Начальник автоколонны Спиридонов, услышав о женитьбе, пришел в ярость. Он стучал кулаком по столу, кричал, что он подобные фокусы видел, и Ванюшка у него отдельную квартиру такими выкрутасами не выбьет, а получит ее в порядке очереди. Начальник рассердился сильно.
После свадьбы в жизни Анки и Ванюшки внешне ничего не изменилось, если не считать того, что они стали есть вместе…
- Спиридонов даст комнату! - после продолжительного молчания говорит Ванюшка. - Коли дал машину, значит, даст и комнату.
Мысль о связи комнаты с машиной Ванюшка высказывает Анке, наверное, в сотый раз, но она неизменно встречает его радостным изумлением. Вот и сейчас широко открывает серые глаза, всплескивает ладошками, склонив голову, восклицает:
- Ты думаешь, даст? Если дал машину, значит, даст и комнату!
- Конечно! - басит Ванюшка, а она еще более изумляется, растопырив пальцы обеих рук, говорит:
- И верно! Раз дал машину… Он ведь не дал бы машину, если бы не думал дать комнату. Правильно я рассуждаю, Ванюша?
- Правильно! - тоном старшего уверяет ее Ванюшка. - Он, Спиридонов, хоть и сердитый, а хитрый. Он - у, какой хитрый! Вот, думает он, дам Ванюшке Чепрасову машину, а потом и комнату, коли он женился. Ты не обращай внимания, он только думает, что сердитый, этот Спиридонов.
- А и верно хитрый! - тоненько хохочет Анка. - Дам, думает, машину, а потом и комнату… Ох, и хитрый он, этот Спиридонов!
3
Перед тем как пойти в гараж, Ванюшка забегает на почту, чтобы, послать заказное письмо.
За окошечком с кудрявой надписью "Заказная и прочая корреспонденция" сидит усатый толстый старик с выпуклыми глазами, которого в деревне зовут дядя Яша-торопыга. В чем соль прозвища - понять нетрудно.
Стоит только однажды посмотреть на дядю Яшу, понаблюдать минуту за ним, как все станет ясным.
- Здравствуйте! - здоровается Ванюшка с дядей Яшей, который в этот момент достает из книги марки, заложенные менаду страницами. Услышав приветствие, дядя Яша медленно скашивает на Ванюшку выпуклый глаз, двигает губами, точно дожевывает остатки пищи, затем, открыв рот, мгновение держит его открытым.
- Здра… - немного погодя произносит он первую часть слова. Вторую часть дядя Яша говорит секунды через четыре, когда затосковавший Ванюшка протискивается головой в окошечко, - вствуй! - доканчивает дядя Яша, возвращая на место скошенный глаз. Он снова с головой занят выниманием марок - очень сложным делом, состоящим из ряда ответственных операций. Первая из них заключается в том, что, далеко отнеся книгу от дальнозорких глаз, дядя Яша внимательно, с недоверчивой подозрительностью осматривает ее, словно боится, что часть марок книга утаит. Операция эта заканчивается тем, что дядя Яша перевертывает листок книги и, ничего не обнаружив под ним, снова относит книгу от глаз. Операция номер два состоит в вынимании марок. Ее дядя Яша, в свою очередь, разбивает на две операции: длительное осматривание марок, изучение их и вынимание с целью положить на стол.
Во время производства всех этих ответственных операций дядя Яша совершенно забывает, что Ванюшка стоит перед ним.
- Дядя Яша! - громко, как в лесу, кричит Ванюшка. - Дядя Яша… Заказное письмо!
Но старик находит очередную порцию марок и потому не способен слышать Ванюшку.
- Дядя Яша! Да дядя Яша же…
- На один рубль двадцать копеек, - медленными словами говорит дядя Яша. - Всего - на четыре рубля четыре копейки…
- Заказное письмо! - надрывается Ванюшка.
- Заказ… - произносит дядя Яша первую часть слова, - ное… Давай сюда!
Когда он берет письмо, Ванюшка пугается: только один жест отнимает у дяди Яши секунды три, что же будет дальше! Дяде Яше нужно открыть квитанционную книжку, проставить номер квитанции, выписать ее, затем проштемпелевать письмо, выдать квитанцию и отсчитать сдачу с рубля. Ванюшке думается, что все эти операции займут не меньше часа, и он протягивает руку, чтобы взять письмо обратно. Но поздно: оно уже на столе, и дядя Яша искоса и придирчиво разглядывает его.
- Авиа… - не то спрашивает, не то утверждает дядя Яша.
- Простое! - кричит Ванюшка.
- Хорошо! - в два приема произносит дядя Яша и приступает к работе.
