13
Еще утром, приехав в Морское, Андрей Русов заказал на вечер переговоры с Людмилой. Не потому, что за это время получил от нее лишь четыре письма, а сам написал намного больше, а просто очень хотел услышать ее голос. Разница во времени позволяла ему звонить, когда Людмила могла быть дома. Если в Морском сейчас пятый час вечера, то на Урале - седьмой. Андрей, не очень веривший в то, что заказ вообще состоится, с радостью узнал, что Оренбург заказан.
- До пяти часов еще сорок пять минут, - сказала девушка в очках, сидевшая за телеграфным аппаратом и у телефонов. Аппарат застучал, и белая стружка телеграммы стала укладываться на пол.
- Разговор мы гарантируем не сразу, в течение часа, начиная с пяти, - опять тем же строгим тоном предупредила девушка, но Андрей заметил, что за стеклами очков вовсе не сердитые глаза, что девушка очень хочет казаться строгой и самостоятельной. "Работает недавно", - подумал Андрей и вспомнил, как долго и наставительно говорила с ней уходившая домой сменщица.
Андрей сел на скрипучий старенький стул. Раньше, когда он служил в Морском, бывать здесь приходилось часто, но за время, пока не был на почте, ничего не изменилось. Все та же фанерная голубая будка, легонькая дверца… "Изоляция - шик модерн!" - улыбнулся Андрей. На стене все тот же плакат, призывающий граждан хранить имеющиеся у них лишние деньги в сберегательной кассе. Бодрый молодой человек загадочно улыбался с плаката, суля тем, кто последует его призыву, простиравшееся за спиной голубое море, белый пароход и пальмы на курортном берегу. Все, кроме пальм и курортного берега, у Русова было в избытке, содержание плаката он знал наизусть и потому думал о предстоящем разговоре с Людой и о сегодняшнем дне…
Перед собранием забежал он на позицию роты капитана Шахиняиа. Туда, где раньше служил. Заглянул на свою станцию, поговорил с ребятами, с лейтенантом Кучеровым.
- Ну и как там тридцать третий пост? - спросил лейтенант. - Курорт по сравнению с нашим?
Раньше бы, до прихода на тридцать третий, Андрей подтвердил бы - точно, курорт, но сегодня служба там не казалась ему легкой и безоблачной. Хотя, безусловно, здесь, в расчете Кучерова, работа потруднее. Расчет включен в график боевого дежурства, и одно это говорило о многом…
Русов ответил, что работы хватает, не боевой - так другой.
- Это факт, - согласился Кучеров и задумчиво добавил, что лейтенант Макаров все в госпитале…
- Как его здоровье? - поинтересовался Андрей. Он лишь по разговорам знал о лейтенанте Макарове, начальнике тридцать третьего поста. Слышал, что Макаров - "морж", что зимой, идя купаться, поскользнулся, сломал ногу и, пока добрался до поста, крепко простыл…
- Да что-то с легкими. И закаленный вроде был, а вот не уберегся.
- Вылечат. Сейчас не такие болезни вылечивают, - убежденно сказал Русов.
- Должны. Иначе всю госпитальную медицину надо переквалифицировать в управдомы.
Довольный своим отношением к медикам, двадцатилетний крепыш Кучеров дернул за околыш полевую фуражку и протянул крепкую, сухую ладонь:
- Ну, будь здоров, Андрей! Всего! Как похудею здесь, попрошусь на тридцать третий.
- Милости просим. Только и у нас не поправитесь, это точно.
Да и вряд ли лейтенант Кучеров у себя на точке похудеет. У него от природы широкая кость. Оба поняли друг друга, засмеялись.
- Ну, всего!
- А мы же на партсобрании еще встретимся, - начал было Русов, но лейтенант Кучеров кивнул на вращающиеся антенны станции;
- Дежурю.
Едва лейтенант отошел, как Андрея окликнули:
- Товарищ сержант! Ру-сов!
У края капонира стоял нескладный солдат в гимнастерке, расстегнутой до пояса, - дизелист Цибульский. Тот самый, которого перевели сюда с тридцать третьего поста на перевоспитание. Дружок Бакланова.
