Инженер попросил передать отцу, чтобы он ему позвонил, сказал фамилию и телефон. И на каком-то собрании рассказал об этом: "Ну, если уж среди фанерных домиков играют Шопена, будет и здесь город, будет здесь завод!" История, конечно, сразу попала в газеты, и Сафа Кирамов стал легендарной фигурой, он заставлял теперь при гостях Азу играть Шопена, именно Шопена. Ему, конечно, предложили как председателю постройкома переехать в квартиру в новом городе, но он, к чести его, отказался, мотивируя тем, что еще недавно на стройке, очередь не подошла, его рабочие живут в вагончиках и он поживет в них. У некоторых эти слова вызвали ироническую, понимающую улыбку, другие всерьез восприняли его объяснения и отметили, какой честный и приятный человек. Так или иначе, Кирамов до сих пор жил в вагончике и работал, судя по всему, неплохо. Говорят, в самые трудные дни, в конце квартала, когда решалась судьба соцсоревнования, которое организовывал на ОС опять же он, Кирамов, ночевал прямо в прорабской, на РИЗе. Улыбался: "Мы на фронте". Память у Кирамова оказалась фантастической, он знал почти всех по фамилии, а очень многих по имени-отчеству. Рабочие его уважали.
И вот Кирамова могут даже исключить из партии… Впрочем, вряд ли. Салеев, как всегда, горячится. Для него каждая соринка - бревно в глазу! Ну что случилось?! Попали люди под дождь. Я и сам в городе вымок… Ну и что? Да, не учел Кирамов. Да, нет порядка - вовремя машины подать. Неужели же из-за этого? Рабочие у нас сознательные, не случилось же ничего серьезного… Нужно защитить Кирамова…
Энвер вышел, хмурое и темное небо текло с востока на запад. Дрожали в палисаднике голые деревца. Вдоль штакетника навстречу парторгу бежал от машины бригадир буровиков Чечкин с мокрым черным лицом.
- Энвер Горяевич… здрасьте… разрешите, мы сдвинем на метр скважину… где на метр, там на два… туда упала, не достанешь.
Энвер посмотрел на часы.
- Что упало? Говорите толком. Я тороплюсь.
Чечкин рассказал.
Они добурили скважину - четырнадцать метров. Возле линейного, номер сто сорок по проекту. Под сваи, на которые потом наварят ростверк и положат балки… Так вот, в этот колодец упала стальная лапа от станка. Не достанешь - ширина скважины чуть больше полуметра. А вглубь ее не вколотишь. Да и лапу жалко…
Горяев сел в свой микроавтобус, Чечкин рядом, и они поехали на предельной скорости, буксуя в желтой и оранжевой грязи, распарывая лужи.
Вот и буровая. "Штопор" отведен в сторону. Возле скважины курят рабочие.
Энвер заглянул в темно-красную глубокую скважину. Вытер лоб. Можно, конечно, пробурить рядом новую скважину, но нарушится проект, и кто знает, чем обернется потом эта неточность. А лезть туда - можешь не вылезти, такой узкий колодец, да еще четырнадцать метров! Энвер вспомнил, что нечто похожее было у буровиков-нефтяников. Он мог бы сейчас сказать рабочим Чечкина, как подцепить стальную лапу, но решил все сделать сам. Чтобы им стало совестно - не могли сами додуматься.
Вместе с Чечкиным ушел в прорабскую, и через минуту Энвер появился в его брезентовых брюках и штормовке.
- Давайте сварку… - обратился он к рабочим, - приварю вот это - и вытащим.
Он показал две стальные скобы от арматуры - подобрал на земле - и сунул в карман. Рабочие смущенно засуетились, протягивая кабель, готовя сварочный аппарат.
- Оглоеды! Как сами не догадались!.. Н-ну, Энвер Гор-ряич! Молодчага!
Его опустили на веревке в глиняную, скользкую, страшную дыру, которая, казалось, в любую секунду может поползти, сдавить, замуровать человека… Лишь бы глаза не залепило! Он стал приваривать стальные скобы к тяжелой лапе, стараясь работать как можно спокойнее. Ему спустили трос. Еще немного усилий, и, захлестнув его в эти скобы, он наконец выбрался из ямы. Пока умывался в прорабской, злополучную лапу вытянули. Горяев переоделся, покурил, глядя в опустевшую, готовую для работы скважину, и заторопился - ему же в горком!
