Деревенский дневник - Ефим Дорош 10 стр.


* * *

Утром райкомовский "газик" сигналит под окном.

Андрей Владимирович говорит, что Ивана Федосеевича мы едва ли застанем дома - сенокос, и председатель конечно же в лугах, где нам его нипочем не найти. И все же мы решаем ехать.

Судя по сводке, публикуемой в районной газете, дела у Ивана Федосеевича с сеноуборкой весьма плохи. Любогостицкий колхоз занимает в сводке одно из последних мест, - тогда как впереди идут какие-то неизвестные мне колхозы. Да и не с одной сеноуборкой, надо полагать, отстал Иван Федосеевич. Весной у него все было затоплено, и, как мне говорили в райисполкоме, план весеннего сева колхоз выполнил на шестьдесят процентов. Залиты были не только луга, откуда очень поздно сошла вода, что весьма плохо отразилось на травостое, но и пахотные земли. Мало чем обрадует нас Иван Федосеевич, и едва ли приятны будут ему нежданные гости.

Правда, я слышал, что Иван Федосеевич строит новый свинарник, что огурцы из Парников и теплицы уже дали ему нынче двести тысяч рублей. Но слышал я еще и другое, будто совершил он не очень красивый поступок: купил на здешнем консервном заводе свеклу, якобы для корма свиней, а на самом деле продал ее в Москве. И теперь в Райгороде поговаривают, что Иван Федосеевич, мол, ударился в спекуляцию. Его уже и "прорабатывали" за это.

Все это, казалось бы, не могло настроить нас на веселый лад. Однако я почему-то не унывал. Все ж таки не первый год знаю я Ивана Федосеевича и не могу представить его себе в числе отстающих, даже по причинам от него не зависящим. Не могу я поверить и тому, что он спекулянт. Просто, думается мне, к торговле, к торговым операциям отношение у нас какое-то пренебрежительно-подозрительное, хотя это ведь работа, требующая и умения, и даже таланта…

Ивана Федосеевича мы все же застали дома.

Был десятый час утра, и он, объездив луга, приехал домой завтракать. Встретил он нас как обычно, не выказав ни удивления, ни какой-либо радости, так, будто мы вчера расстались.

Он варил на электрической плитке какое-то варево в маленькой кастрюльке и сказал, что сейчас угостит нас пудингом, однако больше о нем не вспомнил, - видимо, "пудинг" не удался. Он согрел самовар, приготовил салат из огурцов, лука и тресковой печени, принялся жарить рыбу. Все это он делал быстро, умело.

В избе у него, как и прежде, по-холостяцки неуютно. Однако к купленному осенью книжному шкафу и приобретенным тогда же никелированной кровати, стульям и зеркалу прибавился еще и диван. Вообще, надо сказать, в последнее время Иван Федосеевич несколько снизошел к материальной стороне быта. Но книги у него по-прежнему грудами лежат на подоконниках, на сундуке, на лежанке, купленный же для них шкаф занят посудой и продуктами. "От мышей", - замечает Иван Федосеевич в связи с последним обстоятельством и говорит, что решил переехать из этого полуразвалившегося дома: печь тут холодная, крыша на дворе того и гляди упадет.

Как всегда, Иван Федосеевич бодр. Говорит, что, хотя весна и была трудная, с севом запоздали, да и посеяли не то, что надо было, однако два миллиона дохода он все равно получит… Парники и теплицы действительно дали ему уже двести тысяч. Если бы не они, не мог бы он строить нынче свинарник. А свинарник, когда мы посмотрели, и впрямь хорош, кирпичные стены его уже выведены под крышу. Перекрытия будут из железных балок, устои - из железных труб. Балки он уже достал, трубы тоже. Возле свинарника стоит грузовая машина, мотор которой питает электросварку. Несколько рабочих приваривают к столбам какие-то железные косяки. Иван Федосеевич говорит, что теперь ему осталось еще достать лес для свинарника. Собственно, лес у него уже есть - отвели делянку, но от делянки до шоссе километров восемь непроезжего проселка; придется вывозить лошадьми, а уж по шоссе - машинами. Лошадей он отобрал самых сильных и ребят покрепче. Вместе с Андреем Владимировичем он обсуждает, два или три бревна можно будет погрузить на лошадь. Он полагает, что три. Андрей Владимирович считает, что два. Тогда Иван Федосеевич говорит, что с возчиками у него такое условие - с определенного количества вывезенных бревен они получают одно бревно для себя, не считая, разумеется, трудодней. В таком случае, соглашается Андрей Владимирович, вывезут сколько надо и быстро.

