Охотники еще раньше сговорились: при первом сколько-нибудь значительном снеге, когда уже можно будет различать следы, всем троим собраться у Нехана на совет. И на следующий день после ночного снегопада Пларгун и Лучка почти одновременно появились у Нехана.
Нехан встречал гостей приветливо, как подобает уважающему себя нивху. Заслышав скрип снега, он выходил из избушки и, радушно улыбаясь, шел навстречу гостю с протянутой рукой.
- А-а, пришел, - говорит он. - А я жду. Уже сварил свежей оленины.
Нехан держался уверенно, и окружающие должны принимать его поступки как должное. Но эти покровительственная интонация и уверенность, сильное рукопожатие не очень понравились старику Лучке. По нивхским обычаям, Нехан должен бы скромно, без шума, с почтительной предупредительностью встретить старшего. И вовсе не надо хватать руку и трясти ее так, будто необходимо вытрясти из нее костный мозг.
С Неханом Пларгун чувствовал себя как-то скованно. Дни, проведенные вместе со стариком, были блаженной свободой. Лучше быть в тайге наедине с собакой, чем бесконечно ощущать на своих плечах тяжелую, властную руку, от которой невозможно освободиться. Поэтому шумная встреча порадовала юношу. Сегодня Нехана будто подменили. Он стал вдруг таким внимательным, разговорчивым, радушным.
Хозяин избушки подцепил дымящееся мясо чефром - длинной заостренной щепкой, похожей на вертел, и один за другим выложил прямо на низкий столик большие сочные куски жирной оленины. Избушка наполнилась аппетитным запахом мяса. Нехан вытащил из-под нар початую бутылку спирта и, как бы извиняясь, сказал:
- Вчера так продрог, что вынужден был раскупорить бутылку. Иначе хрипел бы сейчас на кровати.
Как-то трудно было представить себе этого могучего человека, поваленным недугом.
- Хорошо, что был спирт. Ведь не интересно свалиться от болезни, когда охота только началась, - сказал Пларгун с нарочитой грубоватостью и поймал себя: сказал совсем не то, что было на уме. Откуда эта фальшь? Что творится со мной: то дал себе вольность не поверить в искренность поступков знаменитого охотника, то позволил себе сказать совсем не то, что вертелось на языке?..
Нехан вышел к лабазу и принес холодной соленой кеты - на закуску.
Старик нарезал свежеиспеченной лепешки, а Пларгун подложил в огонь мелко наколотые поленья и поставил на раскалившуюся докрасна печку медный чайник с водой.
- Ну, нгафккхуна, за начало! - Нехан поднял кружку чистого спирта.
Пларгун поднял полкружки разведенного спирта, Лучка - столько же.
Сказав короткий тост, Нехан уже поднес было кружку к мясистым, округло раздвинувшимся губам, но его остановил старик. Он вдохновенно произнес:
- Пусть никто не думает, что мы пришли в тайгу за соболем - нет, мы не за соболем пришли. Пусть никто не думает, что мы пришли в тайгу за выдрой - нет, мы не за выдрой пришли. Пусть никто не думает, что мы пришли в тайгу за лисой - нет, мы не за лисой пришли. Пусть никто не думает, что мы пришли в тайгу за глухарем - нет, мы не за глухарем пришли. Пусть все население тайги знает, что мы не за ними пришли. Верно, нгафкка? - обратился старик к Нехану.
- Верно! Верно! - торжественно и громко подтвердил Нехан.
Пларгун с раскрытым ртом слушал длинную и странную речь старика.
Сперва Пларгун принял ее, как начало удачной шутки. Но чем дальше говорил старик, тем больше сомневался Пларгун в своей догадке. И когда старик с пафосом, обратился к нему: "Верно, нгафкка?" - он чуть слышно, с покорностью ответил:
- Верно! Верно!
- Слышите, вы? - Старик повернулся к правой стене. - Слышите, вы? - Старик повернулся к задней стене. - Слышите, вы? - Старик повернулся к левой стене. - Слышите, вы? - Старик обернулся к двери. - Все вы слышали, что мы, трое людей, пришли в тайгу вовсе не за вашими дорогими шкурами. Носите их сами. Не бойтесь нас! И выходите все! Выходите из своих нор, из своих логовищ, из своих дупел и расщелин, из-под валежин и коряг. Выходите все! Занимайтесь своими делами. Бегайте по тайге, по сопкам! Оставляйте больше следов! Больше! Больше! Больше!
