В 7-й (дополнительный) том собрания сочинений И. С. Шмелева вошли произведения, в большинстве своем написанные в эмиграции. Это вещи малознакомые, а то и просто неизвестные российскому читателю, публиковавшиеся в зарубежных изданиях.
Содержание:
Е. Осьминина. Как это было 1
Рассказы 5
Публицистика 69
Выходные данные 123
Примечания 123
Иван Сергеевич Шмелев
Собрание сочинений в пяти томах
Том 7. Это было
Е. Осьминина. Как это было
"Я в ужасе. Доходит до сердца. Кто-то отравляет нас токами (Вы не знаете!). Я борюсь с собой. У нас в семье наследственность ужасная. Мы все погибаем от этого проклятого электричества. Брат погиб, сестра… Теперь до меня. Но я борюсь и не хочу верить. Это только остатки наследственности. И потом – прошло время – мне доктора говорили, что лечили Корсакова, – мне уже 48 лет. А 48 лет – это уже 5 лет за пределом для того, чтобы уже не бояться этой проклятой наследственности" .
"Но то была петля Рока. Этот Рок смеется мне в лицо – и дико, и широко. Я слышу, визг-смех этого Рока. О, какой визг-смех! Железный, в 1000° мороза – визг ледяного холода. Он заморозил мне мозг, и я точно весь из стекла-льда – вот паду и рассыплюсь. Не уписать в тысячу книг. Века в один месяц прожиты. О, я мог бы теперь писать о Роке, о страдании" .
Эти письма дают представление о том, в каком состоянии Ив. Шмелев работал над рассказом "Это было". Шли самые страшные для него годы: 1919-1922-й. Страдания о сыне, неизвестность, догадка об ужасной правде – расстреле… В этих обстоятельствах и человек, не отягченный никакой наследственностью, способен сойти с ума.
Но Шмелев – не сошел. Зато сумел художественно изобразить сознание героя, находящегося в бреду и полубезумии: сдвиг времени и пространства, прерванные логические связи, странные выводы. То реалии первой мировой войны, то какая-то… Южная Америка; компания шпионов и страх за казну; оргии с гашишем и дорогими винами, а в конце – не то больница, не то тюрьма.
И все это тоже было, и все это наблюдал Иван Сергеевич Шмелев, закончивший свой рассказ 9 мая 1922 года, уже по приезде из красно-бело-красного Крыма в нэповскую Москву. Приведем в качестве своеобразного комментария следующие наблюдения очевидцев:
Вот Крым: "…целый ряд нездоровых явлений, мелкая и крупная спекуляция… Атмосфера загнанности, сменяющихся надежд и страхов способствовали возникновению самых фантастических слухов: об объявлении царя, о прибытии немецких аэропланов или о выходе в поход казачьей армии во главе с ген. Красновым. Возлагались огромные надежды на новые, более или менее серьезные изобретения. Так, например, 27 июля Совет при главнокомандующем ассигновал "не свыше шести миллионов рублей на устройство опытной станции" для испытания изобретенного инженером-поручиком Ф. М. Синицыным "генератора вынужденных незатухающих колебаний для радиотелеграфных станций"" .
А вот и Москва: "В России опять голод местами, а Москва живет, ездит машинами, зияет пустырями, сияет Кузнецким, Петровкой и Тверской, где цены не пугают <…> гладкое хайло – новую буржуазию". "Нэп жиреет и ширится, бухнет, собирает золото про запас, блядлив, и пуглив, и нахален, когда можно" .
Что же касается основного сюжета рассказа, то только на первый взгляд он весьма далек от реальности. Это – изобретение (в числе других названий – "Последняя система") сумасшедшего полковника: волны лунного света способны нейтрализовать силу черных волн "радиокрови"; и бунт в сумасшедшем доме. Критика сразу отметила перекличку с известным рассказом Э. По "Система доктора Смоля и профессора Перро". Но отметила она и другое – злободневность сего безумного изобретения. Р. Киплинг писал Шмелеву: "One begins though it to comprehend in some small measure the deeps though which your land is passing" . A.B. Амфитеатров, анализируя ситуацию в Советской России, сравнил Ленина с сумасшедшим полковником и заметил, что все ЧК заражено массовым безумием .
Нам, однако, кажется, что здесь не все так однозначно. Слишком уж симпатичен рассказчику сумасшедший полковник, слишком неприятны подчеркнуто здоровые люди. Не есть ли борьба лунных лучей с "радиокровью" – отражение борьбы белых и красных в общем безумии гражданской войны? Шмелев естественно должен был прибегнуть к аллегории: он писал рассказ в России и для России, и впервые "Это было" печаталось в московском литературно-художественном сборнике "Недра" (1923. № 1).
