"Что же это такое они в квартирке устраивают?" - помыслил буфетчик и ответил, заикаясь:
- Мне необходимо видеть господина артиста Азазелло.
Девушка подняла брови.
- Так-таки его самого?
- Его,- ответил буфетчик.
- Спрошу,- сказала девица,- погодите,- и, приоткрыв дверь, почтительно сказала:
- Мессир, к вам пришел маленький человек.
- Пусть войдет,- отозвался тяжелый бас за дверями.
Девица тут куда-то исчезла, а буфетчик шагнул и оказался в гостиной. Окинув ее взглядом, он на время даже о червонцах забыл. Сквозь итальянские цветные стекла без вести пропавшей ювелирши Де-Фужерэ лился якобы церковный, мягкий вечерний свет.
Это первое. Второе - буфетчик ощутил, что в громадной комнате пахнет ладаном, так что у него явилась мысль, что по Берлиозу служили церковную панихиду, каковую он тут же отринул как мысль дикую. К запаху ладана примешивался ряд других запахов. Пахло отчетливо жженой серой и, кроме того, жареной бараниной. Последний запах объяснялся просто. Потрясенный буфетчик увидел громаднейший старинный камин с низенькой решеткой. В камине тлели угли, а некий сидящий спиной и на корточках поворачивал над огнем шпагу с нанизанными на нее кусками…
- Нет! Нет! - перебил он гостя.- Ни слова больше! Ни в каком случае я в рот ничего не возьму в вашем буфете! Я, любезнейший, проходил мимо вашего буфета и до сих пор забыть не могу ни вашей осетрины, ни брынзы. Драгоценный мой! Брынза не бывает зеленого цвета! Да, а чай! Ведь это же помои! Я своими глазами видел, как какая-то неопрятная девица подливала в ваш громадный самовар сырую воду, а чай меж тем продолжали разливать. Нет, милейший, это невозможно!
- Я извиняюсь,- заговорил ошеломленный буфетчик,- я совсем не по этому делу! Осетрина тут ни при чем!
- Как же ни при чем, когда она тухлая! Да, но по какому же делу вы можете прийти ко мне, дружок? Из лиц, близких вам по профессии, я был знаком только с маркитанткой, и то мало. Впрочем, я рад. Фиелло! Стул господину заведующему буфетом.
Тот, который жарил баранину, повернулся, причем ужаснул буфетчика своими клыками, выложил баранину на блюдо и ловко подал буфетчику низенькую скамеечку. Других никаких сидений в комнате не было. Буфетчик молвил "покорнейше благодарю…", опустился на скамеечку. Скамеечка тотчас под буфетчиком развалилась, и он, охнув, треснулся задом об пол. Падая, он подшиб ногой вторую низенькую скамейку и с нее опрокинул себе на штаны полную чашу красного вина. Фиелло засуетился, хозяин воскликнул:
- Ай! Не ушиблись ли вы?
Фиелло бросил обломки в огонь, подставил откуда-то взявшуюся вторую скамейку. Буфетчик отказался от вежливого предложения хозяина снять штаны и высушить их у камина и, чувствуя себя невыносимо неудобно в мокром, сел с опаской.
- Я люблю сидеть низко,- заговорил хозяин,- с низкого не так опасно падать, а мебель теперь такая непрочная. Да, так вы говорите "осетрина"? Голубчик, продукт должен быть свежий. Да вот, кстати, неугодно ли - прошу вас…
Тут в багровом свете, заходившем по комнате от весело разгоревшихся обломков, засверкала перед буфетчиком шпага, Фиелло выложил на тарелку шипящие куски.
- Покорнейше…
- Нет, нет, отведайте,- повелительно сказал хозяин и сам отправил в рот кусок,- Фиелло, лимону.
Буфетчик из вежливости положил кусок в рот и понял, что жует что-то действительно первоклассное.
- Прошу обратить внимание,- говорил хозяин - каков продукт. А ломтик сала,- хозяин потыкал кончиком шпаги в тарелку,- тонкий ломтик! Он нежен в такой степени, что исчезнет немедленно, лишь только вы положите его в рот. Он оставляет ощущение мимолетного наслаждения, желание лимона, вина. Стакан вина?