- Приветствую вас, - сказал Цибульский и жестом испанского гранда снял панаму, махнув ею перед собой. - Прошу прощения, мы нынче - кот ученый, все ходим по цепи кругом, и отойти, сами знаете, нельзя… - Цибульский имел в виду работающую в капонире станцию и то, что он сейчас дежурный дизелист. - Как там, на тридцать третьем? Не обижаете наших ребят, товарищ сержант?
- Да кого как, - уклончиво ответил Андрей.
- Это зря. Не надо обижать "стариков". Им служит. ь-то осталось всего девяносто три дня…
Андрей улыбнулся. До чего же Цибульский похож на Бакланова! А внешне вроде полная противоположность - высок, черняв, глаза с грустинкой.
- Уедут домой живыми, здоровыми, - шутливо пообещал Русов.
- У меня к вам просьба. Я Филиппу письмо написал. Так зачем загружать почту, и опять же фактор времени. Обождите секунду - оно в дизельной.
Он метнулся к станции, нескладно махая руками, исчез в капонире. Андрею не хотелось брать это письмо. А вдруг в нем какие-нибудь разговоры "об выпить". Так, кажется, говорит одессит Цибульский. За Цибульским такое водилось. Что может быть нелепее, чем сержант, выступающий в роли связного между двумя солдатами, решившими…
А, ладно! Придумать шут знает что можно. Письмо есть письмо. Да и с чего вдруг все эти мысли. Служат люди в разных населенных пунктах. Им встретиться не так-то просто…
Прибежал запыхавшийся Цибульский:
- Вот. Будьте любезны!
- Передам. - Андрей взял конверт и едва сдержал улыбку. Красным карандашом от угла к углу было написано традиционное препровождение: "Почтальон, шире шаг!"
- Больше никаких поручений и пожеланий? - спросил Андрей.
- Увы…
Цибульский хотел еще что-то добавить, но его позвал лейтенант. Андрей заметил - Цибульский встрепенулся, пальцы его поспешно пробежали по расстегнутым пуговицам гимнастерки, точно по кнопкам баяна, и пуговицы застегнулись все до единой. И еще одно запечатлелось в памяти: значок в виде щитка, на значке цифра "2". А ведь больше двух лет у Цибульского был третий класс… Значит, сдал на второй. Подтянул его все же лейтенант Кучеров. Конечно подтянул. Вот сейчас слышен их разговор:
- Горючее в ГСМ почему не закатили?
- Как же не закатил, товарищ лейтенант? Закатил и перекачал, а это уже пустые бочки, тара, так сказать… Увозить-то не моя забота.
- Добро. Не отходите от станции.
* * *
…До начала партсобрания Русова вызвал к себе капитан Воронин. Подробно расспросил, как идут дела на посту, в чем требуется помощь. Маслов сразу от дверей протянул руку, поздоровался. Присел на корточки возле открытого шкафа и, копаясь в бумагах, спросил у Воронина:
- Насчет разнарядки говорили уже?
- Успеется, - недовольно буркнул капитан, и Андрей понял, о чем речь. Об училище. Видно, прибыла разнарядка, а с сержантами еще раньше говорили на эту тему. Все Маслов старается. Послушаешь его - вообще вроде бы и незачем возвращаться в народное хозяйство. Боевая готовность, обороноспособность страны! Правда, на подобные беседы вызывались не все сержанты. Есть один, который сам рвется в военное училище, а ему замполит напрямик рубит: "Рановато вам, товарищ Кузько, об офицерских погонах думать. Послужите еще полгодика, оправдайте звание младшего сержанта, подтяните расчет, а тогда и…"
Странную позицию занимал во всем этом капитан Воронин. В разговоре замполита с младшим сержантом Кузько ротный полностью поддерживал Маслова. Даже сам вставлял веско: "Заслужить надо! В войну только за геройство откомандировывали в училище". Кстати, и сам он, Воронив, именно так в сорок пятом и был откомандирован на курсы младших лейтенантов.
