Струков мигом забыл, зачем он пришел. И кто бы мог подумать? Дикарка! А может, она вовсе и не дикарка? Может, она тот самый Мандриков, которого они так тщетно ищут? Да нет, Мандриков вроде бы мужик, а это баба.
- Сволочуга! Грязная сука, ты что же это секреты списываешь?
Струков всегда казался Милюнэ человеком невысокого роста. А тут он с каждым выкриком увеличивался, вырастал, и ей казалось, что его голова где-то уже под потолком, рядом с висящей керосиновой лампой.
Он пытался расстегнуть кобуру дрожащими пальцами. Милюнэ знала, что там лежит маленькое ружьецо.
- Встань, подлая тварь! - заорал над самым ухом Струков, наставив револьвер.
Но Милюнэ не могла двинуться, не было сил. Она даже не чувствовала своих ног. Она медленно закрыла глаза. Сейчас раздастся выстрел, и она вознесется к зениту. Там, где живут "окровавленные", те, которых убили в бою.
- Встать, я тебе говорю!
Почувствовала, как сильная рука встряхнула ее за ворот, и она встала. Встала на ноги и не поверила. Они дрожали, едва держали ее, но она стояла.
- Кто тебя послал сюда? Говори скорее!
- Никто, - прошептала она.
Ей показалось, что голова ее оторвалась и покатилась под распахнутый железный ящик. Но потом она снова ощутила ее на своих плечах и боль под левым глазом. Из носа закапала кровь.
- Говори, кто тебя послал? - продолжал орать Струков, тыча холодным револьвером в лицо, в зубы, в подбородок.
- Никто, я сама, - прошептала Милюнэ.
- Часовой! Кожура! - закричал Струков в раскрытую дверь.
Прибежал милиционер и стал в дверях.
- Ты что же, олух эдакий, на небо поглядываешь, а тут у тебя под носом большевики секретные бумаги списывают! - набросился на него Струков.
Милиционер смотрел на распухшее, окровавленное лицо Милюнэ и ничего не понимал.
- Беги к Громову, разбуди его!
Кожура, топоча валенками, выбежал из дома.
- Не хочешь говорить? Ну, это мы еще посмотрим, - зловеще произнес Струков.
Он схватил Милюнэ за рукав, вытащил из-за стола, поставил с другой стороны и сам занял место за столом в кресле.
Струков тяжело дышал. Он некоторое время молчал, разглядывая издали Милюнэ. Чертовщина какая-то. И зачем он только согласился сюда приехать? То это северное сияние, то дикарка, пишущая за столом. С ума сойдешь на этой Чукотке!
Тем временем Павловна и милиционер безуспешно пытались разбудить Громова. Но он в ответ только мотал и мотал головой.
- Скажите Струкову, что Громов спит, - ответила Павловна, выпроваживая милиционера.
Кожура побежал обратно в уездное правление.
Навстречу ему шли кладовщик продовольственного склада Безруков и охранник радиостанции Хваан.
- Чего бежишь, служивый? - спросил Безруков.
- Большевика пымали! - возбужденно сообщил милиционер. - Струков самолично схватил. Баба оказалась!
И он побежал дальше.
Безруков резко повернулся:
- Хваан! Милюнэ схватили! Оповести всю группу. Немедленно! Беги к Волтеру, пусть передаст по цепочке.
Струков понимал, что, если он и дальше будет бить Милюнэ, он только ожесточит ее и она все равно ничего не скажет. Почему-то он вспомнил "конфиденциальный" разговор Громова с Треневым.
- Вот слушай, гадина! - Струков каждый раз прибавлял тангитанские ругательства. - Если ты добром не заговоришь, то тебя будут мучить… Понимаешь? Раскалят в печке шомпол - и к заднице твоей.
Она чувствовала, что качается, но старалась держаться, не падать.
Кто-то затопал по коридору, вошел в комнату.
- Ваше благородие! - Кожура тяжело дышал. - Господин Громов почивают и никак не могут прийти.
