АННА ИВАНОВНА. Золото, что ли, везете? Там, говорят, на самолетах-то обыскивают всех, как в Бутырской тюрьме в Москве. Не глядят, кто вольный, кто зэка, во все дырки смотрят.
СТАРАТЕЛЬ. Говорят…
АННА ИВАНОВНА. Вот и придется вам тогда снова законтрактоваться лет на десять.
ПЕРВЫЙ ШОФЕР. Больше.
АННА ИВАНОВНА. Дмитрий, довези их до Магадана.
ПЕРВЫЙ ШОФЕР. Да ведь пьяные, как я их повезу? Пусть лучше переспят здесь, а утром едут.
Входит ПРОРАБ.
ПРОРАБ. Здравствуй, Аня. Уезжаем.
АННА ИВАНОВНА. Я так и поняла. Куда?
ПРОРАБ. В разведку. Начальником еду, Аня, хоть маленьким, а начальником.
АННА ИВАНОВНА. Очень рада.
ПРОРАБ. Правда, кино нет. Но будем ездить в кино в поселок. Вместе. Зато там ягоды – варенье будем варить. Голубица, брусника. Грибы там, говорят, с собаку ростом. Гидропонным способом бог выращивает. Ружье возьму. Там кедровок и этих…
АННА ИВАНОВНА. Бурундуков?
ПРОРАБ. Нет, не бурундуков. А что тут смешного? Еврашек, вот кого. Сусликов.
СТАРАТЕЛЬ. Кто это?
ПЕРВЫЙ ШОФЕР. Мужик Анны Ивановны.
СТАРАТЕЛЬ. Я просто удивляюсь. На Колыме бабы на вес золота. Здесь каждая пигалица себя царицей ставит. И вдруг – такая красота. (Прорабу.) За что тебе такая красота досталась? За что? За большие деньги? Не верю. Деньги тут роли не играют.
ПРОРАБ. Ты пьян, проспись.
ПЕРВЫЙ ШОФЕР. Пойдем, Саша.
ПЕРВЫЙ ЗАКЛЮЧЕННЫЙ (расправляет подобранный окурок). Бывало, в райкоме этих окурков собиралось… После заседания тетя Рая, уборщица, по полведра выносила, все ругалась. А здесь и окурков-то человеческих нет. Все сосут до бумаги, до "фабрики".
ВТОРОЙ ЗАКЛЮЧЕННЫЙ. А ты кем был на воле?
ПЕРВЫЙ ЗАКЛЮЧЕННЫЙ. На воле-то? Кем я был на воле? А тебе не все равно?
ВТОРОЙ ЗАКЛЮЧЕННЫЙ. Все равно.
Шум останавливающейся машины.
ПЕРВЫЙ ШОФЕР. Кто бы это?
АННА ИВАНОВНА. Рейсовый из Магадана.
ПЕРВЫЙ ШОФЕР. Нет, рейсовому рано, да и мотор не такой. Это – легковушка.
Входят ТРОЕ ВОЕННЫХ. Впереди шофер, одетый вроде полярного летчика; в левой руке – большой чемодан. Сзади шофера – закутанный в тысячу одежек (огромная меховая якутская шапка, медвежья полость, тулуп, малахай, шинель, меховая телогрейка, военный китель с погонами, шерстяной свитер, высокие меховые унты) маленький начальник, которого за оба локтя сзади поддерживает следователь. Поддерживает не только из почтительности, не только потому, что тот одет как в капустные листы и неуклюж от этого. Но и оттого, что маленький начальник сильно пьян. Следователь в тулупе, из-под которого видна военная шинель, он почтительно распутывает крохотного своего начальника. Место у стойки само собой очищается.
МАЛЕНЬКИЙ НАЧАЛЬНИК (громким голосом). По двести граммов, красавица.
СЛЕДОВАТЕЛЬ. Я не пью, товарищ начальник.
МАЛЕНЬКИЙ НАЧАЛЬНИК. Не пьешь? Далеко пойдешь. Один раз двести граммов, красавица. (Пьет у стойки.)
Следователь выбирает место начальнику и себе. Лучше всего – у печки, но печка загорожена четырьмя заключенными.
СЛЕДОВАТЕЛЬ. Чьи это?
КОНВОИР. Это этап на Магадан, товарищ начальник.
СЛЕДОВАТЕЛЬ. Отвести в сторону. Выведи на оправку, пока начальник кушает.
КОНВОИР. Да ведь пятьдесят градусов, товарищ начальник.
СЛЕДОВАТЕЛЬ. Выполняй распоряжение.