Когда же дело касалось агитации передовых сержантов, капитан Воронин умолкал, уходил в себя. Только крутил пальцами карандаш да изредка покашливал. Понимал, армии нужны молодые офицерские кадры, но в то же время думал, что отъезд в училища лучших сержантов неизбежно ослабит его роту… Мало кто знал тайное тайных Воронина, его наивную боязнь: "А вдруг все сержанты роты захотят в училища?" Не знал об этом и сержант Русов. Только замечал, что отмалчивается командир роты, когда заходил разговор об училище. Не все сержанты мечтали остаться в армии. Были и такие, которые почтительно отказывались от училищ. Спасибо, мол, за доверие, но нас ждут города и хаты, будем двигать промышленность и сельское хозяйство. А Русов желает в училище, и непременно в летное.
- В радиотехническое иди, как штык попадешь! - советовали ребята.
Спасибо. Андрею нужно только летное, где истребителей готовят.
И вот Воронин на вопрос Маслова буркнул: "Успеется!"
Андрей посмотрел на замполита, на его плотную, обтянутую летней рубашкой спину. Старший лейтенант, словно уловив вопросительный взгляд, обернулся и заговорщицки подмигнул. Андрей почувствовал, как заколотилось сердце. Сегодня он все узнает! Сегодня все решится!
На собрании шла речь о подготовке к предстоящим учениям "Щит неба". От каждой точки выступали коммунисты. Выступил и Андрей. Рассказал, как готовится тридцать третий пост, что сделано, что в ближайшие дни сделают.
- Как сейчас с дисциплиной? - спросил Воронин.
- Нормально.
- Это среднее понятие. Хорошо или удовлетворительно? - доискивался старшина Опашко.
- Удовлетворительно.
Опашко кивнул, что, очевидно, означало: "Вот так. Конкретненько". Это его любимое слово.
После собрания Воронин сказал Андрею:
- Зайдите ко мне!
Когда Русов зашел, капитан достал из стола тоненькую книжицу и протянул ее через стол:
- Ознакомьтесь!
Андрей торопливо пробежал глазами указания по отбору кандидатов в военные училища, списки и адреса военных училищ. И здесь его подстерегало самое неожиданное. Летные авиационные училища были аккуратно перечеркнуты тушью. Где-то и кто-то каллиграфическим бездушным почерком дописал: "Только из частей ВВС". Лишь одно авиационное радиотехническое подчеркнуто. Той же рукой на полях поставлено: "2 места".
Русов снова перелистал книжечку. В правом углу ее стоял штамп и учетный номер. "Пришло из штаба. Но почему вычеркнуты летные училища и военно-морские тоже? Неужели стране не нужны военные летчики и моряки?"
- Товарищ капитан, а моего здесь нет!
- Да, нет.
- Почему только из ВВС брать солдат в летные училища? А если я хочу только…
- Видно, такое указание, товарищ сержант, - перебил Воронин. - Документ прибыл из штаба, и обсуждать его мы не имеем права.
- Да я не обсуждаю. И не приказ это, а всего-навсего разнарядка… У кого мне узнать, почему летные училища вычеркнуты?
Воронин удивленно взглянул на Андрея: непривычен ему такой разговор, такой напор, да еще от сержанта. Капитан насаждал беспрекословное повиновение слову командира. Слову! Не говоря уже о приказе. А здесь эта настойчивость… Воронин сдержался, раздраженно бросил:
- Обратитесь к замполиту. Он вам все разъяснит.
Но и Маслов ничего не разъяснил. Сам удивленно по-перекидывал страницы туда-обратно, поскреб пальцем лоб:
- Действительно непонятно. Значит, летные и морские… Та-ак…
Воронин недовольно кашлянул, что, конечно, означало: "Нашел время удивляться", но Маслов будто бы и не слышал этого. Воронин вышел, и Русов облегченно вздохнул. Почему-то присутствие ротного сегодня его тяготило.
- Ну что я могу тебе сказать… - Маслов побарабанил пальцами по бумаге, подумал и, глядя Андрею в глаза, твердо пообещал:
- Разберемся. Попробуем разобраться. Тебе позвоню. Не вешай нос, товарищ сержант! Мало ли какие вводные бывают. Мне бы знать заранее, а я не посмотрел, закрутился. Собрание ведь.
На душе у Андрея тяжело. А вдруг и Маслов, выяснив, скажет: "Все так. Сделать ничего нельзя".