Иван Федосеевич говорит, что животноводство в сельском хозяйстве - это все равно что в промышленности тяжелая индустрия. Оно требует больших капиталовложений. А вот овощеводство или, скажем, садоводство - это легкая индустрия. Они быстро дают деньги. Он сообщает нам, что решил разводить клубнику, показывает место, неподалеку от теплиц и парников, где он станет ее выращивать, надо лишь вынести подальше забор, которым огорожен весь участок ранних овощей. Он спрашивает, в каком из подмосковных хозяйств можно достать осенью "усы", какие сорта клубники лучше. Под клубнику он думает вывести сапропель. Теперь он купил самосвал, так что возить сапропель и навоз ему будет легко. Мечтает еще он открыть в областном городе магазин "на два раствора", будет торговать свининой, маслом, ягодами и огурцами.

Разговор этот мы ведем на бревнах, неподалеку от реки, в виду лугов, уставленных до горизонта стогами сена, напротив строящегося свинарника, о котором Иван Федосеевич говорит с усмешкой, что свинарник этот должен быть лучшим в Европе. Жарко, облака бегут над лугами, отбрасывая перемещающиеся тени, пахнет сеном, известкой и речной водой.

Я спрашиваю Ивана Федосеевича о сводках в газете, где по сеноуборке он числится среди отстающих, о помещенной недавно в районной же газете заметке про его колхоз, которая называется: "Преодолеть отставание". Иван Федосеевич смеется, и у меня складывается впечатление, что ни сводок этих, ни заметки он не читал, а если и читал, то значения им не придает, - и вовсе не потому, что отмахивается от критики, пренебрегает ею.

Он называет цифры сданного им уже в этом году государству молока, мяса, масла, называет количество этих продуктов, проданных по государственным закупкам и различным организациям. А в ином колхозе, который по сводке считается передовым, всего покосов-то - гектаров сто и коров пятнадцать - тридцать. Что проку от этих передовиков государству! Иван Федосеевич хоть и отстает сегодня по сводке, но заготовил уже семьсот тонн сена и оставшиеся шестьсот тоже уберет. А сколько заготовил сена тот "передовик", убравший все в срок, сколько коров он содержит, сколько дает стране общественного продукта?

И я все больше укрепляюсь в мысли, что судить о колхозе надо не только по той исполнительности, радующей начальство, с какой этот колхоз выполняет все кампании, но главным образом по той пользе, которую колхоз приносит государству. Иначе дискредитируется вся наша пропаганда. Казалось бы, что Иван Федосеевич должен огорчаться тем, что в сводке он на'одном из последних мест, что про его колхоз помещена критическая заметка, а он лишь смеется. В сущности, если бы я не завел этого разговора, то он и внимания не обратил бы на газетную критику. Здесь тот же шаблон, что и во многих других областях руководства сельским хозяйством, та же поверхностность, то же незнание дела, сути его. И, быть может, в деле пропаганды, в печати, которая, как известно, коллективный организатор, шаблон этот еще пагубнее, ибо разрушает он самое для нас святое - веру в большевистское слово.

Потом речь заходит о злополучной свекле, которую Иван Федосеевич продал в Москве. Он заговорил об этом сам, - должно быть, чтобы привести еще один пример того, как его критикуют, - заговорил с полуулыбкой.

А дело было так. Ранней весной, когда с кормами обстояло плохо, Иван Федосеевич по обыкновению своему искал, где бы чего достать. Зашел он к директору консервного завода. Тот сказал ему, что есть у него гниловатая свекла и старая, начавшая портиться квашеная капуста. Свиньям все это как раз подойдет. Договорились о цене, о том, что осенью колхоз сдаст заводу взамен этой продукции столько-то тонн лука. Когда Иван Федосеевич привез домой эту свеклу и капусту, то он увидел, что, если перебрать их, там найдется еще много отличного продукта. Он посадил колхозниц, те перебрали, гнилую свеклу и капусту он скормил свиньям, а хорошую отвез в Москву и продал за двадцать тысяч рублей, которые и вложил в строительство свинарника. Обо всем этом прослышал Алексей Петрович, приехал к Ивану Федосеевичу, между прочим спросил, правда ли, что он покупал на заводе капусту и свеклу, правда ли, что он часть из них продал. Иван Федосеевич, ничего не подозревая, чистосердечно рассказал, как было дело, посмеявшись над директором. Тут Алексей Петрович вспылил, отчитал председателя, сообщил о случившемся в обком, и Ивана Федосеевича "за спекуляцию" критиковали на районной партийном активе. Но его это нисколько не тронуло; мне кажется, что он и сейчас несколько гордится всей этой историей. Он только жалеет, что, не зная за собой преступления, искренне рассказал обо всем секретарю райкома и что из-за всей этой шумихи не купил у директора завода еще и соленых огурцов и фасоли, среди которых, наряду с гнилью, много хорошего товару, - только бы перебрать.

Мне кажется, что из всего этого можно и нужно сделать лишь один вывод: Иван Федосеевич - хороший хозяин, а директор консервного завода - плохой, и критиковать, высмеять надо было только директора. Иван Федосеевич основу благополучия колхоза строит не на спекуляции, а на производстве продуктов. Директора он не обманывал, - просто тот, не болея душой за доверенный ему завод, как болеет Иван Федосеевич за колхоз, не догадался или поленился посмотреть дотошно, как это сделал Иван Федосеевич, что за гнилье у него там лежит, не догадался или поленился поставить людей на сортировку этого гнилья. У него барское, высокомерное отношение к государственной собственности, а у Ивана Федосеевича этого нет, он и помыслить не мог, чтобы не посмотреть, что за свеклу и капусту станут давать свиньям, а посмотрев, сообразил, как все устроить с наибольшей выгодой для колхоза. Что же, надо было, чтобы Иван Федосеевич не брал этой капусты и свеклы, чтобы они вовсе сгнили на заводе, как сгнили, вероятно, огурцы и фасоль, которые после всего этого Иван Федосеевич побоялся взять? Или же надо было, чтобы Иван Федосеевич, купив это гнилье - что законом не- возбраняется, - скормил свиньям вместе с гнильем и хорошую продукцию? Или после того как колхозницы перебрали свеклу и капусту, он должен был доброкачественные продукты вернуть директору завода? Об этом и толковать смешно. Директор оказался равнодушным к государственному добру человеком, барином, считающим ниже своего достоинства запустить руку в чан с капустой, в закром со свеклой, посмотреть, что же у него там лежит. Именно таких вот бар с партбилетом клеймил Ленин за их неумение и нежелание по-хозяйски торговать, учиться этому делу у старых купцов: И они-то, эти баре, губят живое дело хозяйствования, торговли, наносят ущерб народу. А Иван Федосеевич показал пример партийного отношения к народному добру, использовал природную свою торговую смекалку. Государство только выиграло от того, что выбранные из гнилья капуста и свекла не пошли свиньям, но пополнили продовольственные ресурсы, что вырученные деньги, на которые куплены были какие-то материалы для свинарника, пошли в казну, что, наконец, все это как-то ускорило строительство свинарника, который тем самым скорее станет давать продукцию.

Разговор продолжается. Иван Федосеевич рассказывает, что весной у него все затопило, сеял он поздно, да и не все посеял, что надо. К слову сказать, когда мы отправились в поля, незасеянной земли я не видел, она была засеяна вся, но только в р иных случаях другими, не предусмотренными планом культурами.

На колхозном ГАЗ-69, который куплен Иваном Федосеевичем весной, едем летней дорогой по бескрайным поемным лугам. Куда ни глянешь - стога и стога, на сотнях гектаров. Вот так отстающий!

Иван Федосеевич рассуждает вслух: "На луке возьмем нынче миллион, год нынче луковый". Лук у него и впрямь хорош. Он продолжает прикидывать: из Стрельцов лук пойдет на сдачу государству и в госзакуп, из Вексы - на продажу, из Любогостиц - заложим для зимней продажи, из Николы-Перевоза - на матку заложим. Мысль его неутомимо работает.

Приехали в Стрельцы. Иван Федосеевич показывает нам детские ясли - двухэтажный дом с каменным нижним этажом и деревянным верхним.

Два с лишним года назад, весной, когда Иван Федосеевич еще жил в Стрельбах, я как-то ночевал у него и утром, выйдя на улицу, спросил, что это за кирпич и бревна лежат напротив его дома, рядом с двумя ветхими, пустыми домами. Иван Федосеевич объяснил мне тогда, что дома эти куплены колхозом на слом, что на месте одного из них он построит "комбинат для баб" - не всё же хозяйственные постройки возводить, - и будут в том комбинате медпункт, родилка, ясли и детсад, для чего и привезены сюда кирпич и бревна.

Потом, в Последующие свои приезды, я видел, как дом этот строился; однажды, когда он уже почти был готов и оставалась только внутренняя отделка, Иван Федосеевич показывал мне его. Но с тех пор как председатель переехал в Любогостицы, в Стрельцах я почти не бывал и "бабьего комбината" не видел.

И вот теперь мы подходим к нему. Нижний, каменный этаж сияет в лучах полуденного солнца побелкой стен, чистыми стеклами окон, окраской рам и дверей. При всей своей суровости, жесткости, при всем том, что он постоянно занят мыслями о хозяйстве, Иван Федосеевич как-то смягчается, теплеет, показывая нам ясли. В больших и светлых комнатах, где спят в кроватках дети, чистый воздух, порядок, тишина. Осматриваем кухню, столовую. В одной из комнат немолодая женщина гладит детские костюмчики и платьица. С особенной гордостью показывает нам Иван Федосеевич чистую уборную, объясняет ее устройство; поскольку нет канализации, это не просто было сделать. А второй этаж дома, где должны быть другие отделения "бабьего комбината", пока что заперт, там еще идет внутренняя отделка. Спрашиваю, хватает ли в Стрельцах ребят для столь больших яслей, - деревня эта далеко отстоит от других сел колхоза, дороги плохие, и носить сюда детей оттуда едва ли будут. Иван Федосеевич отвечает, что ребят много: сейчас, мол, воспроизводство идет расширенное…

Не помню уж, в какой связи, он вдруг - высказывает интересную мысль о необходимости упразднить молочный пункт консервного завода. Пункт этот обслуживает лишь один этот колхоз, на земле которого и расположен, - принимает от колхоза и колхозников молоко. Там имеется заведующий, лаборант и три приемщика. Расходуются средства на аренду помещения, электроэнергию, уборку, транспорт. В зимние месяцы, когда молока мало, все это предприятие, в сущности, простаивает. Вот и считает Иван Федосеевич, что пункт надо ликвидировать, но зато прибавить колхозу десять процентов на сданное молоко, и колхоз станет доставлять его прямо на завод. Если учесть, сколько таких пунктов в стране, легко представить себе, какую выгоду принесло бы государству Предложение Ивана Федосеевича. У него, говорит он, люди гулять не будут; сдали молоко - пошли бы на другую работу. В этом, на мой взгляд, пример заинтересованного, творческого подхода к делам государства, желание удешевить продукты питания и высвободить людей для производительного труда. Иван Федосеевич говорит далее, что надо бы закрыть и мелкие государственные тёрочные и декстриновые заводики, у которых большой штат, у которых имеется все, что положено государственному предприятию пищевой промышленности, - от директора и бухгалтера до агронома. Надо бы передать это производство колхозам, где оно пойдет куда успешнее, где выпускаемая продукция будет освобождена от излишних накладных расходов, будет стоить дешевле. В этом предложении Ивана Федосеевича тот смысл, что и в первом, и исходит он из местного, чуть ли не столетнего, а то и больше, опыта. В старое время почти все здешние крестьяне занимались первичной переработкой сельскохозяйственных продуктов, особенно картофеля: это было обусловлено местной экономикой, особенностями и характером земледелия в крае с большой плотностью населения и недостаточным количеством земли. Но здесь есть И новое: колхозная форма хозяйственной деятельности, учитывая еще и сезонность сельскохозяйственного производства, лучше, нежели государственная, приспособлена для такого рода мелких промышленных предприятий.

Осматриваем поля кукурузы. Она мелкая, чахлая, низкорослая. Изредка встречаются растения получше, как говорится черные, то есть густой зеленой окраски. Но в большинстве своем кукуруза очень плоха, с желтоватыми кончиками листьев. Между тем и землю выбрали хорошую, и удобрений, как рассказывает Иван Федосеевич, ввалили много, и пропололи несколько раз. Однако не растет она. Почему? Никто не знает. Так же как никто не знает, почему отдельные экземпляры неплохи. Иван Федосеевич не столько горюет о пропавшей земле, трудах, удобрении и семенах, сколько по свойственной ему любознательности пытается понять: в чем же причина? Он говорит: "У нее рахит, как бывает у поросят".

Впрочем, кукурузы колхоз посеял только двенадцать гектаров. Как я уже говорил, всюду стояла вода, и никто особенно не требовал выполнения плана по культурам. И вот Иван Федосеевич во множестве сеял так называемую мешанку: смесь овса с викой или горохом. Теперь скот у него будет в изобилии обеспечен силосом. Он вспоминает, улыбаясь, что за это его называют идеологом райгородской мешанки.

К слову сказать, мешанка эта отличная вещь, растет она здесь превосходно, на любых землях, не требует много удобрений, мешает, произрастать сорнякам - овес глушит их, - не требует ни прополки, ни других видов послепосевной обработки, дает обильную и богатую питательными веществами зеленую массу, убирается конными или тракторными косилками и обеспечивает колхозы силосом. Чем она плоха, эта испытанная, созданная народным опытом мешанка? Почему в столь неблагоприятную весну ее надо было повсеместно заменять неизвестной, не проверенной в здешних условиях, к тому же еще трудоемкой, требующей отличных земель и большого количества навоза кукурузой? И почему приверженность к испытанной мешанке считается чуть ли не признаком косности? Ведь правыми-то оказались не те, кто осуждал Ивана Федосеевича, а именно он. И каково теперь тем колхозам, у которых на полях не было столько воды, как у Ивана Федосеевича, - для того чтобы погибла кукуруза, ее все же было достаточно, - и которые, выполняя указания, почти отказались от мешанки, посеяли на больших площадях кукурузу. Чем они будут кормить зимой скот? Сколько молока потеряно на этом!

Тут лишь один вывод можно сделать. Надо дать председателю колхоза возможность маневрировать, и народ на этом всегда выиграет. Случилась такая, как нынче, холодная и поздняя весна, с изобилием воды, затопившей земли приозерных колхозов, оказалось возможным и выгодным сеять одну лишь мешанку, - что ж, ломая планы, надо было ее и сеять.

Поздно вечером мы покинули колхоз Ивана Федосеевича.

Часу в пятом пополудни мы поехали в лесное село Галкино.

Назад Дальше