Ванюшка томится. Он уже жалеет о том, что посылает письмо заказным, хотя это важное, серьезное письмо, которое он писал так долго, что выучил наизусть:
"Дорогие мама и папа! Сообщаю вам, что получил новую машину. Марка ГАЗ-51, выпуск этого года. Новая, хорошая.
Теперь меня будут отправлять на длинные перегоны. Машину привезли на платформе, так что у нее на счетчике всего двадцать три километра. Теперь сообщаю следующее. В нашем гараже работает учетчицей Анна Перегудова. Фигурой она схожа на Лизу Власову, а лицом на тебя, мама, да и по характеру схожая. Отец у нее умер от болезни, мать живет в областном городе. Посылаю вам ее фотокарточку. Так что я жду вашего решения насчет женитьбы. Девушка она хорошая, а я теперь получил новую машину, и жить нам можно неплохо. Жду от вас скорейшего ответа насчет женитьбы. Ваш сын Иван Чепрасов".
Ванюшка дважды повторяет фразу: "Жду от вас скорейшего ответа насчет женитьбы". Лицо у него делается хитрым. Он страшно доволен этой фразой, так как написать правду о женитьбе не решился.
- Десять… - говорит дядя Яша, - копеек…
Получив рубль, дядя Яша долго держит его на ладони, рассматривает на свет, что-то шепчет про себя. Глухая тоска охватывает Ванюшку. Сырой полумрак почты, тишина, в которой глухо, обреченно жужжат мухи, запах пыли и сургуча, темно-коричневый пол - все угнетает. Хочется вырваться под голубое высокое небо, хватнуть полной грудью лесной воздух, почувствовать ногами твердую мягкость земли. Мысль о том, что дяде Яше предстоит просидеть на почте целых семь часов, пугает Ванюшку - он поеживается, сочувственно глядит на старика.
- Де… - говорит дядя Яша, медленно протягивая Ванюшке сдачу, - вяносто копеек!
Ах, какая тоска! Ванюшке вспоминается пологий, пустой берег реки, пыльная трава, на которой топчутся серьезные, задумчивые ребятишки - с ними воспитательница детского сада играет в каравай. Мальчишки и девчонки ходят по кругу, держась за руки, грустными тонкими голосами поют дурацкую монотонную песню. Они так хорошо вымуштрованы, эти мальчишки и девчонки, что не смеют глядеть на прохладную реку, на близкий лес и потому покорно топчутся. В своей серьезности, сосредоточенности они похожи на стариков, сидящих на завалинке.
Ванюшка ненавидит "каравай". Он вспоминает его, если видит людей, для которых работа не страсть, не удовольствие, а пыльная тоска истоптанной травы. Ему сейчас до боли в сердце жалко дядю Яшу. Несчастный человек! Для Ванюшки работа - это… это… Трудно, очень трудно передать то чувство, которое испытывает Ванюшка, работая. Трудно потому, что утром он садится за руль новой машины, выжимает сцепление и… работа кончается, и ему нужно вылезать из кабины, ставить автомобиль в гараж. Невозможно передать то, что он чувствует, работая, но в память о прошедшем дне у него остается ощущение крылатости, голубого сияния; в глазах серой лентой развертывается дорога. Ноздри щекочет бензин, руки хранят тепло рычагов. Единым мгновением, ослепительным, ярким остается в памяти прошедший день, наполненный дорогой, а все остальное: обед на трассе всухомятку, торопливые часы погрузки и выгрузки, остановки для заправки - вспоминается как незначительное, второстепенное, не нужное ни ему, ни другим.
Работа заполняет не только семь часов, а сутки полностью: ночь - тоже серая лента дороги, чувство крылатости, запах бензина. Правда, Ванюшка видит сны всего долю секунды, а остальное время спит без сновидений, но ему кажется, что ночь повторяет день.
- Что? - недоуменно спрашивает дядя Яша, высовываясь из окошка.
- Ничего! - смущается Ванюшка, так как, оказывается, он вслух произнес слово "каравай". - Ничего, дядя Яша, - повторяет он, сердясь на свое смущение и, наверное, от этого по-настоящему сердится.
- Это вам не каравай! - гневно вскрикивает Ванюшка. - Не каравай, говорю…
С этими словами Ванюшка выбегает на улицу, поглядев на часы, удивленно морщит лоб - оказывается, он пробыл на почте всего десять минут. И Ванюшка сразу же забывает о почте, о тоскливом дяде Яше, о запахе сургуча, словно этого не было, не могло быть на свете. Над ним - солнце, под ногами - росистая трава, в легких - сосновый воздух. Сорвавшись с места, Ванюшка резво бежит по улице.
