5
Дверь оказалась не стеклянная, как он подумал ночью, когда провожал Аллу, а обыкновенная, деревянная, обтянутая коричневым дерматином, и по сторонам были два окна, очень узкие и высокие. В какое-то из них и стучала Алла.
Андрей Фомич тоже решил постучать, но не успел он ступить на крыльцо, как из двери стремительно вышла немолодая черноволосая женщина в белом халате. "Сама начальница", - решил он, но, разглядев стетоскоп в нагрудном кармане, догадался, что это врач.
- Вам кого? - спросила она строго и вместе с тем как-то так доброжелательно, что Андрей Фомич сразу признался:
- Воспитательницу надо бы. Аллу.
Он заметил, как она прикрыла свои черные острые глаза и, чуть заметно улыбнувшись, мгновенно оглядела его. Человек не робкий, Андрей Фомич присмирел. "Ну и глаза! От такой не скроешься. Хорошо еще, что приоделся и побрился. Вчера бы увидела меня, черта замурзанного…"
А она продолжала расспрашивать:
- Это вы вчера с ней ехали, ночью?
- Было такое дело… Девчонка одна, малыш на руках. Да и поздно.
Она совсем уже открыто рассмеялась:
- Ну, с таким не страшно.
Подумав, что она это сказала, имея в виду его силу, он поспешил засунуть кулаки в карманы серого плаща. Она и это заметила.
- Вы добрый человек, вот что, - серьезно сказала она.
- Обыкновенный я человек.
- Добрый и сильный.
- Не знаю, что вам Алла про меня наговорила… - пробормотал Андрей Фомич.
- Алла? Ничего она не наговорила. Я и сама вижу.
"Все ты видишь", - не совсем почтительно подумал он и так же не совсем почтительно спросил:
- Так вот что: мне Аллу увидеть надо.
Но, не обратив внимания на резкость его тона, она задумчиво проговорила:
- Чем-то вы ее удивили. Или обидели. Вот этого я не поняла.
Андрей Фомич тоже ничего не понял и очень удивился:
- Да как же я ее обидел? Этого не может быть.
- Ну, значит, удивили.
- Никакого и разговору у нас такого не было: ни удивительного, ни тем более обидного. Я только о своем горе ей рассказал. Конечно, она с образованием, а у меня слова не все грамотные… Как же я мог ее обидеть? Или вас, например? Для чужих детей всю душу отдающих!..
- Они для нас не чужие.
- Так я и говорю: Леньку этого - как братишку!..
Она торопливо заговорила:
- Да, я знаю, Алла рассказала, какое у вас горе. - Спустившись с верхней ступеньки, она неожиданно взяла его под руку. - Идемте, посидим там, в садике, и вы мне подробно все расскажете. Меня зовут Тамара Михайловна. А вас, я знаю, Андрей Фомич. Вот тут, на скамеечке, садитесь. Ну?
Все это было сказано так торопливо и так повелительно, что Андрей Фомич и сам не заметил, как он начал рассказывать и почему-то совсем не то, что надо. Он сказал, какой вчера он видел закат, и с какой необыкновенной старухой разговаривал, и какую живую воду пил, и что все это с ним произошло впервые. И еще никогда он не встречал такой девушки, как Алла, которая появилась так же неожиданно, как и все в тот вечер. Как самый лучший дар природы.
И тут он понял, что говорит совсем не то, что надо, и смущенно замолчал. Тамара Михайловна ободряюще похлопала его по руке.
- Все понятно, - сказала она. - Вы увидели, что если Леньке живется хорошо, то и ваш братик тоже не пропал. Так оно, наверное, и есть. Хотя, конечно, тогда была война.
- Мама тоже верит, что он живой, и все ищет. Даже до потери сознания. Увидит на улице: мальчишки играют маленькие, так и кинется к ним и каждому в лицо заглядывает, как зовут, спрашивает. А у самой глаза потерянные и губы дрожат, так что только напугает ребятишек-то. Я ей говорю: "Мама, вы только подумайте, сколько лет прошло! Нашему Олежке сейчас пятнадцатый год идет, а вы на маленьких кидаетесь…" Она очнется, как вроде после сна: "Ох, и то правда, дура я старая, ребятишек только зря напугала".