Следующие произведения из настоящего тома созданы уже в эмиграции. Только "Музыкальное утро" (впервые: Звено. 1923. 19 февр. № 3) набрасывалось еще в Крыму: в отделе рукописей РГБ хранится вариант рассказа с датой: "2 окт. 1920", заголовком "Колыбельная песня. Музыкальное утро" и подзаголовком "Будущим гражданам детям". Начало, сюжет, порядок следования эпизодов, портреты героев (их только зовут по-другому: сероглазый Сергей, кареглазый Левка), тексты песен в этой рукописи – те же. Но – меньше географических названий, политических примет времени, имен собственных (нет указаний мест, куда заходили двое, не называется Гуляй-поле, столица махновцев), нет разговоров с дрогалем и Гель-брасом. Это тоже понятно: рассказ писался в весьма смутное время, перед эвакуацией белых из Крыма (описана зима 1919/20 года, когда морозы доходили до – 22°), при живом еще сыне Сергее: отсюда более мягкий тон и светлые краски "Музыкального утра".
В остальных крымских рассказах, как и в "Это было", Шмелев предстает скорбным и трагическим писателем. В "Каменном веке" (впервые: Современные записки. 1925. № 25) все географически точно: Алушта с Космодамианским монастырем в окрестностях, с горами Чатыр-Даг (на ее плато – пещера Бинь-Баш-Коба, "пещера тысячи голов" с огромным количеством черепов, и Суук-Коба, "холодная пещера"), Демерджи со скалой "Бюст Екатерины", Аю-Даг, похожий на склонившегося к морю медведя, Бабуган, Кастель… Но герой, находящийся на грани безумия, теряющий чувство реального времени; стиль, передающий "поток сознания" главного действующего лица, – все напоминает "Это было". Интересно, что в основе сюжета лежит какая-то действительная ситуация. В "Материалах жизни" (1922) под пунктом 46 значится "Черная кошка и лужа (Убийство)" .
В "Гуннах" (впервые: Возрождение. 1927. № 658) описаны так называемые "вторые большевики", с апреля по июль 1919 года продержавшиеся в Крыму, при этом Керченский полуостров (поселок Ак-Манай находился в самом узком месте при переходе на полуостров) все время оставался в руках белых. Здесь уже трагедия гражданской войны показана без всяких аллегорий.
А вот "Панораму" в газете "Возрождение" сначала "Маковский не хотел печатать, ибо ему "не позволяет редакторская совесть давать такой мрак читателям"". В конце концов рассказ все-таки был напечатан в этой газете (1928. 7 окт. № 1223) вслед за "Туманом" (1928. 3 апр. № 1036). Причины проволочек на самом деле тут были несколько другие – об истории "Возрождения" мы скажем ниже. Но рассказ действительно очень горький. В нем отразилось отношение Шмелева к интеллигенции, которое составилось, видимо, еще в Крыму. Во всяком случае он писал в 1922 году: "Сил нет – как наши интеллигенты даже могут жить свиньями! Зачерствел и опоганился русский интеллигент! Никогда не любил я нашу болтливую, лживую, мелкую, себялюбив, интеллиг. Теперь вижу ее оголившейся. И куда мне больше по сердцу еще не нюхнувший "культуры" простяк-человек. У него все прямолинейней и проще. И скорее дороетесь до его души. Ему простишь все".
Что же касается цикла "Крымские рассказы": "Стенька-рыбак", "Однажды ночью", "Ентрыга" (соответственно: Иллюстрированная Россия. 1936. 18 апр. № 17; 30 мая, № 23; 20 июня, № 26), из 2-го тома настоящего собрания сочинений к нему относятся "Крест" и "Виноград" – он написан о С. Н. Сергееве-Ценском и, вероятно, докторе Шипине. Ситуации здесь тоже реальные: убийство работницы на ферме, а в "Материалах жизни" под пунктом 56 значится: "По венерич. надобности" – явно о рассказе "Однажды ночью". Шмелев вспомнил крымские страдания, словно предчувствуя новую потерю – 22 июня 1936 года скончалась жена писателя. Смерть ее была страшным ударом для Ивана Сергеевича. Он отвечал на соболезнования: "Мне больно и сил нет писать. Спасибо за ласку, за утешение. Чувствую минутой, что Оля со мной, как волна накрывает покоем, – и опять, отчаяние <…> Не дай Бог пережить любим, человека! А мы… 41 год не разлучались, да 5 лет до того были любящими, юными…".
