…Во дворе залаяла собака. Жена сказала кому-то: "Проходи!" - и Пыльников поднялся с дивана. Воспоминания облегчили душу, как будто он снова прожил прошедшие годы, которые были и тяжелыми и радостными. Теперь авария уже не казалась таким большим событием. Пыльников никого не ждал, а когда увидел пришедшего Ваську - сына Байбардина, который, улыбаясь, стал у порога, успокоился совсем.
- Это я, Степан Иванович, Байбардин-младший, - добродушно доложил Васька.
- А-а! Привет рабочему классу! Ну, проходи, садись.
Пыльников расправил спину, вытянул длинные руки.
- Я узнать насчет Клавки. Была она у вас?
- С Антониной ушли куда-то.
Васька покачал головой и прислонился к косяку двери.
- Вот ищу невесту по всему городу, - засмеялся он и задумчиво прикрыл свои красивые голубые глаза. С круглого спокойного лица исчезла улыбка, и только усмешка таилась где-то в уголках тонких губ.
Разговаривали стоя. Васька потирал ладонью полные, горячие щеки, расправлял черный чуб, свисавший на высокий белый лоб, и не скрывал своего расположения к Степану Ивановичу Пыльникову. Байбардин-младший держался независимо, и Пыльников понимал это. Васькина ладная, крепко сбитая фигура, синий шевиотовый костюм, скрипящие коричневые туфли, модный полосатый галстук, туго затянутый, говорили о том, что парень живет хорошо и всем в жизни доволен. Пыльников знал, что рабочие литейного цеха зарабатывают порядочно, что Васька единственный сын у Байбардиных и вообще баловень, здоров, молод и весел, и что печалиться ему не от чего.
- Что такой веселый? - спросил Пыльников, чувствуя раздражение от того, что Васька не сел на пододвинутый стул. - Опять премировали?
- Было дело! Женюсь я! - сказал Васька, как бы между прочим, и таким тоном, будто жениться для него так же просто, как получить премию.
- Широко шагаешь! - похвалил Пыльников и догадался, что сын мастера об аварии не знает - значит Байбардин домой еще не вернулся.
- Клавдию берешь?
- Клавдию, кого же еще! Два года дружим. Пора уж и свадьбе.
По мнению Пыльникова Васька в женитьбе делал промах. Такой парень мог бы найти себе невесту получше и побогаче.
- Как жить будешь?
- Потихоньку. Как люди живут: от получки до получки! - сострил Васька. - Может, домик построю.
"По моим стопам идет", - отметил Пыльников и понял, что Васька решил жениться всерьез.
- Сразу не построишь, не купишь. Не по росту тебе! Копить надо, - посоветовал он откровенно. - Отец должен помочь… Завком ссуду даст.
- Ни отца, ни завком просить не буду. На сберкнижке есть кое-что. Я ведь сам рабочий, самостоятельный. - Васька одернул пиджак и поправил на плече ремень фотоаппарата.
- Ну, ну… на свадьбу зови, - похвалил Пыльников и прищурился. - У невесты много приданого-то или по любви женишься?
- Шутишь, дядя Степан! - улыбнулся Васька. - Мы люди не жадные, да и на зарплату прокормлю. О деньгах я не думаю, Клавка каменщица седьмого разряда… На готовое я не мастак… Конечно, по любви… - растянул Васька. - Полюбил - и женюсь.
- Молодец, молодец. Сам так же начинал. А вот мимо моих лоботрясов любовь, видно, стороной проходит. Никак себе невест не подыщут…
- Вот смотрю я на вас, Степан Иванович, - перебил гость Пыльникова, - все у вас в жизни правильно и аккуратно. Крепко живете: и дом свой, и семья, и зарплата. Иной всю жизнь в коммунальной комнатке перебивается, а у вас все свое - большой дом, в огородах полно….
Рассуждения Васьки Пыльникову польстили.
- Подожди, и сам так же заживешь, да быстрее моего.
"Сказать ли ему, что у отца авария? Нет, не стоит тучи нагонять", - подумал он и позавидовал байбардинской счастливой улыбке, чужой хорошей любви, молодости, наивному хвастовству и неюношеской твердости и цепкости в серьезных вопросах жизнеустройства. "Хм! Дом, жена… Сам рабочий… Привалило счастье прямо смолоду!.. А я вот всю жизнь мыкался, кое-как к старости окреп".
Пыльников сел на диван, кивнул на прощание Ваське и, когда тот ушел, скрипя коричневыми туфлями, вдруг с обидой и грустью пожалел, что стар и жить осталось, в сущности, не так уж много. Да, немного! А тут еще неприятности… А вдруг в его доме всему придет конец: умрет он, умрет жена, сыновья поделят все, пораспродадут, оженятся…
Никакие болезни не брали Пыльникова. В паспорте стояла дата рождения, но никто точно не угадывал его возраста. Он всегда был здоров. Но о смерти думал и боялся ее. Страшно! Дома, на работе, по радио, в газетах и от людей жадно узнавал о новостях и открытиях медицины, продлевающих жизнь человека… Нет! Надо держаться, выкручиваться, беречь себя. С тяжелой горячей работы надо уходить поскорее… Еще год он поработает и уйдет! Уйдет на пенсию… Всегда боялся одного - суда! И раньше были аварии, но он за печь не отвечал. А сейчас - придется ответить.
Потянуло на улицу, к Байбардину, одному было тошно. Байбардин подскажет что-нибудь, посоветует! Ведь и Байбардин виноват, и Чайко, и Сазонов, и Хлебников, и все - все, кто работает в мартеновском: от уборщицы до начальника цеха. Не могут навалиться на одного Пыльникова. Все вместе отвечать будут.
3. БАЙБАРДИН
Дома Павла Михеевича встретила жена - маленькая седая женщина в пуховом платке, накинутом на узкие, покатые плечи. Байбардин заметил на ее лице хитрую улыбку, спрятанную в ямочках около губ, и решил не говорить сразу Полине Сергеевне об аварии. Не хотелось омрачать веселого настроения жены.
- Ух ты, мой работящий, - взяла она его за рукав и повела на кухню. - Красавец, брови и усы спалил.
Павел Михеевич немного недолюбливал чрезмерной ласковости жены, но сейчас заботливый, мягкий голос Полины Сергеевны успокаивал.
- Старый, устал сегодня? - бодро и чуть насмешливо спросила жена из кухни, когда он переодевался в ванной комнате. - Сейчас я тебя сахарной картошечкой покормлю.
- Ну, какие новости? - Павел Михеевич вышел умытый, переодетый, потирая ладони перед едой. - Проголодался страшно, мечи все на стол.
Поев, он медленно, вздыхая и покряхтывая, стал пить чай большими глотками. Жена, уловила тревогу на лице мужа и, всматриваясь в его глаза, как-то сникла, волнуясь и ожидая.
- М-м, вот что, Поля, - начал он, расправляя плечи и подергивая себя за ухо, - авария у нас… вот как.
Полина Сергеевна долго сидела молча, не спрашивая ни о чем. Она только надела очки и стала строже и интеллигентней, как учительница.
- Если тяжело - не рассказывай. Что же делать будем?
- Будем отвечать.
Жена кивнула.
- В общем, запороли плавку.
И он стал докладывать ей, как на сменно-встречном в цехе, о том, что печь стояла на очередном ремонте пода, что наварка пода магнезитом произведена плохо, и он перед завалкой ушел и не посмотрел, как было заделано и выложено стальное отверстие для выпуска стали, - понадеялся на опыт бригады. Пока ждали ковшей от других печей - не было разливочных кранов, металл перекипел.
Полина Сергеевна слушала, не перебивая. Мартеновский процесс за долгую жизнь с мужем она знала во всех подробностях и, когда Павел Михеевич назвал себя "старым дурнем" и заключил "виноват я", она не стала уверять его в обратном, встала.
- Эх вы, мужчины - умники!
Походила по комнате, спросила:
- Судить будут? - Услышала "нет" и немного успокоилась.
- Ты у меня все молодая… - задумчиво произнес Байбардин и по-хорошему усмехнулся.
- Отец, - прищурилась Полина Сергеевна, - обрадую чем.
- Ну, не томи!
Павел Михеевич наклонил голову лбом вперед, слушая.
- Василий-то у нас всерьез женится. Сегодня сказал. Ушел с утра за невестой. Приведу, говорит, посмотреть.
- Хорош! Молодец! Сила! - рассмеялся одобрительно Павел Михеевич.
- Не рано ли, отец?
Полина Сергеевна села на диван, любуясь мужем.
- Ваське-то? Что ты, Поля? Года уже, а ни жены, ни сына. Работает хорошо, в полную силу - значит не рано…
- Ну вот и праздник в доме, - согласилась Полина Сергеевна, - как у людей.
- А теперь мы с тобой… стариками станем, - грустно пошутил Павел Михеевич и обнял жену. - Хоть и много прожили, а все кажется, только во вкус входишь. Пятьдесят лет - это ведь начало жизни, юность, так сказать. В эти годы, по правилу, молодым человеком зваться. Ан нет! Накатит старость, подойдет смерть-холера - и жаль человека. Скажем, хороший сталевар, академик какой, музыкант ум и опыт с собой уносит… туда!.. Безвозвратно. Ему бы жить да жить и дело делать. Несправедливо. В наш-то могучий век, а смерть порошками отгоняют. Мало живем. Орлы и то больше! Нужно сто, двести лет человеку жить. Пусть живет, пока не устанет!
Полина Сергеевна знала, что Павел Михеевич любит поговорить, и не перебивала его. Сегодня грустные рассуждения мужа, конечно, связаны с аварией.
- Ты меня слушаешь? Это я так… Что ни говори, а плохо, когда полвека за душой.
- А может, сыну завидуешь! - засмеялась жена.
- Нет. Ведь это наш сын. Как будто это мы с тобой снова молоды и свадьбу играем.
- Неровный ты сегодня какой-то, несерьезный. Авария у тебя, а ты не очень встревожен.
- Рабочему классу вешать нос не полагается.
Павел Михеевич постучал пальцами по столу, задумчиво посмотрел в окно, вдруг встрепенулся:
- Наш Василий молчал-молчал и вдруг надумал: женюсь! Скрывал… да?
- А зачем раньше времени огород городить… Скрывал, а я знала, не говорила тебе. Думала: просто знакомая, пусть дружат. А все на серьез обернулось!
- Известное дело! - весело подмигнул жене Павел Михеевич. - Интересно взглянуть на невесту: что за человек такой в нашу семью войдет!
- Они своей семьей заживут, - грустно и ревниво проговорила Полина Сергеевна.
- Мы сыну не чужие, - поправил Байбардин.
"Не чужие, а не все о нем знаем", - подумала жена. Сколько раз хотела она поговорить со стариком о сыне, где он пропадает допоздна, откуда у Василия лишние деньги, да и выпивать стал. Если бы дома… Но не решалась тревожить мужа: в последнее время у Павла Михеевича стало пошаливать сердце. Она отбросила эти тревожные мысли.
- Приведет в дом девушку уютную, - как бы про себя мечтательно сказала Полина Сергеевна.
Муж перебил:
- Ну, тебе бы ангела в дом… Да чтобы невеста вся из ума сшита была! А вдруг… холеру какую с характером приведет?!
- Посмотрим! - обиделась Полина Сергеевна. - Не век же ему с тобой советоваться.
- Сдаюсь! - шутливо крикнул Байбардин.
- Домовничай тут. Я к соседке, девочка у нее больна. День-то какой жаркий сегодня. Солнца много!
Павел Михеевич воспрянул духом. Вот и сын наконец-то стал взрослым человеком. Вспомнил, как Василий пришел со смены вымазанный, раскрасневшийся - принес первую получку, - отдал матери, веселый, честный, родной сын! Сказал ему тогда:
- Горжусь! Еще одним рабочим больше стало на земле! - и обнял сына. - Это праздник для меня, понимай…
В душе Павел Михеевич считал это своей заслугой. Ведь именно он посоветовал сыну идти на завод, раз с учением дело не клеилось. В цехе неученым долго не пробудешь - потянет к знаниям обязательно! С хорошими товарищами легче будет и жизнь понять. Сын идет по верной дороге, поэтому он не вмешивался в его дела. Радовался, как все отцы, что Василий повзрослел, стал парнем, что надо! Вот и невеста нашлась.