- Ах, черт! - Струков длинно выругался. - Ну, я тебя не выпущу отсюда, пока не расколешься, в тюрьме сгною! А то на холоде буду обливать, пока в ледяной столб не превратишься.
Струков вышел из-за стола, приблизился к Милюнэ и сильно ткнул стволом револьвера в зубы. Она почувствовала, как два передних зуба сломались и рот наполнился горячей соленой кровью.
- Ишшо больнее будет! - строго произнес Струков. - Последний раз спрашиваю - кто тебя сюда послал? Говори, грязная сука!
Почему он все время ее сукой называет? Вон сколько чукотских женщин носят это имя, и никто не думает, что это так плохо.
- Да заговоришь ты?!
Надо сказать ему, что никто не посылал. Но рот полон крови. Милюнэ сплюнула на пол, подумав, что потом трудно ей будет отмыть это кровавое пятно.
В коридоре снова послышался топот. На этот раз множество людей приближалось к двери. Это они идут, те, которые будут жечь ее.
Распахнулась дверь, холодом окатило со спины - наружную дверь оставили открытой.
- Руки вверх!
Милюнэ вдруг увидела, как переменилось лицо Струкова.
- Оружие на стол!
Руки Струкова поползли вверх, и на стол с громким стуком упал револьвер.
Кто-то сзади обхватил Милюнэ, и она услышала родной, полный сострадания голос, который не чаяла больше никогда услышать:
- Машенька, милая, родная, да что он с тобой сделал, сволочь!
Безруков и Хваан постучали в дверь дома Громова.
Долго не открывали. Наконец появилась заспанная жена Громова.
Хваан проскользнул в комнату, за ним прошел Безруков.
- Пройдите сюда! - Хваан показал на кухню.
Павловна испуганно повиновалась. Но отчетливо слышала все, что происходит в спальне.
- Спит, гад, - спокойно произнес Хваан. - Ну, мы сейчас его поднимем.
Хваан потер сначала уши Громову, пока они не загорелись огнем, потом начал хлопать по щекам.
Громов открыл глаза.
- Встать! - негромко приказал Безруков.
Сознание медленно возвращалось в затуманенную вином голову. Что это? Кто это смеет ему приказывать? В гневе Громов сел на кровати.
- Встать, я говорю! - повторил приказ Безруков. - Именем Советской республики, именем революционного комитета Чукотки вы арестованы!
- Сергей Евстафьевич? - спросил он растерянно.
- С вами говорит председатель ревкома Чукотки Михаил Мандриков!
Громов вмиг протрезвел. Опоздали! Всего на один день опоздали. Вот он, оказывается, Мандриков, рядышком был, вместе плыли на пароходе "Томск".
- Одевайтесь, - приказал Мандриков.
- Как же, значит? - бормотал он. - Вы, господа, это зря… Приговорят к расстрелу вас. Мятеж… господа.
- Пошевеливайтесь, господин Громов! - поторопил Мандриков. - У нас нет времени ждать. Давайте быстрее.
Громов глянул на него, на второго и только теперь понял всю серьезность положения. Вот они - большевики. Это они взяли власть в центре России и продвигаются на Дальний Восток.
К наступлению ранних сумерек все было закончено. Арестованных препроводили в тюрьму, рассадили в две камеры.
Михаил Мандриков и Август Берзин (по паспорту Дмитрий Хваан) вернулись в бывшую колчаковскую канцелярию.
- Ну вот, Август, - с усталой улыбкой проговорил Мандриков. - Революционная власть пришла на Чукотку! Поздравляю!
- Тебя тоже! - Август крепко обнял друга и товарища.
- Слабовата оказалась колчаковская власть, хлипковата, - заметил Берзин.
- Сегодня нам спать не придется, - деловито сказал Мандриков. - Надо составить воззвание, телеграммы, утром собрать первое легальное заседание ревкома.
Булатов нес на руках Милюнэ.
