Он пришел раньше назначенного часа. У Кабакова сидели руководители предприятий, беседа шла вольная: одни удалялись, другие являлись, входя без доклада. Лесков в одиночестве скучал в приемной, на него глядели с удивлением - вечерами у Кабакова не соблюдался ритуал очередей, ждали в самом кабинете, пока удастся обратить на себя внимание. Кабаков, увидев в раскрытую дверь Лескова, крикнул:
- Что же ты, товарищ Лесков? Входи.
Лесков умостился в углу дивана, рядом с другими, и молчал, ожидая своего времени. Был уже второй час, когда Кабаков, зевая, повернулся к Лескову. В кабинете, кроме них, остался еще невысокий, полный человек. Кабаков - худой, с быстрыми бегающими глазами, сухим лицом и длинным рядом орденских колодок на груди - сказал этому человеку:
- Ну, что, Павел Кириллович, новую технику послушаем? Давай, товарищ Лесков, как разворачиваешься? Слышал, ты что-то не очень заказчиков жалуешь, обижаются на тебя. Зря, между прочим, без автоматики нельзя нам дальше.
Это было хорошее начало для разговора. Лесков смело ответил:
- Правильно, больше заказов не принимаю, а скоро и половину старых аннулирую.
Кабаков в изумлении посмотрел на него, а лысый засмеялся.
- Не под силу нам брать столько заказов, - объяснял Лесков. - Автоматику сейчас все кинулись внедрять, а внедряют так: сами ничего не делают, а на нас наваливают и проектирование, и изготовление аппаратуры, и монтаж, и наладку. Это цехам, конечно, спокойнее, в отчеты вставляют графу "Идет освоение новой техники", а мы ничего толком не можем сделать. И за десять лет не сделаем ни одного по-настоящему автоматизированного агрегата.
Полный с одобрением заметил:
- То же самое я тебе говорил, Григорий Викторович: у меня на обогатительной копаются двое калек, называются "группа наладки". Счета каждый месяц подписываю, а что с двух спросишь?
Лесков догадался, что полный - директор обогатительной фабрики Савчук. Лесков много слышал о Савчуке от Лубянского, тот недолюбливал своего начальника. Но Лескову Савчук сразу понравился. Уравновешенный, с розовым добродушным лицом, он, даже когда молчал, чему-то все посмеивался - видимо, улыбка на этом лице была обычней, чем хмурое выражение. А когда Савчук заговаривал, в глазах его вспыхивало доброе лукавство, они щурились, в них играли какие-то потаенные веселые блики. С первого взгляда было видно, что этот человек не крикун, не задира, с таким хорошо вести дела, при неудаче он шутит, а не впадает в истерику.
Кабаков нахмурился, Лесков понимал, чем он недоволен: среди бумаг лаборатории хранился доклад, подписанный Кабаковым, - в Москву сообщалось, что во всех цехах Черноборского комбината широко развернуты работы по автоматизации. Оценка Лескова не совпадала с этим хвастливым докладом. Кабаков с недовольством ответил:
- Преувеличиваешь свои трудности, товарищ Лесков. Автоматика - дело серьезное, никто не спорит, только мы решали задачи и потруднее - в войну, например. Ты лучше расскажи, что предпринимаешь по линии мобилизации твоих лаборантских кадров. В этом задача - огонек энтузиазма разжечь.
Лесков не сразу сумел ответить. Перед ним сидел известный в стране хозяйственник, этот человек многое знал, многое умел. Но даже и он не понимал, за какую гигантскую задачу брался и как малы его силы сравнительно с этой задачей. Лесков тут же одернул себя - нет, просто человек устал, далеко за полночь, а он весь день работал. Да и почему он должен все знать, сказал себе Лесков. Разъясни ему - он поймет.
И Лесков стал терпеливо разъяснять. Он вдавался в подробности, доказывал свою правоту. Савчук кивал головой потом прервал Лескова.
- Правы они, лаборанты, - сказал он с убеждением. - и что понимают это - хорошо. Честное слово, Григорий Викторович, дело говорит Лесков, ты его послушай.
Кабаков колебался. Сообщение Лескова было неприятно - выходило, что дальше разговоров об автоматизации дело в Черном Бору не шло. И тон Лескова был слишком самоуверен - человек начисто зачеркивал все сделанное до него, всем видом показывал: вот я прибыл, с этого дня считайте начало настоящей работы. Но аргументы его Кабаков не мог отвергнуть, с мнением Савчука тоже приходилось считаться. Кабаков сказал:
- Так что же ты конкретно предлагаешь?
На это у Лескова был готовый ответ:
- Выбрать одно-два предприятия и заняться только ими. Остальные пусть погодят или справляются своими силами.
- Вроде унтер-офицерской вдовы, сами себя высечем, - криво усмехнулся Кабаков. - То кричали: все сделаем; то плачемся: ничего не получается. Ты человек новый, товарищ Лесков, ты рассуждаешь так: я за прошлое не ответчик. Ну, а мы так не можем - за все отвечаем, что есть и что было. История металлургии в Черном Бору не с тебя начинается.
На это Лесков отозвался с вызовом.
- О металлургии говорить не могу, а автоматизации пока нет.
Савчук пытался смягчить разговор, становившийся острым.
- Пусть они берут медеплавильный и мою фабрику, - посоветовал он - Навалятся всем коллективом - вытянут. Честное слово, лучше, чем распыляться.
Кабаков встал и с хрустом потянулся.
- Ладно, спать все-таки надо. Действуй по-своему, товарищ Лесков, посмотрим, что у тебя получится.
Лесков ушел, оставив их в кабинете. Он удалялся с тяжелым чувством - предложение его приняли, но самый влиятельный человек в Черном Бору, его непосредственный начальник, похоже, другом ему не станет. Автоматику внедрять - не в гости ходить, тут придется драться. Плохо, если в таком сложном положении начальство настроено против тебя. Единственным утешением было, что он, видимо, приобрел и доброжелателя - Савчука.
13
После разговора с Кабаковым Лесков решил ознакомиться с объектами, где предстояло работать его лаборатории. Он начал с медеплавильного завода. Лесков прошел пешком все восемь километров, отделявших завод от лаборатории. Это был район, где каждый метр дышал напряжением человеческого труда - вдоль шоссе тянулись многоэтажные дома, цеховые строения, трубопроводы и подстанции.
На заводе он прежде всего отыскал начальника службы автоматики Жариковского. Лесков уже много слыхал о нем, и только плохое. Это был рыхлый юноша, серый и подобострастный, с мелкими чертами на широком лице. Он окончил техникум без особого блеска, но понравился директору завода Крутилину - тот нашел в его хорошем поведении задатки технических дарований. Лескову показали в местной газете заметку Крутилина "Смелей выдвигать молодые кадры": на третьей странице Жариковский тусклыми глазами угодливо всматривался в читателя. Закатов, один из инженеров лаборатории, сказал, щелкнув пальцами по газете: "Смело, но неразумно". Он же открыл Лескову, что настоящая фамилия Жариковского - Лапшин: тонкий юноша незадолго до приезда в Черный Бор принял фамилию второй жены, чтобы скрыться от алиментов. Но скрыться не удалось: исполнительный лист сразил его на новом месте, несмотря на новую фамилию.
Жариковский даже побледнел, когда Лесков представился. Он вскочил со стула, предложил отдохнуть -; в буфете есть чай и бутерброды, он мигом распорядится. Но Лесков попросил провести его по цехам.
