Потянулись гости. Первой явилась омельчуковская блондинка с огромной сумкой. Вынула содержимое на стол, пригласила ребят. Тут были яблоки, вино, домашние пирожки. Савелий впервые разглядел блондинку. Ничего особенного: лицо строгое, глаза задумчивые, неулыбающиеся. "Наверное, лет тридцать или больше, - подумал он. - В годах".
Шелегеда смотрел на часы и хмурился. Лицо его враз смягчилось, когда Савелий шумно распахнул дверь и громогласно произнес:
- Шелегеда, на выход!
Пришла Людмила с дочкой. Голубоглазая девочка с косичками несмело подошла к Шелегеде и потупилась.
Он потрепал ее по голове, присел:
- Как вы там с мамкой? Живы-здоровы?
Людмила, хрупкая женщина с такими же голубыми глазами, как и у дочки, стянула с головы косынку, пригладила волосы:
- К вам пока доберешься… Такой берег крутой.
- Ну, айдате, к воде спустимся. Там прохладнее.
- Да нам вроде и не жарко.
- Все равно там лучше. Разведем костер, посидим-погутарим.
Они спустились и пошли вдоль берега. Еще какие-то две девушки долго ходили поодаль. Дежурный Антонишин не выдержал, пошел узнать, кого они ждут. Оказалось, Витька. Тот удивленно и недоверчиво разглядывал девушек в бинокль.
- А, вспомнил, на машине я их катал. - Он лихо затопал вниз по трапу.
К Антонишину пришла жена с детьми. Они расположились у воды, развели костер. "Неохваченными" остались Дьячков, Савелий и Корецкий.
…Шелегеда глянул на часы и удивился, как быстро пролетел день.
- Проснулся? - Людмила наклонилась к нему. - Эх ты, засоня…
- Да, считай, ночь не спал, - виновато проговорил Григорий.
- И зачем только тебе это бригадирство? Вон почернел аж.
- Э-эх! Все, Люд, - зевнул Шелегеда, - в последний раз. А девчонка где?
- Где ей быть? Играет с собачкой.
- В последний раз, - еще раз подтвердил бригадир.
- Неужто зимой будешь дома? - обрадованно удивилась Людмила.
- Точно! С подледным завяжу. Хочется пожить нормально.
- Нам и жить-то негде. Считай, одна комнатенка, да и та заваливается.
- А может, уедем отсюда, Люд? К моему деду, а? Домину отгрохаем, машину купим, сама знаешь, денег у меня хватит.
Людмила вздохнула:
- Куда ты их копишь, скажи, пожалуйста? Только одно - деньги да деньги… Надорвешься. Разве в деньгах счастье? - Она помолчала. - Вон Ивановы, смотри, как живут. Она телефонистка, он - бухгалтер, Откуда у них деньгам большим быть? А живут - душа в душу - не нарадуешься. Все вместе да вместе…
Шелегеда привстал, закусил травинку.
- Такая жизнь - тоже не жизнь. Контора да дом - вся и забота. А знаешь ли ты, что такое настоящий азарт добытчика? - он сжал кулак. - Охота! Настоящая охота, когда… Впрочем, чего это я?
- Ой, Гриша, ты вот так говоришь, а мне становится жутко. Погубишь ты себя. - Она вздохнула.
- Ничего. Я прошел все. Мне уж ничего не страшно. Да брось ты, Людка, чего это сегодня с тобой?
- Да знаешь, Гриша… Ребенок… наверное, будет, - тихо произнесла Люда.
- Чего, чего? - Шелегеда резко сел. Было слышно, как звенит запутавшийся в тонкой косынке комар. - Во дела-а! Чего ж ты молчала, дуреха?.. Ты не представляешь, как старики мои обрадуются! Они мне этим все уши прожужжали…
- А ты-то сам? Ты? - спросила смущенно Людмила.
Он вдруг неловко к ней подвалился, обнял колени; от нахлынувшей, незнакомой до той поры нежности, и еще чего-то щемящего, подкатила к горлу теплая волна. Он прикоснулся разгоряченными губами к прохладному ее колену.
- Ты что, ты что? - она нежно прижала ладони к его щекам, подняла голову и заглянула в глаза.