- Покорнейше… Я не пью…
- Напрасно,- сурово сказал хозяин,- а в карты играете? Быть может, партию в кости?
Буфетчик, мыча, отказался от игр и, поражаясь тому, какие чудные эти иностранцы, дожевал баранину.
- Я, изволите ли видеть, хотел вот что сказать,- заговорил он, чувствуя себя неловко под пристальным взглядом хозяина.
- Я - весь внимание,- поощрил тот гостя.
- Вчера двое молодых людей являются в буфет во время вашего сеанса и спрашивают два бутерброда. Дают червонец. Я разменял. Потом еще один.
- Молодой человек?
- Нет, пожилой. У того трехчервонная бумажка. Опять-таки я разменял. Потом еще двое. Всего дали 110 рублей. Сегодня утром считаю кассу, а вместо денег резаная газета!
- Скажите! - воскликнул хозяин.- Как же это так?
- А вы, изволите ли видеть, фокус вчера показывали,- стыдливо улыбаясь, объяснил буфетчик,- а они, стало быть, в буфет… и менять.
- Да неужели же они думали, что это бумажки настоящие? Какая наивность! Ведь я не допускаю мысли, чтобы они сделали это сознательно.
Буфетчик грустно улыбнулся, но ничего не сказал.
- Да неужели же они мошенники? Нет, скажите, ваше мнение,- тревожно пристал хозяин к гостю,- мошенники? В Москве есть мошенники? Это мне чрезвычайно интересно!
В ответ буфетчик так криво и горько улыбнулся, что всякие сомнения отлетели - в Москве есть мошенники.
- Это низко! - возмущенно воскликнул хозяин.- И я понимаю вас. Вы человек бедный… ведь вы человек бедный? А?
Буфетчик втянул голову в плечи, так что сразу стало видно, что он человек бедный.
- Сейчас мы это поправим,- заявил хозяин и позвал: - Фагот!
На зов появился уже известный всем Коровьев. В одежде его были некоторые изменения: под пиджачок он надел белый жилет с громадным желтым пятном от пролитого соуса, а кроме того, нацепил на рваные ботинки белые грязные гетры, от чего стал еще гаже, чем был.
- Фагот, ты с какими бумажками вчера работал?
- Мессир! - взволнованно заговорил Фагот-Коровьев.- Землю буду есть, что бумажки настоящие.
- Но позволь: вот гражданин буфетчик утверждает…
- Позвольте глянуть,- ласково заговорил Фагот и надел пенсне.
Буфетчик вынул из кармана пакет белой бумаги, развернул его и остолбенело уставился на Коровьева. В пакете лежало пять червонных купюр…
Буфетчик выпучил глаза.
- Настоящие,- сказал Коровьев.
- Якобы настоящие,- чуть слышно отозвался буфетчик.
Выражение необыкновенного благородства показалось на лице у Коровьева.
- Изволите видеть, мессир.
- Странно, странно,- сказал Воланд,- я надеюсь, вы не хотели подшутить над…
- Это было бы горько,- добавил Коровьев.
Буфетчик совершенно не помнил, как он попрощался и попрощался ли, и очнулся он только на лестнице.
Тут же на лестнице ухватился за лысую голову и убедился в том, что она без шляпы. Мучительно почему-то не хотелось возвращаться. Тем не менее буфетчик повернул и, чувствуя какой-то озноб, позвонил в странную квартиру. Дверь на цепочке приоткрылась и опять показалось лицо обнаженной бесстыдницы.
- Вам что? - хрипло спросила она.
- Шляпочку я…- сказал буфетчик и потыкал себе пальцем в лысину.
Голая хихикнула, исчезла в тьме передней, через несколько секунд полная голая рука просунула в щель мятую рыжую шляпочку.
- Покорнейше благо…- пискнул буфетчик, но его не слушали, дверь закрылась, и тотчас за нею грянула музыка.
"Тьфу, окаянная квартира!" - подумал буфетчик и пошел вниз.
