Большинство журналистов решили, что вопрос стоит взять на заметку. Настроение журналистов уловил и Мейсл. Ни о какой откровенности и непринужденности, которые установились в начале встречи, говорить не приходилось.
Дональд смотрел на происходящее как на хорошо поставленный спектакль и, кажется, был единственным, кто остался доволен его финалом.
"Мейсл - умный человек. Неужели он не понимает и не поймет даже теперь, что, начнись процесс, многие закулисные дела клубной администрации будут преданы огласке, совсем для него нежелательной. Найдутся силы, которые посмотрят на процесс не так, как смотрит он, Мейсл. И тогда разразится страшный скандал, от которого по швам расползется вся добропорядочная репутация клуба!"
Через пятнадцать минут пресс-конференция была поспешно закрыта, рассыпавшись на десятки маленьких конференций за каждым столом.
11
После пресс-конференции раздраженный Мейсл сразу же поднялся к себе, и Дональд увидел его только на стадионе из ложи прессы.
Президент расположился на скамейке за воротами вместе с Марфи, старшим тренером и Ральфом Мейем, который сегодня не играл. Мейсл, одетый в черное пальто, с пестрым кашне на шее, сидел, тяжело уперев руки в колени, самодовольно поглядывая кругом.
Прямая противоположность Мейслу - Элмер Бродбент. Старший тренер за долгие годы работы так и не научился владеть своими чувствами во время матча. Энергичный, собранный, иногда излишне суровый, на тренерской скамье стадиона он преображался и становился едва ли не самой экзотической фигурой любого матча. Он кричал, махал руками, взывал к игрокам, которые не слышали его заклинаний, закидывал голову в порыве возмущения. И сидя великолепно дублировал головой и ногами каждый финт и каждый удар, который совершался на поле. Бродбент был похож на заводную игрушку, хозяин которой забыл, как остановить механизм.
Рядом с ним развалился на скамье Ральф Мей в легком модном коротком плаще, без головного убора и в перчатках. Он выглядел денди, случайно попавшим на эту заветную скамейку творцов футбола.
Марфи уткнулся в ладони, лишь время от времени подавая ведомые только ему да Преггу, вратарю манчестерцев, знаки.
А на поле развертывались события, не менее неприятные для Мейсла, чем происшедшие несколько часов назад на пресс-конференции.
Матч на кубок страны проходил совсем не так, как того хотелось бы манчестерцам. Уже на четвертой минуте мяч оказался в сетке ворот Прегга. Дурное начало, тем более для кубкового матча. Сто тысяч сторонников "Глазго Рейнджерс" мощным воплем приветствовали успех своей команды в поединке двух "рейнджерсов". Рев не смолкал ни на минуту, лишь подобно морскому прибою то нарастая, то спадая, то нарастая вновь.
Вообще "Иброкс стадион", колыбель "Глазго Рейнджерс", славился националистическими настроениями и буйным характером своих зрителей. Глядя, как восточная трибуна размахивает знаменами клуба, раскачиваясь из стороны в сторону, ряд налево, ряд направо, Дональд подумал, что это пляска знамен на фоне яркой рекламы "Декстросола" так и не кончится до финального свистка.
"Танец безумных дикарей!" - мелькнуло у Дональда.
Жалкие крики тысячи болельщиков, прибывших из Манчестера, растворились в общем реве стадиона и не были слышны.
Команда играла в атмосфере, накаленной до предела, в атмосфере предвзятости и враждебности.
Дональд представил себе, что происходит на "Иброкс стадион" в дни жестоких поединков команд "Глазго Рейнджерс" и "Селтик", давно вышедших за рамки обычных спортивных состязаний. Каждый футбольный матч превращался в бурное проявление старых религиозных разногласий.
За спиной этих команд стоят две религии - католическая и протестантская. Никому на трибунах уже нет дела до третьей - футбольной религии, ради которой, собственно, и собрались сто тысяч человек. Свисток судьи к началу матча, по злой иронии судьбы, - сигнал к началу борьбы, которая охватывает трибуны.