- Да так, нашло что-то… Ты только не волнуйся, заживем мы с тобой. Вот увидишь. Сыграем после путины свадьбу. Чтоб как у людей. И все будет у нас хорошо. Ты иди сейчас домой, пока светло. У нас сейчас дела. Мне пора. - В эту минуту он вспомнил о своем обещании Розе прийти на танцы.
Переборку делать не стали. Пустые садки расслабили рыбаков, кое-кто уже похрапывал на нарах. Савелий агитировал Витька вместе сходить на рыббазу, но тот отмахнулся: "Не, у меня сегодня свидание здесь, на берегу".
Антонишин на приглашение буркнул: "Чего это я там потерял? У меня семья".
- Я пойду! - сказал Шелегеда.
Танцы уже были в самом разгаре, когда они добрались до базы. Шелегеда направился в дальний угол, где громоздились сдвинутые скамьи. Через некоторое время Савелий заметил, что к бригадиру подсела молодая женщина, работающая приемщицей на базе. Илона обрадовалась Савелию, тотчас потянула танцевать.
- А мы пили сухое вино, я уже совсем пьяна, - шепнула на ухо Илона. - Ты сегодня побудь со мной. Я тебе так рада…
От этих слов у Савелия даже затуманилось в голове. Он прижал Илону к себе.
- Разве я могу тебя бросить! Ты сегодня такая…
- Какая?
- Особенная какая-то.
- Мне тоже с тобой хорошо. Не знаю почему…
Вокруг них прыгали, дурачились, пели.
- А наш-то, наш-то Савелий, а? - заметил Шелегеда.
- Хорошая пара, - сказала Роза.
Они снова замолчали.
- Пойдем, хоть потанцуем, - предложила Роза.
- Не, я не танцор. Иди, я посижу.
- Что ты за человек? Все у тебя шиворот-навыворот.
Роза увлекла первого попавшегося паренька и закружилась в вальсе. В тесном тамбурке нещадно чадили рыбаки с других неводов. Шелегеда вышел покурить и в темноте наступил на чью-то ногу.
- Хотя бы извинился.
- Да это же Шелегеда, - равнодушно произнес кто-то из угла. - Дождешься, от него.
- Кто там вякает? - Шелегеда посмотрел на огонек сигареты.
- Проходи, проходи. - Шелегеда почувствовал на плече чью-то руку и резким движением смахнул ее. - Не лапай.
- Невежливо, - прогудело над его ухом. - А ну, выйдем.
- Выйдем.
Парень был на голову выше Шелегеды. От него несло вином.
- Значит, ты и есть Шелегеда? Слыхал, слыхал…
- Драться будем? - спокойно спросил Шелегеда. - Не советую. Попадешь в больницу. А я сам знаешь куда.
Гигант ухмыльнулся:
- Еще как сказать, кто в больницу.
- Тогда туда - ты.
Тесным кольцом их обступили рыбаки с других неводов. Откуда-то появился Савелий и, воинственно поблескивая очками, стал рядом с Шелегедой. Это вызвало смех:
- Ну, теперь держись.
- Может, "скорую" сразу вызвать?
- Да ведь раскидает всех.
Появились дружинники:
- В чем дело? Разойдитесь.
Подошла Роза и решительно увела Шелегеду и Савелия в сторону:
- Кончайте, ребята. Все так хорошо было до вас. Идемте лучше ко мне чай пить. Зови, Савелий, свою девушку.
Савелий обрадовался приглашению. Ему так хотелось побыть с Илонкой, где не так шумно и не так много людей.
Роза жила неподалеку. У нее была маленькая комнатка, очень чистенькая, опрятная. Пока хозяйка и Илона накрывали на стол, Савелий листал книги - в основном учебники по рыбоводству и словари. Савелий с интересом посмотрел на Розу. Раньше лицо ее казалось ему грубоватым, даже несколько вульгарным. Наверное, от косметики, подумал он и украдкой посмотрел на Илону. Какое у нее лицо, глаза!
Выпили. Шелегеда хмурился, смотрел на часы.
- Мы, наверное, вам мешаем? - напрямик спросила Илона. Савелий удивился ее смелости.
- Нет, нет, - встрепенулся Шелегеда. - Ни в коем случае. Мне скоро пора, на рассвете у нас переборка, да и оттяжки на невода надо закрепить.
