросил Умар.
- Я не говорил "обязательно". Я говорил, что могила должна быть.
- Вот как, - пожал плечами Умар, не поняв старшего товарища.
- Буду жив, над их могилой поставлю камень с надписью, - продолжал Сан'ат.
- Над могилой врагов надгробий не ставят, - возразил Умар.
- А я поставлю и высеку: "Дорогая мать, велением народа убив твоих убийц, я закопал их здесь. Но все равно печаль моя не уменьшилась ничуть…"
Голос Сан'ата дрогнул. Умар опустил голову и направился к осужденным. Закончив молиться, они с явной медлительностью перетряхивали, складывали и вновь раскладывали свои румолы, на которых совершали намаз.
- Пошевеливайтесь! Живее, говорю! - крикнул Умар и выругался.
…Сан'ат нажал на курок.
Одинокий стервятник, который несколько секунд назад появился в чистом лазурном небе и кружил над берегом, испуганно взмыл вверх и исчез. Тоненькие ниточки дыма из винтовок растаяли в воздухе.
Лопат было три. Их взяли Умар, Васильев и третий боец.
- Иди, Сан'ат, мы сами, - сказал Васильев.
Сан'ат молча направился к реке. Шумные волны, набегая друг на друга, торопились куда-то. По воде неслись подхваченные с берегов щепки, солома, ветви, сломанные потоком стебли деревьев, полусгнившие корневища, которые разбушевавшаяся река быстро уносила вдаль.
1958
Перевод Ю. Смирнова
Примечания
1
Невестка - обычное обращение к молодой женщине.
2
Учитель.
3
Айван - веранда.
4
Специально приготовленный табак, который кладут под язык.
5
Музыкальные инструменты.
6
"Слово господнее" - простонародное название Корана.
7
Александр Македонский.
8
Мулла, руководящий общим молением в мечети.
9
Скатерть и угощение на ней; накрытый стол.
10
Плеть.
11
Главарь шайки басмачей.