2
Проснулся он поздно и сразу захотелось на улицу, на простор, из надоевших этих стен. Он даже завтракать не стал, побрился только.
Снег, прекратился, и не холодно было, под ногами хлюпало. Влажный воздух нес запахи весны, рождал добрые надежды. Идти было приятно. Марат думал о весне, которую ждал всегда трепетно, хоть и сопряжена она была с неизменным недомоганием и неприятной слабостью. И едва переваливало через Новый год, весна казалась совсем уже близкой, природа будто катилась к ней под гору. Зима по календарю была в самом разгаре, а Марат уже считал, что пережил ее, как цыган, продавший, по пословице, шубу после рождества. - А сегодня и впрямь пахло весной.
- Марат! Назаров!
Он оглянулся. Вот уж кого не желал бы видеть в такой день, да свела судьба, - Сомов.
- Здравствуй, Кирилл, - сказал он скучно.
У Сомова улыбка плыла по лицу и глаза сияли. Глядя на него, Марат смягчился.
- С Новым годом, старина! - Сомов энергично встряхнул его руку. - Век тебя не видал. В подполье ушел?
- Зачем же, я вроде на виду.
- Да читаем, читаем, как же, - заглядывая ему в лицо, все так же воодушевленно продолжал Кирилл. - Да я не о том. Чего хмурый-то? Здоровье как, не обижает? А то смотри, у меня, сам знаешь, связи в медицинском мире, если что нужно…
- Да нет, все в порядке. Ты сам как? - спросил Марат. - Вид у тебя - дай бог каждому.
- Здоров, как медный котелок, - не без самодовольства улыбнулся Сомов. - Я, брат, живу по принципу: плюй на все и береги здоровье. Правильно в народе говорят: лучше быть богатым, но здоровым, чем бедным, но больным.
Теперь уж он захохотал от души, и Марата передернуло и от его слов, и от пышущего самодовольством выражения сомовского лица. Тут только он заметил, что Сомов выпивши.
- Ты куда? - спросил он, надеясь отвязаться от него.
- А вот тебя искал, - еще не согнав с лица улыбку, ответил Кирилл. - Дай, думаю, пройдусь по улице, не может такого быть, чтобы приятель не попался. Ты и попался. Пойдем посидим где-нибудь. В парке бар должен быть открыт.
- Я же не пью, - высвобождая локоть, отстранился Марат.
- Ну-ну-ну, - настойчиво возразил Сомов, - во-первых, мы пить не будем, так только, чисто символически, а, во-вторых, Новый год все-таки. Не упрямься. В кои века свиделись.
- Я провожу тебя, - пошел на уступку Марат, и Сомов опять крепко взял его под руку. - Как там твой солдат, пишет?
- Да знаешь, какие у них письма: жив-здоров, служба идет. А служба - одно только название: какой он солдат - работяга в военной форме, ремонтник. Да это и к лучшему: муштры нет и навыки для мирной жизни опять же. Демобилизуется, уговорю к себе. Если, конечно, в институт не надумает. Да он такой - сам знаешь.
- Зря ты так, - возразил Марат. - Солдатская служба это не муштра, а тяжелый труд, ратный труд, так что, Борис…
- Ладно, ладно, - махнул свободной рукой Кирилл, - сдаюсь на милость победителя. Вашего брата разве переспоришь!
- Ты где сейчас? - поинтересовался Марат.
- На ниве обводнения пастбищ, - с пафосом возгласил Сомов. - Начальник пээмка - передвижной механизированной колонны. На переднем, так сказать, крае… Слушай! - вдруг осененный новой мыслью, воодушевляясь и все крепче сжимая локоть приятеля, он совсем близко заглянул в лицо Марата, дыхнул перегаром: - Ты бы приехал, написал, а? Я тебя с передовыми людьми познакомлю. Рационализаторы есть толковые. Напишешь, раскроешь, так сказать, характер рабочего человека. А то вкалывают в песках, в трудных условиях пустыни, а о них в прессе слова доброго не скажут. Вы все на гиганты индустрии норовите, а настоящие дела и у нас делаются. Производительность растет, новое внедряется, соревнование опять же за досрочное выполнение пятилетки. Ну? Давай прямо завтра. Я машину подошлю.
- Завтра я по номеру дежурю.
- Ну, послезавтра. Я позвоню и пошлю машину. Договорились?
- Лучше я тебе позвоню. Как только освобожусь, так и позвоню, - смущенно, пряча глаза, стоял на своем Марат.
- Ну, это не разговор, - обиделся Сомов. - Я конкретность люблю. Ладно, на ходу такие дела не делаются. Вот посидим, столкуемся.
Он Марата не отпустил, почти силой увлек в парк.
Было здесь пустынно и бело, пахло талым снегом и сырой землей. На заснеженных дорожках виднелись редкие следы, и все они тянулись в дальний угол - к пивному бару. "Холод там, наверное, собачий и пиво без подогрева", - тоскливо подумал Марат, жалея, что пошел, не в силах воспротивиться натиску Сомова.
На газонах снег лежал чистый, оставшиеся от лета стебельки торчали по-зимнему сиротливо, а в пробитой тропке он уже потемнел, набух водой.
С дерева обрушилась снеговая шапка, искрящийся столб встал на пути. Сомов засмеялся от удовольствия.
Вопреки ожиданию, пиво было подогретое. И, к удивлению, бутерброды с кетовой икрой продавались на закуску.
Они взяли и пива, и по рюмке коньяка, и бутербродов, сели за пластмассовый столик. Настроение у Марата поднялось. А что, в конце концов, совсем уж лишать себя радостей жизни - на кой ляд?
- С Новым годом, старик! - поднял рюмку Кирилл. - Чтобы удачливым он был для нас, чтобы радостей было вдоволь, а печалей как можно меньше, если уж нельзя избежать их совсем. Поехали. - Он чокнулся с Маратом и выпил залпом. - Хор-рошо пошла!
Вид в него был довольный, глаза светились хмельно и молодо.
Вдруг солнце выплеснулось из-за туч, и все заискрилось, заиграло.
- Солнышко, - с улыбкой, растроганно произнес Назаров, все еще держа полную рюмку на весу, не решаясь выпить, а поставить невыпитую не позволял давний обычай.
- Добрая примета, - глядя в окно и щурясь от яркого света, удовлетворенно проговорил Сомов. - Значит, хорошо посидим. - И упрекнул: - Да ты не выпил еще.
Глубоко вздохнув и зажмурившись, Марат стал медленно пить коньяк.
- Тяжело пьешь, - опять упрекнул его Сомов. - В этом мире все надо делать легко - пить, любить, работать. Иначе радостей не испытаешь в жизни. Наша беда как раз в этом - радоваться не умеем. Белому снегу, солнцу из-за туч, красивой женщине, рюмке вина… Да что там - премию дают человеку, а он хмуро расписывается в ведомости, сумму прописью ставит и деловито бумажки пересчитывает, чтобы кассир не обманул. Не-ет, я в себе эту способность - радоваться - пуще всего берегу. Мой девиз ты знаешь: - все в жизни попробуй, ничем не брезгуй и радуйся всему.
- Ему плюют в глаза, а он говорит: божья роса, - усмехнулся Назаров, нюхая бутерброд. Икра пахла морем и рыбой. - Всему радоваться, это, знаешь…
- Ну, кто мне плюнет в глаза, тому я между глаз так врежу, - сжав крупный кулак и деловито рассматривая его, сказал Сомов, - век не забудет. И порадуюсь. А свое у жизни возьму.
- Еще Козьма Прутков говорил, что нельзя обнять необъятное, - снова возразил Назаров и, откусив ломтик, стал жевать аппетитно.
- Конечно, - спокойно, не раздражаясь, вроде бы согласился Сомов, - в жизни всего попробовать нельзя. Но стремиться к этому нужно. И от плохого не отказывайся: бог увидит - хорошее пошлет. А насчет необъятного - в самом деле не обнимешь, А объятное можно. На наш век хватит объятного.
- Ну и как, удается?
- А что - довелось. Вкусил фирменной похлебки под названием "жизнь". Однажды даже в женской бане мылся, честное слово.
- В шапке-невидимке? - засмеялся Марат.
- Думаешь, заливаю? - обиделся Сомов. - Просто тогда еще вот таким был, - показал он над полом, - хотя помню все отлично, словно вчера только окружали меня нагии фурии с мочалками в руках. Так, раскричались, пришлось, убираться. - Он распахнул пальто, полез в карман. - Еще по одной?
- Я не буду, - твердо отказал Назаров, понимая, что надо было сделать это сразу, еще до того, как подхватил его приятель под руку и повел к парку и через парк к пивному бару.
Конечно же, уступчивость была не от мягкости характера, не от боязни обидеть Сомова, - в нем, оказывается, жило желание выпить, оставшееся с ночи. Тогда он подавил его, борясь с самим собой и с тем, что томило его, - с глухими стенами, рождающими чувство одиночества, с тревожным отсветом за окном, с тишиной спящего огромного многоэтажного дома, в котором, наверное, он один не мог уснуть. А перед Сомовым не устоял.
Выпитая рюмка настроила на блаженный лад, легко стало, спокойно. Но именно то, что это блаженство, эта легкость и душевное спокойствие были рождены коньяком, вызывало в Марате протест. Он не хотел обмана, самообмана - тем более.
- Надо бы еще по одной, - озабоченно повторил Сомов, продолжая рыться в карманах. - Посошок, как говорится. Да деньги, кажись, все. Вот досада.
- У меня есть, - неожиданно для себя сказал Назаров и протянул десятирублевку. - Только мне не бери, не буду. А сам выпей, раз в охотку.
Взяв деньги, Сомов не сразу поднялся, ему неловко было и он хотел неспешностью, пренебрежением к деньгам сгладить эту неловкость - он и десятку держал на отлете двумя пальцами, словно готов был отшвырнуть хоть сейчас.
- Ты не думай, я не пью, - пояснил он. - То есть по праздникам или если случай. А так не пью. А тут тебя встретил, и Новый год. Старый проводили, новый встретили - год со счетов жизни долой. А? Если вдуматься, чему радуемся? Еще на год ближе к той черте, за которой уже ничего. То есть жизнь будет идти, кто-то радоваться будет, кто-то впервые познает счастье обладания женщиной, кто-то в космос полетит, на другие планеты, а для тебя не будет ничего, совсем ничего. Это как же представить себе? Невозможно.
В нем проглянуло что-то жалкое, страдальческое, совсем не свойственное ему. Это удивило Марата.
- Ты что это Лазаря запел? - спросил он, стараясь понять, что происходит с Кириллом. - Помирать собрался?
Но тот неожиданно преобразился, ответил бодро, с обычной самоуверенной усмешкой:
- Это я-то? Ну, дудки. Мне туда еще рано, я еще не всю свою программу выполнил. Верь - не верь, а я себя тридцатилетним чувствую. - Вот те крест! - шутовски обмахнулся он десятирублевкой и засмеялся. - Так выпьешь со мной?
- Нет. Возьми себе, что хочешь, а мне только бутерброд.
- Ну смотри, неволить не буду, не в моих правилах. Я вообще считаю, что человек все свои решения должен принимать свободно, без постороннего давления. Достаточно того, что обстоятельства над нами довлеют… Подожди, я возьму и продолжим наш разговор.
Они вдвоем сидели в охолодевшем зале. Буфетчица в накинутом поверх белого халата пальто была молода, но хмура, неразговорчива, все время неподвижно смотрела в окно.
- Новый год какой, - подходя к стойке, улыбнулся ей Сомов. - Снег и солнце. Добрая примета.
- Чего вам? - неприветливо спросила она.
- Да мне бы улыбку вашу увидеть - и я счастлив, - кротко и в то же время лукаво и не без скрытого вызова проговорил Сомов.
У нее чуть смягчилось лицо, внезапное любопытство промелькнуло в быстром оценивающем взгляде.
- Сколько? Два по сто?
- Раз по сто, - скучнея, ответил Кирилл. - И два бутерброда.
С чувством неловкости он вернулся к столику.
- Не тридцать, - подмигнул ему Марат.
Сомов скорчил презрительную гримасу:
- Я таких знакомств давно уже не завожу. Просто хотел сделать женщине приятное, а она не отзывается. Так о чем мы? Да, об обстоятельствах. Все бы хорошо, да обстоятельства вдруг складываются не в твою пользу. Благие намерения часто лопаются, как мыльный пузырь. Пшик - и нету. Предполагал, планы строил - и все прахом. Сейчас-то еще куда ни шло, сейчас многое можно осуществить. Севка вон в круиз собрался - Рим, Париж, Афины. И поедет. Ничего особенного. А я вокруг Европы ездил, так с Наташкой чуть до развода не дошло. Севка только ходить стал, Борька уже намечался, а у меня возможность путевку достать. Обиды, слезы. "Эгоист" и все такое. Обошлось, конечно, ни кто не умер, даже в долги не очень влезли.
- Благие намерения, - задумчиво повторил Марат.
- Да уж, - подхватил Сомов, - если, как говорится, дорога в ад выложена благими намерениями, то это очень ненадежное покрытие. Натрясешься, пока доедешь. Ну за то, чтобы наши благие намерения не разбивались о стенку обстоятельств, - он поднял рюмку и смаху опрокинул в рот.
Марат не притронулся к своему бутерброду, смотрел, как с аппетитом закусывает Кирилл. Золотистые икринки в солнечных лучах были прозрачны, наполнены светом.
- Ты помнишь Колю?.
Вопрос был неожиданный, Кирилл посмотрел на Марата с недоумением:
- Какого Колю?
- Ну, в Ташкенте. После воины на Пушкинской стоял, на трамвайном кольце. Говорили, девушка его ехала на подножке трамвая, Коля окликнул, она оглянулась резко и сорвалась под колеса. А он дал клятву каждую ночь стоять на этом месте. Ну?
- Помню, - наконец кивнул Сомов, но смотрел непонимающе, ждал пояснений.
Недалеко от того трамвайного кольца было общежитие, в котором жила Наташа. Как давно это было! Больше тридцати лет. Буфетчица, с которой пытался он заигрывать, тогда, наверное, и не родилась еще…
- Помнишь, тоже Новый год был, - продолжал Марат со странным волнением. - Нас комендант прогнал из общежития, мы на улицу высыпали. Ночь стояла бесснежная, ясная. Нам весело было, балагурили, смеялись… И вдруг - Коля. Стоит одиноко, продрог, наверное. Кто-то спросил у него время, он ответил спокойно - и не ошибся, минута в минуту, хоть и не было у него часов. Девчонки притихли. Веселье больше не получалось, просто бродили по улицам.
- Было, было, - кивнул Сомов, тоже заражаясь его волнением. - Страшно подумать - мальчишки и девчонки, и это мы. Знаешь, иногда мне человеческая жизнь представляется в виде работающего грохота - все дрожит, вибрирует под нами, и мы поочередно, по классам крупности, проваливаемся, проваливаемся, все ближе к последнему рубежу, к неподвижной решетке… - Но этот настрой не устраивал его, Сомов заставил себя улыбнуться через силу: - В философию ударился. Это со мной бывает в последнее время, ты не обращай внимания. Как ты думаешь, сколько он мог там стоять - год, больше? Ведь каждую ночь? У меня не укладывается - такое себе наказание определить. Да за что? Он-то ни в чем не виноват, если разобраться. Был бы виноват, его б под суд отдали. А он каждую ночь вставал над рельсами и думал, вспоминал, переживал все заново, терзал свою душу… На сколько же хватило его, интересно? Всю жизнь нельзя же себя казнить, без срока. Ведь улеглось же со временем, подзабылось, изгладилось в душе. Женился, наверное, житейские заботы захлестнули… Или нет?
- Или нет, - задумчиво повторил Назаров, и сразу встрепенулся: - Допивай пиво и пошли.
Но Сомов не торопился.
- А ты почему вспомнил? - спросил он, вытирая губы.
- Да так… - Делиться возникшими вдруг мыслями Марату не хотелось, но и носить их в себе не легко. - Мы хотим как можно больше взять от жизни. Но жизнь так устроена, что нельзя только брать. Приобретения уравновешиваются потерями.
- Баш на баш? - будто бы даже обеспокоенно спросил Сомов, но заметно было, что эта игра.
- Когда как, - пожал плечами Назаров. - Бывает, теряем больше.
Неожиданно что-то изменилось в Сомове, глаза поблекли, погрустнели, какие-то подспудные мысли подступали, мешали продолжать игру.
- Может, и так, - согласно кивнул он головой. - Хватаешь, хватаешь, все боишься упустить, а просеет тебя грохот в нижние горизонты, начнешь бабки подбивать - и нет ничего. Что было - забудется, будто и не было. Какой же тогда смысл подгребать под себя? Правильно я твою мысль усек?
- Сам-то не так думаешь? - сощурился Марат, пытаясь по лицу его понять, в чем тот играет, в чем откровенен.
- Так же, - махнул рукой Кирилл. - Иногда мне кажется, что в жизни я уже всего испробовал и желать больше нечего. В самом деле - чего? На Северном полюсе не был? На дно океана не опускался? Так зачем это мне теперь? Такими вещами в молодости грезят. А мне теперь привычный диван милее всего на свете. Иной раз где-нибудь в песках, посреди пустыни так захочется прилечь на родимый диван, хоть волком вой.
- Единство и борьба противоположностей, - тихо, с осторожной, полувопросительной ноткой в голосе подсказал Назаров.
Сразу замкнувшись, недовольно насупившись, Сомов посидел молча, покрутил в руках пустой стакан, потом проговорил ворчливо:
- Ты привык все по полочкам раскладывать, а человек сложен, полон этих самых противоположностей, у него и так и эдак бывает, единство и борьба. Вот об этом бы написал. А то все по готовым рецептам. С небывалым подъемом трудится в эти дни бригада слесарей. Теперь портрет их бригадира украсит городскую доску Почета… А нет чтобы в душу ему заглянуть, туда, где единство и борьба противоположностей. - Но заметив, как нахмурился, потемнел лицом Марат, примирительно добавил: - Ты не обижайся. Инженерные решения тоже чаще бывают стереотипными, чем оригинальными. Я в своей работе сплошь и рядом руководствуюсь принципами стандартизации, унификации и типизации, приспосабливаю уже готовые технические решения к условиям своего производства. И этот подход весьма результативен. У меня дело, а у тебя только слово, так что с тебя и спрос другой.
Слышать это было обидно, Марат не согласен был с таким утверждением, но спора затевать не стал, спросил только:
- Зачем же ты тогда зовешь меня к себе?
- А для дела, - сразу оживился Кирилл. - Для дела. Слово ведь тоже свой вес имеет, хоть в руки его и не возьмешь. Если, к примеру, вовремя и к месту крикнуть "ура" или "караул", то пользы может быть не меньше, чем от доброго кулака или быстрых ног.
Его слова рассмешили Марата:
- Так что мне у тебя предстоит крикнуть: "ура" или "караул"?
- Мне сейчас "ура" нужно. Для поднятия духа в коллективе.
- Пошли, - сказал Марат.
Они поднялись. Сомов с сожалением оглядел остатки их скромного пиршества.
Марат попрощался с буфетчицей, и та неожиданно радушно улыбнулась в ответ:
- Заходите еще. Будем рады.
Глянув на нее, Сомов только головой качнул осуждающе.
- Видал, как она преобразилась, - сказал он, когда они вышли из бара. - Если просто посетитель - так постная рожа и ноль внимания, а корреспондента и улыбкой удостоила. Молчит, молчит, а все слышит.
Высокий, крупный Сомов уверенно шел впереди, и Назаров с минутной завистью посмотрел на его широкую спину, крепкий затылок.
- Какие дальнейшие планы? - остановился за воротами Кирилл.
- Никаких. Отдохну, почитаю, - Назарову хотелось скорее уйти.
- А может, продолжим? - Сомов заглянул ему в глаза и подмигнул: - Как настроение? Поехали ко мне. Посидим, музыку послушаем. Наташка рада будет.
- Нет, я домой, - упрямо повторил Марат. И чтобы как-то смягчить свой тон, пожаловался: - Уставать я стал, Кирилл. Газета - это такая нервотрепка, кто не знает - не представляет даже. Думаю податься на более спокойную работу.
- Где ж такая? - заинтересованно спросил Сомов.
- Есть тут один ведомственный журнал, два раза в год выходит.
- Жалеть не будешь? - угадал его настроение Сомов.
- А что делать? - вздохнул Марат и перевел разговор: - Так разбегаемся? Привет своим.
Уже пожимая его руку, Кирилл еще предложил:
- Может, все-таки порезвимся? Не ко мне - так я адресок знаю, вполне приличная одинокая женщина…
- Иди один.