* * *
Не в Японии, не на Камчатке,
Не в исландской горячей земле -
Вулканическая взрывчатка
На заваленном пеплом столе.И покамест еще примененья
К отопленью сердец не нашло,
Застывает, утратив движенье,
Бередившее душу тепло.
1962
* * *
Костер сгорел дотла,
И там, где было пламя, -
Лиловая зола
Остужена камнями.Зола добра и зла,
Исписанной бумаги,
Лишенная тепла,
Сметенная в овраги…
1962
* * *
У деревьев нет уродов,
У зверей уродов нет,
Безупречна птиц порода,
Соразмерен их скелет.Даже там, в камнях пустыни,
В беспорядке диких скал
Совершенством мягких линий
Подкупает минерал.
1962
Над старыми тетрадями
Выгорает бумага,
Обращаются в пыль
Гордость, воля, отвага,
Сила, сказка и быль.Радость точного слова,
Завершенье труда, -
Распылиться готова
И пропасть без следа.Сколько было забыто
На коротком веку,
Сколько грозных событий
Сотрясало строку…А тетрадка хранила
Столько бед, столько лет…
Выгорают чернила,
Попадая на светВытекающей кровью
Из слабеющих вен:
Страстью, гневом, любовью,
Обращенными в тлен.
1962
* * *
Я под облачной грядою,
В улетающем пару,
Над живой морской водою,
Остывающей к утру.Хорошо ночное лето,
Обезлюдел каждый дом,
Море вечером нагрето,
Утопили солнце в нем.Потонул в пучине темной
И согрел ее собой
Раскаленный шар огромный,
Закипел морской прибой.
1963
* * *
Стихотворения – тихотворения,
И это – не обмолвка, нет,
Такие они с рождения,
С явленья на белый свет.Стихотворения – тихотворения
И требуют тишины,
Для тонкости измерения,
Длины, высоты, ширины.Стихотворения – тихотворения,
Поправок, доделок – тьма!
От точности измерения
Зависит и жизнь сама.
1963
* * *
Да, театральны до конца
Движенья и манеры
Аптекаря, и продавца,
И милиционера.В горячий праздник синевы
На исполинской сцене
Не без участия травы
Идет спектакль весенний.И потому, забыв про боль,
Пренебрегая бором,
Подснежник тоже учит роль
И хочет быть актером.Не на земле, не на песке,
А встав в воротах лета,
Зажатый в чьем-то кулаке
Образчиком букета.
1963
* * *
Я думаю все время об одном -
Убили тополь под моим окном.Я слышал хриплый рев грузовика,
Ему мешала дерева рука.Я слышал крики сучьев, шорох трав,
Еще не зная, кто не прав, кто прав.Я знал деревьев добродушный нрав,
Неоспоримость всяких птичьих прав.В окне вдруг стало чересчур светло -
Я догадался: совершилось зло.Я думаю все время об одном -
Убили тополь под моим окном.
1963
* * *
Я вовсе не бежал в природу,
Наоборот -Я звезды вызвал с небосвода,
Привел в народ.И в рамках театральных правил
И для людейВ игре участвовать заставил
Лес-лицедей.Любая веточка послушна
Такой судьбе.И нет природы, равнодушной
К людской борьбе.
1963
* * *
Кровь солона, как вода океана,
Чтоб мы подумать могли:
Весь океан – это свежая рана,
Рана на теле земли.Помним ли мы, что в подводных глубинах
Кровь у людей – зелена.
Вся в изумрудах, отнюдь не в рубинах,
В гости нас ждет глубина.В жилах, наполненных влагой соленой,
Мерных ударов толчки,
Бьет океан своей силой зеленой
Пульсом прилива – в виски.
1963
Амундсену
Дневники твои – как пеленг,
Чтоб уверенный полет
К берегам любых Америк
Обеспечивал пилот.Это – не руины Рима,
А слетающий с пера
Свежий, горький запах дыма
Путеводного костра.Это – вымысла границы,
Это – свежие следы
По пути за синей птицей,
Залетающей во льды.Мир, что кажется все чаще
Не музейной тишиной,
А живой, живущей чащей,
Неизвестностью лесной.
1963
Рязанские страданья
Две малявинских бабы стоят у колодца -
Древнерусского журавля -
И судачат… О чем им судачить, Солотча,
Золотая, сухая земля?Резко щелкает кнут над тропою лесною -
Ведь ночным пастухам не до сна.
