Да, он прекрасно знал, что рыбу ловят, потрошат, делают икру; ловят и оленей, сдирают с них шкуры; бьют на лету птицу, варят из нее вкусный суп, но вот так бросать истерзанную рыбу в траву, заведомо зная, что она там будет гнить… Как же это можно? Ведь если поймал рыбу, так съешь ее всю, не оставляй ничего. Так учили и бабушка, и родители. Правда, в поучениях бабушки было много странного и даже смешного. К примеру, она утверждала, что хорошо обглоданные оленьи кости с радостью убегают в неведомую землю, чтобы там снова стать оленями. Но если на них остается несъеденное мясо, то олений дух может рассердиться и наказать людей за пренебрежение, он нашлет болезни, волков, а то и диких оленей, которые отколют часть стада и уведут за собой в горные тундры, куда человеку трудно добраться.
В интернате Токо однажды рассказал об этом товарищам, но его подняли на смех и назвали даже маленьким шаманом. Это было обидно, потому что никакого шаманства здесь Токо не видел. В тундре жили грамотные, образованные люди. Даже бабушка и та закончила семилетку. Она работала счетоводом и избиралась депутатом районного Совета. А отец с матерью учились вместе и поженились в Ольском сельскохозяйственном техникуме.
Токо чувствовал, что жизнь человека зависит от окружающей природы. Это в городе иной человек не знает, откуда берется хлеб, сосиски, колбаса, яйца, сливочное масло и сгущенное молоко. А в тундре прекрасно видно, откуда мясо, которое кипит в котле, шкура, которая на тебе в виде кухлянки и торбазов… И все-таки в тундре уважали и оленя, и волка, и птицу, и всю живую красоту, которая радовала и грела человека.
Но почему эти приезжие так жестоки?
Откуда такие люди появляются на земле?
Отдышавшись и успокоившись, Токо поднялся на ноги и побрел. Кружным путем он направился к маленькому озерку, вокруг которого гнездились крачки, и землю эту он мысленно называл своим маленьким тундровым заповедником. Здесь никогда не проезжали вездеходы, и оленья тропа проходила стороной, так что растительность не вытаптывалась, если не считать звериных следов. Да и какие следы могла оставить осторожная лиса или летний песец, который пугливо торопился в свое гнездо под высоким берегом реки, где его ждали вечно голодные детеныши?
Здесь от земли поднимался такой дурманящий дух, что казалось, каждый листочек, каждая ягода морошки, голубики и шикши издает неповторимый чудный аромат, распространяя его окрест.
Токо любил часами лежать, вдыхая полной грудью этот удивительно бодрящий воздух. Иногда приходил с книгой, чаще всего со стихами, и, никого не стесняясь, не боясь, что кто-то услышит и усмехнется, декламировал вслух, обращаясь к сидящим в гнездах птицам, к проплывающим в небесной вышине облакам, к легкому ветру, который гладил поверхность озера, к распускающимся цветам…
Крачки встревоженно поднимались в воздух и летали над ним, как бы вопрошая своими резкими криками: "Что с тобой? Почему ты, всегда такой тихий и спокойный, так громко и чудно разговариваешь?"
И Токо тогда думал, что, будь у него красивый голос, он бы не читал стихи, а громко пел, потому что такая красота была достойна прекрасной песни.
Сегодня хотелось не петь, а плакать. Плакать от огорчения и ощущения обманутости. Как-то давно, в интернате, кто-то из старшеклассников подшутил над ним, маленьким, дав ему в красочной обертке вместо конфеты аккуратно упакованный кусок мыла, с виду и впрямь похожий на сливочную тянучку. Вкус того мыла каждый раз вспоминался, когда Токо доводилось встречаться с подлостью и обманом. И теперь он чувствовал во рту этот мыльный привкус, удивляясь про себя - откуда он мог появиться.
Идти домой не хотелось, но и приближаться к озеру, к любимым своим уголкам было боязно: вдруг на глаза снова попадется что-нибудь страшное, неприятное, как то, что он только что видел на берегу реки.
Солнце медленно уходило с самой высокой точки небесного пути, незаметно склоняясь к горизонту.
Токо набрал горсть зеленой морошки. Ягода горчила, стягивала рот, но в ней уже чувствовался еле уловимый привкус, присущий только морошке. Пройдет несколько недель, и ягода сначала покраснеет, а потом пожелтеет, заполнившись сладким соком, готовым излиться от малейшего прикосновения.
Токо вспомнил, как в детстве ходил с бабушкой в тундру. Они отправлялись спозаранок, взяв с собой такат - дорожную еду. Токо не видел, что складывала бабушка в кожаный туесок, и желание узнать о его содержимом не давало ему покоя. Несмотря на плотный завтрак, едва они отходили от стойбища, Токо делал вид, что изнывает от голода, принимался хныкать и просить у бабушки поесть.