Он опоздал. Может быть, Кирамова будут обсуждать в конце заседания? На асфальте, в стороне от горкома, стояли железные ящики с водой и метелочками, как везде. Энвер взял квач - палку с тряпкой, - вымыл ботинки, приветливо откозырял молоденькому милиционеру в дверях и поднялся в конференц-зал, где проходили планерки. Сегодня народу собралось мало - видимо, не все смогли прийти…
Горяев, пригнувшись, шагнул к задним рядам. А там, на сцене, кто-то о чем-то докладывал. Салеев сгорбился за красным столом президиума, переговариваясь шепотом с другими секретарями. Там же сидели представители дирекции Каваза и объединенного постройкома Кавэнерго.
- Да-да, - сказал первый секретарь, поправляя очки с черной крупной оправой. - Здравствуйте, товарищ Горяев. Вы, как всегда, вовремя.
Энвер покраснел и прошел в дальний угол зала. Сафа Кирамов сидел прямо перед ним, у пасмурного окна, около него сбоку и спереди несколько стульев пустовало. Вот так всегда - человек провинится, и с ним даже сидеть рядом не хотят.
- Товарищ Кирамов… - прошептал Энвер.
Тот вздрогнул, медленно обернулся.
У него была длинная узкая голова, белые волосы торчали коротким ежиком. Узнал Энвера, скривился в улыбке.
- Уже все, - негромко сказал он, то ли жалуясь, то ли давая понять, что ему сейчас ни к чему соболезнование Горяева - его уже обсудили.
"Ах, черт!.." - подумал Энвер. Он опоздал.
Шла заключительная часть планерки, и представители субподрядных организаций и заказчики сводили друг с другом счеты, имея на это каждый две-три минуты. Салеев слушал, кивал. Вид его сегодня не предвещал ничего хорошего. Он время от времени негромко говорил стенографисткам: "Пишите, пишите…" - и поправлял очки, мрачно вглядываясь в далеко сидящего Кирамова. И под Кирамовым начинал жалобно скрипеть новый желтый стул. Энвер еще раз пожалел, что опоздал.
"Очень уж задела его вчерашняя история. Конечно, пустяк в сравнении с задачами, которые мы тут решаем… Но, может быть, он прав?! Даже такое нельзя прощать. И мы - мягкотелые организаторы, я тоже, и здесь мы лишь потому, что нет других, с железными гайками на локтях. Таких, как Салеев".
Но все равно Энвер поговорит с Салеевым. Хотя тому еще более некогда, чем Горяеву. Салеев спал по четыре часа в сутки. Он мгновенно разбирался в любом вопросе. Отбросив технические и другие подробности, доискивался до сути - и все сводилось к очень простой и неожиданной рекомендации, к блестящему решению. Он помнил, что сам сказал и что ему обещали, но не сделали. Сделанное уже забывал начисто. Героев своих помнил плохо… Когда на Кавазе случались ЧП, разрешал будить его в любое время ночи. На объектах стройки везде говорили: "Только что был Салеев…" А тех, кто ждал в горкоме, встречал на пороге опять же он, низенький, чуть сутулый, упрямый, как бычок, в черных роговых очках, черноволосый, с паутиной белых волос над ушами. На столе в его кабинете всегда стоял фарфоровый чайничек с крепким чаем цвета красно-черной яшмы.
Когда Энвера избрали парторгом, Салеев пригласил его к себе домой. Энвер волновался, оделся, как перед театром, - в черный костюм, белую рубашку.
Хозяин сам открыл ему дверь, ровно в девять вечера, он только с работы и не успел еще переодеться. Оставив Горяева одного, он ушел в ванную и через несколько минут появился, разнежившийся в горячей воде, темно-розовый. Неторопливой походкой прошел по скрипучему паркету, сел в кресло и добродушно посмотрел в лицо Энверу:
- Какой ты красивый… Это для нашей работы хорошо. Только нужно быть не очень красивым. Очень красивым - для комсомола. Чтобы обожали. А здесь можно какой-нибудь изъян. Больше доверяют.
Увидев расширившиеся глаза Энвера, Салеев полусонно улыбнулся.