Он замолчал, и целую минуту они просидели в тишине на низенькой детской скамеечке под старыми липами. Желтый лист покружился в прозрачном воздухе, тускло блеснул и опустился на колени к Тамаре Михайловне. Она покрутила его за стебелек, как маленький пропеллер, и поднялась.
- У войны долгая память. Особенно она напоминает о себе в военных госпиталях и детских домах. Да еще в таких семьях, как ваша. Хотите, я зайду к вам? Поговорю с вашей мамой. Она в какую смену работает?
- Эту неделю во вторую…
- А вы в первую. Вот я и зайду, когда вас дома не будет. Так нам свободнее будет. Как ее зовут?
- Маргарита Ионовна.
- Ну, вы пока тут посидите, а я пойду узнаю, когда освободится Алла. Вы не торопитесь?
- Я сюда торопился. А теперь уж дождусь. - Он улыбнулся своей доброй, слегка растерянной улыбкой. - Здорово ее за Леньку прорабатывали?
- Нет. Все уже привыкли. Ну, конечно, поругали. Ведь такой случай - чепэ, можно сказать. Она - воспитательница. Недоглядела. Не сдержала ребячью фантазию.
- А я так считаю: она правильную политику ведет среди малышей. Им надо интересно жить.
- Так ведь другие-то не убегают!
- Это значит, что Ленька - особенный человек: за сказкой бегает. Это же надо придумать!
- Если бы не знать, кто вы, можно бы подумать - писатель.
Он засмеялся и покрутил головой: когда-то его уже хотели сделать писателем. Втягивали. Он устоял и, значит, правильно сделал. Была бы у него тяга к писательству, не устоял бы. Упорный: что задумал - подай, а то сам отниму.
А она, решив, что его рассмешило ее вполне нелепое предположение, тоже рассмеялась и пошла в дом, покручивая желтый листик.
6
Он сидел и ждал, прислушиваясь к различным звукам, доносившимся из дома, и к тем мыслям, которые начали возникать в нем со вчерашнего дня. Мысли были простые и ясные: он теперь уже знал, что должен делать для того, чтобы его жизнь была полна и осмысленна, какой по-настоящему и должна быть жизнь каждого нормального, человека. Надо так жить, чтобы потом не думалось, будто ты чего-то не успел узнать, сделать, достичь и не сказал то, что должен сказать. Вот именно - сказать. Люди любят, когда с ними разговаривают, советуются. Нельзя отмалчиваться. Каждого молчуна считают "чокнутым" и подозревают в неполноценности, как, впрочем, и каждого болтуна.
Он так решил, и решение это наполнило его силой и уверенностью, какие он испытывал только на работе и никогда не испытывал во все остальное время.
Надо разговаривать с людьми. Вот как хорошо сейчас поняла его Тамара Михайловна, хотя он и подумал, будто сказал ей не то, что надо. Если говорить о том, что на сердце лежит, тогда только тебя и поймут.
Узорчатая тень от старых лип передвинулась и начала наползать на высокий серый забор, отделяющий этот городской небогатый садик от соседнего двора, где тоже стояли какие-то деревья с желтеющими кронами. Вдоль забора трава, высохшая, вытоптанная ребячьими ногами, совсем не похожая на ту траву у Анфисиного огорода, на которой он спал, сморенный не столько усталостью, сколько неизведанной ласковостью природы.
И тут он почувствовал, что начинает подремывать. В доме заиграли на рояле, какой-то простенький марш, послышался топот ребячьих ног. Андрей Фомич замотал головой и выпрямился, чтобы совсем не уснуть.
Перед ним стоял маленький мальчик в синем пальтишке и без шапки. Его стриженая голова, рыжая да еще раззолоченная солнечным светом, казалось, сама излучала красноватый беспокойный свет. И глаза тоже сияли беспокойно и в то же время необычайно доверчиво. Андрей Фомич сразу понял, что это и есть Ленька - открыватель сказочных миров. Стоит, засунув руки в карманы, и с интересом чего-то ждет от незнакомого большого человека, которого он первый "открыл" в детдомовском садике.
- Ты что? - спросил Андрей Фомич.
- Здравствуйте, дядя!.. - ответил мальчик.
Получив урок вежливости, Андрей Фомич слегка смутился.
- Здорово, - сказал он, протягивая руку.
- Можно, я тут с вами посижу?
- Валяй! Садись!
Разговор завяз в долгом, напряженном молчании. Удивленный тем, что такой малыш может долго молчать и о чем-то раздумывать, Андрей Фомич снова спросил:
- Ты что молчишь?
- Так.
- А я знаю: тебя Ленькой зовут.
- Да, - ответил мальчик и вздохнул. И еще раз вздохнул.
Когда Андрей Фомич, усмехнувшись, подумал, что так он и будет сидеть и вздыхать до самого вечера, Ленька вдруг ошарашил его вопросом:
- Зачем вам эта девчонка?
- Какая девчонка? - Андрей Фомич даже вспотел от волнения и негодования. - Какая она тебе девчонка?!
А Ленька продолжал:
- Знаю я: за Лилькой вы пришли.
- Ни за кем я не пришел, - ответил Андрей Фомич. И это у него получилось не очень убедительно, потому что он пришел именно за девчонкой и еще не совсем понял, о какой Лильке идет речь.
Но Ленька по-своему истолковал замешательство своего собеседника. Взрослые говорят одно, а сами думают совсем о другом, а если их поймаешь на этом, то начинают сердиться, а уж тогда ничего хорошего не жди. Он был убежден, что пришли именно за Лилькой, потому что всем она почему-то очень нравится, и он несколько раз слышал, как няньки и воспитательницы говорили, что такая девочка долго не засидится в детском доме.
- Кто эта Лилька? - спросил Андрей Фомич.
- Да!.. - Ленька махнул рукой. - Девчонка тут у нас. Ничего сама не умеет.
- А зачем она мне? - спросил Андрей Фомич с таким неподдельным изумлением, что Ленька сразу поверил ему. Так поверил, что даже решился поговорить с ним откровенно.
- Меня так никто не возьмет…
- Как это - "не возьмет"?
- Ну как? В дети.
- Отчего же так?
Сначала раздался глубокий вздох, потом горькое признание:
- Я рыжий…
И рассмеялся.
Рассмеялся и Андрей Фомич. Похлопав Леньку по спине, убежденно сказал:
- Ты парень что надо! Я про тебя кое-что знаю.
- И я про вас кое-что немножко знаю.
- Как ты можешь знать?
- Ночью слышал, когда вы меня тащили. Вы тете Алле говорили, я и слышал. Я сначала думал, это во сне все, а сейчас подумал, что не во сне. У меня такие сны, что не разберешь, сплю я или так живу.
Он поднял плечи и хлопнул ладонями по коленям, изобразив веселое удивление от того, что у него так непонятно получается.
- Занятный ты парнишка, - сказал Андрей Фомич.
- Ага, - подтвердил Ленька и скороговоркой: - Взяли бы вы лучше меня.
- Как это?
- В дети. Насовсем. А?
Сначала Андрей Фомич растерялся и долго молчал, подавленный безнадежностью, с какой предлагал себя Ленька. И наконец он пробормотал:
- Да, понимаешь, не думал я об этом…
- А долго надо думать?
- Вот этого я не знаю. Тебе здесь плохо жить?
- Нет, мне неплохо. Ребятишки очень орут. - Опять он вздохнул: - Дома мне охота пожить.
- Дома, брат, тоже… - проговорил Андрей Фомич, и это у него почему-то прозвучало до того угрожающе, что Ленька взглянул на него с надеждой и готовностью.
- Нет, - поспешил он заверить, - зря-то я не буду шалить.
Тогда Андрей Фомич понял, что этот разговор надо кончать, потому что Ленька не просто так его затеял. Он пока и сам того не понимает, что сейчас он решает свою судьбу, и ждет, что скажет Андрей Фомич. А он как раз и не знал, что говорить.
- Подумать надо. Посоветоваться.
- А зачем?
- Ну, как тебе объяснить? Я ведь не один живу. У меня мама есть. Как она?..