Эти чувства – скорби, тоски и отчаяния, а также полубезумные герои, сдвиг пространства и времени, нарушение логики, определенные символы (луны, крови в "Это было", камня в "Каменном веке") – все это черты экспрессионизма. Сей стиль безусловно был присущ Шмелеву, особенно в начале 1920-х годов, потом он постепенно исчезает. Совершенно справедливо критик А. Я. Левинсон вспомнил "Красный смех" Л. Н. Андреева и "Четыре дня" В. М. Гар-шина, говоря об "Это было". Экспрессионизм был свойствен не одному Шмелеву в первые послереволюционные годы: многие произведения о гражданской войне и революции написаны в подобном духе. Впрочем, эта тема лежит уже вне направления нашей статьи – нас интересует сейчас скорее фактическая, нежели литературоведческая сторона дела, поскольку мы подошли к публицистике Шмелева.
…Переехать из Берлина в Париж в январе 1923 года помог Шмелеву И. А. Бунин: "Визу достать в Париж очень трудно, но думаю, что достану мгновенно". И достал. А также устроил сбор средств в пользу Шмелева, рекомендовал его литератору М. О. Цетлину, редактору ежемесячника "Окно", а затем консультанту журнала "Современные записки", и политику, публицисту П. Б. Струве, редактору журнала "Русская мысль", позже – газеты "Возрождение". Таким образом Шмелев познакомился и с "левыми", и с "правыми". Дважды – 13 марта и 11 апреля – он посетил Республиканско-демократический клуб. Но выбор сделал в пользу Русского Национального комитета под председательством богослова и политика А. В. Кар-ташева – по поводу предполагаемого сборника от этого комитета Бунин писал: "У меня проводит лето Иван Сергеевич Шмелев. Он уже сжег свои корабли, уже написал яростную статью для сборника А. В. Карташева".
Однако первой темой Шмелева, над которой он начал работу как раз летом 1923 года в гостях у Бунина, оказалась тема: Россия и Европа. Никак напрямую не связанная с борьбой партий, она вообще стала первой темой русских эмигрантов. Андреев еще в 1919 году закричал свой "SOS" на всю Европу, скорбя, недоумевая и предупреждая иностранцев – большевизм заразителен. Через год А. И. Куприн в хельсинкской "Новой русской жизни" писал о том же, замечая, что мир уже готов к торговым соглашениям и компромиссам с советской властью. В 1922-м Д. С. Мережковский в "Царстве Антихриста" обрушился на "буржуйско-большевистский заговор против всего христианского человечества". У Шмелева в эмиграции эта тема впервые зазвучала в "Солнце мертвых". Отсюда произошли его дальнейшие статьи – первая из них "Глаза открываются" (1924) о том, что мы сами виноваты в европейском отношении к нам.
По мере того как Европа выгодно торговала с большевиками, Шмелев писал свои статьи. В "Диком поле" (1924) – о деятельности известного полярника Ф. Нансена, Верховного комиссара Лиги Наций по делам русских беженцев (так называемый "нансеновский паспорт" русских эмигрантов стал для них притчей во языцех по тем сложностям, которые причинял). В "Открытом письме Томасу Манну"(1928) – о распродаже русских сокровищ на аукционе у Лепке в Берлине. Здесь надо сказать, что русских писателей особенно больно ранило "писательское" же признание большевиков. О позиции Р. Роллана, Г. Уэллса, А. Барбюса высказывались и Бунин, и Амфитеатров, и Мережковский, и А. Ф. Даманская, и филолог Н. С. Трубецкой. О том же статьи Шмелева – "К писателям мира", ""Похоть" совести", "Анри Барбюс и Российская корона" (все – 1927).
Но как же он надеялся, что хоть что-нибудь изменится! Как благословлял оставшихся верными России югославов, принявших наших инвалидов как своих, давших возможность русским детям получить образование – больше всего начальных русских школ было в Югославии. Этой стране Шмелев посвятил несколько статей: "Событие" (1928) – о съезде русских писателей, проходившем 25 сентября – 1 октября в Белграде; сам Иван Сергеевич там не присутствовал по болезни. "Ты победил, Галилеянин" (1934) – о гибели короля Югославии Александра Карагеоргиевича, убитого хорватскими террористами 9 октября 1934 года. 28 октября Шмелев выступил на собрании в память убиенного. "Письмо патриарху Варнаве Сербскому" (1935).
Временное ухудшение англо-советских отношений в конце 20-х годов вызвало появление статьи "Лед треснул?" (1929). Это уже чисто шмелевский поворот в теме: Россия и Европа.