Обернувшись, я замечаю, что выше меня, на краю обрыва, прямо над кипящей воронкой висит Шумилов. Он сорвался, но двое рабочих ухватили его за руки и стараются вытащить.
Мне снизу видно, что глыба мерзлоты в этом месте так глубоко подмыта, Что вот-вот рухнет в воду. Задыхаясь, взбираюсь на крутизну, снимаю свой армейский пояс, набрасываю его петлей на руку Шумилова и мы вытаскиваем его.
- Скорей назад! - кричу я. - Берёг обваливается!
Мы отбегаем, и через минуту громадная глыба с деревьями и кустами валится в реку.
Все поиски утонувшего человека оказываются тщетными.
Мокрые, потрясенные, мы возвращаемся в район разведки, потом на лошадях добираемся до управления;
* * *
"…Ехать в район Оймякова в январе месяце на оленях!.. При морозе под шестьдесят градусов! Безумие!.."- говорит сам с собою врач нашего геолого-разведочного управления Мельников, перечитывая радиограмму.
Текст ее таков, что не ехать нельзя: "На участке Курах в ключе Крутом два случая тяжелого обмораживания тчк Срочно требуется медпомощь тчк Высылайте врача тчк". Подпись - Дураков.
- Конечно, долг врача… - бормочет Мельников, - но полюс холода… но мое больное сердце…
Я понимаю его: он, действительно, далеко не отличается крепким здоровьем, немолод. Мы, геологи, третий год ведем разведку в Индигирской тайге, мы привыкли, а он…
- Пойду, посоветуюсь с женой, - нерешительно говорит Мельников, выходя из кабинета.
Я кричу ему вслед:
- Завтра утром! Поедем вместе!
И слышу из коридора все еще не совсем решительное:
- Да!
Он, конечно, поедет. Нужно ехать и мне как начальнику Отдела разведки управления.
…Утро. Густой морозный туман. Закутавшись в меха, я усаживаюсь на оленьи нарты.
Неясными силуэтами вырисовываются постройки поселка Усть-Нера. Морозный воздух не шелохнется.
Мельников подходит к спиртовому термометру, прибитому возле двери управления, смотрит на шкалу и, обернувшись к провожающей его жене, говорит:
- Пятьдесят девять и две десятые ниже нуля.
Каюр Михаил Слепцов, поправляя на оленях упряжь, ворчит:
- Двести километров до Кураха…
Мельников еще раз смотрит на термометр, молча подходит к жене, неуклюже обнимает ее, целует и усаживается на нарты.
Я думаю о Наташе, оставшейся после отпуска в Иркутске с маленькой дочкой.
Олени осторожно спускаются на реку и бегут в сером облаке пара. Индигирка - вся в торосах.
Холод постепенно пробирается под одежду, сковывает мускулы, кажется, пронизывает до костей. Пальцы на ногах ноют и немеют. Щеки и - нос жжет. Дыхание вырывается со звенящим шумом. Тело охватывает какая-то внутренняя дрожь. Мозг работает вяло и сонно. Сквозь полузакрытые глаза со смерзшимися ресницами вижу только мелькание белых хвостиков оленей, везущих мою нарту.
Ощущение укола в большой палец ноги заставляет меня вскочить и бежать рядом с нартой. Моему примеру следует Мельников.
- Доедем, все будет в порядке, - подбадриваю я врача.
- Да, если не замерзнем, - мрачно отвечает он и, тяжело отдуваясь, кулем валится на нарту.
…Третий день пути подходит к концу. Давно скрылось за сопкой солнце. Луна ярко освещает дорогу. Клубы пара с шорохом - "шепотом звезд" - вырываются изо рта и ноздрей оленей.
Мороз градусов за шестьдесят. Луна в моих сощуренных глазах двоится, троится и превращается в неясное светлое пятно. Туман усиливается.
Чувствую, что впереди какая-то заминка. Олени начинают скользить и проваливаться сквозь тонкий лед в воду.
- Наледь - и глубокая, не залило бы нарты! - тревожно проносится где-то в глубине сознания. - Надо слезть.
Но заставить себя соскочить с нарты я не могу.
Наконец, передние олени останавливаются. Один беспомощно лежит на боку в воде.
"Погибли! Замерзнем в наледи!" - мелькает паническая мысль.
Слепцов соскакивает с полузатопленной нарты и по колено проваливается в воду.
- Хоть! Хоть! - кричит он истошно, подгоняя оленей. Но копыта их скользят по гладкому льду, под водой, и животные падают.