Он вынул бумажник, заглянул, вытащил сложенные червонцы и зашатался. В руках у него вновь оказались газетные куски. Тут буфетчик перекрестился. А перекрестившись, взвизгнул тихонько и присел. Шляпа на его голове мяукнула, вцепилась чем-то похожим на острые когти в лысину, затем прыгнула с головы, превратилась в рыжего кота и выскочила в форточку на площадке.
Даже самый храбрый не вынес бы такой штуки - буфетчик ударился бежать.
Он ничего не помнил, ничего не видел, ничего не соображал и отдышался только в переулке, в который попал неизвестно зачем и неизвестно как.
Потом он увидел себя в церковном дворе, немножко полегчало, решил кинуться в церковь. Так и сделал. В церкви получил облегчение. Осмотрелся и увидел на амвоне стоящего знакомого, отца Аркадия Элладова. "Молебен отслужить!" - подумал буфетчик и двинулся к отцу Аркадию. Но сделал только один шаг.
Отец Аркадий вдруг привычным профессиональным жестом поправил длинные волосы . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Маргарита
Лишь только в Москве растаял и исчез снег , лишь только потянуло в форточки гниловатым ветром весны, лишь только пронеслась первая гроза, Маргарита Николаевна затосковала. По ночам ей стали сниться грозные и мутные воды, затопляющие рощи. Ей стали сниться оголенные березы и беззвучная стая черных грачей.
Но, что бы ей ни снилось: шипящий ли вал воды, бегущий в удивительные голые рощи или печальные луга, холмы, меж которыми тонуло багровое солнце, один и тот же человек являлся ей в сновидениях. При виде его Маргарита Николаевна начинала задыхаться от радости или бежала к нему навстречу по полю, или же в легкой лодочке из дубовой коры без весел, без усилий, без двигателя неслась к нему навстречу по волне, которая поднималась от моря и постепенно заливала рощу.
Вода не растекалась. И это было удивительно приятно. Рядом лежало сухое пространство, усеянное большими камнями, и можно было выскочить в любой момент из лодки и прыгать с камня на камень, а затем опять броситься в лодку и по желанию, то ускоряя, то замедляя волшебный ход, нестись к нему.
Он же всегда находился на сухом месте и никогда в воде. Лицо его слишком хорошо знала Маргарита Николаевна, потому что сотни раз целовала его и знала, что не забудет его, что бы ни случилось в ее жизни. Глаза его горели ненавистью, рот кривился усмешкой. Но в том одеянии, в каком он появлялся между волн и валунов, устремляясь навстречу ей в роще, она не видела его никогда.
Он был в черной от грязи и рваной ночной рубахе с засученными рукавами. В разорванных брюках, непременно босой и с окровавленными руками, с головой непокрытой.
От этого сердце Маргариты Николаевны падало, она начинала всхлипывать, гнала во весь мах лодку, не поднимая ни гребня, ни пены, и подлетала к нему.
Она просыпалась разбитой, осунувшейся и, как ей казалось, старой. Поступала одинаково: спускала ноги с кровати в туфли с красными помпонами, руки запускала в стриженые волосы и ногтями царапала кожу, чтобы изгнать боль из сердца.
Сотни тысяч женщин в Москве, за это можно ручаться здоровьем, жизнью, если бы им предложили занять то положение, которое занимала Маргарита Николаевна, в одну минуту, не размышляя, не задумываясь, задыхаясь от волнения, бросились бы в особняк на . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . и поселились, и сочли бы себя счастливейшими в мире .
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . лепестки и фотографию с печатью безжалостно сжечь в плите в кухне, листки также, никогда не узнать, что было с Пилатом во время грозы.
И не надо! Не надо! Если она не отречется от него, то погибнет, без сомнений, засохнет ее жизнь. А ей только тридцать лет.
Вот солнце опять вырезалось из облака и залило мосты, и засветились крыши в Замоскворечье, и заиграли металлические гости. Надо жить и слушать музыку хотя бы и такую противную, как похоронная.
- О, нет,- прошептала Маргарита,- я не мерзавка, я лишь бессильна. Поэтому буду ненавидеть исподтишка весь мир, обману всех, но кончу жизнь в наслаждении. Итак, послушаем музыку.
