4
- Что там, туристы? - спросил ее Иван Федотович. Прыгая на одной ноге посреди комнаты, он поспешно надевал брюки.
- К сожалению, нет, - ответила Леля. - Придется нам с тобой выметаться. Явились родственники хозяйки. Настоящие родственники, а не такие липовые, как мы.
- Липовые? - изумленно переспросил Иван Федотович, не переставая, однако, переодеваться. - А разве эта, как ее… не твоя родная тетка?
- По первому мужу.
- Ты мне об этом не говорила.
- А ты и не спрашивал.
Иван Федотович подошел к окошку, пригнулся, приподнял край марлевой занавески.
- Ч-черт! - прошипел он. - Это злой рок какой-то. Я только начал разрабатываться.
- В Москве продолжишь, - коротко ответила Леля.
Она уже открыла чемодан и стала складывать вещи.
Иван Федотович надел белую рубаху, управился с запонками.
- Ты как-то слишком легко к этому относишься, - сказал он после длительного молчания. В его голосе была обида. - Прекрасно зная между тем, что такие внезапные встряски совершенно выбивают меня из колеи.
- А что я могу поделать? - ответила Леля. - У бабы Любы ты и дня не проживешь, Замятины ждут гостей…
- Проклятье! Ну, это мы еще поглядим.
Иван Федотович решительно заправил рубаху в брюки и направился к дверям.
- Иван! - укоризненно сказала ему Леля.
Но он не стал ее слушать: махнул рукой, не оборачиваясь, и вышел в сени. Леля пожала плечами: она прекрасно знала, что Иван Федотович не сможет проявить инициативы: перед стечением обстоятельств он всегда пасовал. Она оставила чемодан, присела на лавку возле окошка. Сквозь крашеную марлю было отлично видно, как Иван Федотович подошел к калитке, церемонно раскланялся, встал подбоченясь у плетня и принялся разговаривать с приезжими. Леля грустно улыбнулась. Отчего-то ей припомнилось, как тринадцать лет назад, тогда еще окололитературная девчонка, она увидела его на вечере в редакции "Московского комсомольца". "Молодой, но уже даровитый поэт Иван Гаранин" читал стихи из своего первого (и единственного) сборника "Время помнить". "Имя твое - два слова, имя твое - вполслова, имя твое простое, синяя тонкая нить. Видно, того стою: имя твое злое, имя твое стальною в сердце иглой носить".
Господи, какой это сейчас казалось древностью! И сами стихи, и неумеренные аплодисменты зала, и "молодой Гаранин", чрезвычайно церемонный и трогательно старомодный. Он читал, прохаживаясь по сцене и заложив руки за спину. Брючки его были чересчур узки, голубой пиджак казался непомерно длинным, золотая шевелюра слишком пышна, а в тонком голосе его уже тогда было что-то принадлежащее восемнадцатому веку. Наверно, точно так же, напыщенно и незащищенно, держал себя на сцене Тредиаковский… если ему доводилось читать со сцены свои стихи.
Однако переговоры, насколько можно было судить, завершились успешно. Минуты через две молодые, закивав энергично, пошли к своей машине, а Иван Федотович с победоносным видом двинулся к крыльцу.
- Представь себе, мамуля, - сказал он, войдя в горницу, - мы приглашены на свадьбу.
- Что за нелепость? - возмутилась Леля. - Какая еще свадьба? Где? Когда?
- Здесь, в этих самых стенах, завтра вечером будет праздноваться первая годовщина. Молодого зовут Рита, молодую - Илья. То есть наоборот, но это не имеет значения. А уж наутро послезавтра мы вольны будем уехать или остаться тут вчетвером, это как подскажет нам внутренний голос.
Иван Федотович был возбужден, он ходил по горнице крупными шагами и, поминутно останавливаясь возле тусклого облезлого зеркала, повязывал себе галстук.
- И ты согласился?.. - еще не веря, спросила Леля.
- Ну, разумеется, а почему бы и нет? Это как раз тот компромиссный вариант, который устроит обе стороны. Они не будут испытывать неловкости, что выставили пожилых людей из дому, мы же уедем послезавтра на рассвете, а вовсе не по первому требованию молокососов.