- Мама? - Ленька удивленно посмотрел на Андрея Фомича. - Так вы же большой! Зачем вам мама?
- Так уж получилось, - растерялся Андрей Фомич.
В эту трудную для него минуту подоспела Алла и сразу, одним словом навела порядок, поставила все на свои места.
7
Хлопнула дверь, и раздался звонкий голос:
- Вот он где! Домой! Моментально!
Сразу видно, что она привыкла командовать и не терпела неповиновения.
- Когда придете? - прошептал Ленька, срываясь со скамейки.
- Скоро, - только и успел ответить Андрей Фомич. Он поднялся сразу, как только услыхал ее голос.
- Нечего там шептаться, - продолжала Алла. Она стояла на крыльце, наблюдая, как Ленька нога за ногу тащится по дорожке, а Андрей Фомич восхищенно наблюдал, как она стоит и ждет. Рослая, сильная девушка, загорелое лицо, розовые щеки, ясные серые глаза и светло-русые до плеч волосы. Стоит, чуть расставив полные ноги с выпуклыми блестящими икрами. Андрею Фомичу она показалась красавицей, хотя на самом деле вся ее красота заключалась только в молодости и здоровье. Дар природы!
Дар природы, которого, как Андрей Фомич считал, он-то сам был лишен начисто. Впрочем, он не особенно горевал об этом. Но сейчас ему вдруг очень захотелось быть красивым…
Наконец-то Ленька взобрался на крыльцо, отдуваясь, словно это стоило ему неимоверного труда. Алла нагнулась, взяла его за подбородок и внимательно посмотрела в глаза. Она что-то прошептала, а он в ответ кивнул головой - какие-то у них там свои дела.
Закрыв за Ленькой дверь, Алла легко сбежала с крыльца. Андрею Фомичу показалось, будто она и на него смотрит так же строго и внимательно, как и на Леньку. Вот сейчас возьмет его за подбородок, заглянет в глаза и прикажет отправиться домой.
- Здравствуйте! - сказал он.
Она протянула руку, рукопожатие было крепкое и порывистое.
- Вот как я долго! Заставила вас ждать.
Оправдывается? Как будто она недостойна, чтобы ее ждали, да не какие-то там полчаса, а полжизни. И это было бы не в тягость. Полжизни - он согласен и больше, но тогда не останется времени для верного служения ее красоте. Он был убежден, что она красива, это убеждение появилось еще вчера, когда он увидел ее, склоненную над ребенком, а сейчас она всем своим видом, всеми движениями и словами только подтвердила это. И даже ее одежда подчеркивала красоту: белый свитер, такой свежий и пушистый, как только что выпавший первый снег; светло-сиреневая юбка и белые туфли. Были на ногах чулки или нет, он так и не понял. Если и были, то такие тонкие и блестящие, что их и не разглядишь.
Она была щеголиха, это Андрей Фомич отметил еще тогда, когда только увидел ее на крыльце, и это тоже очень ему понравилось. Так и должно быть: красивая девушка, и все, что относится к ней, тоже должно быть красивым. Но до встречи с Аллой он не задумывался об этом.
- Никак не могла оторваться, - продолжала девушка. - То одно, то другое, такая у нас в детдоме жизнь - вся состоит из непредвиденных случаев.
"Это верно, - подумал Андрей Фомич. - И у меня тоже. Разве я предвидел, что встречу такую…"
- Да мне и не показалось, что долго… - сказал он.
Но Алла уже поняла все, что он хотел сказать.
- Конечно. Сначала Тамара Михайловна, потом Ленька. С ними не соскучишься. Пойдемте куда-нибудь, а то мы тут, как в кино. Посмотрите на окна и возьмите меня под руку для всеобщего удовольствия.
Он для собственного удовольствия выполнил ее первые приказания: осторожно взял ее под руку и оглянулся на окна. Там, за стеклами, маячили белые халаты и розовые женские лица.
- Ну вот, теперь у них будет о чем поговорить, - засмеялась девушка.