Остановившись перед гаражом, он вынимает из нагрудного кармана спецовки обтянутый зеленым коленкором блокнот, бережно перелистывает страницы, найдя нужную, читает: "19 июня. Проверить задний мост, крепление колес, затяжку рессор. Смазать подшипники передних колес, а также подшипник вентилятора".
4
- Таким солидолом шприцевать машину не буду! - раздельно, почти по слогам говорит Ванюшка и прямо, вызывающе смотрит на начальника автоколонны Спиридонова. - Вы слышите?
- Слышу! - отвечает начальник.
Широко расставив ноги, Ванюшка стоит посередь гаража; поза у него прочная, устойчивая, словно его прикрутили к бетонному полу. Начальник дышит тяжело и быстро, Ванюшка - спокойно и ровно. Возле них молча, выжидательно стоит пожилой усатый шофер, а чуть поодаль, сложив руки на груди, - Валька Скаткова.
- Значит, не будешь шприцевать? - свистящим шепотом спрашивает начальник в четвертый раз.
- Не буду! - в четвертый раз отвечает Ванюшка.
- Ну, хорошо! - бледнея, говорит Спиридонов. - Хорошо, хорошо! - зачем-то повторяет он.
Начальник автоколонны Спиридонов не знает, что еще сказать, мучительно ищет нужные слова, но, видимо, не находит и от этого окончательно теряет самообладание.
- Безобразие! - визгливо кричит Спиридонов, - Нахальство.
Странно слышать его крик в сдержанной, приглушенной тишине гаража, в котором люди привыкли работать и двигаться спокойно, неторопливо. Спиридонов, вероятно, чувствует это, понимает по выражению лиц пожилого шофера и Вальки. Растерявшись, он хочет закричать еще раз, но голос срывается от волнения.
- Идите к машине, Чепрасов! - хрипит Спиридонов.
- Дайте тугоплавкий солидол! - спокойно отвечает Ванюшка, не шевелясь, не меняя позы, в которой очень удобно говорить с начальником. За весь разговор он только один раз украдкой оглядывается на машину - она стоит в трех метрах, тихая, но властная, так как ей нужен тугоплавкий солидол.
За самый кончик, за тонкий ускользающий кончик Ванюшка ловит промелькнувшую мысль и немедленно выкладывает ее Спиридонову.
- Машина государственная, - стараясь не упустить мысль, раздельно произносит он, - машина государственная, я прошу солидол для нее, а это значит, солидол нужен не мне, а машине и, значит, государству. Понимаете? - спрашивает он, радуясь тому, что так точно сформулировал мысль. - Я для государства прошу…
Ванюшка произносит эти слова веско, значительно, и мысль, вероятно, удачная, так как начальник, с шумом выдохнув воздух, отшатывается от Ванюшки. Проходит еще несколько мгновений, и Спиридонов окончательно приходит в себя: теперь перед Ванюшкой стоит обычный Спиридонов - суховатый, подтянутый, с начальственными складками у губ человек. Голос у него басовитый, движения четкие, сдержанные, он много выше и сильнее Ванюшки.
- Вы правильно сказали, Чепрасов, машина государственная! - подтверждает начальник автоколонны.
Да, теперь это тот человек, который дал Ванюшке машину, принял его на работу и который одним росчерком пера мог осчастливить его и Анку: "Дать квартиру. Спиридонов".
- Правильно, машина государственная, - сухо повторяет начальник. - В связи с этим прошу вас, товарищ Чепрасов, сдать машину Зорину. Я вас отстраняю от управления автомобилем. - После этих слов он поворачивается к Ванюшке спиной, решительно показывая этим, что вопрос исчерпан. Чтобы поставить окончательную точку, он громко обращается к пожилому шоферу:
- Товарищ Зорин, примите машину у Чепрасова. - И, по-прежнему не поворачиваясь к Ванюшке, скороговоркой бросает: - Так сдавайте машину, Чепрасов, сдавайте… Время не ждет!
Ванюшка молчит, молчит секунду, вторую, третью. Сквозь дощатые стены гаража слышно, как на далекой станции тонко и тревожно перекликаются паровозы.
- Так что же, Чепрасов! - не выдержав молчания, резко оборачивается начальник.
По лицу Ванюшки бродит задумчивая, мечтательная улыбка, словно он вспомнил о радостном, светлом, скуластое лицо юноши симпатично, добродушно. Сморщив нос, он коротко вздыхает, как вздыхает ребенок, когда ему покупают яркую, давно обещанную игрушку.
- Что такое? - сухо спрашивает Спиридонов.
