- Путаница у вас в голове, Алексей. Разные вещи путаете: одно дело - право народа, другое - право личности.
- Когда видишь какую подлость, тут не до права.
- Представьте себе, что каждый плюнет на право и станет по-своему определять, где подлость, а где нет. Что получится? Хаос! У кого кулаки тяжелее, тот и командовать станет.
- Так оно и бывает.
- Среди уголовников. А право ограждает всех - и слабых и сильных. Иначе люди давно истребили бы друг друга.
- А они и сейчас истребляют. Вы радио слушаете?
- Опять вы о другом говорите.
Мысли Кожарина совершали скачки, которые трудно было предвидеть. Не считаясь с логикой, он отстаивал свою стихийную нетерпимость ко всему, что считал несправедливым.
- Я вот чему удивляюсь: до чего же эта жизнь коряво устроена!
- Вы о какой жизни говорите?
- О всей, что на земле. - Кожарин усмехнулся и продолжал другим тоном, как будто вспомнил что-то веселое. - Как-то еще до флота я с одним старичком схлестнулся. То ли он из попов был, то ли из баптистов, одним словом, вздумал меня к религии перетягивать. "Посмотри, говорит, сын мой, как все кругом мудро и дивно устроено. Неужто сама по себе могла такая красота наладиться, если бы не творец всего сущего, не господь бог?" Выдал я тогда тому попику сполна. Да, говорю, весьма все мудро устроено. Чтобы с голоду не помереть, одна живая тварь другую грызет, птица птицу рвет, зверь зверя гложет, - по всей земле стон идет. А как, говорю, дивно землетрясения устроены! Или наводнения, когда одной волной тысячи смывает - и старых, и малых, и правых, и виноватых. А как, говорю, ловко болезни придумал творец всего сущего. Видали, спрашиваю, как детишки от болезней мучаются, на всю жизнь калеками остаются? Счастье, говорю, для вашего бога, что нет его вовсе. А был бы, так его за такое мудрое устройство я бы за ноги повесил, головой к земле, чтоб глядел и любовался на свою красоту. А то он все на небо зыркает.
Закончил Кожарин озлобленно, - не оставалось сомнений, что свой приговор богу он обязательно привел бы в исполнение. Теперь рассмеялся Колесников. Кожарин поерзал на скамейке, усаживаясь поудобнее.
- Переделывать нужно все к чертовой матери.
- Что именно?
- Все! С капитализмом человечество кончит, за природу возьмется.
- И с землетрясениями, думаете, справится?
- А думаете, нет? В науку не верите. Придет время, проковыряют дырки в нашем шарике, лишнюю энергию в дело пустят, и конец землетрясениям.
- А то, что живой живого - с этим как? - шутливо спросил Колесников.
- Придумают, - серьезно ответил Кожарин. - Об этом и в газетах пишут: химия кормить будет. Всякую ядовитую гадину выведут, а остальные пусть пасутся. Десяток планет для начала освоим, всем места хватит. Чистая будет жизнь.
Кожарин замолчал, словно вглядываясь в будущую жизнь.
- Ежели хотите знать, - заговорил он опять, - труднее всего с людьми будет. В смысле переделки. Такие фрукты среди них попадаются... Да и каждый - в чем хорош, в чем плох. Тоже мать-природа сослепу намудрила.
На невидимом крыльце хлопнула дверь. Оттуда донесся голос Клавдии:
- Леша!
- Здесь я, Клаша, здесь. Ложись.
- Шли бы в избу.
- Сама прогнала, теперь нам и здесь светло. Спи давай.
Как ни ласкова была ночь, а по спине уже пробежали первые волны озноба. Колесников сидел не шевелясь. Он боялся спугнуть доверительную откровенность Кожарина. За сумятицей в мыслях открывалась вся душа этого парня.
- Не озябли? - спросил Кожарин.
- Нет, хорошо, - ответил Колесников, проверяя на сгиб онемевшие ступни.
- Я о чем хотел сказать. Вы не замечали? Чем подлей человек, тем живучей. У него от рождения и нахрап, и хитрость, и жестокость. Он тех, кто подобрее, помягче, локтями растолкает, кого опрокинет, на кого наступит, вперед продерется, еще и в начальство вылезет. Бывает?
- Чего не бывает...
- А почему такая несправедливость?