…Андрей так задумался, что не сразу понял, к кому относились слова девушки-телефонистки:
- Оренбург! Товарищ военный! Говорите с Оренбургом.
Андрей словно очнулся. Долгий телефонный звонок. Девушка показывает на переговорную кабину.
- Спасибо. Иду! - Андрей вскочил, торопливо направился в кабину.
- Алло, алло! Говорите с Оренбургом!
- Говорю!
На дальнем конце провода - голос Люды, искаженный шорохами линий связи, ослабленный тысячами километров.
- Алло!
- Люда! Здравствуй, это я!
- Здравствуй! Ой, как хорошо, что ты позвонил, Андрюша! Тебя так плохо слышно… Вот сейчас лучше. Я собиралась тебе позвонить. Что-то не дозвонилась. Видно, медвежий угол.
- Дельфиний.
- Серьезно, дельфины есть?
- О! Еще сколько! Особенно по утрам.
- Андрюша, ну как ты живешь?
- Нормально, а ты?
- У меня скоро каникулы. Мы надумали ехать на юг, в твои края! Что? Вшестером. Двое мальчишек и девчонки. Андрюша, хочешь, я к тебе в гости заеду?
- Ох, хвастунишка! Так прямо и заедешь?
- Почему ты смеешься? Я серьезно.
- Ну, если серьезно, то буду ждать тебя. И когда это будет?
- Недели через три. Я тебе коржиков твоих любимых привезу. Андрюша! А что у тебя с институтом? Разрешили?
- Да, понимаешь, какое дело… Разрешить-то разрешили… Я тебе напишу, на днях все решится.
- Ты неисправим. Ведь уже июнь. Слышишь, чудак, и-юнь! А с первого августа вступительные. Нет, ты спеши. На этой неделе все сделай, Андрей! А может, ты опять о другом думаешь?
- Думаю. Но и здесь, знаешь, все неясно…
- Глупый мальчишка… Ну зачем тебе гнаться за двумя зайцами? Какое может быть сравнение? Вот я приеду, и мы поговорим.
…Невидимая телефонистка сказала, что время истекает, а на просьбу Андрея добавить еще три минуты ответила: "Не могу. Линия срочно нужна".
Последние секунды… Обычные и такие обязательные слова: "Ну, пиши!" - "И ты пиши!" - "Ну, всего доброго!" - "До встречи!".
Окончен разговор. Андрей выходит на улицу. Солнце пошло на снижение, повернуло к морю, но светит еще жарко.
Когда теперь автобус до Прибрежного? А может, пройтись пешочком по тропке вдоль моря? И решил - идти.
14
Все летело в тартарары… Бакланов трижды менял тактику, но Юля, кажется, обиделась всерьез. Сначала Филипп пытался бодренько отшутиться:
- Ну полно дуться. Я же не из хулиганских побуждений. Ты же знаешь, как я к тебе отношусь. Я…
Юля коротко бросила:
- Зачем вы мне это говорите?
И тогда он попытался перевести разговор на другую тему. Сказал, что пограничник Карабузов напечатал стихотворение в "Молодой гвардии".
- Надо же - человек шут знает где служит, а его в Москве толстенный журнал печатает! Эх, взять бы и послать туда свои стихи? А вдруг? Как думаешь, Юля?
Но Юля, обычно внимательный и доброжелательный критик его литературных опытов, посмотрела на него своими большущими карими глазами (глазами "цвета крепкого чая", как определил их Филипп) и вздохнула. Сейчас этот вздох означал: "Господи, до чего же навязчивый субъект!"
И тогда Филипп сказал:
- Между прочим, вот только что толковал с рыбаками, с батькой твоим. А он у тебя, оказывается, герой. Чуть ли не море в декабре переплыл. Почему же ты молчала?
Юля ничего не ответила, заполняла какой-то бланк или карточку.
- Из Морского два мотобота пригнали. Позарез нужны люди, понимающие в морском деле. Так что я себе местечко забил. Виноват, занял. Ты ведь не любишь такие словечки?
Она не ответила. Филипп оглянулся и вздрогнул: в библиотеку вошел сержант.
- Здравствуйте! - сказал Русов.