Поначалу бабушка стойко держалась, но вскоре сдавалась, и, найдя сухое место, обязательно с плоским низким камешком, приоткрывала туесок.
Эти воспоминания были навеяны дурманящим запахом тундровых растений. Запахи и музыка - две вещи, которые могли воскрешать, казалось бы, давно позабытое, угасшее в прошедшем времени, исчезнувшее в далекой перспективе прежних дней. Связанные с запахами и музыкой картины были настолько живы, красочны, будто они только что произошли, случились буквально несколько часов назад, вчера… Но это было всего лишь прошлое, в котором осмысливалось настоящее.
В чоттагине яранги было сумрачно и дымно. Когда Токо тихо вошел, бабушка строго посмотрела на него и спросила:
- Ты где был?
- Гулял у озера…
- Но я там тебя не видела.
- Я был возле малого озера.
- А-а, - понимающе кивнула бабушка и задумчиво проронила: - Но и там я тебя не видела.
- Я лежал, - сказал Токо.
- Нельзя долго лежать на холодной земле, - нравоучительно произнесла бабушка. - Ты ведь знаешь - и глубине вечная мерзлота.
- Но мне было тепло, - возразил Токо. - Когда я лежу на земле, я никогда не чувствую вечной мерзлоты.
- Это тебе только кажется, - ответила бабушка, - Она коварна, эта мерзлота, в тело проникает исподволь.
- Но я ее не чувствовал…
Бабушка пристально посмотрела на внука. Потом тихо, чтобы не слышала мать, спросила:
- Что случилось?
Сдерживая себя, стараясь быть спокойным, Токо поведал бабушке о выпотрошенных рыбах, усеявших берег речки.
Бабушка слушала молча, но, по мере рассказа, лицо ее каменело, и она словно старела на глазах.
- Что же они делают, что же они делают? - тихо причитала она, горестно качая головой.
- Откуда такие люди приходят на нашу землю? - спросил Токо, стараясь сдержать слезы.
- Ниоткуда они не приходят, - ответила после некоторого раздумья бабушка, - Они рождаются здесь же…
- Но почему они становятся такими? - продолжал Токо.
- Значит, кто-то в детстве не научил их добру, - вздохнула бабушка.
- Почему они жадные?
- Ко-о, - пожала она плечами, - Может быть, они голодали?
- Да у них полным-полно всяких продуктов! - возразил Токо. - Целые ящики с банками, мешки с хлебом! Как они могут быть голодными? Если они даже будут только и делать, что есть, то и тогда им хватит надолго!
- Значит, свежего им захотелось…
Казалось, бабушка пытается заступиться за них.
Пришла мать с ворохом высушенных оленьих шкур.
Они сохли, разложенные на земле. Мездра затвердела, и шкуры гремели, как железные. Для того чтобы стать мягкими, шелковистыми, приятными для кожи, они требовали долгой и терпеливой обработки. Сначала с помощью каменного скребка с них надо снять верхний слой. А потом наступал черед ручной обработки, которая длилась неделями. Точно так же смягчались и камусы - шкурки с оленьих ног.
По ведь и шкура и камусы когда-то покрывали живого, бегающего по тундре оленя… Однако, когда его свежевали, у Токо не возникало таких чувств, как при виде убитой утки или растерзанных рыбин… Почему?
Успокоившись, Токо взялся за транзисторный приемник и поймал радиостанцию "Тихий океан", которая передавала для рыбаков эстрадный концерт. Кто-то бодро, с задором пел: "Утро начинается с рассвета…" Токо слушал и удивлялся, как может быть иначе? Утро всегда начинается с рассвета и никак не может начинаться с вечерней зари. В концерте это звучало крупным открытием, но все равно почему-то во рту появлялся привкус мыла.
Когда пришел отец, Токо рассказал ему об увиденном.
Отец молча взялся за вечернюю еду, Токо ждал, что он скажет.
Но отец молчал.
Снаружи послышался собачий лай.
Токо выглянул из яранги и увидел приближающихся к стойбищу Кузьму и Андрея.
- Они идут! - почему-то шепотом сообщил Токо.
5
Гости вошли в ярангу робко, чуть ли не бочком, хотя хозяин приветствовал их радушно, как это принято в тундре.
- Амын еттык! - произнес Дано сначала по-чукотски, а потом добавил по-русски: - Здравствуйте, проходите в ярангу… Жена, поставь мясо! Токо, сбегай за свежей водой!
Токо, подхватив ведро, помчался к ручью, чтобы не упустить интересного, что может случиться в яранге за время его отсутствия. Он быстро зачерпнул чистой, прозрачной воды и, не обращая внимания на то, что почти треть расплескалась по пути, вбежал в ярангу.