Я опускаю по очереди свои ноги, обутые в торбаза, в воду. Затем вынимаю их и держу в воздухе, чтобы образовалась защитная корка. Соскакиваю с нарт и начинаю энергично помогать Слепцову вытаскивать из наледи оленей.
Мельников проделывает с торбазами ту же манипуляцию и тоже соскакивает в наледь.
Вдруг мои ноги обжигает холодная вода. Значит, она проникла в торбаза, несмотря на защитную корку льда.
Ступни и икры, как в ледяных колодках. Ног я уже не чувствую.
Отчаянными общими усилиями вытаскиваем из наледи оленей. Потом пускаемся бежать вслед за нартами. Только так можно спасти ноги.
К счастью, от наледи до ночевки всего два километра.
Вот и ночевка: десять заранее заготовленных шестов и место, расчищенное от снега.
Слепцов отпускает оленей кормиться и быстро рубит сухие дрова.
- Ой ноги, мои ноги! Так и рвет их! Наверно, третья степень обмораживания! - приплясывая, стонет доктор.
Наоборот, спасены ваши ноги! - возражаю я. - Разогрелись беготней и отходят. По собственному опыту знаю!
Мы торопливо натягиваем на шесты палатку. Разжигаем походную железную печку. Каюр приносит чайник, набитый мелким льдом.
Мерцает колеблющимся огоньком свечка, привязанная к палке, воткнутой в снег посреди палатки, освещает наши неуклюжие фигуры в мехах.
- Надо строганинки с дороги поесть, - говорит Слепцов, входя в палатку с тремя большими хариусами в руках. Повертев мерзлую рыбу около пышущей жаром печки, он ловко срезает ножом кожу, обрезает плавники и быстро строгает от хвоста к голове по хребту и бокам. Тонкая нежно-розовая завивающаяся стружка падает в алюминиевую тарелку.
Доктор первый берет стружку.
- Хотя и противопоказано есть сырую рыбу на голодный желудок - замечает он, макая ее в соль, но не могу воздержаться от соблазна…
Я понимаю, почему жители Севера считают строганину лакомством. Она особенно аппетитна после целого дня дороги при адском морозе. Стружки так и тают во рту.
Строганина хороша, пока она мерзлая. Чуть согревшись, красивые ленточки превращаются в скользкие неаппетитные кусочки сырой рыбы.
Печка-экономка гудит, распространяя благодатное тепло. Мы вносим: в палатку вещи, сбиваем с обуви оттаивающий лед и переобуваемся.
- Нельзя в тепле мокрые торбаза держать, мех отпарится, - наставительно говорит Слепцов и выносит обувь сушиться на мороз.
Через полчаса, согревшись, в одних свитерах, мы уписываем за обе щеки хлеб с горячими котлетами и кусками сливочного масла, запивал все это крепким чаем.
Варить ужин не хочется. Всех разморило в тепле и клонит ко сну.
- Если бы мне в Москве кто-нибудь сказал, что я, попав в воду ногами при шестидесяти градусах ниже нуля не отморожу их моментально, я бы не поверил, - говорит доктор. - Помните, Джек Лондон в "Дочери снегов" описывает, что было, когда его героиня попала в мокасинах - наших торбазах - в воду. Пришлось разрезать обувь, разводить костер. А тут, извольте, пробежались по ледяной воде при морозе покрепче аляскинского, - и ничего…
Слепцов плотно запахивает выход из палатки, набивает печку дровами, почти наглухо закрывает поддувало. Потом он стругает "петушков" из сухого полена и кладет их около печки на кучу сухих дров. Тушит свечку и укладывается спать.
Утром в палатке не намного теплее, чем за ее бязевыми "стенами". В печи за ночь все прогорело.
Осторожно отодвинув покрывшееся инеем одеяло, я вижу, как каюр растапливает печку. Высунув из-под своего одеяла голые руки, он накладывает в топку дрова, поджигает "петушков", сует их в печь и, открыв, поддувало, быстро закутывается. Печка гудит, разливая тепло.
* * *
На четвертый день после полудня мы подъезжаем к зимовью начальника участка Степана Дуракова.
В жарко натопленной комнате сбрасываем смерзшиеся меховые одежды.
- Где больные? - спрашивает врач.
Степан смущенно улыбается.
- Больные не здесь. Они - у себя в бараке, на Крутом… Если напрямик через водораздел, то туда рукой подать, а если кругом, по долинам рек - то дня два надо ехать.
- Вот это сюрприз! Значит, опять - на мороз…
- Перевал не особенно крутой, - утешает хозяин.
Решаем так: на ночь глядя в путь не пускаться, погреться, отдохнуть, переночевать и выехать утром.