Ответила ему Юля, а Бакланов, после неловкой паузы, натянуто бодро сказал, облокотившись на барьерчик:
- А я сегодня раньше вас… Вот, выбираю самую лучшую книгу. Ту, которая в единственном экземпляре.
Чувство такта не позволяло Русову сейчас же здесь, в присутствии этой девушки, сказать то, что Бакланов заслужил. Андрей улыбнулся:
- Шустрый вы читатель, Филипп Иванович.
Филипп усмехнулся. Но усмешка недобрая, в глазах острый блеск.
- "Шустрый". А как же иначе, двадцатый век.
Русов подошел к библиотечной стойке, вздохнул. Сказал Юле:
- Он, надеюсь, успел выбрать свою книгу? А как с тем томиком, что я в прошлый раз просил?
- Да, уже принесли, - улыбнулась Юля.
Улыбка Юли показалась Бакланову не совсем обычной. В груди стало жарко. Хотелось сказать что-то резкое. Сказал бы, да не было явного повода.
Юля ушла за книжные стеллажи. Бакланова раздражал короткий ежик волос стоящего рядом Андрея. Русов взглянул на него. Бакланов не выдержал его взгляда и отвел глаза. Подумал: "Что хорошего, если человек научился пялить глаза? Может, это и есть наивысшее нахальство? А человек с нежной, легко ранимой душой, он глаза не пялит".
Юля принесла книгу. Филипп успел прочесть на белой закладке - "Русову А.".
"Ишь, барон… Книжки ему специально. Интересно,
будешь ли ты читать эти учебники да книги. Целую тумбочку натолкал", - зло подумал Бакланов.
- Большое спасибо. Где мне расписаться?
Русов достал авторучку и поставил на карточке аккуратную роспись. Вопросительно посмотрел на Бакланова. Это Филипп прекрасно понял. Он не знал, как поступить. Может, выдержать марку до конца? Уйти чуть позже его? Все равно: сто бед - один ответ. Пожалуй, не стоит. Надо идти с ним.
- До свидания, - сказал Русов Юле.
- До свидания, - ответила она.
- Я тоже сейчас иду.
Этой фразой Бакланов убил двух зайцев: подчеркнул свою независимость и попросил, чтобы Русов подождал.
Сержант надел панаму, и на губах его вспыхнула насмешливая улыбка.
…Сгущались сумерки, но Бакланов сразу заметил - сержант ждал его у дальних тополей.
Когда Филипп подошел, Русов опросил:
- Что скажете, Бакланов?
Тот предпочел отделаться шуткой:
- Тесен, однако, мир…
- Давно в совхозе?
Бакланов шел руки в брюки. Достал сигарету, закурил.
- Да, как сказать… с часок будет.
Посмотрел на сержанта. Лицо у Русова хмурое, не предвещающее ничего доброго. Сержант спросил:
- А может быть, с половины дня?
- Может быть, и с половины. Счастливые часов не наблюдают.
Шли молча, ступали в мягкую дорожную пыль. Ботинки Бакланова стали серыми. У Русова тоже. На окраине села выбили обувь о кустарник, вышли в степь. Русов сказал:
- Однажды ты намекал насчет жизни "по велению мятежной души". Это и есть та самая жизнь? Душа в самоволку захотела?
Бакланов натянуто улыбнулся, затянулся папиросным дымом:
- К чему такие слова? Можно подумать, что без меня движок не запустят. Подумаешь, преступление - сходил на часок в библиотеку! Работы-то все равно нет. Да и Славиков просил взять ему что-нибудь про фантастику…
Русов посмотрел на засунутые в карманы руки дизелиста:
- Значит, Славиков благословил? Снарядил как посыльного?
- Да нет. Это я так, заодно.
- А где же твои книги?
- В библиотеке. - Бакланов, глядя под ноги, улыбался.
"Ну и нахал ты, братец!" - с трудом сдерживаясь, подумал Русов.
- В библиотеке! Не нужно врать, Бакланов. Кажется, я утром ясно сказал: всем быть на точке и никуда не отлучаться. Я тебя имел в виду. Неужели не понял? Ведь надоели твои "гастроли". Я слышал кое-что про них и раньше. Да вот…