Конвоир уводит на мороз заключенных, те равнодушны. Лишь один из них оживает, бросаясь за окурком, который бросил шофер маленького начальника.
(Придвигает стол вплотную к печке.) Вот так будет полный порядок.
МАЛЕНЬКИЙ НАЧАЛЬНИК. Достань-ка там закусить.
СЛЕДОВАТЕЛЬ. Позвольте, я вам разверну. Колбаска, сало, ветчина.
МАЛЕНЬКИЙ НАЧАЛЬНИК (пьет и закусывает). Чего смотришь? Ешь!
СЛЕДОВАТЕЛЬ. Ну что вы.
МАЛЕНЬКИЙ НАЧАЛЬНИК. Ешь, тебе говорят.
Следователь берет тоненький кружок колбасы и ест.
А чаю? Чаю не пьешь, какая сила будет? Знаешь эту поговорку? Не знаешь? Узнаешь. У тебя все впереди. Вот когда меня за пьянство снимут, а тебя на мое место назначат, ты уж в таких дырявых легковушках ездить не будешь. Тебе лимузин. Лимузин с электрической печкой. Поехали! Дорогу Фураеву!
Следователь закутывает маленького начальника в его многочисленные одежды. Все трое выходят. Следователь возвращается, заворачивает недоеденную колбасу (это большая редкость на Колыме) в газету и сует в карман. Потом уходит.
Слышен шум отъезжающей машины.
АННА ИВАНОВНА. Никогда бы не подумала, никогда.
Конвоиры и четверо заключенных немедленно возвращаются. Заключенные окружают печку с тем же равнодушием.
ПЕРВЫЙ ШОФЕР. Дай-ка я, ребята, подшурую. (Закладывает дрова в печку.)
КОНВОИР. Кто это?
ПЕРВЫЙ ШОФЕР. Богатыри нынешние. Видишь трех богатырей? (Показывает на картину.) Раньше вот такие были, а сейчас – такие. Богатыри. Хозяева нашей жизни и смерти.
КОНВОИР. Нет, в самом деле, кто?
ПЕРВЫЙ ШОФЕР. Райотдельщики магаданские. Маленький – это Фураев. Он давно уж здесь, на Колыме, а длинного вижу впервые.
НЕЗНАКОМЫЙ. Налей-ка, хозяйка, сто граммов, не больше. (Роется в кармане и протягивает ей деньги.)
Выдвигается ОПЕРАТИВНИК, одетый точно так же, как и незнакомый человек, и стреляет в незнакомого человека в упор два раза из пистолета. Тот падает навзничь, сбивая со стойки посуду.
ОПЕРАТИВНИК. Два месяца ловил гада. Поймал все-таки.
Взволнованы все, кроме четырех заключенных.
АННА ИВАНОВНА. В больницу! Доктора! Петя!
ПРОРАБ. Не суйся ты не в свое дело.
АННА ИВАНОВНА (первому шоферу). Митя, беги сейчас в больницу. Тут лагерная больница близко. Зови скорей.
ПЕРВЫЙ ШОФЕР убегает.
ВТОРОЙ ШОФЕР. Что же ты, без предупреждения?
ОПЕРАТИВНИК. Он бы тебя предупредил. Приказ такой есть. (Становится на колени и распахивает полушубок раненого.)
Вываливаются обрез мелкокалиберной винтовки, несколько патронов, револьвер.
Он бы тебя предупредил. У нас игра такая – или я его, или он меня.
ВТОРОЙ ШОФЕР. Гляди-ка.
ОПЕРАТИВНИК. Вот тебе И "гляди-ка".
Вбегает ВРАЧ с чемоданом.
ВРАЧ. К печке его! Раздевайте его.
АННА ИВАНОВНА помогает раздеть раненого. Обнажается татуированный торс.
ПЕРВЫЙ ШОФЕР. ИШЬ, наколки-то. (Читает.) "Нет в жизни счастья".
Раненого переворачивают.
А здесь: "Как мало пройдено дорог, как много сделано ошибок".
Врач быстро и умело осматривает и ощупывает раненого.
ПРОРАБ. Есенин. Самый любимый поэт блатарей.
АННА ИВАНОВНА (мужу). Помоги же.
ВРАЧ. Мы и одни справимся. Держите руку, вот так. Два слепых огнестрельных ранения в живот. (Слушает сердце.) Жив еще. Тащите в больницу. Надежды немного, но все же.
ОПЕРАТИВНИК. Это я стрелял.
ВРАЧ. Пойдем, запишем там в историю болезни.