О нет, это отнюдь не пассивное желание победы "своим" - команде протестантов или католиков. Это жестокая распря, словно прорвавшаяся сквозь тьму веков из самых грязных тайников английской истории.
В дни матча на стадион стягиваются резервные полицейские части. Но они не в силах справиться с бушующим котлом страстей, в который превратился квадрат трибун. Бесчинствующие хулиганы безраздельно властвуют на них. И горе протестанту, если он по ошибке или по случайному стечению обстоятельств попал на трибуну к католикам. Десятки арестов во время матча, десятки раненных ножами и тяжелыми предметами... Но что может сделать полиция, когда на пятнадцать акров земли, занятых стадионом, продается сто восемнадцать тысяч билетов!
Провокации зрителей то у одних, то у других ворот. Свистящие камни, которые в перерыве уберут работники стадиона. Атмосфера ожесточает. И слово "игра" уже не соответствует тому, что происходит на поле. Надо иметь железную волю, чтобы не стать убийцей в течение таких двух таймов. Надо слишком сильно любить футбол, чтобы не стать сумасшедшим за эти девяносто минут.
Дональд не удивляется, что в звуковом бедламе противники Манчестера играют спокойно. Вернее, хладнокровно. Для них привычна обстановка. Им приходилось видеть ситуации похлестче. Они, как мясники на бойне, уже привыкли к виду крови и могут, не дрогнув, омыть в ней руки.
К середине второго тайма манчестерцам удается переломить ход игры, сквитать гол, а затем повести в счете. Но Роуз, удрученный атмосферой матча, сидит, как заурядный счетовод, и ставит в таблице крестики и цифры. Шифрованную и очень удобную систему записи хода игры он разработал сам.
Когда Роджер Камптон вынужден был покинуть поле, Дональд беззвучно выругался по адресу вратаря глазговцев и судьи: любому мало-мальски непредвзято настроенному человеку было ясно, что вратарь играл подло, не на мяч, а на человека. Роджер перехватил пас между двумя защитниками. Стремительным рывком он настолько ушел от подопечного, что тот прекратил преследование. Камптон остался один на один с вратарем. Правда, до штрафной площадки было еще далеко, но Роджер толкнул мяч в точку, наиболее близкую к воротам и недосягаемую для вратаря. Роджер должен был появиться в ней на мгновение раньше. Длинный Глен, вратарь глазговцев, уже пять лет играл за сборную Шотландии и не был зеленым новичком, чтобы не видеть точности расчета. Но он все-таки пошел навстречу Роджеру обреченно и яростно.
Законы движения неумолимы. Даже в футболе. Глен опоздал. Не входя в штрафную площадь, Роджер дотянулся до мяча и направил его мимо вратаря. Глен, не обращая внимания на мяч, ударил с ходу по ногам Роджера, стараясь хоть как-то отомстить нападающему.
Крик Роджера, казалось, слышала вся Шотландия. Крик животного, взвывшего от боли.
"За такие вещи надо гнать с поля! Неужели что-нибудь серьезное с ногой Роджера? Ведь у него и так не в порядке мениск правого колена. Бедняга не играл четыре календарных дня, все прогревал ногу. И вот тебе, в одну минуту - почти инвалид".
Даже мяч, который тихо запрыгал в сетку ворот "Глазго Рейнджерс", не принес Дональду облегчения.
Роджер пластом продолжал лежать на траве. Вратарь глазговцев отошел к штанге, спокойно взирая, как мелкой рысцой одним из первых бросился бежать к Роджеру Уинстон Мейсл. За ним кинулся главный тренер Элмер Бродбент. Только менеджер Крис Марфи остался сидеть на месте рядом с Ральфом Мейем. Дональд с удивлением посмотрел на Марфи - из ложи он казался маленьким старым человеком, невесть зачем занесенным сюда, на этот орущий стадион. Вот Марфи, наконец, тяжело встал и, оглянувшись на скамью запасных, сел обратно. Он был бессилен что-либо сделать для команды. Лечить - дело врачей. А заменять выбывшего игрока, по условиям розыгрыша кубка, нельзя.
Тем временем Уинстон Мейсл, отстранив санитаров, сам повел с поля Роджера, повиснувшего у него на шее.
"Начинается мелодрама, - с яростью подумал Роуз, представляя себе завтрашние газеты с полуполосным снимком великодушного и самоотверженного генерала, помогающего своему солдату на поле битвы. - Теперь сюсюканья не оберешься в отчетах. Силен же ты, Уинстон, - думал Дональд, глядя на удалявшуюся в сторону тоннеля высокую фигуру Мейсла, - мастер играть, ничего не скажешь! Кто упрекнет тебя в бездушье, кто, увидев такую картину, посмеет сказать, что ты плохой?"
Отчет он начал фразой:
"Дункан Тейлор жив. Сто восемнадцать тысяч зрителей убедились в этом, глядя на игру человека, который, кажется, лишь по недоразумению носит фамилию Камптон, а не Тейлор".
Дональду хотелось сказать несколько теплых слов о Роджере, который сегодня действительно играл отлично. Тем более что, по утверждениям врачей, в этом сезоне ему уже не играть. Потом Роуз начал развивать мысль о духе и стиле Тейлора. Это окончательно расстроило Дональда. Он с большим опозданием закончил писать отчет и передал его в газету, сомневаясь, что материал может попасть в номер. Представил, как беснуется ночной редактор. Роуз, возможно, подвел газету, но ничего не мог с собой поделать. Мысли о Тейлоре отвлекали его от работы...
12
В тот вечер, когда Тейлоры отмечали переезд в свой новый дом, мужчины засиделись за бриджем допоздна, и Дункан предложил Дональду ночевать у него.
Утром Роуз встал очень рано. Не спалось. Вышел в кухню. К неописуемому удивлению, обнаружил там Дункана, который сидел верхом на стуле в одних пижамных брюках и, не мигая, смотрел на огонь газовой горелки. Бледный рассвет красил кухню в мистические тона, и сам Тейлор казался по меньшей мере заклинателем газового пламени.
Это рассмешило Роуза, а Дункан, обернувшись на голос, обрадовано вскочил со стула.
- Мило, очень мило, что и ты встал так рано! Сейчас мы с тобой сварим кофе. А то, знаешь, не по себе. Наверно, еще не вошел в роль владельца такого огромного дворца, - криво усмехнувшись, добавил он.
- Вряд ли. Просто мы слишком бурно провели вчерашний вечер и выпили много кофе. Вот и все.
Вода закипела. Дункан пустил в гудящий турецкий кувшинчик щедрую порцию кофейной пудры.
- Вряд ли... - повторил Роуз. - Человек, привыкший к тому, что он стоит тридцать тысяч фунтов стерлингов, не должен обращать внимание на такие мелочи, как приобретение дома.
Дункан улыбнулся и долго отхлебывал маленькими глоточками горячий кофе. По кухне бродил его стойкий аромат.
- Знаешь, Дон, а ведь я так и не смог привыкнуть к таким бешеным деньгам. Хотя часто мечтал о них... Сначала мне нравилось, что тысячи людей жаждут узнать, каково живется футболисту ценой в тридцать тысяч. Мне казалось, я смогу ответить на этот вопрос довольно легко. Но ошибся. И до сих пор часто теряюсь, когда его задают.
Мне уже скоро двадцать три, а я порой чувствую себя ребенком. Может быть, потому, что, когда играешь в футбол, остается очень мало времени, чтобы учиться... Мало времени подумать... И тогда... - Дункан замолчал и смущенно улыбнулся, как бы прося прощения за столь сбивчивую речь.
- Ты хорошо говоришь, Дункан, продолжай... - мягко поддержал его Роуз, стараясь своей заинтересованностью не спугнуть минуту откровения. А когда наступали у собеседника такие минуты, Роуз чувствовал безошибочно. И уже в силу своей профессиональной привычки делал стойку, как легавая перед гнездом куропаток.