Мельников проводит медицинский осмотр всех разведчиков. Мы со Степаном, пока не стемнело, осматриваем ближайшие разведочные шурфы. При свете свечёй до позднего вечера сидим за проверкой геологической документации и результатов разведки.
- В трех шурфах по Крутому добро золотит, - говорит начальник участка, показывая пробы.
- Оправдались мои предположения, Степан! Есть промышленный металл на участке Курах! Смотрите, доктор, какие пробы.
- Рад за вас, разведчиков. Далековато только.
- Уж если нашли металл, то дорогу проведут, - отвечает Степан.
- А вы, товарищи мужчины, совсем забыли, что сегодня 31 декабря. Надо встречать Новый год, - приглашает нас к столу Серафима, жена Степана.
В тесном кружке разведчиков, мы мирно встречаем тысяча девятьсот, сорок первый год.
Утром в морозном тумане наш олений транспорт поднимается по крутому ключу. Глубокий снег, как сухой песок, рассыпается под полозьями нарт.
- Дальше придется идти пешком. Круто. Олени не возьмут, - говорит Степан, легко соскакивая с нарты. Я следую его примеру.
Идем зигзагами. Я со Степаном впереди, за нами ведет на поводу оленей Слепцов. Стараясь дышать только носом, часто останавливаясь и оступаясь, мы шаг за шагом карабкаемся вверх. Далеко внизу в тумане маячит фигура Мельникова.
Сердце бешено колотится, кажется, вот-вот готово разорваться.
Еще усилие - и преодолей Последний крутой взлобок. Мы на гребне водораздела.
- Я же говорил, что через перевал рукой подать до нашей разведки, - отдышавшись, указывает Степан на барак, затерявшийся среди редколесной тайги.
На водоразделе дует обжигающий, хотя и слабый, ветерок. Тяжелый холодный воздух скатывается вниз по долинам.
Наконец, к нам присоединяется врач. Он еле стоит на ногах, побледнел, держится за сердце. Нос и щеки его подморожены. Отдышавшись, он говорит сердито:
- Куда торопитесь? При таком морозе обжечь легкие - пара пустяков. Зачем стоите на ветру? Воспаление легких хотите получить? Спускайтесь скорей вниз!
Спускаясь, он ворчит:
- При моем давлении, такие подъемы явно противопоказаны…
Вечером Мельников говорит мне:
- Вовремя приехали. У больных почти третья степень обмораживания конечностей. Была угроза гангренозного процесса. Придется отнять два-три пальца на ногах. Завтра оперирую. Попали в наледь, поленились вернуться в барак, переобуться - и вот результат…
Побыв еще на нескольких разведочных участках, мы в начале февраля благополучно возвращаемся в устье Неры.
- Товарищ Галченко, вас надо поздравить! - встречают меня работники управления. - С правительственной наградой - орденом Трудового Красного Знамени за успешную разведку Индигирки. И еще поздравить с рождением сына. Из Иркутска радиограмма пришла…
VI. В дни войны
Все для победы! Золотой и оловянный цехи страны. "Своя своих не познаша". Колыма индустриализируется и сама себя кормит. Директорская "накачка". Нежданное выполнение плана. Успехи геологов Дальстроя… Отзыв академика С. С. Смирнова.
Вечером 22 июня незабываемого сорок первого я и каюр Михаил Слепцов подъезжали верхами к Ульчанскому разведочному району. Нужно было скорее промыть пробы детальной шурфовочной разведки ручья Поперечного.
Перед этим мы восемь дней ездили по тайге.
"Подсчитаем запасы и сдадим новый объект горнякам, - думал я. - Они откроют прииск… Сейчас приедем - узнаю новости. Высадились немцы в Англии или нет?"
Вот вдали показались постройки. Вижу, навстречу нам бежит Сергей Захаров, геолог района. Он явно чем-то взволнован.
- Иннокентий Иванович, война! - кричит он издали.
- С кем? - задаю я тот же вопрос, что задал летом четырнадцатого года, услышав слово "война".
И ответ получаю тот же:
- С Германией…
- Но ведь есть договор о ненападении…
Захаров пожимает плечами.
- Гитлер повторяет ошибку Наполеона. И так же, как тот, будет бит…
У работников района настроение боевое.
- Все поедем на фронт!
- Будем поступать так, как укажут партия и правительство, - отвечаю я. - Надо и то иметь в виду, что нельзя Колыму без людей оставить. Соседи тут у нас такие, что с ними держи ухо востро! Не зря японские дивизии на Курилах учатся в зимних условиях воевать, на лыжах ходят. Да и наша работа здесь - разве не вклад в дело победы?