Последнее слово Иван Федотович произнес шепотом, оглянувшись на дверь.
- Послушай, - сказала Леля. - Приди, пожалуйста, в себя и взгляни на ситуацию трезво. Они сбежали сюда от родных совсем не затем, чтоб наслаждаться твоим обществом. Они пригласили тебя из вежливости, понимаешь? Из вежливости, не зная, как выпутаться из щекотливого положения. Они были уверены, что ты поблагодаришь и откажешься.
- А я не отказался, - торжествующе ответил Иван Федотович.
- Вот этого я как раз и не могу понять. Неужели тебе нравится роль генерала на свадьбе?
- Не худшая роль, - сказал Иван Федотович, озабоченно распуская неудавшийся узел. Сравнение с генералом, несомненно, ему польстило. - Мамуля, ты становишься нелюдимкой, это печальный симптом…
- Ваня, ты сошел с ума, - перебила его Леля, горестно всплеснув руками. - Я просто не знаю, куда нам теперь деваться.
- Да никуда, черт побери! - воскликнул Иван Федотович. - Положись на мой такт, в конце концов, успокойся.
Из всех добродетелей Ивана Федотовича это была наименее подходящая, чтобы на нее положиться. Мало того, что "молодой Гаранин" никогда не умел вести себя на людях: в последнее время, хоть чуточку выпив, он становился просто невыносим.
Более того, - Иван Федотович справился наконец со своим туалетом и, повертевшись перед зеркалом, остался собой доволен. - Более того, я даже знаю, какой подарок мы сделаем. Свадебный подарок, я имею в виду.
- Ваня, милый, да ведь у нас с тобой ничего нет! - в ужасе проговорила Леля. - Мы с тобой нищие, Ваня!
- Ты забыла вот об этом! - повернувшись к ней лицом, Иван Федотович звонко шлепнул себя ладонью по лбу. Принарядившийся, оживленный, он даже как будто помолодел. - Это будет королевский подарок, мамуля, мы не ударим в грязь лицом.
Леля так и ахнула.
- Надеюсь, ты… - проговорила она, приложив ладони к щекам, - надеюсь, ты ничего им не обещал?
- Зачем? - снисходительно улыбаясь, сказал Иван Федотович. - Подарки должны быть неожиданны, в этом как раз суть идеи. Вообрази: сегодня ночью я работаю небольшую поэмку, а завтра вечером, за праздничным столом, читаю ее вслух. Оригинал же текста будет вручен молодым в виде свитка, перевязанного краевой ленточкой. Надеюсь, ленточка у тебя найдется?
Леля молчала. Встав на колени перед чемоданом, она принялась машинально перекладывать вещи, чтобы они не помялись.
- Мамуля! - ласково сказал Иван Федотович. Он подошел и, опустившись на корточки рядом, обнял Лелю за плечи. - Я понимаю, что тебя мучает. Ты думаешь, что я не смогу. Смогу, успокойся, родная. Мне нужен был внешний толчок.
- Ох, странно ты поступаешь, - тоскливо сказала Леля.
- Да ничего, ничего, - Иван Федотович погладил ее по голове. - Они как будто неглупые ребята.
В сенях застучало, затопотало, и в горницу вошли Илья с рюкзаком и Рита с двумя большими хозяйственными сумками.
- Простите, мы, кажется, помешали? - спросил Илья. Иван Федотович и Леля медленно поднялись.
5
Все оказалось, однако, проще, чем Леля предполагала. Молодые вовсе не претендовали на роль хозяев дома: выяснив, что Иван Федотович и Леля устроились в горнице, они без лишних разговоров перетащили свои пожитки в так называемую "летнюю комнату" и, бурно оспаривая каждое действие друг друга, принялись обживать эту комнату с такой энергией, как будто собирались поселиться в ней навсегда. "Летняя комната", тесноватое помещение с дощатыми стенами и тусклым окошечком в два стекла, глядевшим на огороды, находилась в конце сеней. Там стоял просторный надежный топчан, занимавший почти все пространство, а пол был забросан соломой. Минут через двадцать на топчане уже лежал пышный тюфяк, набитый сеном, и такие же сенные подушки, все аккуратно застелено свежим бельем, а сверху покрыто клетчатым пледом.; на столике возле окна появились бритвенные принадлежности, туалетные мелочи и красивый японский транзистор "Нивико" со встроенным магнитофоном, а на окне и на двери - яркие занавески. Леля помогала молодым как умела: двигала с Ильей топчан, вколачивала гвоздики, набивала тюфяки сеном, а Иван Федотович топтался в дверях и никак не мог войти и принять участие в общей суете, потому что места в "летней комнате" для него не хватало.
- А не тесно вам здесь будет? - спросила Леля, когда комнатка яриияла уютный я праздничный вид.
- Да вы не волнуйтесь, Ольга Даниловна! - беспечно ответила Рита. - Мы уже три года живем где попало.
Илья, прилаживавший полочку у изголовья, крякнул многозначительно, а Рита, смутившись (но не слишком), заговорила еще быстрее:
- Я что в себе больше всего люблю? Есть у меня такая счастливая способность: я везде приживаюсь быстро, как кошка. Раз, два - и дома. Ведь правда же? Жить надо быстро и легко.
- Жить надо быстро - это неплохо сказано, - одобрил Иван Федотович. - Это стоит запомнить.
- Вот-вот, запомните, - Рита не привыкла, как видно, медлить со словом. - Глядишь, в стишок какой- нибудь вставите, и прогремлю я по всей поверхности нашей Земли.
- Постойте, - живо сказал Иван Федотович, - а вы откуда, собственно, знаете, что я могу вас вставить в стишок?
- Она у меня физиогномистка, - буркнул Илья.
- Нет, я серьезно! - настаивал Иван Федотович, весь раскрасневшись от удовольствия.
- Серьезно - черновики не надо разбрасывать, - лукаво посмотрев на него, ответила Рита. - А кроме того, я о вас много слышала.
- Маргарита! - недовольно сказал Илья. - Не кажется ли тебе чего-нибудь?
Рита осеклась. Иван Федотович озадаченно посмотрел на Лелю - Леля отвела взгляд. Она давно уже припомнила эту девчушку, тети Пашину крестницу: двенадцать лет назад, на первой невеселой Лелиной свадьбе, Маргарита чинно сидела рядом с мамой и, живо постреливая по сторонам черными глазенками, украдкой отхлебывала из маминого стакана портвейн. Лет десять ей было тогда или чуть больше. Что осталось от детского личика - так это остренький вздернутый нос, потянувший за собой верхнюю губку: дефект, о котором Рита пожалеет еще не скоро. Естественно, Ивана Федотовича на той свадьбе не было, но что-то смутное в общем молчании ему все же удалось уловить, и он, нахмурившись, пошел гулять у крылечка.
Когда молодые устроились, решено было затопить русскую печь, с которой Леля не умела обращаться, почему и разводила огонь на улице, у плетня. "Мальчики" были отправлены на торфяную дорогу за хворостом, а женщины остались готовить салаты и прочую снедь.
- Я хорошо вас помню, Ольга Даниловна, - сказала Рита, когда "мальчики" ушли. - Вы совершенно не изменились. Если бы вам подцвечивать волосы…
- Да нет уж, не надо, - с улыбкой ответила Леля. - Ивана пугать не хочу. Ему приятнее думать, что я окончательно одряхлела.
Рита внимательно на нее посмотрела.
- Вы не жалеете, нет? - спросила она, сама же отрицательно покачивая головой, как бы подсказывая, что надо ответить.
- Нет, не жалею, - коротко проговорила Леля.
- Вам хорошо с ним? - допытывалась Рита.
- А как ты думаешь?
- Я думаю, да. Он очень милый и смешной. Мужчина должен быть смешным, - поспешно объяснила она, - иначе это не мужчина, а установка. Но самое главное - я чувствую, что вы ему нужны. Это - главное. Вот я никому не нужна. Только себе. Но зато уж себе - на сто процентов. Я без себя обойтись не могу ни минуты.
- А как же Илья? - вежливо, только чтобы что-то спросить, напомнила Леля.
Она не любила этих бабьих разговоров. Ее коробила чужая откровенность: в начале любой откровенности лежит либо фальшь, либо глупость, других источников нет. Здесь было (если мягко сказать) простодушие.
- Илья? - С наигранным пренебрежением Рита дернула плечом. - Я нужна ему не больше, чем этот "Нивико". Предмет домашней роскоши и престижа. Потеряет или украдут - будет не трагедия, а просто неприятность.
- Тогда зачем же?.. - спросила Леля, опять-таки чтобы поддержать разговор: ей не хотелось обижать девчушку.
- А вы не меряйте по себе, - ответила Рита и тут же попыталась исправиться. - То есть я хочу сказать: у вас редчайший случай, там было чувство, мучение, слезы, все это вещи теперь дефицитные. Сейчас ребятки даром мучиться не хотят. Прищурятся, прикинут - не светит ничего, ну и ищут варианты попроще. Илья отличный нарень, он все способен понять и посочувствовать может, но ведь сочувствие - это еще не чувство. Я бы сказала даже так: чувство безжалостно, оно с сочувствием несовместимо.
Леля усмехнулась.
- Жаль, нет здесь Ивана Федотовича, - сказала она. - Такие соображения зря пропадают.
Но Рита не заметила ее насмешки.
- Я что хочу сказать? - продолжала она. - Так, чтоб на дверь с опасной бритвой кидаться, - не станет Илья этого делать. Он плюнет - даже нет, не плюнет, а просто повернется и уйдет с достоинством. Он спит и видит, как бы ему с достоинством уйти, он даже из ванной комнаты уходит с достоинством.
- Постой, постой, - перебила ее Леля, - а кто это, кстати, на дверь с опасной бритвой кидался?
- Ну как кто? - проговорила Рита и покраснела. - Вы сами знаете, кто, Иван Федотович, конечно.
- Да не было у него никакой бритвы, ни опасной, ни безопасной, - сердито сказала Леля. - Он безоружный всю жизнь. Это рассказчики цену себе набивают.
- Ну, все равно, - упрямо ответила Рита. - Илья не допустит, чтобы у него перед носом захлопнули дверь. Он за полчаса уйдет до того, как захлопнут.
Тут Леля положила нож и повернулась к девчушке лицом.
- Послушай, голубушка, - строго сказала она. - А хорошо ли ты сейчас делаешь?
Рита смотрела на нее с недоумением.
- Хорошо ли то, что ты мне сейчас говоришь? Ловко ли это, подумай.
Девчонка поняла, лицо у нее стало хитренькое.
- А может, я не просто так говорю. Может быть, я хочу, чтобы мне возразили.
- Вот и считай, что я тебе возразила.
Маргарита не обиделась. Она загадочно улыбнулась и повернулась к окну.
- Смотрите-ка, дождь пошел! - вдруг воскликнула она.
В самом деле, за окном потемнело, и дождь, накрапывавший поначалу, стал быстро усиливаться. Через минуту сквозь белесую толщу ливня нельзя было разглядеть не только холмы за рекой, но даже плетень и калитку.
- Как-то мужички наши, бедные? - вздохнув, сказала Леля и обернулась, но Риты уже не было в комнате.
Вдруг в сенях затопали босые ноги, и Маргарита в одном купальнике выскочила на крыльцо, сбежала вниз и встала под дождем, запрокинув лицо.
- Не наигралась еще, - проговорила Леля вполголоса. - Играй, играй, деточка… Мне-то что…
6
Илья был молчалив и серьезен. Сидя за рулем, он смотрел прямо перед собой, вел машину без излишнего щегольства, скучнея и притормаживая перед каждой выбоиной. Давно уже Иван Федотович не ездил в такой ухоженной машине: мотор работал чисто, на полу под ногами не валялись инструменты и тряпки, и даже в "бардачке" у Ильи был абсолютный порядок. Вместе с тем не заметно было, чтобы Илья свою машину боготворил: не каждый автовладелец решится отправиться на своих колесах в лес за хворостом.