Музыка эта приближалась со стороны Москворецкого моста. С каждой секундой она становилась яснее. Играли марш Шопена. Первыми из-за обнаженных деревьев показались мальчишки, идущие задом, за ними конный милиционер, затем пешие милиционеры, затем человек пять с обнаженными головами и с венками в руках, затем большой оркестр и медленно ползущее сооружение красного цвета. Это был грузовик, зашитый окрашенными щитами. На нем стоял гроб, а по углам его четыре человека. Зоркая Маргарита Николаевна разглядела, что один из этих четырех был женщиной, и толстой при этом. За печальной колесницей, широко разлившись до самого парапета, медленно текла и довольно большая толпа.
"Кого это хоронят? Торжественно так?" - подумала Маргарита Николаевна, когда процессия продвинулась мимо нее и сзади потащились медленно около десятка автомобилей.
- Берлиоза Михаила Александровича,- раздался голос рядом.
Удивленная Маргарита Николаевна повернулась и увидела на той же скамейке гражданина. Трудно было сказать, откуда он взялся, только что никого не было. Очевидно, бесшумно подсел в то время, когда Маргарита Николаевна засмотрелась на покойника.
- Да,- продолжал гражданин,- много возни с покойником. И я бы сказал, совершенно излишней. Подумать только: голову ему пришлось пришивать. Протоколы составлять. А теперь по городу его, стало быть, будут возить! Сейчас, это значит, его в крематорий везут жечь. А из крематория опять тащи его к Новодевичьему монастырю. И к чему бы это? И веселого ничего нету, и сколько народу от дела отрывают! Клянусь отрезанной головой покойника,- без всякого перехода продолжал сосед,- у меня нет никакого желания приставать к вам. Так что вы уж не покидайте меня, пожалуйста, Маргарита Николаевна!
Изумленная Маргарита Николаевна, которая действительно поднималась уже, чтобы уйти от разговорчивого соседа, села и поглядела на него.
Тот оказался рыжим, маленького роста, с лицом безобразным, одетым хорошо, в крахмальном белье.
- Вы меня знаете? - надменно прищуриваясь, спросила Маргарита Николаевна.
Вместо ответа рыжий вежливо поклонился, сняв шляпу.
"Глаза умные, рыжих люблю",- подумала Маргарита Николаевна и сказала:
- А я вас не знаю!
- А вы меня не знаете,- подтвердил рыжий и сверкнул зелеными глазами.
Опытная Маргарита Николаевна, к которой из-за ее красоты нередко приставали на улице, промолчала, не стала спрашивать и сделала вид, что смотрит в хвост процессии, уходящей на Каменный мост.
- Я не позволил бы себе заговорить с вами, Маргарита Николаевна, если бы у меня не было дела к вам.
Маргарита Николаевна неприятно вздрогнула и отшатнулась.
- Ах, нет, нет,- поспешил успокоить собеседник,- вам не угрожает никакой арест, я не агент, я и не уличный ловелас. Зовут меня Фиелло, фамилия эта вам ничего не скажет, ваше имя я узнал случайно, слышал, как вас назвали в партере Большого театра. Поговорить же нам необходимо, и, поверьте, уважаемая Маргарита Николаевна, если бы вы не поговорили со мной, вы впоследствии раскаивались бы очень горько.
- Вы в этом уверены? - спросила Маргарита Николаевна.
- Совершенно уверен. Никакие мечтания об аэропланах не помогут, Маргарита Николаевна, а предчувствия нужно уважать.
Маргарита вновь вздрогнула и во все глаза поглядела на Фиелло.
- Итак,- сказал называющий себя Фиелло,- позвольте приступить к делу, но условимся ничему не удивляться, что бы я ни сказал.
- Хорошо, пожалуйста,- но уже без надменности ответила Маргарита Николаевна, растерялась, подумала о том, что, садясь на скамейку, забыла подмазать губы.
- Я прошу вас сегодня пожаловать в гости.
- В гости?.. Куда?
- К одному иностранцу.
Краска бросилась в лицо Маргарите Николаевне.
- Покорнейше вас благодарю,- заговорила она,- вы меня за кого принимаете?
- Принимал за умную женщину,- ответил Фиелло,- условились ведь…
- Новая порода: уличный сводник,- поднимаясь, сказала Маргарита Николаевна.