Она очнулась на свежем воздухе и испуганно спросила:
- Это ты, Булат?
- Я, я, Машенька, я…
- Как было больно и страшно!
- Милая, милая…
Милюнэ чувствовала, как на ее побитое лицо падают горячие слезы. Слезы попадали на распухшие губы, в рот. Соленые, как вкус крови…
- Милый Булатик, как хорошо, что ты пришел!
- Машенька, наша взяла! Наша советская власть теперь на Чукотке!
Они вошли в дом, и Булатов осторожно положил Милюнэ на кровать. Она хотела сесть, но он придержал ее ласково, поцеловал в разбитые губы.
- Булат, как я рада, что ты успел… Ты очень хороший!
Тымнэро запряг собак и поехал на лед Анадырского лимана.
Сначала направил упряжку вдоль берега, мимо торосов и мимо здания уездного правления, по реке Казачке поднялся вверх. Скользнув глазами по длинному приземистому дому, задержал взгляд на крыше. Над ней на шесте развевался на легком морозном ветру большой лоскут красной материи. Раньше такого не было.
Возле бани Тренева из проруби брал воду Ермачков.
- Чего лоскут на крышу повесили? - спросил Тымнэро.
- Оннак, ты ничего не знаешь? Власть ночью взяли большевики! - ответил Ермачков. - Советская власть нынче у нас!
Тымнэро посмотрел на красный флаг и вдруг сказал изумленному Ермачкову:
- Так вот кого искали в моей яранге! - И повернул упряжку обратно.
Часть четвертая
Глава первая
Товарищи далекого Севера, люди голода и холода, к вам обращаемся мы с призывом присоединить свой голос и разум к общему голосу трудящихся России и всего мира. Да здравствует коммунистическое равенство! Долой капиталистов, спекулянтов!
Из воззвания Анадырского ревкома. "Первый ревком Чукотки (1919–1920 гг.)". Сборник документов и материалов. Магадан, 1957. Подлинник - ЦГА РСФСР Дальнего Востока
Бледный рассвет пробился сквозь подернутое льдом окно.
Мандриков поднял голову от стола и посмотрел на Берзина. Тот сидел на стуле, крепко привалившись к спинке, и спал.
Берзин, словно почувствовав его взгляд, пошевелился.
- Август! - окликнул его Мандриков.
Берзин мотнул головой и с трудом открыл глаза.
- Извини, совсем отвык от своего имени, - улыбнулся виновато.
- Вот уже новый день пришел… - Мандриков подошел к окну. - А знаешь, Август, именно с сегодняшнего дня и будут считать начало новой жизни на Чукотке - с шестнадцатого декабря тысяча девятьсот девятнадцатого года!
Несмотря на трудную ночь, Мандриков был возбужден. Он мысленно видел огромные пространства тундры: на север - до мыса Дежнева, на юг - до Камчатки, на запад - до Якутска, на восток - до Америки… На этом пространстве вполне может уместиться Европа… И вот сегодня они решили судьбу этой земли…
- Будем составлять воззвание! - сказал Мандриков, возвращаясь к столу. - Надо найти такие слова, чтобы они дошли до каждого сердца.
- Мне казалось, что самое трудное - взять власть, - сказал Берзин. - И вот мы ее взяли!
- Удержать и укрепить власть - вот что будет посложнее. Подвигайся к столу!..
Когда вошел Кулиновский и громко стукнул прикладом об пол, они почти закончили воззвание.
- На радиостанции ждут. Все приготовили, вызвали Петропавловск, Охотск, Якутск… Предупредили…
- Воззвание будем передавать после утверждения ревкома, - отозвался Мандриков.
В комнату уже собирались члены ревкома: в эту морозную ночь никто не ложился спать.
- Пока народ собирается, надо привести Громова - пусть передаст денежные средства, - решил Мандриков. - Под расписку, как полагается.
Анадырская тюрьма была огорожена высокой стеной из дерновых пластов. Часовой узнал своих и пропустил во двор.
При скудном свете керосиновой лампы Берзин разглядел лица арестованных, и тотчас на него обрушилась лавина голосов:
- Почему нас до сих пор не накормили?
- Пусть пришлют адвоката! Адвоката прошу!
- За незаконный захват власти вы еще поплатитесь!
- Тихо! - крикнул Берзин. - Кто тут еще толкует о законности? Вы все арестованы законно, на основании постановлений Советской республики, именем революции!
Только Громов молчал. Он жестоко страдал с похмелья и жадно пил холодную, натаянную из речного льда воду.
- Вот лакает с утра, - тихо сообщил Гринчук. - Как бы не лопнул.
- Господин Громов - сюда! - позвал его Берзин.
Бывший начальник Чукотского уезда сделал шаг вперед и остановился.
- Пойдемте с нами, - кивнул Берзин на выход.
Громов узнал Булатова и, увидев в его руках револьвер, вдруг упал на колени и завопил:
- Смилуйтесь, господа! Граждане! Не убивайте, не губите душу христианскую!
- Иннокентий Михайлович! - Голос у Берзина звенел. - Вам надлежит сдать ревкому денежные суммы под расписку. Так полагается. Идемте, у нас нет времени смотреть эту комедию!
Громов с облегчением поднялся и, стыдясь своих слез, покорно двинулся к выходу…
Мандриков сладко спал, положив голову на стол. Но он сразу же проснулся, как только в комнату вошли с Громовым.
Подсчет казны не занял много времени.
"Расписка.
По требованию Анадырского Совета рабочих депутатов мною сего 16 декабря 1919 года сданы казенные деньги всего в сумме двухсот семидесяти тысяч семисот тридцати двух рублей 57 коп. (270 732 р. 57 к.) российской монетой и четыре доллара восемьдесят центов (4 д. 80 ц.) американскою монетою.
Управляющий Анадырским уездом
Громов".
Громов едва видел пляшущие перед собой буквы, но документ аккуратно подписал привычной размашистой подписью.
- Господин Громов! Я ставлю вас в известность, что мы произведем тщательный обыск в вашем доме. Такая скудность валюты в государственной казне заставляет думать, что вы скрыли и присвоили значительную сумму.
Громов ничего не ответил, он лишь втянул голову в плечи, будто ожидал удара.
Булатов, придя домой, застал у Милюнэ Тымнэро. Чукча растерянно посмотрел на него, потом на Милюнэ, которая уже вовсю хлопотала, несмотря на опухшее лицо и огромный синяк под глазом.
- Я же сказал тебе - лежать, - укоризненно произнес Булатов.
- Как же тут лежать, когда такое случилось! - возбужденно ответила Милюнэ. - Вон даже Тымнэро пришел, спрашивает, что это за новая власть с красным флагом на крыше.
- Наша власть, Тымнэро, власть бедных и угнетенных, - сказал Булатов.
- Пролетариев, - добавила Милюнэ, ставя на стол вскипевший чайник.
- А что будет теперь? - с любопытством спросил Тымнэро.
- Сегодня проведем заседание ревкома, - ответил через Милюнэ Булатов. - Отберем все богатства, награбленные торговцами…
- Ограбите их, - уточнил Тымнэро.
- Не ограбим, а отберем то, что по праву принадлежит трудящимся…
- Так, сети, снасти ихние…
- Сети, все орудия производства тоже принадлежат по праву трудовому народу.
Тымнэро выпил чашку чая и заторопился.
- Конечно, власть переменилась, но уголь-то нужен.
В дверях он остановился и повернулся к Булатову.
- Милюнэ, а ну, спроси-ка своего: новые власти будут платить за уголь?
- Будут платить, - твердо обещал Булатов.
- Они же бедные! - сказал Тымнэро.
- Деньги есть, - деловито объяснил Булатов. - Сегодня у Громова приняли казенную кассу.
- Я лежала, лежала, а заснуть не могу, - рассказывала Милюнэ. - Все вспоминаю Главную революционную песню, которую сочинил Карл Маркс.
- Кто тебе сказал, что "Интернационал" Карл Маркс сочинил?
- А кто же еще? - удивилась в свою очередь Милюнэ. - Может, Ленин?
- У Мандрикова надо будет спросить, - сказал Булатов.
- Так вот слушай: там есть такие слова - кто был ничем, тот станет всем! Сегодня мы стали всем!
- А что - верно! - согласился Булатов. - Теперь мы - все! Вечером первое заседание ревкома Чукотки. Открытое, таиться не будем нынче! Вытащи из сундучка мой морской бушлат и красную повязку на рукав сделай, - попросил он жену.
- Сегодня вечером? - переспросила Милюнэ. - Надо успеть! Бушлат я тебе потом достану и пришью на рукав красный лоскут. А сейчас мне надо идти.
- Куда?
- В уездное правление, - ответила Милюнэ. - Убрать, помыть… Там же грязно. Я там плюнула кровью, когда Струков ударил меня.
- Ты посмотри на себя в зеркало. Я не хочу, чтобы мою красавицу видели такой…
- Пусть видят! - твердо сказала Милюнэ. - Пусть видят, что я чуть не вознеслась в зенит, в царство "окровавленных"…
- Что ты говоришь! - изумился Булатов.
- Знаешь, если бы Струков застрелил меня, - объяснила Милюнэ, - то сейчас я уже была бы в зените, на самом верху северного сияния. Там живут те, кто погиб в боях, тот, кто окровавился в сражении.
Разговаривая с мужем, Милюнэ торопливо одевалась, натянула на себя камлейку с пушисто отороченным капюшоном.
По дороге Милюнэ несколько раз останавливалась и любовалась трепещущим на легком ветру красным флагом.
- Ты что сюда явилась? - удивился Мандриков. - Тебе надо дома лежать.
- Не хочет она, - развел руками Булатов. - Говорит: убрать надо - первое заседание первого ревкома, чтобы чисто было!
- Мне очень хорошо, я совсем не больная, - уверила Милюнэ, беря все еще стоявшее здесь ведро с водой и тряпкой.
- Сильно-то не уставай, Маша! - сказал Мандриков. - Все равно вечером все затопчут.
- Ну и что! - возразила Милюнэ. - Я еще возьму кумача и покрою стол. Будет хорошо?
Мандриков отомкнул денежный ящик и, подавая деньги Милюнэ, сказал:
- Вот на эти деньги купишь кумача на стол… А тут запишем первый расход ревкома. - Он достал приходо-расходную книгу и открыл новую страницу. - Четыре аршина кумача…
Члены ревкома - осталась лишь охрана у тюрьмы и радиостанции - шумно рассаживались, поздравляли друг друга, улыбались. Мандриков начал тихим, но твердым голосом:
- Товарищи! Разрешите открыть первое заседание ревкома Чукотки, представляющего на крайнем Северо-Востоке Советскую республику, власть рабочих, крестьянских и солдатских депутатов. Прежде чем продолжать заседание, нам надо избрать секретаря и его помощника, чтобы все, что здесь мы говорим, записывать, а потом оповещать широкие народные массы. Власть наша народная, и мы не собираемся ничего утаивать! Какие есть соображения?
Берзин вышел вперед.
- Такие у меня соображения, - сказал он. - Михаил Куркутский является в нашем ревкоме представителем местного коренного населения. Человек он грамотный, учитель. Пусть он и будет секретарем, а помощником к нему, думаю, можно определить товарища Александра Булатова. Он способный, хорошо и чисто пишет, и нам надо будет многие наши воззвания и решения писать на больших листах и вывешивать для всеобщего сведения и обозрения.
- Пусть они будут секретарями! - крикнул моторист Фесенко.
- Возражающих нет? - спросил Мандриков.
Таковых не оказалось.