Иван Федотович тоже угрюмо молчал. Он начал понимать, что информация, которой располагают о нем молодые, совсем необязательно является лестной. Об этой истории с первым замужеством Лели он не любил вспоминать.
Они познакомились тринадцать лет назад, сразу после того вечера в "Московском комсомольце". В те годы Леля была раскованна и уверена в себе, у нее было много знакомств, которые она быстро завязывала и так же быстро обрывала. По-видимому, ей никакого труда не составило подойти к Ивану Федотовичу и заговорить первой. Иван Федотович был польщен и, гуляя с Лелей по Бульварному кольцу, изо всех сил выставлял себя властной личностью, целеустремленной, порочной и беспощадной. Помнится, он читал ей саморекламные стихи ("Ты очень устала, ты очень довольна, ты думаешь, ты меня сделала, руками пригладила плечи, губами вылепила лицо. Ну что ж, я не спорил, я молча лежал, улыбаясь глазами, одними глазами, с которыми ты сделать ничего не могла…" - лет пять спустя эти стихи были напечатаны в одном второразрядном журнале) - и вдруг заметил, что Леля начала злиться и скучать. Неожиданно она объявила ему, что произошла досадная ошибка, что у нее нет ни времени, ни желания с ним встречаться. Иван Федотович был очень обижен, он молча ушел и всю ночь ломал голову, какую же ошибку он совершил, а на другой день принялся донимать Лелю телефонными звонками. Его просьбы были такими униженными, предложения такими робкими, что Леля смягчилась. "Ну хорошо, - сказала она, - посмотрим, что у нас выйдет".
Их отношения, ни на что путное не похожие, продолжались около года: Иван Федотович никак не мог уяснить, что от него требовалось, он все пытался высокомерить, а это вызывало у Лели тоску. Как только он улавливал, что Леля начинает от него уставать, он снова принимался заискивать и унижаться, и Леля опять оттаивала, и так могло продолжаться бесконечно. Для него было полнейшей неожиданностью решение Лели выйти замуж - за симпатичного добродушного парня, Иван Федотович часто видал его среди Лелиных институтских друзей. Дальше был ряд безобразных событий, о которых не хотелось даже вспоминать. С утра до вечера Иван Федотович торчал у Лели в подъезде, а ночью садился на пол под самой дверью ее квартиры и горько плакал, за что два раза был крепко побит. Леля защищала его гневно, отчаянно, сама бросалась под кулаки, а Иван Федотович, плача и смеясь от счастья, сносил побои и повторял: "Леля, ты видишь? Ты видишь, Леля?" В конечном счете муж Лели оказался понятливым человеком, он подал на развод, и Леля перебралась к Ивану Федотовичу в его однокомнатную квартиру в Марьиной роще, которую он купил на деньги от своего первого и единственного сборника. Возможно, в другое время Иван Федотович вел бы себя иначе, но тогда он панически боялся остаться один, кроме того, его начали забывать как поэта, и Леля сумела понять его и пожалеть. Иван Федотович настаивал на немедленном браке, Леля же, умудренная опытом, уклонялась от решения и тем доводила его до слез. Постепенно Иван Федотович свыкся с неопределенным положением и меньше стал попрекать Лелю ее прошлым, которое, в конце концов, касалось их одних. Они расписались только четыре года назад, причем Леля сама об этом напомнила, и Иван Федотович согласился с поспешностью, в которой, однако, была изрядная доля недоумения. И вот теперь, на десятом году совместной жизни, начинает обнаруживаться, что их невеселая тайна все эти годы могла быть достоянием посторонних людей. Естественно, Иван Федотович был недоволен.
- А стоит ли так далеко отъезжать? - спросил после долгого молчания Иван Федотович. - Кругом полно сушняка. Этак мы и до шоссе доберемся.
- Не доберемся, - ответил Илья. - Там, впереди, глубокий ухаб, и на обочине хворосту целая куча. Сразу и загрузим.
В самом деле, впереди, возле широкой колдобины, темнел штабель хворосту, сложенного, очевидно, на случай, если дорогу развезет. Сотни раз Иван Федотович проходил мимо этого богатства и не замечал его, а вот пригодилось.