Старик вошел в экстаз. Он уже не кричал - хрипел. Он дышал часто и тяжело, желтая пена каймой обложила потрескавшиеся губы, вспучилась по углам рта. Узкие глаза округлились и отрешенно уставились, застыли на мгновение. Потом старик очнулся и вернулся в бренный мир из того неведомого для других мира, в котором пребывал. Он вспомнил о кружке со спиртом, поспешно обхватил ее дрожащими руками, поднес ко рту и опрокинул. И Нехан привычно, одним духом проглотил целую кружку спирта гольем.
- Ты что? - повелительно гаркнул Нехан на замешкавшегося Пларгуна. И юноша, не в силах противиться, поспешно выпил.
Жидкость обжигающей струей вошла в него, горячим пламенем растеклась в теле, ударила в голову.
- Закусывай, друг, закусывай, - уже мягче сказал Нехан и сунул в руку Пларгуну кусок холодной соленой кеты.
После длинной дороги по морозному воздуху и выпитого спирта аппетит у всех был зверский. Дымящиеся куски оленины исчезли со стола один за другим.
Юноша усиленно двигал челюстями, разламывая крепкими зубами неподатливые волокна плохо проваренного мяса, а в помутневшем мозгу билась одна и та же мысль: в чем суть длинной и странной речи старика? И пришел ответ: да это же ритуал первобытных людей! Язычники наивно полагали, что подобными заявлениями можно скрыть свои истинные намерения, обмануть Пал-Ызнга - хозяина гор и тайги - и вместе с ним всех зверей и птиц. И обманутые звери становятся добычей ловких охотников.
Первобытный ритуал и космические полеты!..
- Ха-ха-ха-ха-ха! - не выдержал Пларгун.
От смеха изо рта вывалились непрожеванные куски. Пларгун схватился за живот и перегнулся пополам.
- Пьян, - сказал Лучка.
- Слабак, - брезгливо сказал Нехан.
…Пларгун проснулся от душераздирающего визга собаки. Сбросив с себя оленью доху, он мигом открыл низкую дверь и услышал безудержный мат на смешанном нивсхско-русском языке. Перепрыгивая через порог, он все равно больно задел головой притолоку.
Нехан отвел назад ногу и со всей силой пнул в живот пытавшегося подняться Кенграя. Кенграй спиной ударился о толстый столб лабаза. Мирл злобно набросился на своего недруга. У злых собак есть особенность - они никогда не упускают случая, набрасываются на избиваемого сородича, загрызают его до смерти. Заметив Пларгуна, Нехан отшвырнул ногой Мирла и не в бок, а в безопасное место - в мясистую ляжку.
- Сволочи! Воры! Грабители! - ругался Нехан в сильнейшем гневе. Потом сокрушенно нагнулся над ящиком со сливочным маслом. Вернее, над пустым ящиком из-под сливочного масла.
- Сволочи, сожрали все масло! - Нехан замахнулся, чтобы снова ударить собак.
- Стой! - вне себя от возмущения крикнул Пларгун. Кенграй истошно выл, извивался в страшных муках.
Пларгун подскочил к своему другу, попытался поднять его. Но едва притронулся к спине, Кенграй завыл еще пуще, будто снова его ударили. Было ясно, что Кенграй получил тяжелые увечья.
- Три дня назад росомахи проникли на чердак, разорвали мешки с мукой и солью, все смешали с корьем и землей. А сейчас наши же собаки ограбили своих хозяев! - не унимался Нехан.
Пларгун стоял спиной к нему. Весь его вид выражал протест. Смысл сказанного Неханом не доходил до его сознания.
Лучка оперся об угол избушки. Руки его были безвольно опущены. Уж он-то знал всю меру обрушившейся на их головы беды.
Люди завтракали вяло. После вчерашней попойки всех охватила апатия. От Нехана несло перегаром. "Неужели еще от вчерашнего?" - неприязненно подумал Пларгун.