- Машину у меня отнять нельзя! - с той же мечтательной ласковой улыбкой говорит Ванюшка. - Это моя машина! - И ясными глазами смотрит на Спиридонова, - Теперь у меня машину отнять нельзя. Нет такого человека, чтобы мог взять ее. Теперь она - моя. Работаем мы с ней.
Ванюшка бережно вынимает из кармана ключ зажигания в аккуратном клеенчатом футлярчике, который сшила ему Анка. На вытянутой руке подносит ключ к Спиридонову, тихо говорит:
- Вот ключ! Никому не отдам…
- Придется привезти из района тугоплавкий солидольчик! - вдруг вмешивается в разговор Валька Скаткова, до этого с молчаливым интересом наблюдавшая за Ванюшкой.
- Надо, Иваныч, привезти солидольчика-то! - неожиданно для самого себя поддерживает Вальку пожилой усатый шофер. - Время жаркое, опять же машин новых много…
- Ты слышишь, Спиридонов! - кричит Валька Скаткова. - Послушала я тебя сегодня, с души воротит… Вези солидол, пока плохо не стало!
Но Ванюшка теперь уже не обращает никакого внимания ни на Спиридонова, ни на Вальку, ни на усатого. Безоблачно, мечтательно улыбаясь, идет к машине, забирается в кабину, заводит мотор, выезжает в проход. Возле начальника Ванюшка останавливается. Полуоткрыв дверцу, он говорит мирно, тем же самым тоном, каким объяснял, что машина государственная:
- До райкома дойду, Василий Иванович, до области дойду, а солидол будет… Мое дело выигрышное - не для себя прошу! Подпишите путевку…
Начальник автоколонны Спиридонов подписывает путевку. Ее нельзя не подписать: Ванюшкины руки лежат на баранке гудящего автомобиля, стоят в молчаливом ожидании усатый шофер и Валька Скаткова, открытая дверь гаража голубеет.
Спиридонов бледен, веко левого глаза подергивается, пальцы дрожат. Как только начальник делает последний завиток кудрявой росписи, Ванюшка благодарит его коротким кивком головы… Важно покачиваясь, машина уходит из гаража, за ней вторая, третья.
Спиридонов остается один. Неподвижный, затаив дыхание, слушает, как в груди тяжело и неровно бьется сердце - больное сердце под перебитыми немецким осколком ребрами. Он слушает, как бьется оно, и бледнеет от нехватки воздуха. На душе тяжело и пусто.
- Ц-ц-ц-ц-ц! - ссутуливаясь, огорченно цыкает Спиридонов.
Как, когда и почему заболел он этой страшной болезнью? Откуда у него это? С офицерских ли погон завелось, началось ли тогда, когда впервые оказался распорядителем сорока шоферских душ, или после того, как понял, что дома, машины, бензин, автол люди получают из его рук? Когда впервые в жизни стал кричать на шоферов?
Не помнит этого Спиридонов, не знает, когда и как. Знает одно - стоит шоферу потребовать что-нибудь, заговорить твердым голосом, как свет меркнет перед глазами, кажется, что земля уходит из-под ног. Уходит вместо с правом командовать машинами, людьми, с правом быть Спиридоновым. Тогда он начинает кричать.
Почему он сразу не согласился с Ванюшкой, что нужен тугоплавкий солидол? Ребенку ясно, что нужен, а он кричал, позабыв о том, что юноша прав… Черт возьми, да не сволочь же он, Васька Спиридонов! Полгода бился, чтобы получить для Ванюшки - хорошего парня, старательного шофера - новую машину, переругался с областным начальством, а сам кричит: "Сдавай машину, Чепрасов!" Дом - двухкомнатный дом с кухней - собирается дать он Ванюшке, а кричит: "Сдавай машину!"
- Ц-ц-ц-ц! - сутулится начальник автоколонны. - Позор! Позор!
Он еще долго стоит в полутемном гараже. Потом нервно хлопает себя по карманам, найдя портсигар, достает папиросу, ломая, чиркает спичками. Спиридонов делает несколько торопливых затяжек, жадно глотает дым, он почти докуривает папиросу, когда рассеянный взгляд натыкается на крупные буквы: "Не курить! Штраф десять рублей!"
Обжигаясь, Спиридонов пальцами сминает папиросу.
- Подлец! - громко произносит он. Эхо разносит звуки по гаражу.
"Подлец!" - ругает себя Спиридонов, вспоминая, что только он курит в гараже. Курит демонстративно, при всех, не обращая внимания на шоферов, которые уже привыкли к тому, что начальник автоколонны курит там, где им курить строго запрещено.