Савелий понял, что бригадир хочет уйти, - оттяжки были в порядке. Роза тоже с недоумением посмотрела на Шелегеду, пожала плечами.
- Ну, если тебе надо идти - иди. Дело - прежде всего.
Савелию показалось, что на ее лице мелькнула тень обиды.
- Да, пора! - Шелегеда встал. - Спасибо тебе, хозяйка, за угощение. И вообще… Извини, если что не так. А ты, - он посмотрел на Савелия, - не забудь про переборку.
После его ухода всем сделалось как-то неловко. Молчали. Крутилась на холостом ходу пластинка… Неловкую паузу прервала Роза:
- Знаете, ребятки, пойду-ка я подменю диспетчера. Там сегодня дежурит Танька. Пусть хоть она погуляет. А вы сидите. Когда будете уходить, ключи оставите в двери.
- Когда придешь? - спросила Илона.
- В восемь пересмена, тогда и приду. Пока.
"Ну и везет мне сегодня", - подумалось Савелию.
Илона накинула крючок, поставила пластинку и разлила в стаканы.
- Давай выпьем за нас с тобой.
- Давай!
Выпили. Илона выжидающе посмотрела на Савелия увлажненными глазами.
- Теперь поцелуемся. - Она потянулась к нему и опустила глаза.
"Ну, дела", - опять подумал Савелий, но тут у него самого закружилась голова - губы у нее были прохладные, мягкие.
Потом они танцевали и непрерывно целовались. Комнатку озаряла крошечная лампочка от проигрывателя.
Савелий прижал Илону и почувствовал, как внутри у него все будто расплавилось.
- Подожди, - шепнула Илона и отступила в темноту.
Савелию показалось, что не прошло и мгновения - она возникла в красноватом полумраке, словно из нереального мира, похожего на прекрасный и короткий сон, от которого еще долго кружится голова, а тело медленно проваливается в бездонную сладостную синь. Савелий давно мечтал об этом мгновении, недостижимом и желанном. Но вот сейчас, когда перед ним возникло это желанное видение, он зажмурился, будто от яркого луча. Ему вдруг стало неловко от этой откровенной и близкой наготы, и первой мыслью было исчезнуть, убежать…
Но почти одновременно он почувствовал, как по телу пробежала дрожь, как ослабли колени. Он справился с первой волной и сам удивился откуда-то появившемуся в себе самообладанию. Он обнял ее, наклонился и поцеловал в горячую грудь.
Илона
Ее звали Еленой. Илону она выдумала сама.
Вообще ей хорошо было бы родиться мальчишкой. Глядя на свою странную дочь, отец часто ворчливо повторял: "Наверное, мать, мальчишка должен был родиться, а появилась девчонка".
Однажды еще в детстве она пыталась быстро развязать ленточки на косах - торопилась куда-то. Взгляд упал на ножницы. Не раздумывая, Илона отхватила оба кончика косичек. И так повторялось не раз.
Волосы природа подарила ей роскошные - густые, волнистые с редким ореховым оттенком. Казалось, это они слегка оттягивают голову назад, отчего походка ее всегда была прямой, а вид решительный и надменный. Но когда кто-то ей в шутку сказал, что в соревнованиях по бегу она не может добиться лучшего результата из-за большого тяжелого узла волос, Илона в тот же день отрезала свою роскошную красоту. Ей хотелось во всем и всюду быть первой. Но бегать быстрее от этого она так и не стала.
После окончания школы Илона с подругой сбежала в Ленинград "посмотреть мир". Их нисколько не смущало, что денег хватало только в один конец. "Найдем, - сказала подруга. - У меня там живет тетя". Вместо тети их встретил мужчина, напоминавший внешностью свободных художников XIX века. Он работал в театре. Подруга Илоны познакомилась с ним, когда тот приезжал на гастроли в их город.
Про тетю она, естественно, выдумала. Вначале все было в новинку и даже интересно: интеллектуальные юноши с длинными волосами и ботинками на каблуках, танцы при свечах, вино, поцелуи…
Илона ушла в один из рассветов, когда все спали после очередной ночной попойки. Ушла на вокзал без копейки денег. На скамью в зале ожидания к ней подсел мужчина степенного вида. Они разговорились, и он купил ей билет. Просто так, не требуя никаких компенсаций и даже не сообщив своего адреса.