И вообще о чем беспокоиться! Сын работает, взрослый, сам за себя отвечать должен. Это ведь не старые времена, - в советское время живем. В стране все хорошо, все для молодежи построено. Им жить и жить…
Правда, иногда было обидно и больно, что Василий живет своей особой жизнью, редко бывает дома, что-то скрывает, и не понять, что у него на душе. Беседы бывали и короткими - сын всегда торопился к приятелям. Павлу Михеевичу было грустно сознавать, что он так и не стал сыну другом, а поэтому не обижался на него, когда о всех его радостях и горестях узнавал от жены.
Вот и с женитьбой тоже. Василий со своей девушкой домой ни разу не приходил, и Павел Михеевич никогда ее не видел и даже не знал о том, что у Василия есть невеста. Только один раз в цехе Павлуша Чайко сказал ему, что Василий жених, да и то полушутя: на Васькину свадьбу, мол, не забудьте пригласить.
Дома спросил сына, который торопливо примерял перед зеркалом галстук, собираясь куда-то:
- Выбрал де́вицу?
Сын ответил:
- Ага!
- Дельная?
- Душевная!
- Что ж не приведешь - поглядеть охота.
- Придем.
- Целовались уже?
Молчание.
Павел Михеевич почувствовал себя неловко.
- Ну, это ваша тайна. Целуй крепче - верить будет!
В тот вечер он с грустью подумал: "Старею".
Павел Михеевич закурил папироску.
"Да, старею, а какие рабочие возьмут в руки производство, с какой душой люди? Кадровые рабочие уступят место молодым. Сын - тоже рабочий, а я хорошо не знаю даже его… Может, отсюда и начинается авария?"
Он всегда был уверен, что не в технике дело, а в людях. У Павла Михеевича было горько на душе от того, что случилась авария на еще довольно не старой мартеновской печи, где такого никак нельзя было ожидать. А может быть, дело в людях?
Байбардин посмотрел на две фотографии, висевшие на стене, - вот оно, наше время! На одной, закинув косы за плечи, смеялась красивая голубоглазая девушка. Это Поля. Фотографировалась после знакомства с ним для подарка.
Вспомнил железнодорожные насыпи степного юга. Пахучие, тяжелые тополя у сторожки стрелочника. Солнце будто качалось на зеленых ветвях. Дочь стрелочника у колодца. Был озорным, сильным парнем. Обхватил сзади руками. "Полюби меня!" Засмеялась: "Напугал!"
Долго смотрелись в глаза друг другу. Краснели. Оба красивые, молодые. Чем не пара!
Встречались у тополей, пели. Девушка приходила в село, искала глазами Павла среди парней. Все получилось откровенно и чисто, будто самой судьбой были предназначены друг другу. Не сыграв свадьбы, уехали на Юзовские заводы - работал сталеваром. Не сыграв свадьбы, уехали в строящийся Железногорск, на Урал, по комсомольской путевке. Жили в палатках по нескольку семей. Свадьбу сыграть было негде. Поля нянчила малышей многосемейного Пыльникова - своих не было. Родился Василий. Сказал жене: "Ну вот. Теперь и свадьбу сыграем, сын есть. Настоящие муж и жена!"
На второй фотографии изображена палатка, рядом он - Байбардин - широкоплечий, в рабочей блузе. Тогда только что сдали мартеновский цех в эксплуатацию. Дули сильные ветры. Вечером собрался к соседу выпить по случаю праздника. Ветер толкнул в спину. Свалил оземь и покатил… Любил вспоминать об этом и все смеялся, рассказывая: "Ветер дул сознательный, прикатил прямо к палатке соседа!"
Вспоминать было и приятно и грустно.
Скоро придет Василий с невестой. Байбардин поудобнее сел, раскрыл книгу и стал дочитывать хитрые воспоминания капиталиста Форда.
4. СОСЕДИ
Еще с порога Пыльников, пригнувшись, добродушно крикнул, подняв руку:
- Привет соседу! - и, окинув взглядом комнату с прихожей отметил: "Небогато. Не умеет жить!"
Обращение "сосед" осталось еще с тридцать первого года, с палаток, когда впервые познакомились.
Байбардин оторвал взгляд от страницы, поискал глазами место на полке между корешками книг Маркса, Курако и школьных учебников сына и положил Форда в хозяйство жены на низ этажерки, рядом со старым потрепанным журналом мод за 1939 год.