В отличие от гостей хозяин избушки энергично заворочал челюстями, уминая розовые куски душистой кетовой юколы, и заел ее медвежьим салом. После юколы он приступил к оленине. И все это запил кружкой густого терпкого чая.
Пларгун вышел посмотреть собаку.
Кенграй лежал на древесном мусоре у штабелька колотых дров и осторожно вылизывал языком ушибленный бок. Завидев хозяина, пес виновато прижал уши, слегка зажмурил умные глаза и, нагнув голову, чуть осклабился. Опушенные редкими длинными усами губы нервно задергались. Пес тонко повизгивал. Пларгун легонько опустил ладонь на голову собаки и нежно провел по шерсти. Кенграй положил голову на бок и лизнул руку хозяина.
- Ну, походи, походи, - попросил Пларгун.
Узнать меру увечья можно, когда заставишь собаку пройти. Пларгун отошел на несколько шагов, присел на корточки, протянул руку с раскрытой ладонью, ласково позвал:
- Кенгра-ай, Кенгра-ай.
Кенграй поднялся. Жалобно повизгивая и занося зад в сторону, приковылял к хозяину. Было очевидно, что увечья серьезные. Надо полагать, что ушиблен позвоночник и повреждены ребра. У нивхов запрещено бить собаку по позвоночнику и в бок - это может привести к непоправимым последствиям. Когда необходимо наказать собаку, ее бьют чаще всего по шее и по голове. При несильном ударе голова более безопасна, чем хрупкий позвоночник.
"Нехан - опытный охотник. Он должен знать, как обращаться с собаками", - с горечью думал Пларгун.
Нехан вышел за дровами. Наложил на левую руку столько поленьев, сколько в связке на спине мог унести Пларгун, легко поднялся, открыл правой рукой дверь и, обернувшись, сказал:
- Зайди на совет.
Лучка полулежал в углу на скатанной постели, дымил новой трубкой, вырезанной на днях из плотного березового корня.
- Ну что, кажется, главное для начала сделали, - как-то слишком спокойно, обыденно сказал Нехан. - Избушки построены - есть где зимовать. Теперь наступила пора охоты. Соболь уже полностью переоделся в зимнюю шубку, мех крепкий. - Сидя на полу, он достал из-под нар скомканный темный рюкзак, вытащил округлую темно-коричневую шкуру с нежной, шелковистой шерстью, встряхнул ее и подул на мех. Длинная ость заискрилась, обнажив густой голубоватый пух - подшерсток.
- Три дня назад он сам вышел на меня в распадке. Вскочил на дерево и стал преспокойно посматривать оттуда. Наверно, хотел отдать мне свою дорогую шкурку, - явно адресуясь к старику, сказал Нехан. - И чтобы не обидеть Курнга, я снял этого зверя для пробы, - спокойно, будто шел разговор о чем-то несущественном, закончил Нехан.
- Хы! - изумился старик. Вытащил изо рта трубку, положил прямо на пол, протянул руку. Встряхнул привычным движением шкурку, пронаблюдал, как лег мех, провел по нему пальцами.
- Вот это "проба"! - уважительно сказал старик и передал шкурку Пларгуну.
Пларгун никогда не охотился на соболя, но много раз видел шкурки, но такие темные, как эта, встречал редко.
Нехан бросил шкурку в рюкзак и продолжал прерванный разговор:
- Соболь сменил мех полностью. Пора.
Нехан не говорил, как охотиться. В начале охотничьего сезона, когда снегу мало и зверь бегает, где ему угодно, ловушки - дело второстепенное. Тут нужно промышлять ружьем. Об этом знает всякий охотник. И Пларгун вновь в мыслях вернулся ко вчерашнему. Как же ему быть без собаки?! Кенграй сильно покалечен и не скоро поправится.
- Когда пойдете осматривать свои участки, наткнетесь на седлообразную сопку, что стоит примерно на одинаковом расстоянии от наших трех избушек. Сопка небольшая, ее легко обойти за полтора часа. Она изрезана распадками. В сторону полудня, если идти от этой сопки, возвышается невысокий, но длинный хребет с гольцом на одной вершине. Хребет расколот в нескольких местах поперечными впадинами. Седлообразная сопка полого опускается в ту же сторону и упирается в одну из его впадин. Думаю, у стыка сопки с хребтом и будет место встречи наших путиков. Путики пробьет каждый, когда сочтет нужным. Увал-хребет уходит от побережья в глубь тайги. Он и будет границей наших участков. А седлообразная сопка разделит наши с тобой участки, - Нехан кивнул на Пларгуна. - Вот, кажется, и все.
Нехан умолк. На его широком, мясистом лице играли темные тени. Он повернулся к собеседникам спиной, нагнул голову так, что побагровела шея, и сказал, придав голосу озабоченность:
- Вы уже знаете, что продовольствие растаскали воры-росомахи, а масло сожрали собаки. Я наскреб немного муки и соли. Килограммов на десять муки и горсти по четыре соли на брата - вот и все, что удалось наскрести. Это от силы - месяца на полтора. А дальше не знаю, как быть. Придется жить на одном мясе.
Установилось тягостное молчание. Сухие дрова живо потрескивали в печке, в окно цедило блеклым светом осеннего дня.
- Что будем делать?
Этот вопрос ввел Пларгуна в такое состояние, будто его подвесили на чем-то непрочном и подняли в воздух. Чем дальше тянулось молчание, тем, казалось, его поднимают выше.
- Может быть, кто-то из нас вернется в селение за продовольствием? - Нехан ни на кого не смотрел. Он настороженно потупил голову и ждал, когда ему ответят.
Идти сквозь тайгу сотни километров через заснеженные хребты и непроходимую чащобу - это почти самоубийство. К тому же ясно, старому Лучке это непосильно - он отпадает. Оставались Нехан и Пларгун.
- Что будем делать?
Пларгун почувствовал, как в его висок впился цепкий взгляд. Пларгун даже перестал дышать.
Нехан обернулся к Лучке, но тот угрюмо молчал.
- Э-э, - прервал затянувшееся молчание старик. Нехан резко обернулся. Его требовательный взгляд спрашивал: а ну, что ты скажешь? - Э-э, дело ведь такое, совсем даже не безнадежное. Разве когда-нибудь люди умирали, когда вокруг бегает столько мяса, а у людей в руках оружие? Да и продовольствия какой-то запас есть. Не-ет, мы не в безнадежном положении. А идти кому-то в селение - вот это дело почти безнадежное. Когда он еще дойдет до него! Да и реки еще не все стали. Только в древности могли нивхи сюда на собаках проникать. Но каким путем они ездили?
Нехан нервно и нетерпеливо слушал старика.
Пларгун облегченно перевел дыхание.
…Кенграй плелся позади. Он тяжело прихрамывал, жалобно скулил, взвизгивал.
Они шли по своему следу вдоль реки. На поворотах Пларгун останавливался, поджидая собаку. Кенграй подходил медленно, преданно смотря на хозяина умными карими глазами, в них была мольба: не бросай меня.
Но вот за одним из поворотов человек не дождался своей собаки.
- Ке-е-е-нгра-ай!
Собака не появлялась.
- Кенгра-ай! Кенгра-ай!
Собака не появлялась.
Пларгун сбросил тяжелый мешок и помчался назад.
Он нашел пса у трухлявой заснеженной колоды. Кенграй, обессилев, лежал под сгнившим деревом. По-видимому, он пытался перелезть через толстый ствол - на стволе был сбит снег, - но силы покинули собаку.
Голова безжизненно лежала на лапах, пасть беззвучно раскрывалась, источая густую слюну; изредка сквозь неслышный стон пробивался визг.
- Кенграй! - позвал Пларгун, подбегая.
Пес попытался подняться, но ноги его подломились, и он упал.
Пларгун опустился на колени.
Сперва раздался всхлип. Потом еще. Еще. Окружающие деревья и кусты впервые услышали, как плачет человек.
Он шел, пошатываясь, будто находился в глубоком опьянении. Рубаха промокла насквозь и прилипла к горячему телу. Промокли и ватная телогрейка и теплые брюки. Все тело налилось жаром. Жар пробивался через одежду и клубился тяжелым паром.