Гости расселись возле низенького столика, поставленного так, что его обходил дым, а на сам столик падал свет из дымового отверстия, Кузьма беседовал с отцом, а Андрей с любопытством оглядывал убранство яранги.
Мама налила свежей воды в чайник и поставила его на зажженный примус "Шмель", потому что над костром уже висел котел с оленьим мясом.
- Мы, так сказать, передовой отряд, - продолжал рассказ Кузьма, - экспедиции, которая должна определить способ осушения озера…
- Осушения? - с удивлением переспросил отец, - Зачем?
- Разве вы не слышали об открытии ученого Савелия Мордирова? - в свою очередь удивился Кузьма и, повернувшись к спутнику, попросил: - Андрей, расскажи!
Отец, внимательно оглядев Андрея, спросил:
- Вы что, первый раз в яранге?
- Первый, - кивнул Андрей, - Но у меня такое ощущение, будто я уже бывал здесь, хотя ярангу видел только на старой фотографии и в кино.
- Интересно? - спросил отец.
- Интересно и очень любопытно, - ответил Андрей. - Но странно, словно уже бывал здесь… Может быть, во сне?
- Твои родители откуда?
- Сирениковские, но переселились туда из тундры, когда объединяли колхозы, - внешне Андрей и впрямь был взволнован. - Они-то точно жили в яранге, может быть, именно вот в такой. Может быть, это ощущение мне передалось через гены, по наследству?..
На его лице все время блуждала виноватая улыбка.
- Ну так что собираются делать с нашим озером? - решительно переменил тему разговора отец, - В чем открытие ученого Савелия Мордирова?
- Открытие в том, что термокарстовые озера, то есть озера на вечной мерзлоте, оказались прекрасными, самой природой созданными полями для выращивания травы, - веско заговорил Андрей, - Коров-то на Чукотке становится все больше, а корм для них возить с материка - накладно. Вот и было сделано открытие - сеять траву на осушенных озерах. Опыт уже есть. Осушили озеро Александра, Гагарье…
- Я слышал об этом, - сухо произнес отец. - Тамошние оленеводы рассказывали: озеро Александра было рыбным, оно соединялось протоками с другими озерами, как и Гагарье. И те люди, которые косили сено, находили на сухом дне озера сгнивших рыб…
- Ну и что? - с усмешкой пожал плечами Андрей, - Не все же время чукчам заниматься оленеводством! Надо переходить на более прогрессивные, передовые методы животноводства.
- А как с оленем? - спросил отец.
- С оленем будет покончено, как с пережитком прошлого, - весело ответил Андрей, чуть отстраняясь от стола, на который мать уже ставила деревянное блюдо с вареным оленьим мясом.
В яранге заведено так, что когда подается еда, за нее принимаются все, кто в это время в жилище, включая женщин и детей. Сваренное по-тундровому мясо ели старинным способом - просто руками, иногда помогая себе охотничьим ножом. Такой нож висел на поясе у Токо, и он вынул его, прежде чем подсесть к столу. Для гостей мать подала столовые ножи и вилки из нержавеющей стали.
Но прежде чем гости и хозяева приступили к трапезе, отец сказал тихо и твердо:
- Ну, этого не будет!
Токо знал: когда отец сердился, голое его становился тише, почти сходил на шепот. Со стороны казалось, что человек говорит спокойно, почти робко.
- Думать можно что угодно, - продолжал с такой же уверенностью Андрей, - а жизнь будет брать свое.
- А что это - свое? - спросил отец, выкладывая на деревянное блюдо кость.
- Прогресс есть прогресс, - облизав с пальцев жир, сказал Андрей. - К примеру, раньше мои родители тоже были оленеводами и жили, как вы, в яранге. Потом укрупнили колхозы, они переселились в большое село. Отец стал строителем, а мать пекарем. Стали жить в деревянном домике, о яранге даже и не вспоминали. Сам я рос сначала в детских яслях, потом в садике, потом в интернате… И все время в культурной обстановке.
- Но ведь кто-то в это время пас оленьи стада, - нормальным голосом произнес отец. Он, видимо, одолел свой гнев.
- Само собой, - согласился Андрей.
- Передовые, значит, строителями работали, а отсталые - в тундре пасли оленей?
- Ну да! - простодушно ответил Андрей, но тут же спохватился, поняв, что несколько перегнул, - Нет, речь не идет конкретно о вас. И среди оленеводов есть передовые люди и даже Герои Социалистического Труда…
- Но в большинстве своем - это отсталые люди?
В голосе отца уже чувствовалась ирония.
- Ну, этого я не говорил, - явно пошел на попятную Андрей.
- А по-моему, ты несешь чушь, - вступил в разговор Кузьма. - Что-то я тебя перестал понимать.