И вот мы трудимся от зари до зари, перевыполняя нормы в несколько раз.
Зимой мы проходим, как и все колымчане, военную подготовку. Из; нас получатся хорошие воины: геологи-разведчики и горняки отлично знают тайгу, привычны к суровым условиям. Люди они упорные, находчивые, закаленные.
Зимой я опять в Ульчанском районе. Сдаю разведанные площади вновь организующемуся прииску.
- Вас вызывают в Магадан, - сообщают мне в управлении. - Орден; вам будут вручать. Кстати, там защитите проекты разведочных работ на будущий год.
Магадан живет по-военному напряженно и настороженно. Геологи-разведчики эвакуировались в глубь тайги, на Оротукан, в поселок Ларюковая. Дирекция Дальстроя - в Магадане.
В 1941 году Дальстрою была передана для исследования и освоения вся территория, лежащая к востоку от Лены и Алдана - до побережья Охотского и Берингова морей на востоке, Восточно-Сибирского и Чукотского морей на севере. Площадь громадная: 2,4 миллиона квадратных километров - примерно одна восьмая всей территории нашей Родины. Колыма, Индигирка, Яна, Чукотский национальный округ, большая часть Корякского национального округа вошли в сферу деятельности Дальстроя. Магадан, ставший в 1939 году городом, - центр этого обширного края.
В трудные для Родины военные годы, Колыма и Индигирка представляли собою золотой, а Чукотка и Яна - оловянный цехи страны. Колымчане делали все возможное, чтобы сократить завоз оборудования, топлива и строительных материалов, промышленных и продовольственных товаров из центральных областей СССР в, свой отдаленный край. В те годы на Северо-Востоке возникли металлургия и машиностроение. Небольшие ремонтные мастерские, созданные в первые годы освоения Колымы, превратились в заводы. Географические названия, еще недавно вызывавшие представление о глухих лесных дебрях и болотных топях, теперь связаны с именами крупных промышленных предприятий. Так, авторемонтный завод в Магадане стал выпускать экскаваторы, бульдозеры и металлообрабатывающие станки. Выпуск машин освоил и завод в Марчекане, расположенный в устье ручья, где некогда высаживались первые экспедиции геологов. В далеком Оротукане на заводе, ремонтировавшем горное оборудование, был создан мартеновский цех, освоено производство стали специальных марок и фасонное литье.
Новые и реконструированные электростанции стали использовать местное топливо. Шахтеры за годы войны в четыре раза увеличили добычу угля и полностью обеспечили топливом промышленность, рабочие поселки и города области.
Промышленные комбинаты в Магадане и поселках Колымы стали выпускать самую разнообразную продукцию - от карбидных ламп до корабельных гвоздей. Десятки тысяч телогреек, бушлатов, ватных брюк и валяной обуви местного производства надежно защищали колымчан от суровых морозов. Был построен стекольный завод близ Магадана, завод огнеупоров на Аркагале и другие предприятия.
Нелегко было создавать на суровом Севере продовольственную базу. До установления на Колыме Советской власти считалось, что заниматься сельским хозяйством в северных районах этого края невозможно. В обзоре Иркутского генерал-губернатора за 1900–1903 годы написано: "Земледелие на Севере невозможно. На северной земле и курице с петухом негде прокормиться, не только людям. Климат Севера смягчить и переделать мы не можем. Что касается Колымского округа, то здесь при - очень коротком лете, ранних заморозках, болотистой почве с вечной мерзлотой на глубине 6–7 вершков от поверхности хлебопашество не имеет будущего".
Советские люди доказали, что земледелие на Колыме и Индигирке не только возможно, но и имеет широкие перспективы.
Геологи-разведчики, дорожники, горняки, помня о первых голодных и цинготных годах, организовывали около разведрайонов, приисков подсобные хозяйства - огороды и молочные фермы. В предвоенные годы здесь были созданы десятки подсобных хозяйств, агробаз, шесть крупных совхозов. Выращивание холодостойкой рассады в навозных горшочках, яровизация клубней, подкормка посевов минеральными удобрениями позволили добиться хороших урожаев овощей и картофеля.
Повышение уровня племенной работы, заботливое содержание скота способствовали росту его продуктивности. Колымская земля стала снабжать продовольствием тружеников Дальнего Севера. Завоз продуктов питания в этот край в военные годы значительно сократился.
В хозяйственном освоении края, его экономическом и культурном развитии ведущую роль, играли посланцы Коммунистической партии. Коммунисты провели огромную работу по объединению местного населения в колхозы, по приобщению малых народов Севера к социалистической культуре.