- Спасибо, покорнейше благодарю,- печально отозвался Фиелло,- и всегда мне такие поручения достаются.- И добавил раздраженно: - Дура!
- Мерзавец! - ответила Маргарита Николаевна, повернулась и пошла.
И тотчас услышала за собой голос Фиелло, но несколько изменившийся:
- "И вот, когда туча накрыла половину Ершалаима и пальмы тревожно закачали…" Так пропадите же вы пропадом в кладовке над вашими обгоревшими листками и засохшей розой. Мечтайте о том, как вы его унесете на аэроплане. Пропадайте пропадом!
Совершенно побелев лицом, Маргарита Николаевна повернулась к скамейке. Сверкая глазами, на нее со скамейки глядел Фиелло.
- Я ничего не понимаю,- хрипло, удушенно заговорила она,- про листки еще можно узнать… но аэроплан…- И страдальчески добавила: - Вы из ГПУ?
- Вот скука-то,- отозвался Фиелло,- все по нескольку раз нужно повторять. Сказал ведь раз: не агент. Ну, позвольте еще раз: не агент! Не агент! Достаточно? Сядьте!
Маргарита повиновалась и села.
- Кто вы такой? - шепнула она, с ужасом глядя на Фиелло.
- Фиелло, и кончено,- ответил тот.- Фиелло! Теперь слушайте… Приглашаю я вас к иностранцу…
- Вы мне не скажете, откуда вы узнали про листки и про мои мысли об аэроплане? - уже робко спросила Маргарита Николаевна.
- Не скажу,- ответил Фиелло,- но вы сами узнаете вскоре.
- А вы знаете о нем? - шепнула Маргарита.
- Знаю,- важно ответил Фиелло.
- Но поймите, поймите,- опять взволновалась Маргарита Николаевна,- я же должна знать, зачем вы меня влечете куда-то? Ведь согласитесь… вы не сердитесь… но когда на улице приглашают женщину… неизвестный человек… Хочу вам сказать… У меня нет предрассудков… поверьте… Но я никогда не вижу иностранцев, терпеть их не могу… и мой муж… то есть я своего мужа не люблю, но я не желаю портить ему карьеру. Он не сделал мне ничего злого…
Фиелло с видимым отвращением выслушал эту бессвязную речь и сказал сурово:
- Попрошу вас помолчать.
- Молчу,- робко отозвалась Маргарита Николаевна.
- Я вас приглашаю к иностранцу, во-первых, совершенно безопасному. Это раз. Два: никто решительно не будет знать, что вы у него были. Стало быть, на эту тему и разговаривать больше нечего.
- А зачем я ему понадобилась? - вкрадчиво вставила Маргарита Николаевна.
- Ну, уж этим я не интересовался.
- Понимаю… я должна ему отдаться,- сказала догадливая Маргарита Николаевна.
Фиелло надменно хмыкнул.
- Могу вас уверить, что любая женщина в мире мечтала бы о том, чтобы вступить с ним в связь, но я разочарую вас - этого не будет. Он совершенно не нуждается в вас.
- Ничего не понимаю,- прошептала Маргарита Николаевна и дрожащей рукой вынула футлярчик с губной помадой и лизнула губы.- А какой же мне интерес идти к нему? - спросила она.
Фиелло наклонился к ней и, сверля зелеными глазами, тихо сказал:
- Воспользуйтесь случаем… Гм… вы хотите что-нибудь узнать о нем?
- Хочу! - сильно ответила Маргарита Николаевна.
- А повидать его? - еще тише и искушающе шепнул Фиелло.
- Как! Но как? - зашептала Маргарита и вдруг вцепилась в рукав пальто Фиелло.
- Попросите: может, чего и выйдет,- сквозь зубы многозначительно сказал Фиелло.
- Еду! - сказала Маргарита.
Фиелло с удовлетворением откинулся на скамейке.
- Трудный народ эти женщины,- заговорил он иронически,- и потом, что это за мода поваров посылать. Пусть бы Бегемот и ездил, он обаятельный.
"Час от часу не легче",- подумала Маргарита Николаевна и спросила, криво усмехаясь: