Левка(оглушительным голосом). Кидайтесь на стулья, урканы, жмите скамейки!
Клаша(качает головой, улыбается). Ох, здоровый!
Беня(мечет на брата негодующий взгляд). Дорогие, присаживайтесь! Мосье Бобринец сядет рядом с рабби.
Бен Зхарья(ерзает в кресле). Зачем я сяду с этим евреем, длинным, как наше изгнанье? Пусть государственный банк (тычет пальцем в Клашу) сядет рядом со мной…
Бобринец(предвкушая новую остроту). Почему государственный банк?
Бен Зхарья. Она лучше банка. В нее хорошо положишь - она такой процент даст, что пшенице завидно. Плохое в нее положишь - она всеми кишками заскрипит, чтобы выменять поломанную твою копейку на новый золотой… Она лучше банка, она лучше банка…
Бобринец(поднял кверху палец). Надо понимать, что он говорит.
Бен Зхарья. А где же звезда наша во Израиле, где хозяин дома сего, где рабби Мендель Крик?
Левка. Он сегодня больной.
Беня. Рабби, он здоров… Никифор!
В дверях показывается Никифор в затрапезном своем армяке.
Пусть взойдет папаша со своей супругой.
Молчание.
Никифор(отчаянным голосом). Уважающие гости!..
Беня(очень медленно). Пусть взойдет папаша.
Арье-Лейб. Бенчик, у нас, евреев, отца не срамят перед людьми.
Левка. Рабби, человек так не мучает кабанчика, как он мучает папашу.
Вайнер возмущенно лопочет, брызгается слюной.
Беня(склоняется к мадам Вайнер). Что он говорит?
МадамВайнер. Он говорит - стыд и срам!
Арье-Лейб. Евреи так не делают, Беня!
Клаша. Расти сынов…
Беня. Арье-Лейб, старый человек, старый сват, служитель в синагоге биндюжников и кладбищенский кантор, не расскажешь ли ты мне, как делаются дела у людей?.. (Он стучит кулаком по столу и говорит с расстановкой, сопровождая каждое слово ударом кулака.) Пусть взойдут папаша!
Никифор исчез. Склонив голову, расставив ноги, стоит Беня посреди комнаты. Медленная кровь заливает его шею. Молчание. И только бессмысленное бормотанье Бен Зхарьи нарушает томительную тишину.
Бен Зхарья. Бог умывается на небе красной водой. (Молчит, ерзает в кресле.) Почему красной, почему не белой? Потому что красная веселее белой…
Половинки боковой двери скрипят, стонут и расходятся. Все лица обращаются в эту сторону. Показывается Мендель с иссеченным запудренным лицом. Он в новом костюме. С ним Нехама в наколке, в тяжелом бархатном платье.
Беня. Друзья, сидящие в моем доме! Этот бокальчик позвольте мне поднять за моего отца, за труженика Менделя Крика, и его супругу, Нехаму Борисовну, которые тридцать пять лет идут по совместной дороге жизни. Дорогие! Мы знаем, слишком хорошо мы знаем, что никто не выложил цементом эту дорогу, никто не поставил скамеек на длинном этом пути, и оттого, что великие кучи людей пробежали по этой дороге, она не стала легче, она стала тяжелее. Друзья, сидящие в моем доме! Я жду от вас, что вы не разбавите водой вино в ваших стаканах и вино в ваших сердцах.
Вайнер восторженно лопочет.
Что он говорит?
Мадам Вайнер. Он говорит - ура!
Беня(ни на кого не глядя). Учи меня, Арье-Лейб!.. (Подносит отцу и матери вино.) Наши гости почитают вас, папаша. Скажите слово.
Мендель(озирается и говорит очень тихо). Желаю доброго здоровья…
Беня. Папаша хочет сказать, что он жертвует сто рублей в чью-нибудь пользу.
Прасол. Толкуют мне про жидов…
Беня. Пятьсот рублей жертвует папаша. В чью пользу, рабби?
Бен Зхарья. В чью пользу? Молоко в девушке не должно киснуть, евреи… В пользу невест-бесприданниц надо пожертвовать!
Бобринец(заливается хохотом). Ай, хулиган!.. Ай, умница!..
Мадам Попятник. Я даю туш.
Беня. Давайте!
Заунывный туш оглашает комнату. Вереница гостей с бокалами тянется к Менделю и Нехаме.
Клаша Зубарева. Ваше здоровье, дедушка!
Сенька Топун. Вагон удовольствия, папаша, сто тысяч на мелкие расходы!
Беня(ни на кого не глядя). Учи меня, Арье-Лейб!
Бобринец. Мендель, дай бог мне иметь такого сына, как твой сын!
Левка(через весь стол). Папаша, не серчайте! Папаша, вы свое отгуляли…
Прасол. Толкуют мне про жидов! Я жидов получше вашего знаю…
Пятирубель(лезет к Бене и порывается целовать его). Ты нас купишь, черт, и продашь, и в узел завяжешь!
Громкое рыдание раздается за спиной Бени. Слезы текут по лицу Арье-Лейба и опутывают его бороду. Он трясется и целует плечо Бени.
Арье-Лейб. Пятьдесят лет, Бенчик! Пятьдесят лет вместе с твоим отцом… (Кричит истерически.) У тебя был хороший отец, Беня!
Вайнер(обрел дар речи). Выведите его!
Мадам Вайнер. Боже, какие штуки!
Боярский. Арье-Лейб, вы ошиблись. Теперь надо смеяться.
Вайнер. Выведите его!
Арье-Лейб(всхлипывает). У тебя был хороший отец, Беня…
Мендель бледнеет под своей пудрой. Он протягивает Арье-Лейбу новый платок. Тот вытирает слезы. Плачет и смеется.
Бобринец. Болван, вы не у себя на кладбище! Пятирубель. Свет наскрозь пройдете, такого Бенчика не сыщете. Я об заклад буду биться… Беня. Дорогие, присаживайтесь!
Левка. Жмите скамейки…
Гром сдвигаемых стульев. Менделя усаживают рядом с рабби и Клашей Зубаревой.
Бен Зхарья. Евреи!
Бобринец. Тихо чтоб было!
Бен Зхарья. Старый дуралей Бен Зхарья хочет сказать слово…
Левка фыркает, падает грудью на стол, но Беня встряхивает его, и он замолкает.
День есть день, евреи, и вечер есть вечер. День затопляет нас потом трудов наших, но вечер держит наготове веера своей божественной прохлады. Иисус Навин, остановивший солнце, был злой безумец. И вот Мендель Крик, прихожанин нашей синагоги, оказался не умнее Иисуса Навина. Всю жизнь хотел он жариться на солнцепеке, всю жизнь хотел он стоять на том месте, где его застал полдень. Но бог имеет городовых на каждой улице, и Мендель Крик имел сынов в своем доме. Городовые приходят и делают порядок. День есть день, и вечер есть вечер. Все в порядке, евреи. Выпьем рюмку водки!
Левка. Выпьем рюмку водки!..
Дребезжанье флейты, звон бокалов, бессвязные крики, громовой хохот.
Беня Крик
(киноповесть)
Часть первая. Король
Досуги пристава Соковича
Комната Соковича. Под потолком у окна с геранью покачивается в клетке канарейка.
У рояля вяжет старушка в чепце. Спицы быстро ходят в ее руках. Видна часть рояля. Отлакированная крышка инструмента блестит.
Пристав играет на рояле с необыкновенным чувством - он шевелит губами, поднимает плечи, открывает рот.
Клавиатура. По клавишам бегают пальцы пристава, украшенные перстнями в форме черепов, копыт, ассирийских печатей.
В клетке заливается канарейка.
Сокович играет, раскачиваясь, и с ним вместе раскачиваются - комната, канарейка, спицы, старушка.
В глубине комнаты показывается еврей Маранц в затрапезном сюртуке. Маранц покашливает, скользит, шаркает ногами, упоенный пристав не слышит.
Пальцы пристава бурно рвут клавиши. Над ними склонилось унылое, скептическое лицо Маранца.
Пристав переходит к нежному рiаnо, Маранц не выдерживает. В отчаянии обнимает он голову пристава и прижимает ее к груди.
Сокович вскакивает. Маранц шепчет ему на ухо или, вернее, куда-то пониже уха:
- Пусть мне не дожить повести дочку под венец - если… если не сегодня…
Маранц отступает, вьется, сучит ободранными ногами, потирает руки, мотает головой. Пристав разглядывает его с величайшей серьезностью. Маранц:
- Король выдает сегодня замуж сестру… "Они" перепьются, и вы можете сделать на "них" дивную облаву…
Сокович захлопывает крышку рояля. Он испытующе всматривается в гримасничающее, дергающееся лицо еврея.
На обочине тротуара, перед домом пристава, сидит молодая цыганка во многих трепаных юбках. Цыганка обвешана лентами, монетами, монисто. Она ест баранки и тянет вино из горлышка бутылки, рядом с ней прыгает на цепи мартышка. Вокруг обезьяны в полном неистовстве скачет детвора.
Дверь приставской квартиры открывается, на улицу проскользнул Маранц. Воровато оглядываясь, он быстро идет вдоль стены.
Цыганка схватила обезьяну, побежала за Маранцем, догнала его. Она умильно просит у него милостыню:
- Подай, царевич… Подай, красавец…
Маранц отплевывается, идет дальше. Цыганка проводила его долгим взглядом. Обезьянка, вскочившая на плечо женщины, тоже смотрит вслед Маранцу.
Улица на Молдаванке. Из-за угла показывается биндюг Менделя Крика. Старик пьян, он хлещет лошадей, клячи несутся бурным галопом, прохожие шарахаются в сторону.
Мендель Крик, слывущий среди биндюжников грубияном
Мендель Крик размахивает кнутом. Раскорячив ноги, старик стоймя стоит в телеге, малиновый пот кипит на его лице. Он велик ростом, тучен, пьян, весел.
Биндюг несется во всю прыть. Пьяный старик орет прохожим - поберегись!.. Навстречу ему, виляя бедрами, идет поющая цыганка. Обезьяна деловито лущит орешки у нее на плече. Цыганка подает старику знак, едва заметный.
Вожжи в руках Менделя. Схваченные железной рукой, они с карьера останавливают лошадей.
Лицо Менделя, внезапно протрезвевшего, обращено к цыганке.
Цыганка проходит мимо Менделя. Она скосила глаз и поет:
- Маранц, матери его сто чертей…
Цыганка вильнула бедрами, она играет с обезьянкой и поет про себя:
- Маранц был у пристава…
Мендель пошевелил вожжами и поехал. Не в пример прежней езде лошади его идут шагом.
Изображение облупившейся вывески: "Извозопромышленное заведение Мендель Крик и Сыновья". На вывеске намалевано ожерелье из подков и английская леди в амазонке с хлыстом. Леди гарцует на битюге, битюг мечет в воздух передние ноги.
Под вывеской у невзрачного одноэтажного дома сидят на лавочке два парня и щелкают семечки. Они хранят важное молчание и смотрят вперед безо всякого выражения. Один из них - молодой перс с оливковым лицом и черными разросшимися бровями, другой - Савка Буцис. Одна рука у Буциса отрезана, обрубок ее зашит в болтающийся рукав, другой, целой рукой он с необыкновенной ловкостью и ухарством выгребает из кармана подсолнухи и издалека, не целясь, бросает их в рот. Промаха у него не бывает.
К дому подъезжает Мендель Крик. Парни - перс и Савка - в полном безмолвии, не поворачивая голов, отдают старику честь. Ворота перед Менделем раскрываются; человек, раскрывающий их, не виден.
Двор, где живут Крики, обширен, окаймлен приземистыми старинными строениями, загроможден голубятнями, телегами, распряженными лошадьми. В углу двора девки доят коров.
Три розовых, зернистых коровьих вымени, женские руки, перебирающие соски, и струи молока, брызгающие в подойник.
Одна из девок кончила доить. Она разгибает спину, потягивается, луч солнца зажигает рябое мясо развеселого ее лица. Девка зажмуривается. Во двор на разгоряченных жеребцах влетает Мендель. Старик прыгает с биндюга, бросает девке вожжи и, переваливаясь на толстых ногах, бежит к дому.
Девка ловко распрягает лошадей, она бьет по мордам играющих жеребцов.
"Его величество король…"
Двухспальная, вернее сказать - четырехспальная, кровать загромождает комнату невесты Двойры Крик. Гигантское это сооружение забросано несметным количеством расшитых подушечек. К кровати прислонился спиной Беня Крик. Виден подбритый его затылок.
Беня Крик играет на мандолине. Ноги его, обутые в лаковые щегольские штиблеты, положены на табуретку. Костюм Бени носит печать изысканного уголовного шика.
Широчайшая кровать - колыбель рода, побоища и любви. В комнату вваливается папаша Крик. Он стаскивает с себя сапоги; разматывая невообразимо грязные портянки, старик недоверчиво их оглядывает. Как грязно живут люди - приходит ему в голову. Мендель разминает взопревшие пальцы ног и, слегка робея в присутствии сына-"короля", бормочет:
- Маранц был у пристава сегодня…
Пальцы Бени, перебиравшего струны, цепенеют. Струна лопается и завивается вокруг ручки мандолины. Мандолина летит на кровать и врывается в подушки.
Затемнение
С плеча Савки Буциса свисает пустой рукав, заколотый внизу булавкой - рубиновой змейкой.
Улица на Молдаванке. Перс и Савка сидят на лавочке у входной двери в квартиру Маранца. Они поглощены излюбленным занятием - щелкают подсолнухи. К дому Маранца подъезжает экипаж. На козлах осанистый кучер с патриархальным задом и раскидистой бородой. Кучер отмечен необыкновенным сходством с цыганкой, появлявшейся в первых сценах.
Из экипажа выходит Беня, он звонит у парадной двери. Вырезанное в двери окошечко отодвигается, сквозь него просовывается голова Маранца - хранилище немногих волос, чернильных пятен и перьев из подушки. Ужасный испуг отражается на его лице. Беня с удручающей вежливостью снимает перед маклером шляпу.
Равнодушная морда кучера. Он перебирает от скуки монисто, которое раньше было на цыганке.
Маранц спотыкаясь выходит на улицу. Беня здоровается с ним, обнимает его плечи и дружески сообщает:
- Есть кое-чего заработать, Маранц…
Указательный и большой палец Бени трутся друг о дружку. Жест этот обозначает, что предстоит выгодное дело.
Маранц колеблется. Силясь разгадать причину внезапного посещения, он всматривается в непроницаемое Бенино лицо.
Указательный и большой пальцы Бени движутся все медленнее, все загадочней:
- Есть кое-чего заработать, Маранц…
Маклер решился. Жена выносит ему из дома сюртук, шоколадный котелок, парусиновый зонтик. Из передней выглядывает куча детей. На измазанных их мордочках чистым, бойким блеском горят семитические глаза. Маранц и Беня садятся в экипаж. Жена Маранца кланяется "королю". Длинные груди ее раскачиваются, как белье, развешанное во дворе и колеблемое ветром. Кучер погнал лошадей.
Удаляющийся экипаж. Видна дородная успокоительная спина кучера, котелок Маранца, панама Бени. Экипаж проезжает мимо постового городового. Городовой отдает Бене честь.
Однорукий Савка подманивает к себе мальчика, сына Маранца. Карапуз, охваченный ужасом и восторгом неизвестности, движется по кривой, путаной линии.
Берег моря. Набегающая волна. Вверху - белые дачи с колоннадами. Экипаж едет по шоссе над самым берегом моря. Беня и Маранц беседуют по-приятельски. Котелок и панама дружелюбно покачиваются. Лошади идут крупной рысью. Местность становится все глуше.
Опасения Маранца сменились чувством умиления перед красотами моря и скал. Он развалился на кожаных подушках, он расстегнул ворот рубахи для того, чтобы загореть немножко. Беня вынимает портсигар, предлагает Маранцу папиросу и говорит небрежно:
- Люди говорят, что ты капаешь на меня приставу, Маранц…
Дрожащие пальцы Маранца пристукивают папиросой по серебряной поверхности Бениного портсигара.
Экипаж въезжает в глухое укрытое место на берегу моря. Скалы, кустарник. Кучер останавливает лошадей, поворачивает к седокам бородатое лицо, перекидывает ноги внутрь экипажа.
Беня подносит Маранцу спичку. Еврей в ужасе закуривает. Он переводит глаза с Бени на кучера, перекинувшего ноги внутрь экипажа. Кучер медленно кладет ноги на плечо Маранцу и снимает с него котелок.
Перс играет с маленьким сыном Маранца в излюбленную детскую игру. Малыш кладет свои ладони на ладони перса и тотчас же их отдергивает. Перс якобы не успевает ударить, зато маленький Маранц колотит изо всех сил. Мальчик совершенно счастлив.
Берег моря. Волна взрывается под скалой. В воду падает котелок Маранца.
Экипаж едет вдоль берега. На Бене по-прежнему панама, но на Маранце не видно больше котелка. Голова его взъерошена и дергается. Кучер поднимает верх экипажа.
По широким, голубым, тающим волнам плывет котелок.
Вспененные, запрокинутые морды лошадей.
Игра между мальчиком и персом продолжается. Савка неутомимо грызет подсолнухи.
Экипаж с поднятым верхом проезжает мимо постового городового. Тот снова отдает честь.
Савка увидел вдали экипаж. Он потрепал мальчика по щеке, дал ему пятак и ласковым ударом колена по некоей части прогоняет его.
Из экипажа, остановившегося у дома Маранца, выходит Беня, он направляется к парадной двери.
Перс и Савка снимаются с лавочки и, обнявшись, уходят.
"Мадам" Маранц открывает Бене дверь.
- Люди говорят, мадам Маранц, что покойный ваш муж капал на меня…
В переплете двери искаженное лицо женщины.
Из экипажа медленно выползает труп Маранца.
Спины Савки и перса, лениво, вразвалку идущих по улице.
Труп Маранца, распростертый на земле.
На земле, у лавочки, горка шелухи от подсолнухов, нащелканных Савкой.
Часть вторая
Друзья "короля" едут на свадьбу Двойры Крик
Здание полицейского участка. Кирпичная трехэтажная стена. В третьем этаже тюремные окна, переделенные решетками. В окнах лица заключенных. Арестанты, охваченные необъяснимым восторгом, машут кому-то платками.
Улица на Молдаванке. Сбоку здание участка. Старая еврейка сидит на углу и ищет в волосах у внучки. Слышен шум.
Старуха поднимает голову и смотрит на приближающуюся процессию.
Налетчики в свадебных архаических каретах направляются к дому старого Крика. В первой карете Савка и перс. В стальных вытянутых их руках по гигантскому букету. Налетчики одеты под масть Бене Крику, но вместо панам на них крохотные котелки, сдвинутые набок. Кучер украшен бантом и больше похож на шафера, чем на кучера.
Вторая карета - черный, колыхающийся, громадный ящик. В карете развалился Левка Бык - один из ближайших сподвижников "короля". В руке у него букет, на кучере его бант.
У ворот участка кучка благожелательных городовых. С почтением и завистью следят они за течением пышной процессии.