- Ты знаешь, я родился в Стрентоне, где до последнего времени жила моя мать Кисси, одна из Мильбернов. Наша деревня ничем не прославилась. Правда, дала четыре поколения футболистов, включая и меня. Первым игроком был мой прадед по линии матери, Джек Мильберн, игравший в 1888 году за "Нортумберленд". Сын его, тоже Джек, имел шесть сыновей и пять дочерей, которые тоже играли в футбол. Ну вот, ты смеешься, а я ведь не оговорился. И дочери тоже. В своем возрасте, конечно. Один из сыновей стал моим любимым "дядюшкой" Бобби, а другой - моим отцом.
Отца звали - знаменитый инсайд "Ньюкасл Юнайтед", старший брат Бобби играл за "Лиидс Юнайтед", как и три других брата: Джек, Джордж и Джимми Мильберн. Другой родственник, Стен Мильберн, выступал несколько лет за "Лестер Сити". В таком окружении мне, конечно, трудно было сбиться с футбольной стези.
Дункан налил себе еще одну чашку кофе и жестом предложил Роузу. Тот отказался.
- Пять лет назад, - продолжал Тейлор, - я был всего лишь подающим надежду самовлюбленным парнем, который выступал за ирландский клуб "Гленторан". Тогда многие проблемы я разрешал гораздо быстрее и мог дать ответ на любой вопрос. Возможно, потому, что тогда я не задумывался так глубоко над жизнью, а спокойно брал лежащее на поверхности. Это всегда легче... А сколько у меня было амбиции! Я мог утопить в ней имена всех великих философов сразу. И футбол казался мне обителью самого чистого, самого заветного...
А сегодня? Сегодня я капитан одной из лучших в мире футбольных команд. Если потребуется, то любой клуб, не задумываясь, выложит за меня и пятьдесят тысяч фунтов стерлингов.
Мое будущее, пожалуй, обеспечено. Но я все чаще и чаще впадаю в растерянность. В начале карьеры все выглядит куда интересней. А на вершине - буднично, скучно и... И футбол мне не кажется такой уж честной спортивной игрой, как пять лет назад. Это слишком сложная игра. И зачастую ведется она не только на футбольном поле... - Дункан умолк, словно взвешивая, стоит или не стоит говорить об этом дальше. - Э, да что там!..
Сейчас никто не поверит, что на первый свой международный матч мне пришлось ехать сто миль на такси.
Дункан, протянув руку к черному выключателю, то убавлял, то увеличивал газовое пламя.
- Это был мой второй сезон в составе "Гленторана". Неожиданно в пять часов утра раздалась барабанная дробь в дверь.
"Доброе утро, Дункан! - первое, что я услышал, когда, заспанный, с трудом открыл замок. - Собирайся быстрее, мы едем в Уренсхем!"
На пороге стоял Ангус Сеед, тренер "Чарльтон Атлетик", он же второй тренер сборной.
"Ехать в Уренсхем? Зачем?! - поразился я. - И почему именно сейчас - ни свет ни заря?!"
"Ты играешь за Ирландию против Уэльса, - выпалил он и шепотом добавил: - Сегодня вечером! Маккейб из "Лиидс Юнайтед" не может играть, и ты займешь его место, дружок! А теперь торопись, я заставил такси нас ждать!"
Ангус, милый Ангус, сопровождал меня в поездке тем холодным мартовским утром до самого Уренсхема. И как сейчас я помню страшный счет такси - двадцать пять фунтов стерлингов. Это была гигантская сумма, которую я заплатил сам, чтобы играть в международном матче. Гигантская сумма! Смешно! По сравнению с тем, что за мой переход сейчас дадут все пятьдесят тысяч. Пятьдесят тысяч и двадцать пять фунтов! Но, знаешь, так, как я играл в том матче, я не играл никогда потом и, наверное, не буду.
Кофе уже остыл. Роуз разлил остатки вместе с гущей себе и Дункану. Тот не шевельнулся, продолжая рассказывать. И Роуз чувствовал, что Тейлор в общем-то рассказывает не для него. Скорее для себя. В жизни человеческой часто бывают минуты, когда хочется сказать так много. Сказать себе самому. Вслух.
- Мне не приходилось раньше читать такие хлесткие заголовки, которыми балует ныне ваш брат журналист. "Золотой мальчик на бриллиантовых ногах". Надо же такое придумать! А когда-то в юности подобные статьи радовали меня. Они поднимали в собственных глазах. Но это все позади! Теперь словесный трезвон выглядит слишком низменно и пошло!
"Арсенал" хочет, чтобы я перешел к ним. Их тренер Том Унтаппер специально прилетал, чтобы перекупить... Я читал в газетах о его приезде в Манчестер. Но меня не продали...
Почему так дорого платят за меня, я узнал, увидев "Арсенал" в игре, - у них нет лидера, и они готовы на все...
Дункан замолчал и потом вдруг заговорил совсем о другом:
- Я не считаю себя вправе утверждать, будто знаю истинные причины нравственного, если хочешь, падения нашего футбола. Но мне все больше и больше кажется, будто оно начинается с первого фунта стерлингов, который ты получаешь за игру. Тогда радость свободы, откровение мальчишеских баталий под натиском денег растворяются как дым... Как бы ни был ты бескорыстен по своей природе, ты начинаешь видеть за каждым ударом фунт, за каждым пасом - второй, пятерку - за удар головой, сотню - за гол в ответственном матче. И тогда умирает футбол... Тогда кажется, что кто-то всесильный помимо твоей воли вторгся в твою жизнь, и твоя футбольная карьера предстает в ином свете. Но это бы еще ничего. Не дай бог, если вдобавок ко всему у тебя однажды - хотя бы однажды! - не хватило мужества сказать "нет" какому-нибудь грязному дельцу. Тогда каждый матч превращается в муку. И ты перестаешь уважать самого себя...
- А, вот вы где, полуночники! - В дверях, запахнув широкий стеганый ночной халат, стояла Барбара.
В эту минуту Дональд почти ненавидел ее за вторжение. Он взглянул на Тейлора. Дункан тоже поморщился. Но потом, как бы очнувшись, ласково проговорил:
- Иди, милая, посиди с нами. У нас, кажется, был довольно любопытный разговор.
- То-то, смотрю, вы оба чудные, словно опиума накурились.
Им так и не удалось в то утро закончить свой разговор. Не смогли вернуться к нему и потом - не представлялся случай.
А вскоре Тейлор погиб...
13
Когда Дональд вошел в гостиную дома Барбары, Рандольф сидел в низком мягком кресле на колесиках, придвинутом к самому камину. Огонь метался по дровам, брошенным на раскаленные угли. Рандольф развлекался игрой огня. Выглянув из-за спинки и увидев Дональда, он только помахал рукой. А когда Роуз опустился на соседнее кресло, дал задний ход своей "коляске" и оказался лицом к лицу с Дональдом.
С минуту они молча смотрели друг на друга, а потом одновременно рассмеялись.
- Мы ждали тебя раньше, Дон. Но пока ты медлил, мы с Барбарой кое-что переиграли. Предлагаю отправиться в Клотчестерский клуб. Там у нас где-то стоит яхта, и мы сможем прекрасно провести выходной. - Он посмотрел на часы. - Боюсь только, поздновато - пока туда доберешься, начнется отлив. Будет трудно выйти в море. Насколько я помню мутную кишку заливчика, там по крайней мере раз в сутки ходят по дну, не замочив ножки.
- Мне все равно. Я свободен сегодня и завтра. Если не возражает Барбара, то, пожалуй...
- Она, конечно, согласна. Сейчас готовит внизу кое-что съестное. Хотя я предлагаю заехать в магазин... Ты на машине?
Дональд молча кивнул. Он знал, зачем Рандольф спросил об этом, и знал, каким будет второй вопрос. И не ошибся.
- А мой трактор видел? - стараясь придать побольше небрежности своему голосу, спросил Рандольф.