Спина ныла, ноги мелко дрожали, натруженно гудели. День на исходе…
Уже вечер окутал мир… Ноги требуют отдыха… Уже звезды пробились в темно-густом небе… Каждый стук сердца отдается в ногах. Потом все онемело: и ноги, и согнутый торс, и спина, и руки. Притупились чувства… Только бы не упасть. Надо идти, идти, идти. Упадешь - больше не встанешь. Никогда. "Идти… идти… идти…" - упорно стучит в замирающем сознании.
Он еще помнил, как уложил ношу, как отодвинул лесину, которой подпирал дверь…
Лучка подобрался под самую ель, громадную, раскидистую. Дерево своими лапищами коснулось старика.
…Ночью ему снился предок, большой и суровый. Лучка хотел было подойти к нему, но предок отошел от него. Лучка сделал еще несколько шагов - предок отошел от него на столько же.
"Чем я тебя прогневал, отец? Почему ты холоден ко мне? Иду ли я в тайгу, в сопки, выхожу ли я в море, во льды - всегда обращаюсь к твоему образу, а через тебя к еще более древним предкам. Попаду ли я в беду или какая трудность встретится мне - всегда обращаюсь к твоему имени. Так почему ты обижаешь меня?"
А предок сказал глухо, как из-под земли:
"Я знаю, что произошло у вас. Мне больно слышать, как оскверняют люди законы тайги. Человек, прежде чем войти в тайгу, должен оставить плохие мысли. Мне казалось, что ты достаточно мудр, чтобы в священной тайге всегда царили мир и добро. Как ты это мог, старый человек?.."
Лучка стоял у ног предка - маленький и смятенный. Он воздел руку кверху, но предок исчез, словно дым.
"Разве я не делал все, чтобы мы принесли в тайгу мир и согласие? Да, я старый человек, должен был сделать все, чтобы предупредить ссору. Я должен был своими советами направлять умы людей. Но я не в силах сделать это. Нехан утвержден нашим бригадиром самим районным начальством. Разве он послушается меня? Извини, тайга, людей, что они позволили переступить обычаи предков. Извини. И сделай все, чтобы нам хорошо было. Чух!" - широким движением Лучка рассыпал горсть рисовой крупы, взятой с собой специально для жертвоприношений. Разложил у основания дерева несколько папирос.
Затем старый человек подошел к огромной лиственнице и обратился к ней с просьбой не гневаться на людей. И еще попросил благополучия. В той лиственнице наверху есть дупло. Оно прикрыто толстым многоветвистым суком. Дупло - дом соболя. Лучка видел его однажды на рассвете. Он черной молнией мелькнул вверх по обомшелому стволу и юркнул в дупло. Только и заметил старик - соболь отменной черноты, вороной. У охотников этот самый дорогой сорт называется головкой.
Лучка обрадовался, будто соболь обещал ему удачу. И каждый день, проходя мимо дерева, высматривал только ему заметные приметы, следы соболя… Нет, он не будет преследовать его. Пусть себе живет рядом со стариком. Соболь, как талисман, как наговор могущественного шамана… Потом старик крадучись отходил в сторону и шел по своим делам. Соболь рядом - значит есть надежда на удачу. Старик дал соболю имя - Пал-нга. Этим старик выделил его среди других соболей и приблизил к Пал-Ызнгу.
И на этот раз он тихонько подкрался к дереву и увидел свежие следы зверька. Лучка вздохнул облегченно и, надеясь, что все обойдется, ушел в избу.
В это время на соседнем участке Нехан спешил разбросать приваду и ругал погоду самой отборной бранью.
К вечеру разыгрался первый в этом году буран.
Пларгун мгновенно открыл глаза и некоторое время соображал, где он. Потом вспомнил о собаке. Где же Кенграй?
Хотел было встать, но по телу будто молния прошла и в глазах помутилось. Он тихо застонал. И тут почувствовал на своем лице что-то мягкое, теплое. А Кенграй продолжал лизать своего друга и спасителя. Живы! Но как смог он осилить неимоверный груз - тяжелый рюкзак и собаку?..