Они вышли на тихую, немощеную улицу. Тут еще сохранились дощатые тротуары и кое-где палисадники и деревенские ворота с калитками. Над немощеной улицей склонялись старые тополя, роняя в пыль желтые листья. Тишина стояла такая же, как и вчера в деревне, когда Андрей Фомич столкнулся с солнцем лицом к лицу. Но лишь не было у него обидного чувства неведомой утраты. Совсем наоборот, только сейчас он и нашел именно то, чего недоставало ему и о чем он только теперь начал догадываться. И он был уверен, что это не мимолетное желание, а тот самый непредвиденный случай, о котором сказала Алла. Это прочно и незыблемо, как предзакатная тишина.
Алла что-то рассказывала, но он не слушал ее. Она это поняла и повернула к нему свое лицо.
- Выходите за меня замуж, - сказал он решительно.
Это прозвучало так неожиданно, что, даже не успев понять, шутит он или говорит серьезно, Алла спросила:
- Прямо сейчас?
- А хоть бы и сейчас, - с готовностью подтвердил Андрей Фомич. - Я хоть бы сейчас прямо в загс. Да нельзя: там у них свой порядок. Мне ваше слово надо…
Освободив свою руку, Алла отодвинулась от него.
- Как же так?.. - проговорила она, задохнувшись и как бы защищаясь от внезапно налетевшего вихря. - И не знаете вы меня совсем.
- Как же так не знаю? - удивился он. - Знаю!
Она попробовала улыбнуться.
- И не поговорили мы ни о чем…
- Будет у нас время, наговоримся еще.
- Да вы меня и не рассмотрели даже!..
- У меня глаз верный.
Ей показалось, будто он тоже усмехнулся, и тогда она решила, что вихрь пролетел. Пронесло. И можно перевести все на шутку, пока что.
- Я и забыла, что вы - плотник.
- А что?
Алла совсем уже овладела собой.
- Так я же не бревно.
Принимая шутку, что было сейчас же отмечено ею как несомненно ценное качество, Андрей Фомич восторженно заверил:
- Да как можно! Вы - березка, вот что!
- Значит, будущее бревно?
- А это уж от человека зависит, - совсем уже весело, но так веско сказал он, что Алла поняла: шутки в сторону, надо говорить серьезно, если только можно принимать всерьез предложение, сделанное после первого случайного знакомства.
Конечно, она знала, что когда-нибудь должен появиться человек, который ее полюбит, и она полюбит его, - это уж обязательно. Она была еще в таком возрасте, когда никакие другие соображения, кроме любви, в расчет не принимаются, если разговор заходит о законном браке. А этот явился - и с ходу: "Выходите за меня…" И - ни слова о любви! Вот что непонятно и отчасти обидно. Ждала, ждала этого часа, а дождалась - даже и сердце не успело ворохнуться. Если и замерла на минуту, то уж, конечно, не от любовных переживаний, а скорей от неожиданности.
Несколько минут назад, когда она только еще наспех причесывалась, собираясь на первое свидание со своим ночным спутником, подруга ее, Надя, и все нянечки заинтересованно напутствовали: "Смотри, не теряйся, баловства не позволяй, да и не очень поджимайся. Не всякая девка в наше время свое счастье находит".
А они все шли; она по тротуару, по самой крайней дощечке, чтобы и ему было где идти, но тротуар был неширокий, в три доски, идти рядом можно только взявшись под руку. А этого сейчас нельзя, и поэтому он шагал по земле, с другой стороны тротуара. Им казалось, будто все только что сказанное и особенно недоговоренное отдалило их друг от друга, стало между ними невидимой стеной, которую они не решались сломать и еще не знали, надо ли ломать.
- Я вас в вагоне заметил и тогда ничего еще не подумал, просто мне хорошо стало. Отчего - не знаю. А утром проснулся и все понял: это вы надо мной, как солнце, свет распространяете. Теперь уж я не могу без вас…
Нет, она все-таки чувствовала что-то вроде сердечного замирания, и под ногами слегка покачнулась земля. Ведь то, что он говорит, - это все о любви. Дождалась. А что теперь говорить, что делать? Так это все неожиданно, что она и опомниться не успела, так без памяти и разговор завела, совсем никому не нужный.