Они начали с сердца завода - плавильного отделения. Лесков ходил по цеху со сложным чувством восхищения и негодования. Медеплавильный завод не являлся самым крупным предприятием комбината. Однако это было мощное хозяйство, оборудованное совершенными механизмами: даже при поверхностном осмотре все здесь казалось внушительным. Как утверждали технические отчеты, на огромной, как дом, отражательной печи были автоматизированы все главные технологические операции. Лесков поразился, как мало действительность походила на утверждения отчетов. В цехе было грязно, жарко и тесно, из окон печи выбивался газ, одетые в брезентовки рабочие с противогазами сновали вокруг нее. Лесков осмотрел регуляторы - это была новенькая, умная аппаратура, вполне пригодная для того, чтоб заменить усталых, измученных тяжкой работой людей. Но вся эта великолепная автоматика пылилась и ржавела. Тут было вопиющее несоответствие - на современной печи, рядом с современными аппаратами совершался черный дедовский труд.
Лесков сказал Жариковскому с гневом:
- За что вы получаете зарплату, товарищ Жариковский? В щитовой выбиты стекла, на приборах грязь, регуляторы не работают. А на собраниях, наверное, бьете себя в грудь: "Мы, автоматчики, передовой цех!".
Жариковский торопливо оправдывался, разбрызгивая мясистыми губами слюну:
- А что я могу сделать? Вы поймите, ужас, а не условия. Все, кому не лень, в приборы лезут, чуть ли не ломом ковыряются. Тут никакая электроника не выдержит.
- Идемте, к Крутилину, - решил Лесков и доставил себе удовольствие не заметить, как жалко исказилось лицо Жариковского.
По дороге Жариковский взмолился:
- Александр Яковлевич, может, лучше в технический отдел, там все утрясем?
- Заводом командует директор завода, - холодно возразил Лесков. - И, конечно, директор только похвалит, если вы предложите улучшение. Не понимаю, откуда такой страх перед вашим начальником?
Жариковский с растерянной улыбкой пробормотал:
- Тимофей Петрович, он вспыльчивый… Еще как обернется…
Лесков знал, что страшило Жариковского. Насмешливый отзыв Пустыхина о Крутилине хорошо запомнился Лескову. Крутилин прошел все ступени на производстве от ученика до директора завода, но среди культурных и знающих людей - начальников и подчиненных - бравировал поведением старого мастера. Он был энергичен и по-своему умен, любил свой завод - он строил его на клочке скалы среди безбрежной вечной мерзлоты. При оказии Крутилин мог подойти к клетке с ломиком и хорошо орудовал им, лучше любого рабочего. Но Лесков предчувствовал, что с этим человеком придется воевать: автоматизация, высшее, что имелось в технике, не терпела навыков, доставшихся от старых предприятий.
В кабинете Крутилина была тишина и важный полумрак, директор сидел над месячной сводкой. Он строго поглядел на потускневшего Жариковского - тот сразу стал меньше ростом - и кивнул головой Лескову.
- Чего тебе? - недовольно сказал он Жариковскому. - Вроде не вызывал. Авария, что ли?
Пока Жариковский путано объяснял, зачем они пришли, Лесков с интересом рассматривал самого знаменитого в Черном Бору директора. Крутилин был огромен, широкоплеч, на мощном отечном лице светились маленькие сверлящие глазки. Китель его был распахнут, и на груди виднелись седые волосы - директору было под шестьдесят. Остановив Жариковского, Лесков начал говорить сам, но Крутилин прервал его на третьем слове.
- Ну, знаю, - сказал он хмуро. - Пыль и газ. Цех как цех, не театр. Ты скажи, лучше, когда вся твоя хреномудрия заработает?
- Вы разрешите мне тоже говорить вам "ты"? - спокойно спросил Лесков.
У него от возмущения руки сами сжались в кулаки. Ему казалось, что он нашел главную причину всех бед с заводской автоматикой - она была в этом чугунном идоле, направо и налево всех тыкавшем и не желавшем даже выслушать посетителя: рыба гнила с головы. И Лесков сразу забыл, что еще недавно также на "ты" к нему обращался Кабаков и он не увидел в этом ничего оскорбительного, словно иначе и не могло быть.