- Шучу, шучу. Но в каждой шутке есть доля истины…
Его жена Сайма, бледнощекая, с удивительно. синими глазами татарка, внесла сковородку. Вилки были не из серебра, а из мельхиора, чашки - немецкие, фарфоровые, не простенькие, хлебница, посуда для фруктов - плетеная из дерева, все изящно и скромно. Как и вся обстановка комнаты. Стеллаж с книгами (Ленин, Маркс, Толстой, Достоевский, Такташ, Маяковский, Тукай, Туфан, Экзюпери), горящий торшер темно-золотого цвета.
- Расскажи, откуда ты? Правда, что два института кончил - авиационный и финансово-экономический?
Энвер рассказывал, они пили с женой Салеева сухое вино, а Салеев едва пригубил и словно забыл про рюмку. Еда была простая - мясо с картошкой и жареными помидорами, чай с шаньгами.
- Вот попробуй кыстыби! - лениво жмурясь, бормотал Салеев, пододвигая тарелку с этим чудесным татарским угощением, похожим на чебуреки, только с картошкой. - Ничего? Тебе нравится?..
Энвер хотел спросить у него о чем-нибудь серьезном. Столько накопилось вопросов. Он даже приготовил цитату, которую не мог до конца растолковать… Хотел узнать как Салеев тренирует память, волю. Но тот благодушно жмурился, выпячивая живот, и не давал ходу такому разговору.
- Видишь, - говорил он, подмигивая, - как на тебя Сайма смотрит. Я ревную! Я Отелло! Ха-ха-ха!..
Они разговаривали о пустяках, а время от времени в прихожей звонил телефон. Жена вставала и шла на звонок. Что-то тихо отвечала в трубку, записывала в книжку. Салеев не обращал на эти звонки никакого внимания, пока она сама не сказала ему о звонке, видимо, особо важном для Салеева:
- Фаслях, звонил Максимов. Говорит, что увольняется.
Салеев мечтательно улыбался, слушая рассказ Энвера о родных его местах - земляничных лугах Игима, но постепенно мягкое лицо его стало собранным, глаза темнее и строже. Вынул из кармана очки в тяжелой черной оправе, надел их - и они холодно сверкнули.
- Вы посидите, я сейчас приду. Я ему покажу: "увольняюсь"! Трус! Бежать в такое время…
Энвер хотел было тоже подняться, но Салеев сказал, чтобы он его подождал, а сам уехал. Энвер оказался лицом к лицу с Саймой. Он не знал, о чем с ней говорить. И тогда она достала толстый альбом с фотографиями и стала показывать своих детей - они жили у родных, должны были к осени приехать. Потом она показала фотографии Салеева-студента, знаменитых людей, которые у них перебывали: космонавта, писателей… Сайма угощала Энвера чаем, а он рассказывал о своей жене, о том, что детей у них нет, но что они счастливы, она прекрасная женщина, идти в гости застеснялась, но, конечно, в следующий раз он ее приведет…
Наконец позвонил сам Салеев. Он прокричал уже в своем бешеном темпе, что приедет не скоро, что находится на собрании актива БСИ. Он сидит рядом с красивыми и юными девушками, но пусть жена не ревнует, а Горяев пусть пьет вино и развлекает ее. Горяев взял трубку, поблагодарил за все, простился с Саймой и уехал к себе. Больше он ни разу у Салеева не был.
- Товарищи, на этом все! Пожелаем друг другу удачи.
Беседа закончилась. Поглядывая на часы, люди выходили из зала. Салеев, сутулясь, гневно глядя под ноги, сел за красный стол. Энвер приблизился и кашлянул:
- Фаслях Минмухаметович… Можно вас на минуту?
У дверей приостановился Кирамов. То ли он почувствовал, что Энвер будет защищать его, то ли сам хотел еще раз поговорить с секретарем горкома. Салеев снял очки, ядовито улыбнулся.
- Ты нарочно глиной вымазался, чтобы разжалобить меня? У тебя уволилось на прошлой неделе сорок прекрасных механизаторов! Ты куда глядишь?
Энвер молчал. Он машинально тронул рукой висок, затылок - нащупал пленку засохшей грязи. Не умылся толком.
- Я хотел, Фаслях Минмухаметович… о товарище Кирамове. Мы все виноваты, Фаслях Минмухаметович… и погода. Нельзя уж так, на одного.
Салеев потемнел лицом. Покосился на двери - Кирамов вышел. Стиснув зубы, прошептал:
- А на кого же еще?! Тысячи людей остались в лесу… под дождем… машины ушли за дополнительной водкой… а с утра ясно было, что ожидается дождь. В газете написано было: "Ожидается дождь". Кирамов на "Волге" уехал, а женщины и дети шли пешком через лес. - Салеев приблизил лицо к лицу Энвера. - Носить галстук, белую рубашку в то время, когда рабочие в грязи возятся, зубами болты закручивают! И ничего не уметь сделать! Зачем нам такие руководители?.. - Салеев отодвинулся, замолчал. И спокойным тоном добавил: - Пусть работает. Пусть себя покажет. Сегодня триста двадцать человек на работу не вышло - простыли. А вчера тысячи человек давили друг друга, оскорбляли. Мы тут дружбу воспитываем, а он устроил… Это не пустячок, Энвер. А что скажут неграмотные старушки в селах? Смеешься?! Салееву все равно, что скажут в обкоме, но не все равно, что скажут неграмотные старушки в селах! Да, да! Это их сыновья и внуки работают здесь!.. Дай-ка закурить, мои в кабинете.
Энвер и Салеев закурили, одни в огромном пустом зале. По улице, содрогая землю, проходили тяжелые машины. В окно светила сварка - вешали провода над трамвайной линией. Звонили за дверьми телефоны. Надо было идти работать.
Салеев тягостно вздохнул и взял за локоть Горяева.
- Ну а ты как?
- Ничего. Машины стоят. Если дожди будут до конца, третий квартал завалим.
- Ты у меня смотри! - мгновенно побелел Салеев. Он заторопился. - Смотри! Смотри у меня! Ну, ну, ладно. Привет твоей жене. Как ее зовут? Амина? Привет Амине от Саймы, а мине - от тебя?
Мрачно усмехнулся, довольный каламбуром, и быстро прошагал по коридору в кабинет, где тренькал телефон, а в приемной сидели, ждали его молодые бородатые корреспонденты, увешанные фотоаппаратами и сумками, представители из других городов, искатели романтики…
Энвер вышел из горкома. Дождя не было, но тучи бежали по небу, и маленькие тополя на асфальте рвало ветром. Он увидел согнутую спину Сафы Кирамова - тот садился в брезентовый ГАЗ-69. Позвал Горяева рукой. Энвер подошел.
- Спасибо… - сказал глухо Кирамов. - Спасибо, товарищ Горяев.
В это время из горкома выбежал в плаще Салеев, сел в черную "Волгу" и укатил. Кирамов и Горяев проводили его взглядами.
- Большой человек, - восхищенно пробормотал Кирамов. И в словах его не было лести, надежды на то, что Энвер передаст его слова Салееву, нет, он искренне восторгался этим сильным, властным человеком. - А вы… Вы зачем затылок в глине вымазали? Сами спускались в скважину? Личное геройство показывали? Правильно. Молодец. Ай, молодец!
Энверу стало неловко, он покраснел и что-то пробормотал. ("Наверное, мой шофер проболтал".)
Кирамов с усмешкой смотрел в его глаза и молчал. Какое у него все-таки желчное лицо! Странный человек. Но работу любит. Поэтому Энвер его и защитил. Сейчас, наверно, Кирамов поедет к своему покровителю Морозову, чтобы рассказать обо всем… Тот на днях вернулся из-за границы.
Они пожали друг другу руки, и Кирамов уехал. Энвер вынул расческу, с силой расчесал себе волосы на затылке. Сел в свой микроавтобус "Нисса" и, когда шофер вопросительно обернулся, погрозил кулаком.
Горяеву тоже бы надо к главному инженеру. Вебер говорил, и Чечкин утром напомнил - их снова передадут в ОС. Этого еще не хватало.
Но сегодня идти к Морозову как-то нехорошо. Кирамов расскажет, что Энвер поддержал его. И сразу после этого Энвер, зная об их особо доверительных отношениях, приедет? Нет, нельзя. Совестно пользоваться моментом.
Но весь день, мотаясь по стройке, Энвер думал о встрече с Морозовым. А почему это Кирамов должен сразу ехать к нему? У него свои дела… Энвер позвонил ему по телефону - и Анатолий Валентинович Морозов, человек еще более желчный, чем Кирамов, почему-то едва ли не радостно сказал Горяеву:
- Приезжайте к пяти. Милости прошу!
К пяти часам он вымотался. После вчерашнего ливня в карьерах остановились экскаваторы, тонули в красной жиже грузовики, замерли автоскреперы… А в обед снова посыпал серый ледяной дождь. Энвер вручил знамя бригаде Каландарова, выступил на митинге возле литейного, поработал в парткоме, съездил в бригаду, убедил одного коммуниста отдать свою очередь на квартиру ценному специалисту Гагуа, который жил в особенно стесненных условиях…
Ровно в пять Горяев подкатил к голубому высотному дому. Пробежал по красным коврам третьего этажа. В приемной Морозова на полу чернели кабели - в самом кабинете шла киносъемка.
Секретарша слушала одновременно два телефона, записывала:
- Да, да… рейс семнадцать… тридцать тонн… слушаю, слушаю, вагоны сто одиннадцать, сто двенадцать, сто четырнадцать…
Энвер заглянул в кабинет - там было сухо и жарко. Все в ослепительно синеватом свете. Как раз в эту минуту одна семисотка перегорела, киношники выключили аппаратуру и принялись заменять лампу…
- Снимайте, как вам угодно, - вежливо говорил Морозов, сидя в черном вращающемся кресле. - Я позировать не буду. Некогда. Товарищ Горяев, заходите! Вот, кстати, парторг механизаторов. Знакомьтесь.
Но им парторг ОМ, к счастью, не был нужен. Им был нужен главный инженер, только что вернувшийся из Франции, Бельгии, ФРГ, этот невысокий, очень худой человек со впалыми синими глазами и черной плоской бородкой. Голова с заметной сединой. Одет он был в вельветовый потертый светло-коричневый костюмчик, на светлой рубашке резко выделялся черный галстук. Киношникам был нужен этот гениальный "технарь", второй человек по рангу на берегах Камы…
Снова вспыхнул яркий свет киносъемки. Секретарша внесла ворох телеграмм, Морозов стал быстро их разбирать…
- Вам отгружены… так… составы… вагоны пятьсот двенадцать, сто пять, шесть, семь… Фая, соедините меня с Ковалевым. Так… Ковалев, завтра встречай. Алло? Междугородная? Кто? А-а-а… - Камеру остановили. Морозов отодвинул бумаги. Видно было, как он наливается негодованием, сжимает губы, резко произносит: - Да я с самого начала знал, что вы нам поставки сорвете! Поэтому и заказал еще в Ленинграде и Киеве! А это не ваше дело, кто будет платить… А, собственно, почему вы звоните? Это мы должны звонить, требовать! А мы не звоним, зная, какой у вас непорядок, мягко говоря, с обязательствами. Мне… мне… что мне ваши обиды?! Я думал, вы сообщите, что отгрузили электрооборудование… Нет?! - Морозов положил трубку, поднял снова. - Девушка, с этим абонентом больше не соединять. Да? Алло?.. Дайте срочно Киев.
Морозов обратился к киношникам:
- Вы потом как-нибудь смонтируете… я вам несколько слов скажу, но потом, вы извините, мне придется остаться одному. - Он закурил. - Итак. Стройка-гигант - это правильно. Невиданные темпы у нас, я подчеркиваю - у нас! - тоже верно. И все! Остановились! Многие наши министерства просто не готовы к такой работе, к такому темпу. Нам нужны специальные профили металла. Где взять? Минчермет не имеет. Рессоры, коленчатые валы повышенной износоустойчивости - где взять?! А где взять пластмассу? Минхимпром не дает ответа. А аккумуляторы? А кто нам даст колеса? Резину? Повезут из Омска! Вместо того чтобы тут, рядом, поторопить строительство завода. Нефть, газ - все есть! Нет серого вещества! И золотых рук! - Морозов усмехнулся. - Мы все любим метафоры. Так вот. Нету!..
Киноаппарат жужжал, Энвер сидел, оцепенело глядя на киножурналистов с безразличными лицами. Наверняка ничего из этого не выйдет. Здесь было так сухо и тепло, можно уснуть…
А зачем Энвер пришел к Морозову? Суть дела была в следующем.