- Рано или поздно несправедливость исправляют.
- Фашистские звери чуть всю Европу не подмяли.
- Чуть. В этом "чуть" вся суть. В истории никогда не было, чтобы реакция побеждала навсегда. Обязательно ее сметали, а народы, которые борются за правое дело, шли дальше. Значит, сила-то за ними. Превосходство подлецов, хоть одиночек, хоть целых правительств, всегда временное.
- Об этом спору нет. Только уж больно издержки велики, - пока сметешь...
- Тут уж ничего не поделаешь.
- Почему "не поделаешь"? Наука поможет. А пока без силы нельзя. Их словом не проймешь.
- Вы о ком?
- А хотя бы о тех же империалистах. Вы смотри-те, что делают!
- Об этом вы и докладную писали?
- Семен натрепался?
- Нет.
- Я не докладную, а рапо́рт подавал. Нельзя терпеть, чтобы эти сволочи деревни жгли, детишек убивали. Вы про напалм слыхали?
- Приходилось.
Молчали долго. Слушали, как перебрехиваются собаки. За спиной послышались шаги. Должно быть, Клавдия стояла рядом и только ждала паузы, чтобы потревожить их. Она остановилась, не доходя.
- Леша.
- И чего тебе не спится?
- Подойди на минутку.
Кожарин встал и отошел. Сначала они о чем-то шептались, потом Кожарин громко сказал:
- Подойди и выскажись.
Клавдия опять быстро-быстро заговорила вполголоса, Кожарин подошел и, смущаясь, сказал:
- Здесь моя благоверная грехи замаливает.
- Какие грехи? - удивился Колесников.
- Стыдно стало, что не по-хозяйски приняла. Раздобыла маленькую, просит зайти в избу.
Колесников вскочил и шагнул в темноту.
- Где она?
- Подойди, Клаша, не видать тебя, - сказал Кожарин.
По шагам Колесников догадался, что Клавдия рядом.
- Спасибо за приглашение, - сказал он. - Это я должен прощения просить, что пришел незваным. А на вас у меня никакой обиды нет.
- А нет, так пойдемте.
- Никак не могу. И так засиделся. Мне на первый автобус нужно поспеть. С удовольствием посидел бы, но никак не могу.
Кожарин поддержал Колесникова.
- Это верно, поздно. Другой раз приедете, будете гостем. Спасибо за разговор.
- И я очень рад. До свидания, Клавдия.
Он ощутил тепло протянутой руки, нашел ее в темноте и крепко пожал.
- Счастливо вам доехать, - сказала Клавдия.
Лицо ее вдруг осветилось, как будто ночь сменилась утром и все озарили лучи солнца. Клавдия улыбалась и повторяла: "Приехали. Приехали".
- Приехали, гражданин, приехали!
Колесников открыл глаза, увидел проводницу, трясшую его за плечо. Поезд замедлял ход. Пассажиры уже толпились в коридоре.
С трудом расцепив склеившиеся пальцы, Колесников сел и тупым взглядом разбуженного человека уставился в свой портфель. Он никак не мог сообразить, когда успел заснуть и что из прошлого уже видел во сне. Хотя это не имело никакого значения, было обидно. Если бы его не растрясла проводница, может быть, он вспомнил бы что-то еще, самое важное, без чего будет очень трудно написать обвинительное заключение по происшествию в Алферовке.
Выходные данные
Ланской Марк Зосимович
ДВЕ ПОВЕСТИ
Л. О. изд-ва "Советский писатель", 1969, 320 стр.
Тем. план вып. 1969 г, № 42. Редактор Ф. Г. Кацас.
Художник В. Н. Шульга. Худож. редактор А. Ф. Третъякова.
Техн. редактор Л. П. Мельникова. Корректор Э. И. Панова.
Сдано в набор 15/X 1968 г. Подписано в печатъ 30/I 1969 г. М18921.
Бумага 84х108/32 № 1. Печ. л. 10 (16,8). Уч.-изд. л. 15,91.
Тираж 30 000 экз. Заказ № 1602. Цена 61 к.
Издательство "Советский писатель", Ленинградское отделение.
Ленинград, Невский пр., 28.
Ленинградская типография № 5 Главполиграфпрома
Комитета по печати при Совете Министров СССР.
Красная ул., 1/3.