- То есть как это? - озадаченно переспросил Крутилин и вспыхнул. Толстый Жариковский еще больше сжался. - Учить вздумал? - крикнул Крутилин. - Молод еще, понятно? Это тебе учиться надо порядкам на металлургическом заводе! Ты для нас, а не мы для тебя. Чистота, свежий воздух… Может, пальмы тебе в цеху поставить?
- Пальм не надо, - серьезно ответил Лесков, - а вставить стекла в щитовой придется. И вентиляцию наладить. И строго запретить посторонним лазить в приборы. Будьте добры издать об этом официальный приказ.
Ровный тон Лескова, слова его, звучавшие как распоряжения, до того поразили Крутилина, что он растерялся. Несколько секунд он изумленно рассматривал незнакомого молодого инженера, явившегося к нему с такими немыслимыми претензиями.
- Какие мне приказы издавать, я и без вас знаю, - сказал он угрюмо. Он невольно перешел на "вы", это было непривычно и стесняло. - А вам повторю еще раз - приспосабливайтесь к цеховым условиям, никто ради вас не станет переделывать заводы.
Лесков повторил, что автоматика не может работать в подобном цеху. Полусожженный, покрытый пылью регулятор неработоспособен - это надо понять.
Крутилин снова взорвался.
- Цацы у вас, а не приборы! - закричал он. - Электронных стекляшек насовали! Телевизионное ателье, а не щитовая! Ну и оборудуйте вашими нежными механизмами институты, а в цех не суйтесь! - грубо крикнул он Лескову и опять перешел на "ты". - Знаешь, какие приборы нужны на заводе? Дуракоустойчивые: чтобы их и ломком задевали, и пылью осыпали, и пламенем лизало, а они чтоб работали! - И он повторил, наслаждаясь найденным определением, точно выразившим его мысль: - Дуракоустойчивый регулятор, простой, как кувалда, только такой у нас пойдет.
Лесков был взбешен не меньше Крутилина, но сумел сдержаться. Голос его стал глухим и жестким. Что же, дуракоустойчивые приборы - вещь полезная. Но они уже известны - лом, лопата, топор. Новые машины не только умнее, но и сложнее старых.
Крутилин оборвал его, вставая:
- Ладно, дорогие товарищи, что у вас еще? Прения по данному вопросу считаю исчерпанными, лекции слушать нет времени.
Лесков тоже поднялся. Жариковский встал еще при первом крике Крутилина и больше не садился.
- Я думаю, можно подвести итоги, - проговорил Лесков, бледнея от негодования. Он решил идти напролом. Теперь речь шла не о мелких сравнительно мероприятиях, а о принципах - быть или не быть автоматике в Черном Бору. Пример Крутилина покажет всем, что старым порядкам пришел конец. Он вынул и показал Крутилину свое инспекторское удостоверение. - Я накладываю на вас и на Жариковского штраф за недопустимые условия эксплуатации контрольно-измерительного хозяйства. На вас - триста рублей, на Жариковского - двести. Даю две недели, чтобы привести все в ажур. Если ничего не будет сделано, наложу второй штраф - пятьсот и триста. Предупреждаю: штраф удерживается из вашей зарплаты, и отменить его может только суд.
Теперь он чувствовал себя сильнее: у Крутилина было возмущенное и растерянное лицо. Но Крутилин, когда это требовалось, умел владеть собой.
- Вот ты какой! - сказал он грозно. - Ну, ничего, посмотрим! - И он проговорил со злой вежливостью: - До свидания, товарищ Лесков, очень приятно было познакомиться.
В коридоре Жариковский со страхом осведомился: неужели Лесков вправду собирается оштрафовать директора завода? Ведь это Крутилин, он не привык к такому обращению.
Лесков кивнул головой. Да, конечно, штраф будет взыскан. Мало ли кто к чему не привык! Советские законы и на Крутилина распространяются, как это ни обидно для такого важного начальника.
- А при чем же здесь я? - заныл Жариковский. - Разве я один могу устранить все непорядки? Между прочим, вы знаете, сколько я получаю? Да еще такие вычеты!
- Слушайте, - сказал Лесков, теряя терпение, - вы мне больше не нужны, я выберусь с завода сам.
Жариковский отстал.
14
Лесков шел по коридору заводоуправления, всматриваясь в надписи на дверях. Закатов много рассказывал Лескову о секретаре парткома медеплавильного завода Бадигине, напирал на то, что Бадигин - инженер, окончил Московский институт цветных металлов, два года руководил конвертерным переделом и только после этого перешел на партийную работу.
- С Бадигиным можно беседовать обо всем, - уверял Закатов. - Голова, говорю вам. Такому зубру, как Крутилин, он даст ладью вперед во всех технических вопросах.
Лесков решил поговорить с Бадигиным. Партком находился недалеко от кабинета Крутилина. Бадигин сидел за своим столом, напротив разместилось несколько человек - шло заседание. Не обращая внимания на вошедшего Лескова, один из сидевших что-то горячо доказывал другим, вынимая из портфеля бумаги и бросая их на стол. Бадигин покосился на Лескова и кивнул ему головой, словно знакомому, потом молча показал на стул. Лесков присел.
Вскоре он понял, что заседание заряжено надолго - обсуждалось, как разместить в поселке завода молодежь, прибывающую по набору из центральных районов страны. Но через некоторое время Лесков с интересом стал прислушиваться к спору. Поселок медеплавильного завода был лучшим в Черном Бору. Крутилин в свое время заставил строителей возвести на площадке многоэтажные каменные дома с удобствами, разбил между ними скверы, покрыл дороги асфальтом. Ничего похожего на унылые бараки, окружавшие другие предприятия, здесь не было. В те годы на Крутилина ворчали, что он размахивается не по возможностям, требуя немедленно полного осуществления проекта. Но он знать ничего не хотел - написано, утверждено, значит, осуществляйте! Зато на медеплавильный завод шли охотнее, чем на соседние заводы, здесь быстрее сложился устойчивый коллектив рабочих, ровнее выполнялся план. Сейчас от завода требовали, чтобы он освободил один из своих пятиэтажных домов для размещения первой партии прибывающих юношей и девушек.
- Я понимаю, Борис Леонтьевич, все понимаю! - кричал выступавший, обращаясь к Бадигину. - Люди эти пойдут не к вам, а на шахты и в строительные конторы, вы непосредственно в них не заинтересованы. Но есть же, в конце концов, и общие интересы! Им придется не сладко, этим ребятам, они ведь только от папы с мамой, надо же их хоть от этой трудности - жилищной - избавить!
- Да ведь в решении горкома записано: трехэтажный дом! - возражал Бадигин, улыбаясь. - Трехэтажный дом мы освобождаем. Не понимаю, чего вам еще не хватает?
- Мне всего хватает! - спорил выступавший. - Я живу в одной комнате и не жалуюсь. Но их надо жалеть. Смотрите, это сплошь выпускники средних школ, Что они видели и знают?
Он снова протягивал свои бумаги. Бадигин с досадой отвел их.
- Ладно, пересматривать решение горкома не будем! - сказал он решительно. - Трехэтажный дом освободим через неделю, первые пароходы придут через месяц - успеете его переоборудовать. А если не хватит мест, ставьте кровати в коридорах, для ребят это не катастрофа, поспят в коридоре летние месяцы. И кончим на этом, меня ждут другие товарищи.
После ухода посетителей Бадигин повернулся к Лескову.
- Удивительные люди! - сказал он сердито. - Им приказано хорошо принять молодежь, так они от усердия теряют чувство меры. А я бы этот молодой народ поселил именно в бараках, плохого тут ничего нет - пусть испытают на себе, как жили их отцы, когда возводили эти заводы. А первые дома, которые они построят, им же и отдал бы. Вот вам плоды вашего труда, пользуйтесь!
- Да, конечно, так было бы правильнее, - вежливо согласился Лесков, внимательно разглядывая Бадигина и обдумывая, как лучше повести с ним беседу.