В родном городе она проработала год маляром и осенью поступила в педагогический институт. И на беду, пришла к ней настоящая первая любовь. Он был намного старше Илоны, женат, имел детей. Жил неподалеку от их дома. Чувство, охватившее их, наверное, можно было бы сравнить лишь с землетрясением - когда ничего нельзя сделать. Бросив институт, Илона уехала с ним в Якутию на алмазный прииск. Им и здесь не повезло - он погиб во время взрывных работ. Илона вернулась к матери, пошла на стройку. В ней словно что-то оборвалось. Работа - дом, дом - работа. Она потускнела даже внешне, осознав вдруг всю сложность своей короткой, но уже такой длинной жизни. Илона считала прежде всего себя виновной во всем, даже в его смерти. И потом, еще не ушла тоска по былым студенческим дням, но институт она обходила. Появились новые подруги, рассудительные и житейски мудрые малярши. Они никак не хотели отпускать Илону на путину, уговаривали вместе поехать отдыхать в Закарпатье. Но объявление о наборе женщин на Чукотку неожиданно властно позвало ее в дорогу, словно обещая новую жизнь.
Тоска в ней не проходила и на путине: нужно было сделать что-то такое, что помогло бы вытеснить эту тоску, а вместе с ней, и прошлое. Хотелось чего-то бессмысленного, отчаянного.
В тот вечер на Илону, как принято говорить, накатило, нашло, и, забавляясь робостью Савелия, она вдруг решилась на опасную игру. Однако в последний момент испугалась, поняв, что зашла слишком далеко, но… было уже поздно. И снова - пустота. Илона жестко и властно сказала Савелию, чтобы на рыббазе он больше не появлялся и вообще забыл о ее существовании. Савелий растерянно моргал, пытался обнять, успокоить Илону, и слова уже сами выпирали из него: "Теперь ты от меня никуда не уйдешь". Видимо, эту опасную способность влюбляться в каждую женщину, которая согласилась разделить с ним близость, он унаследовал от своего отца. Савелий притянул ее к себе, и тут она залепила сильную пощечину.
- У, дурочка! - Савелий торопливо начал одеваться. - Я, что ли, приставал? - сказал он простодушно, словно обиженный ребенок. - Вашего брата один леший разберет.
Илона вдруг смягчилась, подошла к нему, глаза ее заблестели жалостью:
- Прости меня, Сева. Ты хороший… Чистый. И все было хорошо. Только не надо нам встречаться. Прошу тебя.
Тут уж сам чуть не разревелся Сева, сентиментальный по природе. Засопел:
- Да ладно, ничего. Я-то что, мне совсем не обидно. Только… только теперь мне без тебя никак. Я же люблю…
- Нет! Нет! Нет! Я скоро уеду. Зачем нам это? Я уеду - и все.
Первый раз Савелий пропустил переборку - опоздал. Шелегеда ничего не сказал. Ребята многозначительно посмеивались, приставали с расспросами. Особенно не стеснялся в выражениях Корецкий. Савелий впервые в жизни по-настоящему рассвирепел, бросился на Тома. Их вовремя разнял Витек. Больше никто не напоминал ему о ночи, проведенной на рыббазе.
На другой день в бригаде Григория Шелегеды появился худощавый пожилой чукча. На нем были старенькие резиновые сапоги, кожаная, видавшая виды куртка. Мундштук - без сигареты - торчал в углу большого рта. Лицо улыбчивое, глаза живые, лучистые. Говорил он с приятным акцентом, смягчая твердые согласные. Его встретил дежурный по неводу Омельчук и, как обычно, принялся допытываться: зачем и что ему надо от бригады. Шелегеда выглянул из палатки:
- Да это же Равтытагин. Откуда он взялся?
Анимподист лихо скатился вниз, уважительно протянул руку гостю:
- Здравствуйте, Василий Александрович! Проходите, очень рады.
Витек пристал с расспросами к Славе Фиалетову, который все еще переживал гибель своей персональной палатки.
- Самый главный человек в колхозе, - отмахнулся он.
- Главный, а пешком. Катера в колхозе ж перевелись, да и машин хватает…
- Зимой получим еще и аэросани, - сказал вместо приветствия вошедший, услышав разговор рыбаков. - Решил проветриться да к вам заглянуть. - Равтытагин продул мундштук, но сигареты не вынул. Ему протянули пачку.
- Спасибо. Не курю.
- А мундштук?
Гость улыбнулся:
- Память о курении. Когда-то здорово садил махру, даже ночью вставал - легкие испортил…
- Как же вам удалось бросить?
- О-о! Целая история. Слово дал - не пить, не курить. А слово мужчина должен держать.
Витек безнадежно махнул рукой:
- Я столько давал обещаний. Клялся, божился…
- Не надо тогда тратить впустую слова, от этого они теряют ценность, как разменный рубль. Гриша, чаек бы организовать.
- А мы тоже собирались чаевничать, уже закипает.
- Погоди заваривать - я сам. У меня свой секрет.
- Выдайте нам его. Век будем помнить, - сказал Савелий.
- Это сложно, - серьезно сказал Равтытагин. - Надо годами учиться. Ну, да ладно, скажу. Самое главное - никогда не жалейте заварки.
Шутка расположила к пожилому чукче, растопила мосток отчуждения, который всегда возникает на путине при встречах с незнакомыми людьми - многих ведь приводят на невод далеко не бескорыстные цели.
- Не заваривай - я сам, - напомнил вторично Равтытагин. - Где у вас кухня?
Шелегеда помялся:
- Кухня-то у нас, Василий Александрович, теперь далековато. Не всякий туда доберется - по канату, как циркачи, ходим.
Равтытагин вынул мундштук:
- Чего так? Или места не хватило?
- Стихия, Василий Александрович, стихия.
- Слыхал про ваши беды. Только из тундры вернулся - мне сразу и про вас.
- А вот и чай. - В палатке появился Дьячков. - По вашему рецепту.
Пили не спеша: кто - с печеньем, кто - с вяленой рыбой. Поговорили о погоде, городских новостях, позавчерашнем ночном ливне.
- Мне вот сейчас, ребята, пришла на ум старинная-престаринная чукотская притча, - сказал Равтытагин и отставил кружку. - Если хотите, расскажу. Ну, слушайте. Катается со снежной горки ворон - довольный! Весна, солнышко, снег тает. Идет песец: "Я тоже хочу, разреши покататься с твоей горки?" - "Нельзя, - отвечает ворон, - видишь, внизу ручей - он мне не страшен, а ты утонешь". Не послушался песец, скатился с горки и упал в ручей. Сам выбраться не может. "Ворон, ворон, спаси меня". - "Не буду, - отвечает тот. - Я же тебя предупреждал". - "Спаси, дорогой, я тебе своих оленей отдам". - "Не нужны мне твои олени, у меня своих достаточно". - "Жену отдам - только выручи из беды!" Ворон призадумался - жены у него не было. Помог он выбраться бедняге. Вечером, как условились, песец приводит свою жену. А ночью, когда ворон стал ласкать ее, она вдруг растаяла и превратилась в обыкновенную лужицу воды. Хитрый песец подсунул ему снежное чучело.
- Хорошая притча, с подтекстом, - сказал Корецкий.
- А мне мораль сей басни не очень ясна, - насторожился Шелегеда, ожидая главного разговора.
Равтытагин постукал мундштуком по столу.
- Это так, к слову пришлось. Как у вас дела?
- Цедим воду.
- А рыба, между прочим, неплохо идет сегодня - я был у ихтиологов, - сказал Равтытагин.
- Непонятно тогда, почему у нас пусто.
- Хотите знать? - Равтытагин вынул записную книжечку. - Смотрите, - он прочертил извилистую линию. - Это наш берег. А это - строящийся мол морского порта. Видите, он как бы перекрыл традиционный маршрут кеты. А особенность лосося такова: натыкаясь на какое-либо препятствие, он уходит от него в сторону моря под углом примерно в тридцать градусов. На больших глубинах, однако, держится недолго - появляется белуха, и кета вынуждена снова прижиматься к мелководью, к берегу. Что мы видим? Основная масса, отойдя от мола, идет примерно так, а значит, обходит ваш невод, ведь он слишком близко. Вот в чем секрет.