ОПЕРАТИВНИК. Сначала позвоню начальству, потом приду. Где телефон здесь?
ПЕРВЫЙ ШОФЕР. В конторе дорожной.
ПРОРАБ. Подождите. (Наклоняется к раненому.) Ты кто?
Все заинтересованно прислушиваются.
Ты кто? Я тебя спрашиваю, кто? (Врачу.) Он может слышать меня?
ВРАЧ. Может.
ПРОРАБ. Ты кто?
НЕЗНАКОМЕЦ (глухо). Су-ка!
ВСЕ. Су-у-ка!
ПРОРАБ (восхищенно). Значит, не к нам. Это сука! А в нашем районе больница только для воров в законе. Сукам там не место. Их дорежут, только и всего.
ВРАЧ. Не слушайте его, несите в больницу. Ну, буфетчица, спасибо за помощь. Молодцом работала. Мне нужна сестра операционная в больнице. Должность вольнонаемная. Не пойдете из буфета? Подумайте.
АННА ИВАНОВНА. Я пошла бы, но я завтра уезжаю. В разведку. Бросаю это "золотое дно".
ВРАЧ. Ну что ж, прошу извинить. (Уходит.)
ОПЕРАТИВНИК. Меня бы спросили. Этот человек известен нам давно. Это Санька Карзубый.
ПЕРВЫЙ ШОФЕР. Из банды Ивана Грека?
ОПЕРАТИВНИК. Сам ты из банды Ивана Грека. Банда Ивана Грека – воры в законе. А это из сучьей банды Короля, из королевской банды.
ПЕРВЫЙ ШОФЕР. А то еще какие-то "Красные Шапочки" есть, "махновцы", "беспредельщики".
ОПЕРАТИВНИК. Есть всего понемножку. Так где, ты говорил, телефон?
Картина вторая
Больничная палата
Больничная палата. Ветхие одеяльца с вышивкой "ноги" покрывают полосатые грязные матрасы, набитые хвоей стланика. Простыней нет. На гвозде – грязный "расхожий" халат, который надевает сейчас в рукава ГРИША, санитар из больных. Коек двенадцать. Около крайней койки близ окна – врач. Пустой шприц, разбитые ампулы лежат прямо на одеяле той койки, перед которой стоит врач. Врач ищет пульс больного, проверяет пальцами рефлекс глаз и медленно закрывает его лицо одеялом. Пустые ампулы и шприц падают у койки, их подхватывает санитар Гриша.
ГРИША. Экзитус?
ВРАЧ. Экзитус, Гриша, экзитус. Архив номер три. Умер. Ну что ж. Огнестрельное ранение в живот. Пушкинская рана. И умер как Пушкин, потому что не было пенициллина. Пенициллина тогда еще не было, Гриша, вот почему Пушкин умер. В наше время никакому Дантесу не удалось бы… Флеминг, Гриша, тогда еще не родился. Ты знаешь, Гриша, кто такой Флеминг?
ГРИША. Нет.
ВРАЧ. Флеминг изобрел пенициллин. Ты знаешь, Гриша, что такое пенициллин?
ГРИША. Да.
ВРАЧ. А кто такой был Пушкин?
ГРИША. Вы все шутите, Сергей Григорьевич. Пушкин был писатель.
ВРАЧ. Вот-вот. Сочинитель. Сочинял стихи. Так кто же важнее для общества, для жизни – Пушкин или Флеминг?
ГРИША. Я не знаю, Сергей Григорьевич.
ВРАЧ. И я не знаю, но знаю, что, если бы был пенициллин, этот, с пушкинской раной, был бы жив. Кровь надо было еще перелить. Переливание крови спасло бы. Ну, с пушкинской раной поступили мы по правилам, по правилам столетней давности, Гриша. Через два часа – в морг.
ПЕРВЫЙ БОЛЬНОЙ. Сергей Григорьевич, а можно мне на эту койку перейти – у меня очень жестко, пролежни будут вот-вот. Заявочку, так сказать, делаю.
ВРАЧ. Подожди еще. Вон ты, с позвоночником, ты не хочешь лечь к окну?
ВТОРОЙ БОЛЬНОЙ. Мне все равно.
ВРАЧ. Тогда пусть ложится тот, кто просит. Температурящих нет?
ГРИША. Вроде нет.
ВРАЧ. Значит, термометр можно не давать. Береги эту колымскую драгоценность. Давай завтрак, Гриша.
Гриша снимает расхожий халат, моет руки в рукомойнике, опоясывается полотенцем и начинает раздавать завтрак. Сначала приносит хлеб, потом на фанерном подносе – порции селедки. Всеобщее оживление.
БОЛЬНЫЕ. Сегодня хвостики, хвостики!
ВРАЧ. Да, сегодня хвостики селедочные… Завтра будут головы. Столько было скандалов, даже кровавых, если одному достался хвостик, другому – голова, что был приказ: давать или всем хвостики, или всем головы. Психология! Знатоки человеческих душ. Конечно, наша больница маленькая, но приказ есть приказ.
Гриша приносит суп в жестяных мисках, раздает. Все пьют через борт.
ГРИША (второму больному). Возьми мою ложку.
ВТОРОЙ БОЛЬНОЙ. На прииске не нужна ложка. И кашу и суп одинаково можно через борт выпить, пальцем, если нужно, подправить. А миску вылизывать каждый легко научится. Скорее, чем насыпать тачку. Лишняя обуза.
ГРИША. Нет, не скажи, а кому-нибудь поднести, бригадиру, десятнику.
ВТОРОЙ БОЛЬНОЙ. Десятники не обедают вместе с бригадой, а у бригадира и своя ложка есть.
ГРИША. А мертвецову пайку, Сергей Григорьевич?
ВРАЧ. Соседу отдашь, который помогал ухаживать. По закону.
ПЕРВЫЙ БОЛЬНОЙ. Хорошо здесь умереть бы.
ВРАЧ. Почему это умереть? Лежать здесь неплохо для арестанта, но умереть – это уж чересчур.
ПЕРВЫЙ БОЛЬНОЙ. Нет, Сергей Григорьевич, так. Я на прииске молился только об одном, чтоб умереть на чистой постели, не в бараке, пусть от голода, но на чистой постели, не в забое, не под сапогами, от побоев.
ВРАЧ. Мечта неплохая.
ВТОРОЙ БОЛЬНОЙ. А я хотел бы быть обрубком. Человеческим обрубком, понял, доктор? Чтобы мной не управляло тело, трусливые руки, трусливые ноги, которые заставляют меня кричать от отморожения. Зачем мне быть обрубком? Чтобы плюнуть им в лицо, харкнуть в самую рожу.
ВРАЧ. УСПОКОЙСЯ. ДО обрубка тебе еще далеко.
ТРЕТИЙ БОЛЬНОЙ. Я вот раньше на другом прииске лежал – так там у нас уколы горячие делали.
ВРАЧ. Это или хлористый кальций, или "пэпэ" – противопеллагрозный витамин.
ТРЕТИЙ БОЛЬНОЙ. Вот-вот, витамин. Мне целый курс был назначен, а у нас там эти уколы за хлеб продавали, и я весь курс этот променял и поправился. Посытел немного.
ВРАЧ. Кому же ты эти уколы продавал?
ТРЕТИЙ БОЛЬНОЙ. Блатным, доктор.
Входит ГЛАВНЫЙ ВРАЧ.
ГЛАВНЫЙ ВРАЧ. Сергей Григорьевич, я посылал за вами рано утром – вы не явились. Важное известие.
ВРАЧ. ВОЗИЛСЯ С больным. Огнестрельное ранение живота.
ГЛАВНЫЙ ВРАЧ. Это из трассовской столовой? Пойманный беглец? Напрасно возились.
ВРАЧ. Переливание крови спасло бы. Я ведь посылал к вам вечером вчера. Есть ли доноры универсальной группы. Вы мне ответили, что доноров универсальной группы нет.
ГЛАВНЫЙ ВРАЧ. У меня есть один донор универсальной группы. Гипертоник, так что польза была бы взаимной. И заработал бы наш донор неплохо.
ВРАЧ. Так что же вы?
ГЛАВНЫЙ ВРАЧ. Закавыка в том, что этот универсальный донор – один из уполномоченных райотдела. Как же его кровь переливать заключенному?
ВРАЧ. Разве это нельзя? Кровь разная? Я думаю, граммов пятьсот лучшей чекистской крови воскресили бы нашего больного.
ГЛАВНЫЙ ВРАЧ. Не говорите глупостей. Если бы государство смотрело на это так, как вы, то донорская кровь вольнонаемного не оценивалась бы вдесятеро дороже крови донора-заключенного. Сводить вас в бухгалтерию?
ВРАЧ. Теперь ведь все равно.
ГЛАВНЫЙ ВРАЧ. Вам не нужно было возиться, не спать. Написали бы заключение – операции не подлежит. Я подписал бы, и дело с концом. И шли бы спать. Ведь и так не оперировали , только время теряли да расходовали драгоценный кофеин, камфару, глюкозу даже, судя по ампулам, что я заметил в помойном ведре, вводили. На будущее время запрещаю вводить глюкозу таким больным. Глюкоза – для ЧП.
