- Ну, а кто же тогда? - инженер посмотрел на рыбаков. Рыбаки молчали.
- Да какая разница, Николай Захарович? - досадливо сплюнул Шелегеда. - Все одно - хватит.
Савелий ждал, что все разъяснит парень в модной куртке. Но тот занялся своими ногтями.
Для верности пересчитали дважды. Вышло почти девятьсот мешков. Ладно, хватит.
Возвращались в поселок на тех же трех кунгасах, буксируемых катером.
За ночь лицо Савелия стянуло так, что даже сквозь сон ему казалось, будто лоб покрылся тонкой фольгой, и, когда он морщил брови, "фольга" ломалась. Утром, едва проснувшись, потянулся за зеркальцем - кожа оказалась темно-желтого цвета с белыми пунктирами на местах излома. Потом он узнал, что в той бутылке был не обыкновенный антикомарин, а очень сильная противооводная мазь для оленей. Савелий, к несчастью, унаследовал от своей непутевой матери нежную шелковистую кожу.
"А вдруг кто-нибудь за ночь украл мешки? - подумал он. - Опять насыпать?"
Но мешки никто не украл. И Савелий, с тоской покосившись на торчащую из кармана Шелегеды бутылку с отравой, представил, как все эти тяжеленные пузатые "чушки" они сейчас начнут сбрасывать в море, а потом навешивать дель невода.
Новый день, казалось, ничем не отличался от вчерашнего: то же яростное солнце, те же комариные тучи. Но какое-то почти неуловимое изменение произошло в травянистой части берега. Савелий крутил головой. Вот оно что! Он опустился на колени и разглядел в траве микроскопические голубенькие цветочки, вчера их не было. Эти малые звездочки с желтой точкой посередине напоминали глазки маленьких неизвестных зверюшек; они с наивным любопытством взирали на только что открывшийся перед ними мир.
- Савелий! - закричал Антонишин. - Кому молишься?
- Цветам, Гена.
- Цветы подождут. Надо бочки катать.
С кунгасов повыкидывали только бухты каната и пустые металлические бочки-плавуны. Дель с наплавами и грузилами оставили.
Вдоль берега растянули массивный стальной трос - Центральный. Так назвали его рыбаки. На нем держится весь невод, а значит, и вся пойманная рыба. Один конец Центрального закрепили за старый морской якорь, вкопали его возле самой воды и для верности привалили лобастым валуном. Второй конец предстояло завести на всю длину в реку. Но прежде к нему подвязали две спаренные бочки, к ним - якорь. Центральный важно установить абсолютно перпендикулярно к берегу, хорошо натянуть. Затем к нему подвесят дель, и кета, ткнувшись в нее, должна пойти вдоль Центрального, к самому неводу, пройти "секретку" и попасть в садок. А уж оттуда хода нет.
Николай Захарович бегал с большим красным флагом по берегу, отдавал последние указания.
- Смотри, дорогой, на меня, - говорил он, слегка заикаясь, Шелегеде. - Смотри внимательно, как махну флагом - сразу кидай мешки, понял? Чтоб как струна была…
Шелегеда всегда удивлялся, с каким волнением и горячностью командовал постановкой неводов Чаквария. А ведь по сути одно и то же из года в год. Никаких сюрпризов - только старайся да будь повнимательнее. Но Чаквария в эти часы воплощал высочайшую ответственность и озабоченность, словно речь шла по крайней мере о запуске космического корабля.
Пока катер уволакивал в море Центральный трос, первые два кунгаса начали загружать мешками. Вдоль бортов уложили широкие плахи, установили мостики, чтобы удобнее было подниматься.
- Быстрее, быстрее! - торопил Чаквария. - Пока не начался отлив, надо успеть поставить Центральный.
Савелий работал в паре с Геной. Они закатили на носилки первый мешок и под счет "три!" подняли. Понесли, да не в ногу. Пока приноравливались, носилки мотало туда-сюда и было такое ощущение, будто на них лежал не обыкновенный мешок с гравием, а работающий вразнос чугунный маховик. Обливаясь потом, Гена засеменил и тем самым задал такой же темп Савелию. Их повело куда-то вбок, к воде, а тут еще Савелий запнулся о пятку собственной ноги - руки рвануло вниз. Однако с грехом пополам они дотянули до трапа. На одном дыхании, торопливо и сосредоточенно, взбежали на кунгас. Им показалось, что стоит перевести дыхание, как они потеряют темп, а значит, и равновесие…
На борту кунгаса Гена скомандовал, и Савелий опустил свой край, вывалил мешок на широкую плаху. Но оказалось, что не той стороной, - мешок должен лежать горловиной к нутру кунгаса. Почему - пока никто объяснять не стал. Развернули его как полагается, уступили место второй паре.
"Ну ладно бы подтащить три-четыре мешка - еще куда ни шло, а то ведь почти тысячу. Да на другом неводе столько же, на третьем, - с тоской размышлял Савелий. - Я просто не вытяну".
Со вторым мешком их опять снесло, и если графически изобразить путь к кунгасу, то вышла бы этакая эллипсовидная кривая. "Еще пока никто не свалился с трапа, - отметил про себя Савелий. - А по теории вероятности обязательно должно это случиться".
Второй мешок они уложили правильно, просто заранее надо сообразить, на какой борт он пойдет.
Припекало солнце. Разделись до пояса, обмазались "отравой". Приятно лоснилась кожа, четко обрисовывая линии работающих мускулов.
- Гладиаторы! - весело крикнул Шелегеда и, покосившись на Савелия, добавил: - Правда, в засушенном виде. Но ничего, за путину подразовьетесь.
С этими словами он взвалил на плечи мешок и, покачиваясь, засеменил к кунгасу. Савелию даже сделалось нехорошо.
- Да ну-у! - протянул он обиженно. - Я так не хочу.
- Давай, давай, берись! - подтолкнул его Гена и присел, чтобы ухватить ручки носилок.
Хорошо сказать - берись. Ручки груженых носилок уходили в мелкую гальку, и прежде чем взяться за них, надо было разгрести вокруг, чтобы подвести ладони.
Они поплелись за Шелегедой. Сбоку возникла маленькая атлетическая фигура бригадира со второго невода. Он тоже взвалил мешок на спину и тяжело ступал по хрустящему песку. Они сошлись.
- Сдай! - прохрипел он им. Глаза его налились кровью.
"А ему смерть как тяжело, - подумал Савелий. - Зачем он так?.."
Еще двое или трое отважились в одиночку таскать балласт. Когда по обоим бортам кунгаса уложили двадцать мешков, Шелегеда пропустил вдоль каждого ряда канат и закрепил за первыми мешками, а с кормы оба конца накрепко связал и оставил от узла длинный фал.
- На каждый борт по шесть человек, - скомандовал он. - Эй, на катере, приготовсь!
- Слушай сюда, - кричал в волнении инженер и нервно шевелил усами. - Следите за моим флагом. Как только опущу, по счету "два" одновременно толкайте мешки. Как поняли?
Катер сдернул кунгас и потащил в море.
Возле бочки-поплавка в маленькой лодчонке покачивался Анимподист Дьячков. Круглолицый, смуглый, с жесткой смоляной челкой из-под вязаной шапочки, с раскосыми хитрыми глазами. Ему всегда поручали крепление растяжек и невода. Это и понятно. Анимподист слыл мастером вязания морских узлов. А именно здесь и нужен был самый крепкий и надежный узел. Или взять натяжку дели на Центральный. Тоже ответственно, ведь вдоль Центрального идет кета. А установка "секреток" в самом неводе? Это, если можно так сказать, святая святых невода: через "секретку" рыба попадает в садок, а из "секретки" она никак не должна уйти. У Дьячкова брака в работе не случалось.
С кунгаса бросили фал. Анимподист выплюнул сигарету и с неожиданной ловкостью, никак не вязавшейся с его грузной неповоротливой фигурой, пропустил несколько раз канат вокруг скобы, приваренной к бочке, сделал шесть или семь свободных узлов - будто заплел косу, потом закрутил ее в трех местах каболкой - промасленным шпагатом.
- Давай! - махнул небрежно Дьячков в пространство и, сунув в рот сигарету, опять неподвижно замер в своей лодчонке.
До берега метров двести. Савелий разглядел, что там начали загружать второй кунгас - тот, что ремонтировали они с Геной Антонишиным.
- Зря не остались, - сказал ему Савелий, - расколотят борта нашего кунгаса. Вишь, бухают как…
- Где ты видишь наш кунгас? - вгляделся в берег Гена и смахнул со лба капли пота. - Протри очки - наш стоит справа. У нашего нос ниже.
Савелий протер очки.
- Да сам ты ни черта не видишь! Наш, говорю, загружают…
Доспорить они не успели. Фал, за который было закреплено двадцать мешков, натянулся, вспорол бугристую поверхность воды и, хлестанув по ней пару раз, завис в воздухе. Взревел и забуксовал на месте катер, выдавливая из-под себя бурлящие валуны пенной воды. Шелегеда поднялся во весь рост и, следя за флажком инженера, помахивал раскинутыми руками - правее, левее, еще чуть-чуть… Савелий ухватился за свой мешок и напряженно смотрел на руки бригадира. Вот они резко упали вниз…
- Раз, два. Поше-ел!
Рыбаки враз приподняли мешки, перевалили их на попа. Еще какое-то мгновение мешки держались на ребре бортов, потом медленно бухнули. Кунгас облегченно подпрыгнул. Два глухих взрыва одновременно, словно две торпеды, ударили под борта кунгаса - он вздрогнул, взлетел как-то боком вверх и потом плашмя опустился на бугры воды. Кто поопытнее, тот присел, вжался в борт. А Савелий, Гена и еще несколько человек, разинув рты, уставились на воду. Некоторые даже наклонились за борт, чтобы лучше разглядеть момент погружения мешков. Как и следовало ожидать, салаг окатило с ног до головы ледяной водой, причем дважды: сначала с одного борта, потом с другого.
Но никто не расстроился. Всем вдруг сделалось весело, и даже мрачноватый Шелегеда не мог сдержать улыбки.
Катер тем временем развернулся и потащил всех к берегу.
Савелий ошибся - загружали не их кунгас. Тот еще ждал своей очереди.
- Молодцы! - сказал Николай Захарович Шелегеде. - Смотри, дорогой, Центральный у тебя - будто кто нитку натянул, а?
Снова взялись за носилки.
Непрерывно хотелось пить, но нельзя - пот смывал комариную мазь. Савелию вдруг показалось, что мешки стали вроде бы полегче. Вначале он принял это за "второе дыхание", но нет - просто они переместились на участок, где набивали мешки те двое пижонов. Оба, впрочем, работали здесь же, и даже тогда, когда стали загружать самый дальний кунгас, предпочли остаться на своем участке. Половинчатые мешки таскать одно удовольствие: идешь неторопливо, покачиваешься в такт носилкам, покуриваешь…
- Где же это вы таких малышек нашли? - искренне удивился парень в морском бушлате, с массивной нижней челюстью. - Он ткнул пальцем в мешок, словно проверяя, что в нем, потом весело посмотрел на Савелия и Гену. - Ребята, возьмите меня к себе в компанию, я вижу, с вами не пропадешь.
- Ладно, ладно, захлопни челюсть, а то отвалится, - буркнул вмиг покрасневший Гена.
- Как хотите! - не обиделся парень и, взвалив на самую шею мешок, затопал, покряхтывая, к трапу.
К "малышкам" они больше не прикоснулись.
- А ну, подсоби-ка! - решительно потребовал Гена и ухватился за мешок.
- Гляди, гладиатор, надорвешься, - предупредил Савелий.
- Давай, давай…
Гена надул щеки и, вытаращив глаза, рванул мешок на себя. Савелий помог снизу.
- Да куда ты на шею? Сломаешь! - прохрипел Гена. - Во, теперь ладно…
- Брось! - взмолился Савелий. - Зачем тебе это, брось, а…
Но Гена ничего не ответил, сделал первый шаг. Савелий тоже, словно погонщик возле навьюченного осла.
- Не дави мешок вниз, дьявол!
- Да не давлю я - наоборот, помогаю.
- Какой "наоборот"! Погоди, вот сброшу, ты у меня получишь.
Так, переругиваясь, они дошли до трапа.
- Да отойди от меня, черт!
- Все-все, ушел.
- Ух, и получишь же ты…
- Ладно-ладно.
Вокруг собралась толпа.
- Кишка тонка, - бросил кто-то.
- А ну смелее, гладиатор! - крикнул Григорий Шелегеда.
Гену будто кто подстегнул. С разбегу взбежав на трап, он повернулся спиной к борту кунгаса и разжал руки - раздался взрыв хохота. Мешок пролетел мимо и бухнулся в воду.
- Минус один мешок, - констатировал Шелегеда.
Гена выдавил из себя улыбку, отер мокрое лицо, развел руками:
- Эт, черт! Не рассчитал маленько.
Они возвратились к своим носилкам.
- А ну, - попросил шепотом Савелий и оглянулся по сторонам.
- Чего "ну"? - не понял Гена.
- Берись, говорю.
- Кончай комедию. Видал, я и то…
- Берись, говорю!
Савелий согнулся в три погибели. Когда мешок лег на шею, он постоял так несколько секунд, словно раздумывая.
- Чего ты? - наклонился к нему Гена.
- Мне бы, понимаешь… разогнуться, а там…
- Попробуй, чем ныть.
- Да что-то не разгибаются.
- Ноги, что ли?
- Не, колени.
- Давай помогу. - Гена ухватился одной рукой за ногу чуть ниже ягодицы, а второй надавил на чашечку колена.
- Ой-ой! - неожиданно хихикнул Савелий, мешок сполз со спины.
- Чего ты?
- Да щекотно стало. Эх, жаль! Если б разогнуться, то запросто…
Подошел Шелегеда.
- Кончай, гладиаторы, экспериментировать. Сейчас будем загружать ваш славный "утюг".
Старый кунгас, который первое время Савелий путал почему-то с "лангетом", был его с Антонишиным детищем, их славой и гордостью. Им, а не кому другому, поручил Чаквария в начале путины возродить кунгас к жизни. Правда, сам инженер руководствовался несколько иными соображениями. "Откуда эти недотепы взялись? - думал он тогда. - Этого, в очках, ветер качает - вот-вот свалится. Второго бугая будто три дня колотили - только кряхтит да морщится. Бог с ними, пусть ковыряются с этой развалиной. Все равно обещали новый". Однако на всякий случай строго предупредил: "Чтоб за три дня прошпаклевали и просмолили".
Старый кунгас
Эх, старый, славный рыбацкий кунгас. Словно уснувший кит, лежал он у самого края обрывистой суши. Лет двадцать назад, а может, тому более, сработал его колхозный плотник дядя Яша. То ли под рукой не нашлось нужного материала, то ли какими другими соображениями руководствовался мастер - только кунгас вышел посудиной тяжелой, точно литой из чугуна. Словно предназначалась ему по меньшей мере судьба дежневских кочей.
Своего родителя кунгас давно пережил. Дядя Яша был похоронен где-то здесь, но берег подмывался, оползал, и море однажды поглотило кладбище… Теперь могила колхозного плотника как у настоящего моряка - в море.
В ту зиму кунгас пролежал всем своим многопудовым грузом на полустертом днище. Его забыли перевернуть и даже не подложили бревен, чтобы осенние, а потом весенние ветры выдули всю сырь, накопившуюся за лето в усталых досках.
Понятно, к концу осени колхозные чаны наполняются красной рыбой, а бочки - красной икрой, и на старый кунгас махнули рукой - новый, мол, пообещал морпорт.
Так и прозимовала посудина, полная вначале снега, а затем льда. Все бы ничего, да в середине апреля понесла нелегкая Пашку на тракторе в море за корюшкой. Сам он и не заметил бы, чего сотворил, если бы не дедушка Нноко - ветеран труда колхоза "Товарищ". Он прытко заковылял вслед трактору, замахал широкими рукавами кухлянки, но опоздал… Левой гусеницей Пашка раздавил кормовой открылок полузанесенной посудины. "Не горюй, не грусти, дедуля, - весело и беспечно крикнул он Нноко, - все одно - трын-трава…" Старику послышалось "дрова", и он сразу осекся: дрова так дрова, колхозу виднее. Только вспомнил то далекое время, когда молодым ходил на этом кунгасе до самых верховий Лососевой реки.
Получив ответственное указание Чаквария, Савелий и Антонишин обошли посудину дважды, примериваясь, откуда же начать. Впервые им предстояло иметь дело с кунгасом.
- Одних ржавых гвоздей с ведро надо повыдергивать, - пожаловался Савелий, но взял ломик и долго его рассматривал.
Лишь к вечеру они сообразили с удивлением, что выдергивание гвоздей - это еще не ремонт, а лишь приготовление к нему. Из трех отпущенных дней одного-то ведь уже нет. От такой мысли сделалось не по себе. За кунгас, какой бы он ни был старый, спросят с них. Все равно наступит час, когда соберется вся бригада, чтобы отправиться к устью Лососевой реки. А если с кунгасом выйдет чего не так? Как бы не пришлось бежать куда глаза глядят…
- Да нет! - возразил вслух своим мыслям Савелий. - Инструмент дали? Не дали. Людей? Пожалели. Э-эх!
- Не говори, - поддерживал его Антонишин, вращая шеей. - Есть же плотники в колхозе. Бог и велел им заниматься этим утюгом. - Он пнул кунгас ногой и подцепил гвоздодером край бруса, соединяющего днище посудины с бортом. - Тянем?
Савелий удачно вогнал в образовавшуюся щель топор. Старая смола по шву натянулась, лопнула. Брус обломился. Гена просунул палец и со знанием дела протянул:
- Э-те-те! Как же они плавали? Шпаклевочки-то совсем тю-тю. Ну и работнички, видать, делали!
- Погоди разглядывать, брус надо отодрать. Да не рви, не рви. Так можно обламывать до посинения.
Шпаклевка между днищем и бортом все же была, только почти вся сгнила. Савелий поддел ее гвоздем и вытянул распадающийся влажный жгут.
Согласованными движениями они отодрали остаток бруса, но у самого носа он опять обломился. Гена хотел было упрекнуть своего напарника, да осекся, разглядев, что брус в этом месте, оказывается, надставлен. И не просто, не внахлест, как обычно делают, а этакими замысловатыми ступеньками, какие увидишь лишь на уголках старинных деревянных шкатулок.
- Учись у великих мастеров! - сказал он. - Комар носа не подточит.
Так, спустя много лет, творение безвестного мастерового дяди Яши еще раз было по достоинству оценено парнями, которые ни черта не смыслили в столярном деле. Но хорошую работу видит каждый.
Подошел Чаквария, нервно пошевелил усами:
- Слушай, дорогой, так дело не пойдет. Полтора дня на одну доску! Вы что, собираетесь все лето вести тут реставрационные работы? Чтоб завтра закончили!
- Каких полтора дня? Каких полтора? - не выдержал Савелий. - Вчера, сами видели, дождь шел, потом гвозди рвали…
Гена в подтверждение просунул палец между днищем и бортом:
- Вот куда вода хлестала. И не доска это, а брус. Кстати, кунгас можно назвать творением корабельного искусства. Такое и не грех подреставрировать…
Чаквария безнадежно махнул рукой: ладно, ждать не будем, когда надо, тогда и спустим на воду.
Савелий с Антонишиным ожесточенно вырвали второй брус.
- Ломать не строить! - заключил Савелий.
Старая смола отслаивалась целыми лепехами, обнажая коричневые влажные доски.
- Лучше бы зимой позаботились перевернуть лангет, - все не унимался Савелий. - Тьфу, черт! Откуда это взялось дурацкое слово? Давай браться за корму.
Они попытались ножовкой спилить раздавленный трактором левый открылок, но расщепленные доски прочно держались на поперечных брусьях. Пришлось вначале отрывать их. Открылок шатался, пружинил - пилить было крайне неудобно. И тогда Гена, распаренный и злой, со всего маху бухнул топором по открылку. Брызнули искры. Оттопырив нижнюю губу, он ударил еще раз, еще…
- Э-э-э! - предостерегающе протянул к нему руку Савелий. - Не дрова ведь… - У ног среди прочей щепы уже валялись проклятые брусья открылка.
Гена ошалело посмотрел на море, вытер шапкой лицо и впервые замысловато выругался. Они не заметили, как рядом возникла фигура старика Нноко. Он внимательно разглядывал развороченную корму кунгаса.