В пыльном облаке лошади мчатся в ночное,
Как в тургеневские времена.Конский топот чуть слышен, как будто глубоко
Под землей этот бег табуна.
Невидимки умчались далеко-далеко,
И осталась одна тишина.Далеко-далеко от московского гама
Тишиной настороженный дом,
Где блистает река у меня под ногами,
Где взмахнула Ока рукавом.И рукав покрывают рязанским узором,
Светло-бронзовым соснам под лад,
И под лад черно-красным продымленным зорям
Этот вечный вечерний наряд.Не отмытые храмы десятого века,
Добатыевских дел старина,
А заря над Окой – вот мечта человека,
Предзакатная тишина.
1963
* * *
Сосен светлые колонны
Держат звездный потолок,
Будто там, в садах Платона,
Длится этот диалог.Мы шагаем без дороги,
Хвойный воздух как вино,
Телогрейки или тоги -
Очевидно, все равно…
1963
* * *
Я хочу, чтоб средь метели
В черной буре снеговой,
Точно угли, окна тлели,
Ясной вехой путевой.В очаге бы том всегдашнем
Жили пламени цветы,
И чтоб теплый и нестрашный
Тихо зверь дышал домашний
Средь домашней темноты.
1963
* * *
Не удержал усилием пера
Всего, что было, кажется, вчера.Я думал так: какие пустяки!
В любое время напишу стихи.Запаса чувства хватит на сто лет -
И на душе неизгладимый след.Едва настанет подходящий час,
Воскреснет все – как на сетчатке глаз.Но прошлое, лежащее у ног,
Просыпано сквозь пальцы, как песок,И быль живая поросла быльем,
Беспамятством, забвеньем, забытьем…
1963
* * *
Я иду, отражаясь в глазах москвичей,
Без ненужного шума, без лишних речей.Я иду – и о взгляд загорается взгляд,
Магнетической силы мгновенный разряд.Память гроз, отгремевших не очень давно,
Заглянула прохожим в зрачок, как в окно.Вдоль асфальта мои повторяет слова
Победившая камень живая трава.Ей в граните, в гудроне привычно расти -
Камень сопок ложился у ней на пути.И навек вдохновила траву на труды
Непомерная сила земли и воды,Вся чувствительность тропки таежной, где след
Иногда остается на тысячу лет.
1964
* * *
Осенний воздух чист,
Шумна грачей ночевка,
Любой летящий лист
Тревожен, как листовкаС печатного станка,
Станка самой природы,
Падение листка
Чуть-чуть не с небосвода.Прохожий без труда
Прочтет в одно мгновенье,
Запомнит навсегда
Такое сообщенье.Подержит на ветру
Скрещенье тонких линий,
И рано поутру
На листья ляжет иней.
1964
* * *
Он чувствует событья кожей.
Что цвет и вкус?
На озарение похожа
Подсказка муз.Его пространство безвоздушно,
Должна уметьОдной природе быть послушной
Пластинки медь.Сожмется, точно анероид
В деленьях шкал,
Свои усилия утроит,
Ловя сигнал.И передаст на самописцы
Земной секрет,
Оставит почерком провидца
Глубокий след.
1964
* * *
Б. Пастернаку
От кухни и передней
По самый горизонт
Идет ремонт последний,
Последний мой ремонт.Не будет в жизни боле
Строительных контор,
Починки старой боли,
Крепления опор.Моя архитектура
От шкуры до нутра
Во власти штукатура,
Под игом маляра.И плотничьи заплаты
На рубище певца -
Свидетельство расплаты
С судьбою до конца.От кухни и передней
По самый горизонт
Идет ремонт последний,
Последний мой ремонт.
1964
* * *
Выщербленная лира,
Кошачья колыбель -
Это моя квартира,
Шиллеровская щель.Здесь нашу честь и место
В мире людей и зверей
Обороняем вместе
С черною кошкой моей.Кошке – фанерный ящик,
Мне – колченогий стол.
Кровью стихов настоящих
Густо обрызган пол.Кошка по имени Муха
Точит карандаши,
Вся – напряженье слуха
В темной квартирной тиши.
1964
Таруса
Карьер известняка
Районного значенья,
И светлая река
Старинного теченья.Здесь тени, чье родство
С природой, хлебом, верой -
Живое существо,
А вовсе не химера.Не кладбище стихов,
А кладезь животворный,
И – мимо берегов -
Поток реки упорный.Хранилище стиха
Предания и долга,
В поэзии Ока
Значительней, чем Волга.Карьер известняка
Районного значенья,
И светлая река
Старинного теченья.
1964
* * *
Я – северянин. Я ценю тепло,
Я различаю – где добро, где зло.Мне нужен мир, где всюду есть дома,
Где белым снегом вымыта зима.Мне нужен клен с опавшею листвой
И крыша над моею головой.Я – северянин, зимний человек,
Я каждый день ищу себе ночлег.
1964
* * *
Вчера я кончил эту книжку
Вчерне.
Осадка в ней немного лишку
На дне.В подножье строк или палаток
Гранит
Нерастворимый тот остаток
Хранит.Стиха невозмутима мера -
Она
Для гончара и для Гомера
Одна.
1964
* * *
Я не искал людские тайны
Как следопыт.
Но мир изменчивый, случайный
Мной не забыт.Тепло людского излученья
В лесной глуши,
Земные донные теченья
Живой души.И слишком многое другое,
О чем нет слов,
Вставало грозное, нагое
Из всех углов…
1964
* * *
Рассказано людям немного,
Чтоб грозная память моя
Не слишком пугала тревогой
Дороги житья и бытья.И я поступил не случайно,
Скрывая людские грехи,
Фигурами умолчанья
Мои переполнив стихи.Достаточно ясен для мудрых
Лирический зимний рассказ
О тех перламутровых утрах,
О снеге без всяких прикрас.Но память моя в исступленье,
Но память вольна и сильна,
Способна спасти от забвенья
Сокровища с самого дна.
1965
* * *
Не линия и не рисунок,
А только цвет
Расскажет про лиловый сумрак,
Вечерний свет.И вот художника картины
Со стен квартир
Звучали как пароль единый
На целый мир.И слепок каменной химеры
Дрожал в руке,
Чтоб утвердился камень веры
В моей строке.
1965
Нерест
Н. Столяровой
Закон это иль ересь,
Ненужная морям,
Лососей ход на нерест
Средь океанских ям.Плывут без карт и лоций
И по морскому дну
Ползут, чтоб побороться
За право быть в плену.И в тесное ущелье
Ворваться, чтоб сгореть -
С единственною целью:
Цвести – и умереть.Плывут не на забаву,
Плывут не на игру,
Они имеют право
В ручье метать икру.И оплодотворенья
Немой великий миг
Войдет в стихотворенье
Как боль, как стон и крик.У нерестилищ рыбьих,
Стремясь в родной ручей,
Плывут, чтобы погибнуть
На родине своей.И трупы рыб уснувших
Видны в воде ручья -
Последний раз блеснувши,
Мертвеет чешуя.Их здесь волна качала
И утопила здесь,
Но высшее начало
В поступках рыбьих есть.И мимо трупов в русло
Плывут живых ряды
На нерест судеб русских,
На зов судьбы – беды.И люди их не судят -
Над чудом нет судей, -
Трагедий рыбьих судеб,
Неясных для людей.Кипит в ручье рожденья
Лососей серебро,
Как гимн благодаренья,
Прославивший добро.
1965
* * *
Кета родится в донных стойлах
Незамерзающей реки,
Зеленых водорослей войлок
Окутывает родники.Дается лососевой рыбе
В свою вернуться колыбель.
Здесь все в единстве: жизнь и гибель,
Рожденье, брачная постель.И подвиг жизни – как сраженье:
Окончив брачную игру,
Кета умрет в изнеможенье,
На камень выметав икру.И не в морской воде, а в пресной
Животворящий кислород
Дает дышать на дне чудесно
И судьбы двигает вперед.
1965
* * *
Я ищу не героев, а тех,
Кто смелее и тверже меня,
Кто не ждет ни указок, ни вех
На дорогах туманного дня.Кто испытан, как я – на разрыв
Каждой мышцей и нервом своим,
Кто не шнур динамитный, а взрыв,
По шнуру проползающий дым.Средь деревьев, людей и зверей,
На земле, на пути к небесам,
Мне не надо поводырей,
Все, что знаю, я знаю сам.Я мальчишеской пробою стал
Мерить жизнь и людей – как ножи:
Тот уступит, чей мягче металл, -
Дай свой нож! Покажи. Подержи.Не пророков и не вождей,
Не служителей бога огня,
Я ищу настоящих людей,
Кто смелее и тверже меня.
1965
* * *
Как гимнаст свое упражнение,
Повторяю свой будущий день,
Все слова свои, все движения,
Прогоняю боязнь и лень.И готовые к бою мускулы
Каждой связки или узла
Наполняются смутной музыкой
Поединка добра и зла.Даже голос не громче шепота
В этот утренний важный миг,
Вывод жизни, крупица опыта,
Что почерпнута не из книг.
1965
* * *
Я не лекарственные травы
В столе храню,
Их трогаю не для забавы
Сто раз на дню.Я сохраняю амулеты
В черте Москвы,
Народной магии предметы -
Клочки травы.В свой дальний путь, в свой путь недетский
Я взял в Москву -
Как тот царевич половецкий,
Емшан-траву, -Я ветку стланика с собою
Привез сюда,Чтоб управлять своей судьбою
Из царства льда.
1965
* * *
Пусть свинцовый дождь столетья,
Как начало всех начал,
Ледяной жестокой плетью
Нас колотит по плечам.И гроза идет над нами,
Раскрывая небо нам,
Растревоженное снами
И доверенное снам.И черты стихотворенья,
Слепок жестов, очерк поз,
Словно отзвуки движенья
Проходящих в мире гроз.
1966
* * *
Не покончу с собой -
Превращусь в невидимку:
И чтоб выиграть бой,
Стану призрачной дымкой.Я врага разыщу
Средь земного предела,
Подкрадусь, отомщу,
Завершу свое дело.Это вера из вер -
Та дикарская вера,
Катехизис пещер
И путей Агасфера.
1966
* * *
Любви случайное явленье
Смиренно чудом назови
И не бросай слова презренья
Вслед улетающей любви.
1966
* * *
Взад-вперед ходят ангелы в белом
С неземным выражением глаз,
Труп еще называется телом -
В лексиконе, доступном для нас.И чистилища рефрижератор,
Подготовивший трупы в полет,
Петербургский ли это театр,
Навсегда замурованный в лед.Распахнут подземелье столетья,
Остановится время-пора
Лифтом морга, как шахтною клетью,
Дать добычу судьбы – на-гора.Нумерованной, грузной, бездомной
Ты лежала в мертвецкой – и вот
Поднимаешься в синий огромный
Ожидающий небосвод.Вот последнее снаряженье:
Мятый ситцевый старый халат,
Чтоб ее не стеснились движенья
В час прибытия в рай или в ад.И обряд похоронного чина,
И нарушить обряда не сметь,
Чтобы смерть называлась кончина,
А не просто обычная смерть.И нужна ли кончина поэту,
Торопливых друзей говорок,
Заглушающий выкрики света
От обугленных заживо строк.Нумерованной, мертвой, бездомной
Ты лежала в мертвецкой – и вот
Поднимаешься в синий огромный
Ожидающий небосвод.
1966
Живопись
Портрет – это спор, диспут,
Не жалоба, а диалог.
Сраженье двух разных истин,
Боренье кистей и строк.Потоком, где рифмы – краски,
Где каждый Малявин – Шопен,
Где страсть, не боясь огласки,
Разрушила чей-то плен.В сравненье с любым пейзажем,
Где исповедь – в тишине,
В портрете варятся заживо,
На странной горят войне.Портрет – это спор с героем,
Разгадка его лица.
Спор кажется нам игрою,
А кисть – тяжелей свинца.Уже кистенем, не кистью
С размаха художник бьет.
Сраженье двух разных истин.
Двух судеб холодный пот.В другую, чужую душу,
В мучительство суеты
Художник на час погружен,
В чужие чьи-то черты.Кому этот час на пользу?
Художнику ли? Холсту?
Герою холста? Не бойся
Шагнуть в темноту, в прямоту.И ночью, прогнав улыбку,
С холстом один на один,
Он ищет свою ошибку
И свет или след седин.Портрет это или маска -
Не знает никто, пока
Свое не сказала краска
У выбеленного виска.
1967
* * *
В судьбе есть что-то от вокзала,
От тех времен, от тех времен
И в этой ростепели талой,
И в спешке лиц или имен.Все та же тень большого роста
От заколдованной сосны.
И кажется, вернуться очень просто
В былые радужные сны.
<1960-е>