- А что тут особо понимать? - Андрей, похоже, начал сердиться. - Ведь речь о чем идет? О будущем! О будущем нашей земли, тундры. Для чего мы здесь? Чтобы подготовить озеро для осушения. Осушат озеро, посеют траву. Может быть, тут, рядом, построят большую ферму для крупного рогатого скота, для коров… И ты, мальчик, - сказал он, улыбаясь, Токо, - будешь уже не оленеводом, а скотником, передовым тружеником…
- Я не хочу быть скотником! - угрюмо возразил Токо и искоса посмотрел на отца. В яранге не полагалось вмешиваться в разговор взрослых.
- А кем ты хочешь стать? Небось летчиком или космонавтом? - игриво спросил Андрей.
- Я буду оленеводом, как мой отец! - заявил Токо.
- Ну, пока вырастешь, все может перемениться, - продолжал улыбаться Андрей, - Будут пастись большие коровьи стада…
- А олени? - твердо и настойчиво спросил отец.
- Олени понемногу отомрут…
- А мы?
- Я же сказал - многие из вас станут скотниками или же строителями…
В чукотских селах и в особенности в районных центрах в последние годы образовался особый класс людей, которым не находилось настоящей работы, их использовали на подвозе угля для котельных, грузчиками в магазине, они откапывали занесенные снегом строительные материалы. Их называли строителями, хотя настоящих каменщиков, монтажников, штукатуров, маляров, плотников и столяров привозили издалека, даже из Закавказских теплых республик. Папо это хорошо знал, и ему-то совсем не улыбалась перспектива превратиться в такого "строителя".
Он почему-то был уверен, что Андрей шутит или очень смело фантазирует. Ничего такого на самом деле не будет, и олени останутся на чукотской земле. Как же без оленя? Его не будет, не будет и тундрового человека. Выходит, и он тоже отомрет, вытесненный коровой?
- Я думаю, что олени останутся, - сказал Папо, вроде бы ни к кому не обращаясь.
- Конечно, оленье мясо вкусно, что и говорить, - отдуваясь и легонько срыгивая, произнес Андрей. - Но ведь и говядина не хуже…
- В олене мы видим но только мясо, - мягко возразил Папо.
- Ну, конечно, - согласно кивнул Андрей, примериваясь к очередному лакомому куску. Токо заметил, что гость отлично разбирался в оленьем мясе и брал всегда самые лучшие кусочки, - В дело идет и шкура, и камусы, и даже рога.
- Нет, не так, - сказал отец, - Олень для нас больше чем шкура, мясо и камусы… Олень для нас - это ЖИЗНЬ.
- Все это - лирика и философия! - отмахнулся Андреи, - Собаку ведь тоже называют другом человека, а что с ней стало? Вот я был и Анадыре. Все более или менее видные люди ходят в собачьих шапках. А ни одной настоящей лайки на улице столицы Чукотки нет! Ни одной! Зато полным-полно всяких маленьких шавок, грязных, злобных, черт знает откуда взявшихся… Разве так обращаются с другом?
- Олень - это другое дело, - сказал Папо. - Он больше, чем друг и брат.
- А кто же? - спросил Андрей.
- Олень - это как я сам, - с неожиданной серьезностью и убежденностью произнес Папо. - Уничтожить оленя в тундре - это значит уничтожить меня.
- Да никто не собирается уничтожать оленей, - поспешно уточнил Андрей, - Сам и по себе условия будут такие, что придется отказаться от отжившего способа скотоводства.
- Условия создают люди, - напомнил Папо.
- Товарищи! - вмешался в разговор Кузьма. - По моему разумению, наша беседа принимает нежелательный оборот. Мы пришли в гости, и надо вести себя по крайней мере вежливо.
- Насколько я понимаю, Андрей в тундре не гость, а такой же коренной житель, как и все мы, - заметил Папо.
Токо с напряженным вниманием следил за разговором, переживая за отца. Трудно возражать против вроде бы правильных и даже передовых доводов.
- Коренной-то коренной, - пробормотал Андрей, - но я решительный противник закостенелых обычаев, того образа жизни, который для нас, для молодежи, олицетворяет темное прошлое… Разве вы хотите, чтобы ваш сын навечно остался в тундре?
- А где же он должен остаться, по-твоему? - с тревогой спросил Папо.
- Когда он получит образование, не вернется же он обратно в ярангу, - сказал Андрей. - Какой тогда смысл учиться?
- А ты где учился?
- Собираюсь в вуз поступать…
- Я еще не знаю, кем хочет стать мой сын, - задумчиво проговорил Папо и с едва заметной улыбкой посмотрел на Токо. - Но я уверен, что он вернется в тундру, на родную землю и не предаст ее…
- Извините, я понял намек, - сухо отозвался Андрей.
- Вот и хорошо, - с неожиданной жесткостью заключил Папо.