ВРАЧ. Да, конечно.
ГЛАВНЫЙ ВРАЧ. Ну, выбросьте из головы все это, умойтесь и принимайтесь за важное дело. Телефонограмма по линии. Большой начальник едет. Сам. Так что быстро приводите все в порядок.
ВРАЧ. Простыней-то все равно нет.
ГЛАВНЫЙ ВРАЧ. Я все обдумал. Пошлите Гришку ко мне домой, и жена даст пятнадцать-двадцать простыней на один час.
ВРАЧ. Но ведь вы потом на них спать не будете.
ГЛАВНЫЙ ВРАЧ. Продезинфицируем, и ничего. А заботу мою оценят.
ВРАЧ. Гриша!
ГРИША. Слушаю!
ВРАЧ. Ты слышал разговор? Беги сейчас же к гражданину начальнику на квартиру и тащи простыни. Ваша жена знает?
ГЛАВНЫЙ ВРАЧ. Я ее уже предупредил. Не в первый раз.
ГРИША убегает.
ВРАЧ. Надеюсь, носовым платком, как палубу корабля, наш адмирал пол вытирать не будет.
ГЛАВНЫЙ ВРАЧ. Не думаю. Это ведь обыкновенная приисковая больница. Истории болезни по порядку положите, обмахните пыль. Да еще санитара этого, из больных…
ВРАЧ. Гришу, что ли?
ГЛАВНЫЙ ВРАЧ. Не знаю, как его зовут. На койку, на койку. Санитаров нам по штату не положено.
ВРАЧ. Вот такого же приезда ждали и в той больнице, где я работал в прошлом году. Каждого больного внесли в список, записали диагноз.
ГЛАВНЫЙ ВРАЧ. Вот-вот.
ВРАЧ. В коридоре больной стекла вставлял, не успел уйти. Сам спрашивает: "А этот что?" Начальник говорит: "Этот стеклит". Так и записали в список: диагноз – "стеклит". Воспалительное окончание "ит" – аппендицит, плеврит, стеклит…
ГЛАВНЫЙ ВРАЧ. Вечно вы с вашими неуместными шутками.
Вбегает ГРИША.
ГРИША. Вот простыни…
Все, кроме двух или трех неподвижно лежащих больных и мертвеца у окна, помогают санитару, врачу и главному врачу постелить накрахмаленные, хрустящие, негнущиеся простыни, крайне нелепые в этой больничной палате. Слышен рев машины.
(Выскочив в коридор и сейчас же возвращаясь.) Начальник приехал! (Сдернув халат, ложится на свою койку.)
ГЛАВНЫЙ ВРАЧ. Ах, боже мой, боже мой! (Убегает. Вбегает снова.) Халаты для личной охраны начальника! (Скрывается.)
ВРАЧ. Пусть стоят в коридоре или входят без халатов.
Появляются телохранители без халатов. Привычно занимают нужные позиции, услужливой незаметной рукой распахивается одностворчатая низкая дверь, и в нее с трудом пролезает облаченный в лопающийся по швам белый халат большой начальник, в начищенных сапогах и кителеобразном облачении. За ним санитарный начальник, главный врач и еще какие-то лица.
ВРАЧ (рапортует). В палате лагерной больницы находится больных зэка двенадцать человек. Дежурный врач зэка Платонов.
БОЛЬШОЙ НАЧАЛЬНИК. Не надо говорить "зэка", надо говорить по-русски, просто: заключенный. (Не подавая руки.) Здравствуйте.
Нестройное приветствие больных.
ВРАЧ. Здесь всего одна палата. Хирургических и терапевтических больных приходится держать вместе. Больница, так сказать, в миниатюре.
БОЛЬШОЙ НАЧАЛЬНИК. Колыма в миниатюре.
ВРАЧ. Совершенно верно, гражданин начальник.
САНИТАРНЫЙ НАЧАЛЬНИК. Показывайте больных.
ВРАЧ. Начнем с хирургического отделения. Вот этот – травматическое повреждение позвоночника. Бытовая травма. Анамнез: стрелки избили в забое.
САНИТАРНЫЙ НАЧАЛЬНИК. Лечение?
ВРАЧ. Симптоматическое. Готовим к отправке в инвалидный лагерь.
САНИТАРНЫЙ НАЧАЛЬНИК. Следующий.
ВРАЧ. ЭТО – множественные переломы ребер. Анамнез: стрелки избили в забое.