Оглядели друг друга. Пыльников и Байбардин в гостях друг у друга не были давно, с тех пор, как Байбардин переехал на правый берег, в коммунальную квартиру, а Пыльников в лично отстроенный дом.
- А-а, Степан Иванович!.. - Байбардин в душе удивился приходу сталевара. - Давненько не приходил.
Пыльников повесил фуражку, одернул пиджак.
- Да и ты, Павел…
Павел Михеевич пододвинул гостю стул.
- Боязно твою границу переходить. Живешь государством в государстве! - пошутил он.
Пыльников рассмеялся:
- Ну уж!..
- И потом пса твоего страшусь! Как мимо ни иду - твоя собака рычит и лает. До сих пор лай в ушах. Убери ты собаку - позорит она тебя, всех гостей отвадишь.
Пыльников не понял: шутит мастер или говорит всерьез.
- На то она и собака, чтоб лаять. Шесть лет живу в доме - воры меня боятся. Песик старинной породы. Четыре щенка было на всю область. Вымирает порода… А сын твой захаживает, не боится…
Помолчали. Казалось, больше не о чем говорить. Оба чувствовали себя неловко.
- Слыхал, Василий женится. По такому случаю… - торопливо проговорил Пыльников и демонстративно поставил бутылку с водкой на стол: вот, мол, мое уважение к вашему дому.
"Решение об аварии пришел узнать", - подумал Байбардин, и ему стало жаль Пыльникова.
Его неприятно удивило, что Пыльников уже знает о женитьбе Василия.
- Куры есть у вас? - спросил Пыльников.
Павел Михеевич недоуменно поднял брови.
- Нету. Одна только растительность - жена на огороде что-то к супам посадила.
- Плохо, были бы яйца свои, углеводы… А так - одна флора.
- Чего это ты о курах?
- Да вот по дороге думал.
- А-а-а!
Опять замолчали. Павел Михеевич принялся хлопотать об угощении, хотя в душе не рад был приходу гостя. Достал большой арбуз.
- Подержи-ка, сосед! - поставил кастрюлю с вымытым картофелем на электроплитку, шутливо погрозил кастрюле пальцем: - Картошечка, варись!
Пыльников повеселел. Держа в руках арбуз, вертел его, восхищенно рассматривая, как глобус:
- И зреет же на солнышке такая скотина, а?!
- А березовый сок ты пил когда-нибудь?
- Пил, - ответил Пыльников. - В голодный год.
- Не забыл деревню, значит.
- А-а… Забыл. Будто и не жил там - в городе родился.
- Ну, приметы дней небось помнишь? К примеру, прошло двенадцатое июля. Что этот день означает?
Пыльников почесал затылок, подумал, вспоминая:
- Это я знаю. День Петра и Павла. Петр и Павел день на час убавил. А Илья пророк - два уволок.
Павел Михеевич разрезал арбуз, пододвинул селедку, хлеб. Пыльников потер ладони.
- Заметь! Этот день со смыслом: соловьи петь кончают, жаворонок не поет, кукушка не кукует… - Вздохнул, помолчал, поднял вверх палец, добавил многозначительно: - Деревья прекращают рост…
"Сам-то ты давно рост свой прекратил, как я погляжу", - мысленно ответил Павел Михеевич и добавил:
- Можно прививку делать!
Пыльников кивнул:
- В самый раз! Э-э, хотел я узнать, Павел, что нам будет за аварию?
Байбардин усмехнулся:
- Начальство скажет. Завтра узнаем.
Пыльников обиделся: он хоть и не коммунист, а все-таки свой человек - можно сказать! Произнес нарочито весело:
- Я к суду готов!
- Высоко берешь!
- Уж если падать, так с большой высоты! - усмехнулся Пыльников.
На этом разговор об аварии, к великому сожалению для Пыльникова, окончился. Выпили по рюмке. Больше Байбардин пить отказался.
- Вредно мне.
После третьей рюмки Пыльников разоткровенничался:
- Я о себе не беспокоюсь. Я к любой обстановке применюсь. Для меня ни север, ни юг, ни восток, ни запад не страшны, потому, как есть у меня, рабочего человека, руки! Вот они!
Пыльников положил на стол руки, сжал в кулаки: